История разработки понятия

Посвящается 60-летию Нюрнбергского процесса по обвинениям

В преступлениях против мира и безопасности человечества

«Преступления против международного права совершаются

людьми, а не абстрактными субъектами права, и соблюсти

нормы международного права можно только путем

наказания лиц, совершающих такие преступления».

Из приговора Нюрнбергского трибунала от 30 сентября 1946 г.

ГЛАВА I.

ИНСТИТУТ УГОЛОВНОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ

ЗА ПРЕСТУПЛЕНИЯ ПРОТИВ МИРА И

БЕЗОПАСНОСТИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

История разработки понятия

«преступления против мира и безопасности человечества»

Конвенционные уголовно-правовые нормы, содержащие в качестве общего стандарта нормативное определение составов международных преступлений, которые по традиции разграничиваются на преступления по общему международному праву (преступления против мира и безопасности человечества) и преступления международного характера (конвенционные преступления), до сих пор еще должным образом не систематизированы. В связи с этим осложняется процесс унификации международных и национальных уголовно-правовых средств борьбы с различными преступными посягательствами на международный правопорядок, которые являются тягчайшими из всех деяний, посягающих на свободу и самое существование целых народов.

Понятие международного преступления развивалось в недрах концепции международно-противоправного деяния и системы международной уголовной юстиции. Уже первые юристы-международники XVIII в. рассуждали о том, что если государство грубо нарушает права других государств и попирает высший интерес безопасности человеческого общества, то потерпевшие государства вправе объединиться для наказания такого государства. Однако, в то время, особенно в связи с распространением таких тяжких преступлений международного характера, как пиратство, работорговля и контрабанда, возобладала идея применения в отношении этих преступлений юрисдикции национальных судов[1]. Так, Конституция США 1787 г. предоставила национальному Конгрессу полномочие «определять понятия и карать за совершение пиратства и преступлений, совершенных в открытом море, и преступлений против права наций» (Раздел 8 Статьи I)[2]. В Инструкции полевым войскам США от 24 апреля 1863 г., подготовленной известным юристом Ф. Либером и изданной А. Линкольном во время Гражданской войны как общий приказ № 100 («Кодекс Либера»), говорилось о том, что солдаты, виновные в нарушениях права войны, должны подвергаться судебному преследованию независимо от того, принадлежат ли они к вооруженным силам США или являются военнопленными противника[3]. Здесь же были сформулированы важнейшие положения международного гуманитарного права о защите гражданских лиц и достойном обращении с военнопленными. «Кодекс Либера» был взят за основу при первой попытке кодификации обычаев войны в ходе Брюссельской конференции 1874 г. и последующей разработки Гаагских конвенций 1899 и 1907 гг. Кроме того, Декларацией о морской войне 1856 г. на международном уровне были запрещены и пиратство, и каперство, что стало одним из наиболее ярких примеров успешного международного ограничения и кодификации военного насилия. В XIX в. концепция международного преступления начинает применяться по аналогии к случаям работорговли в связи с подписанием разнообразных международных соглашений, уполномочивающих государства наказывать работорговцев так, как если бы они были признаны пиратами. В частности, в Великобритании на основе двусторонних договоров с рядом государств были учреждены смешанные международные трибуналы, компетентные принимать решения об уничтожении и конфискации морских судов, используемых в целях работорговли, а также решения о выдаче преступников государствам, в подданстве которых они состоят. Меры наказания за совершенные международные преступления, согласно упомянутым договорам, определялись национальным законодательством государств-участников.

Постепенно к концу XIX в. утверждается концепция коллективного противостояния международным преступлениям. Так, участники учрежденного в 1889 г. Международного союза уголовного права, констатировав появление особой «международной преступности», призвали «изучать и подавлять» международные преступления путем проведения согласованных международных полицейских мероприятий[4]. Известный международник И. Блюнчли замечал по этому поводу: «Если нарушение международного права грозит всеобщей опасностью, то не только потерпевшее государство, но и все другие, имеющие достаточно силы для защиты международного права, должны противодействовать ему»[5].

Для становления института уголовной ответственности за международные преступления важное значение имела не только идея международной уголовной юстиции, но и систематизация международно-правовых норм об этих преступлениях. Первой и не совсем удачной попыткой создать подобный свод норм о деликтах, затрагивающих интересы многих или всех государств, стал проект Международного уголовного кодекса 1832 г. Затем в 1908 г. был разработан «проект социалистического кодекса» Делиньера, включавший также международные уголовные законы. Но в этот период эпитет «международный» отражал только один аспект преступной деятельности, а именно ее транснациональный характер, обозначая таким образом те правонарушения, которые выходили за границы одного государства.

Ситуация несколько меняется после Первой мировой войны, когда в практическую плоскость переходит вопрос о наказании за совершение военных преступлений в качестве особой разновидности международных преступлений. В январе 1919 г. на встрече глав правительств и министров иностранных дел Великобритании, США, Италии, Франции и Японии была учреждена специальная Комиссия для рассмотрения вопросов об ответственности инициаторов войны. Комиссия установила, что четыре государства – Германия, Австрия, Турция и Болгария объявили войну, преследуя политику агрессии, а саму войну квалифицировала в качестве заговора против мира в Европе. В заключительном отчете этой Комиссии все совершенные странами-агрессорами преступления были объединены в две категории: 1) подготовка и развязывание войны; 2) умышленное нарушение законов и обычаев войны. Здесь же был приведен длинный перечень этих преступлений, а именно: умерщвление заложников, изнасилования, грабежи, уничтожение государственного и частного имущества, использование отравляющих газов, истребление мирного населения и военнопленных и др. В связи с тем, что военные преступники состояли в гражданстве различных государств, а преступные приказы, издававшиеся соответствующими властями, затрагивали военнослужащих многих стран, вынесение судебных приговоров, по мнению Комиссии, следовало поручить специальному международному трибуналу. В Версальском договоре о заключении мира бывший германский кайзер Вильгельм II Гогенцоллерн был обвинен в «величайшем преступлении против международной морали и священной силы международных договоров» (ст. 227). Но суд над бывшим императором Германии так и не состоялся, а из 896 человек, указанных в первом союзническом списке обвиняемых в военных преступлениях немецких солдат и офицеров, Германией было признано лишь 45 человек и перед Верховным трибуналом в Лейпциге предстало 12 человек, из которых осуждено было всего 6[6].

В качестве особой разновидности delicti jus gentium термин «международные преступления» появился впервые в официальных документах только в 1927 г. В ходе проходившей в то время в Варшаве Международной конференции по унификации уголовного законодательства был составлен перечень международных уголовных деликтов, сводившийся по сути лишь к перечислению преступлений, предусмотренных международными конвенциями по борьбе с отдельными их видами. Всего было выделено 8 категорий международных преступлений: 1) пиратство, 2) подделка металлических денег и государственных ценных бумаг, 3) торговля рабами, 4) торговля женщинами или детьми, 5) умышленное употребление всякого рода средств, способных породить общественную опасность, 6) торговля наркотиками, 7) торговля порнографической литературой, 8) иные преступления, предусмотренные международными конвенциями, заключенными данным государством[7]. Состоявшийся в 1929 г. Второй Международный конгресс по уголовному праву призвал к учреждению международного уголовного суда с полномочием вершить правосудие в отношении как физических лиц, так и государств за совершение международных деликтов.

В этот же период в научной среде стали предприниматься первые попытки кодификации международного уголовного права. В частности, были подготовлены два авторских проекта международ­ного уголовного кодекса профессоров К. Сальданьи и Г. Донедье де Вабра[8]. Итальянский профессор К. Сальданья предложил в своей книге «философское понятие интернационального деликта» как «всеобщего деликта, посягающего на «естественное право народов», а также выделил особую группу «ультрамеждународных» посягательств, обращенных не против того или иного политического строя, а против всякого культурного общения и самого сущест­вования современного государства[9]. Другой итальянец, профессор В. Пелла определял международный деликт как «действие или бездействие, влекущее за собой наказание, устанавливаемое и применяемое именем союза государств». Он также обращался к систематике преступлений против человечества, выделяя две их группы по субъекту посягательства: международные преступления, совершенные государствами, и международные преступления, совершенные физическими лицами (гражданами государства)[10]. В своей книге «Коллективная ответственность государств и уголовное право будущего» он выделил три группы деликтов: 1) деликты ординарные общеуголовные; 2) деликты национально-политические; 3) деликты интернациональные. Под последними он понимал деяние, «обложенное наказанием, провозглашенным и применяемым именем союза государств», и посягающее на «основы существования всякого цивилизованного коллектива»[11]. Лишь спустя 20 лет В. Пелле удалось обнародовать свой собственный план «Всемирного уголовного кодекса»[12]. Французский профессор, впоследствии член Нюрнбергского трибунала Г. Донедье де Вабр предложил двухуровневую структуру Кодекса международных преступлений: первая часть должна содержать преступления против мира, военные преступления и преступления против человечности, нашедшие отражение в приговоре Нюрнбергского трибунала; вторая часть должна включать преступления, предусмотренные двусторонними и многосторонними конвенциями (например, Конвенцией о борьбе с торговлей женщинами и детьми 1923 г., Конвенция по борьбе с подделкой денежных знаков 1929 г. и др.). Профессор Р. Аго, член Комиссии международного права ООН, обосновывал необходимость проводить разграничение между «нормальными» международно-противоправными действиями – деликтами и исключительно серьезными нарушениями международного права, которые были названы «международными преступлениями» (англ. international crimes).

После трагических событий в октябре 1934 г. в Марселе, связанных с убийством короля Югославии Александра и отказом итальянского правительства выдать преступника, возобновились попытки институционализировать международную уголовную юстицию. Так, представители Франции предложили включить в проект международного уголовного кодекса норму об ответственности за терроризм как за особое международное преступление и учредить международный суд для наказания террористов.

Со всей остротой вопрос об уголовном преследовании международных преступников возник в связи с чудовищными преступлениями, совершенными государствами-агрессорами в ходе подготовки и ведения Второй мировой войны. Так, Г. Лаутерпахт попытался сформулировать с учетом трагического опыта мировой войны свое определение международного преступления как «нарушения норм международного права, которое по своей тяжести, жестокости и проявляющемуся в нем презрению к человеческой жизни должно быть отнесено к категории уголовных преступлений, как они понимаются законодательством всех цивилизованных стран»[13].

Специально учрежденная в 1945 г. Лондонская комиссия по расследованию международных преступлений во время войны продолжила попытки систематизировать нормы об уголовной ответственности за такие преступления. В итоге из числа международных преступлений было выделено четыре категории собственно военных преступлений: 1) подготовка и ведение агрессивной войны или любых других актов агрессии; 2) нарушение законов и обычаев войны; 3) все преступления, совершенные как в самой стране, так и за пределами этой страны, направленные к уничтожению расы, народа или политической партии; 4) преступления, совершенные после прекращения военных действий в целях предотвращения восстановления мира (терроризм и др.)[14].

Таким образом, в качестве самостоятельной категории международных преступлений в первую очередь выделились военные преступления. Преступления же против мира и против человечности, долгое время остававшиеся сугубо моральными принципами, только после Первой мировой войны постепенно стали принципами международного права, но окончательно сформировались как особые составы международных преступлений только в Уставе Нюрнбергского Международного военного трибунала 1945 г.[15]

Соглашение о судебном преследовании и наказании главных военных преступников европейских стран оси от 8 августа 1945 г. предусмотрело создание первого в истории Международного военного трибунала «для суда над военными преступниками, преступления которых не связаны с определенными географическим районом, независимо от того, будут ли они обвиняться индивидуально или в качестве челнов организации или групп, или в том и другом качестве»[16]. В статье 6 Устава Нюрнбергского Международного военного трибунала, который являлся неотъемлемой частью этого Соглашения, была закреплена унифицированная и наиболее конкретизированная на тот момент классификация преступлений против мира и безопасности человечества (международных преступлений), воспринятая год спустя Уставом Токийского Международного военного трибунала[17]. В эту классификацию вошли следующие деяния, независимо от того, являлись ли они нарушением внутреннего права страны, где они были совершены, или нет:

1) преступления против мира: планирование, подготовка, развязывание или ведение агрессивной войны или войны в нарушение международных договоров, соглашений или заверений, или участие в общем плане или заговоре, направленных к осуществлению любого из вышеизложенных действий;

2) военные преступления: нарушение законов или обычаев войны, к которым относятся убийства, истязания или увод в рабство или для других целей гражданского населения оккупированной территории; убийство или истязания военнопленных или лиц, находящихся в море; убийства заложников; ограбление общественной или частной собственности; бессмысленное разрушение городов или деревень; разорение, не оправданное военной необходимостью, и другие преступления;

3) преступления против человечности: убийства, истребление, порабощение, ссылка и другие жестокости, совершенные в отношении гражданского населения до или во время войны, или преследования по политическим, расовым или религиозным мотивам с целью осуществления или в связи с любым преступлением, подлежащим юрисдикции Трибунала[18].

Генераль­ной Ассамблеей ООН 11 декабря 1946 г. едино­гласно была принята резолюция 95 (I) «Под­тверждение принципов международного права, признанных Уставом Нюрнбергского трибуна­ла», в которой признавался обычно-пра­вовой статус нюрнбергских принципов, обяза­тельных для всех государств. Принцип VI этой резолюции коди­фицировал три категории международных преступлений, установленные в ст. 6 Устава Нюрнбергского Международного военного трибунала. При этом используемая в Лондонском соглашении от 8 августа 1945 г. формулировка «преступления, подлежащие юри­сдикции Трибунала» была заменена термином «международно-правовые преступления».

На основе резолюции ГА ООН 177 (II) от 21 нояб­ря 1947 г. в структуре ООН учреждается особая Комиссия международного права, одной из главных целей который стала разработка Свода принципов международного права, признанных в Уставе Нюрнбергского трибунала и подтвержденных в его приговоре, и составление проекта Кодекса законов о преступлениях против мира и безопасности человечества[19]. Именно в документах этой Комиссии категория «международные преступления» получила свое новое наименование «преступления против мира и безопасности человечества» (англ. offences against peace and security mankind). При этом Комиссия неоднократно заявляла, что эта проблема «не связана с вопросами, относящимися к коллизиям разноместных законов и к юрисдикционным конфликтам в международных уголовных делах»[20].

Приступая к разработке проекта Кодекса о преступлениях против мира и безопасности человечества, Комиссия воспользовалась представленным ей в 1950 г. меморандумом профессора В. Пела, где содержался его авторский проект этого Кодекса[21]. В окончательной редакции данный проект появился под названием Проект четырех статей 1954 г. [22] Комиссией было предложено следующее определение международного преступления: «это международно-правовое деяние, возникающее в результате нарушения государством международного обязательства, столь основополагающего для обеспечения жизненно важных интересов международного сообщества, что его нарушение рассматривается международным сообществом в целом как преступление». Однако, ГА ООН отклонила этот проект кодекса, поскольку он вызывал целый ряд вопросов, тесно связанных, прежде всего, с определением агрессии. Специальному комитету было поручено разработать про­ект определения понятия агрессии в целях последующего обсуждения вопроса о принятии международного уголовного кодекса. Для этого потребовалось долгих 20 лет, по истечении которых на основе достигнутого в результате консенсу­са 14 апреля 1974 г. была принята резолюция ГА ООН об унифицированном определении агрессии.

Четыре Женевские конвенции о защите жертв войны от 12 августа 1949 г. ввели в международный юридический оборот такое новое понятие, как «серьезные нарушения» этих конвенций в качестве особой разновидности международных преступлений. Под таковыми понимались следующие деяния: «преднамеренное убийство, пытки и бесчеловечное обращение, включая биологические эксперименты, преднамеренное причинение тяжелых страданий или серьезного увечья, нанесение ущерба здоровью, незаконное депортирование, перемещение и арест покровительствуемого лица, принуждение покровительствуемого лица служить в вооруженных силах неприятельской Державы или лишение его права на беспристрастное и нормальное судопроизводство, предусмотренное настоящей Конвенцией, взятие заложников, незаконное, произвольное и проводимое в большом масштабе разрушение и присвоение имущества, не вызываемые военной необходимостью» (ст. 147 Конвенции о защите гражданского населения во время войны).

В Комментарии к I Женевской конвенции появление термина «серьезные нарушения» объяснялось следующим образом: «Делегация СССР отдавала предпочтение термину “тяжкие преступления” или “военные преступления”. Причина, по которой предпочтение было отдано термину “серьезные нарушения”, заключается в том, что хотя подобные действия определяются как преступления в уголовном законодательстве большинства стран, верно и то, что термин “преступление” имеет разную юридическую силу в различных странах»[23].

В Конвенции ООН о неприменимости срока давности к военным преступлениям и преступлениям против человечества 1968 г. были по традиции выделены две разновидности международных преступлений: военные преступления и преступления против человечества. Принятая в ее развитие Европейская Конвенция о неприменимости срока давности к преступлениям против человечества и военным преступлениям 1974 г. отнесла к международным преступлениям уже три категории уголовно наказуемых деяний: 1) преступления против человечества, перечисленные в Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него 1948 г.; 2) (а) преступления, перечисленные в ст. 50 Женевской Конвенции 1949 г. об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях, ст. 51 Женевской Конвенции 1949 г. об улучшении участи раненых, больных и лиц, потерпевших кораблекрушение, из состава вооруженных сил на море, ст. 130 Женевской Конвенции 1949 г. об обращении с военнопленными и ст. 147 Женевской Конвенции 1949 г. о защите гражданского населения во время войны; (б) любые аналогичные нарушения законов войны, действующих во время вступления Конвенции в силу, и обычаев войны, действующих в это время, которые не охватывают вышеупомянутые положения Женевской Конвенции, когда соответствующее конкретное нарушение носит особо серьезный характер либо по фактическим обстоятельствам и преднамеренному характеру, либо по масштабам предвидимых последствий; 3) любое другое нарушение нормы или обычая международного права, которые могут быть в дальнейшем установлены и которые Договаривающиеся государства рассматривают как имеющие аналогичный характер по отношению к тем нарушениям, которые упомянуты выше (ст. 1)[24].

О расширительном подходе к «нюрнбергской модели» международных преступлений свидетельствует «Обзор международного права», подготовленном в 1971 г. Гене­ральным секретарем ООН в качестве рабочего документа по пересмотру долгосрочной программы Комиссии международного пра­ва ООН. Здесь, в частности, отмечалось, что наряду с международными преступлениями как таковыми, т.е. преступлениями против мира, военными пре­ступлениями и преступлениями против человечности, непосредственно за­трагивающими международный мир и безопасность в широком масшта­бе, «существует также большое количество и других преступлений, ко­торые хотя и носят менее серьезный характер, однако также имеют международное значение и являются предметом конкретных договорных режимов». Далее приводился примерный перечень таких преступлений, в том числе «пиратство jure gentium», которое имело место еще «в мо­мент возникновения современного международного права и остается, по-видимому, образцом преступлений международного значения, кото­рые государства призваны подавлять». В этой связи также говорилось, что «норма обычного права, пре­доставляющая всем государствам право наказания за совершение пиратских действий, в настоящее время воплощена в ст. 14–21 Конвенции об открытом море. Вопрос о так называемом воздушном пиратстве недавно стал объектом конвенции, направленной на укреп­ление мер по международному сотрудничеству с целью предупрежде­ния этого преступления и наказания за него»[25]. Однако, во время работы над проектом Статей об ответственности государств, Комиссия международного права вернулась к более точной трактовке собственно международных преступлений, исключая упоминание при этом о т.н. конвенционных преступлениях. Так, разработанный в 1976 г. проект статьи 19 «Международные преступления и деликты» содержал следующее определение: «Международно-противоправное деяние, возникающее в результате нарушения государством международного обязательства, столь основополагающего для обеспечения жизненно важных интересов международного сообщества, что его нарушение рассматривается как преступление международным сообществом в целом, составляет международное преступление». В качестве основных видов международных преступлений были выделены агрессия, сохранение силой колониального господства, геноцид, апартеид и тяжкое нарушение норм о защите окружающей среды[26].

Дополнительный протокол к Женевским конвенциям от 12 августа 1949 г., касающийся защиты жертв международных вооруженных конфликтов, от 8 июня 1977 г. (далее – ДП I) несколько расширил составы международных преступлений, непосредственно направленных против норм т.н. «Женевского права». В п. 4 ст. 11 к серьезным нарушениям ДП I было отнесено «любое преднамеренное действие или преднамеренное упущение, которое серьезно угрожает физическому или психическому состоянию или неприкосновенности любого лица, находящегося во власти противной стороны, к которой оно не принадлежит». Соответственно было запрещено подвергать такое лицо какой бы то ни было медицинской процедуре, которая не требуется по состоянию здоровья этого лица и не соответствует общепринятым медицинским нормам, применяемым при аналогичных с медицинской точки зрения обстоятельствах к гражданам стороны, производящей эту процедуру (в частности, запрет подвергать такое лицо даже с его согласия физическим увечьям, медицинским или научным экспериментам, удалению тканей или органов для пересадки).

В дополнение к этим деяниям в качестве серьезных нарушений ДП I были признаны следующие умышленные деяния, вызвавшие смерть или серьезное телесное повреждение или ущерб здоровью: а) превращение гражданского населения или отдельных гражданских лиц в объект нападения; б) совершение нападения неизбирательного характера, затрагивающего гражданское население или гражданские объекты, когда известно, что такое нападение явится причиной чрезмерных потерь жизни, ранений среди гражданских лиц или причинит ущерб гражданским объектам; в) совершение нападения на установки или сооружения, содержащие опасные силы, когда известно, что такое нападение явится причиной чрезмерных потерь жизни, ранений среди гражданских лиц или причинит ущерб гражданским объектам; г) превращение необороняемых местностей и демилитаризованных зон в объект нападения; д) совершение нападения на лицо, когда известно, что оно прекратило принимать участие в военных действиях; е) вероломное использование отличительной эмблемы красного креста, красного полумесяца или красного льва и солнца или других защитных знаков (п. 3 ст. 85).

Также к серьезным нарушениям ДП I были отнесены такие умышленные деяния, как: а) перемещение оккупирующей державой части ее собственного гражданского населения на оккупируемую ею территорию или депортация или перемещение всего или части населения оккупированной территории в пределах этой территории или за ее пределы в нарушение статьи 49 Четвертой Женевской конвенции; б) неоправданная задержка репатриации военнопленных или гражданских лиц; в) применение практики апартеида и других негуманных и унижающих действий, оскорбляющих достоинство личности, основанных на расовой дискриминации; г) превращение ясно опознаваемых исторических памятников, произведений искусства или мест отправления культа, которые являются культурным или духовным наследием народов и которым специальным соглашением, заключенным, например, в рамках компетентной организации, предоставляется особая защита, в объект нападения, в результате чего им наносятся большие разрушения, когда не имеется свидетельства о нарушении противной стороной запрета использовать их для своей поддержки, и когда такие исторические памятники, произведения искусства и места отправления культа не находятся в непосредственной близости от военных объектов; д) лишение лица, пользующегося защитой Женевских конвенций или ДП I, права на беспристрастное и нормальное судопроизводство (п. 4 ст. 85).

В дальнейшем работа над концепцией «международного преступления» продолжилась в рамках деятельности Комиссия международного права по разработке проекта Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества. В 1982 г. ГА ООН специально обратила внимание на этот вопрос с учетом прогрессивного развития международного уголовного права и тревожного состояния международной преступности[27]. В 1984 г. на 36-й сессии представитель Комиссии международного права Д. Тиам представил доклад, содержавший перечень действий, квалифицируемых как преступления против мира и безопасности человечества. Было рекомендовано включить в прежний Проект статей 1954 г. расширенный вариант классификации международных преступлений, в частности, новые преступления по международному уголовному праву, признанные в качестве таковых международным сообществом. В числе последних были специально выделены колониализм, апартеид, взятие заложников, наемничество, экономическая агрессия, применение атомного оружия, угроза или применение насилия против лиц, пользующихся международной защитой, серьезное нарушение публичного порядка принимающего государства со стороны дипломата или лица, пользующегося международной защитой, и действия, причиняющие серьезный ущерб окружающей среде[28].

В декабре 1989 г. по инициативе Тринидада и Тобаго, а также других присоединившихся стран Карибского бассейна, которые были крайне озабочены ситуацией в их регионе с незаконным оборотом наркотиков, была принята резолюция ГА ООН 44/39, где Комиссии международного права было предложено рассмотреть вопрос о создании международного уголовного суда или другого международного судебного механизма с юрисдикцией над лицами, совершившими преступления, которые определены в проекте Кодекса, включая лиц, вовлеченных в трансграничный оборот наркотиков. В резолюциях 45/41 от 28 ноября 1990 г. и 46/54 от 9 декабря 1991 г. ГА ООН повторила свою просьбу уже без специального упоминания о проблеме незаконного оборота наркотиков. Это было вызвано изменение политической ситуации в мире и совершением массовых преступлений в Хорватии, Боснии и Герцеговине.

12 июня 1991 г. на своей 43-й сессии Комиссия международного права приняла решение направить для обсуждения в ГА ООН новую редакцию про­екта Кодекса преступлений против мира и безопасности челове­чества 1991 г., в которой она отказалась от своего прежнего намерения дать унифицированное определение «преступления по международному праву»[29]. В Части второй этого про­екта было сформулировано 12 составов международных преступлений: 1) агрессия; 2) угроза агрессия; 3) вмешательство во внутренние и внешние дела другого государства; 4) колониальное господство и другие формы иностранного господства; 5) геноцид; 6) апартеид; 7) систематическое и массовое нарушение прав человека; 8) исключительно серьезные военные преступления; 9) вербовка, использование, финансирование и обучение наемников; 10) международный терроризм; 11) незаконный оборот наркотических средств; 12) преднамеренный и серьезный ущерб окружающей среде[30]. В этой редакции преступления классифицировались в зависимости от статуса исполнителя. Так, агрессия, угроза агрессией, вмешательство, колониальное господство и апартеид всегда совершаются людьми, занимающими руководящие позиции в политическом или военном аппарате государства, в его финансовой или экономической жизни, или по их приказу. Применительно к этим преступлениям Комиссия ограничила круг возможных акторов (субъектов преступления) руководителями и организаторами. Вторая группа преступлений подпадает под действие Кодекса в тех случаях, когда в их совершении вовлечены агенты или представители государства (вербовка, использование, финансирование и обучение наемников, международный терроризм). Третья группа преступлений – геноцид, систематическое и массовое нарушение прав человека, исключительно серьезные военные преступления, незаконный оборот наркотических средств, преднамеренный и серьезный ущерб окружающей среде – будут наказуемы в соответствии с Кодексом независимо от субъекта их совершения.

В 1994 г. Комиссия одновременно с подготовкой проекта устава Международного уголовного суда приступила ко второму чтению своего проекта международного уголовного кодекса[31]. Был заслушан специальный Доклад № 13 о перечне преступлений против мира и безопасности человечества, который вошел впоследствии в доработанный проект Кодекса и содержал расширенный перечень преступлений по международному праву: агрессия (ст. 15), геноцид (ст. 19), систематические или массовые нарушения прав человека (ст. 21), исключительно серьезные военные преступления (ст. 22), международный терроризм (ст. 24) и незаконный оборот наркотических средств (ст. 25)[32]. Кроме того, Комиссия учла соответствующий нормотворческий опыт при разработке уставов международных ad hoc трибуналов по бывшей Югославии (1993 г.) и Руанде (1994 г.), в которых также была закреплена новая, уточненная классификация международных преступлений (преступления против человечности; агрессия; геноцид; военные преступления).

Подготовленный в итоге новый вариант проекта Кодекса преступлений против мира и безопасности челове­чества 1996 г. был передан на рассмотрение ГА ООН в качестве приложения к официальному отчету Комиссии о работе ее 48-й сессии (6 мая – 26 июля 1996 г.)[33]. Здесь же содержались рекомендации о наиболее оптимальной форме издания международного уголовного кодекса: международная конвенция, объединяющая Кодекс со Статутом Международного уголовного суда, либо специальная Декларация ГА ООН. В своей итоговой резолюции ГА ООН выразила положительную оценку проделанной Комиссией работе по завершению проекта Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества. Также было обращено внимание государств, участвующих в работе Подготовительной комиссии по учреждению Международного уголовного суда, на необходимость использования положений проекта Кодекса 1996 г.[34] Генеральный секретарь ООН обратился к правительствам с просьбой представить к окончанию 53-й сессии ГА ООН в 2001 г. свои письменные комментарии и предложения по данному проекту.

Своеобразная кодификация общих принципов уголовной ответственности и элементов составов международных преступлений была осуществлена Римским Статутом Международного уго­ловного суда от 17 июля 1998 г. [35] Он содержит действующие международные стандарты и принципы уголовного преследования в отношении «самых серьезных преступлений, вызы­вающих озабоченность всего международного сообщества» (Преамбула). Применительно к обозначению преступ­лений, подпадающих под юрисдикцию Международного уголовного суда (далее – МУС), Римский Ста­тут использует различные выражения: «серьезные преступ­ления» (англ. grave crimes), «международные преступления» (англ. international crimes), «наиболее серь­езные пре­ступления, вызывающие озабоченность всего международного сообщества» (англ. most serious crimes of concern to the international community as a whole). Кроме того, в преамбуле Соглашения о взаимоотношениях ООН и МУС от 4 октября 2004 г. содержится следующая дефинитивная формулировка: преступления, которые «могут угрожать всеобщему миру, безопасности и благополучию».

Разработчики Римского Статута воспользовались новой типологией международных преступлений, которые подраз­деляются теперь на че­тыре категории вместо трех по «нюрнбергской модели»[36]. Согласно п. 1 ст. 5, МУС обладает юрисдикцией в отношении сле­дующих деяний: а) преступление гено­цида; б) пре­ступления против человечности; в) военные пре­ступления; г) преступление аг­рессии. При этом данная классификация не отражает какой-либо формальной ие­рархии этих деяний, основанной на том или ином критерии (например, тяжести преступления). Все ука­занные преступления в равной мере представ­ляют собой серьезнейшую опасность для между­народного сообщества, их совершение должно влечь уголовную ответственность, а виновные не могут оставаться безнаказанными. В соответствии с пп. «а» ст. 17 Римского Ста­тута, одним из оснований невозможности осуществления юрисдикции МУС является осуще­ствление национальной юрисдикции государства за совершенное международное преступле­ние. Но при этом МУС считает дело приемлемым и применяет нормы международного права, если государство «не желает или не способно» вести преследование или возбудить уголовное преследование должным образом.

Следующим этапом в эволюции института уголовной ответственности за преступления против мира и безопасности человечества стали подготовленные Комиссией международного права ООН Статьи об ответственности государств за международно-противоправные деяния 2001 г. [37] Согласно п. 3 ст. 19 этого документа, международные преступления могут возникать в результате: «а) тяжкого нарушения международного обязательства, имеющего основополагающее значение для обеспечения международного мира и безопасности, такого как обязательство, запрещающее агрессию; b) тяжкого нарушения международного обязательства, имеющего основополагающее значение для обеспечения права народов на самоопределение, такого, как обязательство, запрещающее установление или сохранение силой колониального господства; с) тяжкого и массового нарушения международного обязательства, имеющего основополагающее значение для защиты человеческой личности, такого, как обязательство, запрещающее рабство, геноцид, апартеид; d) тяжкого нарушения международного обязательства, имеющего основополагающее значение для защиты окружающей среды, такого как обязательство, запрещающее массовое загрязнение атмосферы или морей». В комментариях к ст. 19 Комиссия международного права привела несколько аргументов своего выбора в качестве наиболее приоритетных для международной защиты таких областей общественной жизни, как поддержание международного мира и безопасности; обеспечение права народов на самоопределение; защита человеческой личности и обеспечение сохранения окружающей среды. Комиссия, в частности, отметила, что исходила при этом из анализа международной судебной практики, национальной правоприменительной практики отдельных государств и мнений наиболее авторитетных юристов.

В целом, концепция «международного преступления» прошла в своем историческом развитии несколько этапов. На первом этапе постепенно складывались предпосылки для появления «нюрнбергской модели», в рамках которой международно-правовое («наднациональное политическое») преступление рассматривалось как преступное насилие «сверху», используемое во внутренней и внешней политике представителями государств-агрессоров. Основным постулатом этой нюрнбергской концепции стал тезис, согласно которому все преступления, инкриминируемые обвиняемым, являлись «преступлениями по общему международному праву». Еще одним важным элементом этой модели стало отрицание доктрины государственного акта и введение принципа индивидуальной ответственности за международные преступления: «преступления против международного права совершаются людьми, а не абстрактными категориями». Необходимая юрисдикционная основа «нюрнбергской модели» была обеспечена самим фактом окончательного поражения германского «третьего рейха» во Второй мировой войне и последовавшим за этим ограничением суверенитета государства-агрессора по инициативе держав-победительниц[38].

В постнюрнбергский период конструкция международного преступления постепенно входила в национальные правовые системы, приобретала значение «универсального преступления» и опиралась преимущественно на национальную юрисдикцию. По мере развития процесса кодификации международно-правовых норм, направленных на борьбу с международными преступлениями, «нюрнбергская модель» существенно корректировалась и, в частности, для квалификации геноцида уже было не обязательно устанавливать его связь с военным временем и военными преступлениями. После того, как «Гаагское право» было дополнено «Женевским правом», самостоятельное развитие получила концепция военных преступлений как «серьезных нарушений международного гуманитарного права»[39].

На следующем этапе формировалась «гаагская модель», нашедшая отражение прежде всего в уставе и прецедентном праве Международного трибунала по бывшей Югославии («Гаагского» трибунала), а также уставе Международного трибунала по Руанде. Она существенно отличалась от «нюрнбергской модели» как по материально-правовому, так и по юрисдикционному параметрам. «Гаагский» трибунал был учрежден с определенной территориальной юрисдикцией, обозначенной как «территория бывшей Югославии», и начал свою деятельность еще в условиях продолжающегося вооруженного конфликта, не делая никакого различия между победителями и побежденными[40]. Юрисдикционная составляющая новой модели была выражена в приоритетной международной юрисдикции специально созданных решением Совета Безопасности ООН уголовных судов. Концепция «международного преступления» была расширена за счет ее распространения на ситуации вооруженного конфликта немеждународного характера, но в то же время не охватывала преступлений против мира. Значительно был увеличен круг субъектов международно-правовых преступлений, в который, наряду с представителями государственной власти, вошли все иные лица, действующие в рамках определенной политики государственных и оппозиционных сил. Наконец, здесь отсутствовала непосредственная связь преступления индивидов и правонарушения государства[41].

Третьим завершающим этапом в эволюции концепции «международного преступления» стала «римская модель» международного преступления, сформировавшаяся на основе положений Римского Статута 1998 г. В основу этой модификации было положено такое понятие, как «самые серьезные преступления, вызывающие озабоченность всего международного сообщества, указанные в Статуте». С материально-правовой точки зрения это новое понимание международного преступления предполагало два конструктивных элемента: 1) материальный элемент, т.е. наличие международной опасности преступления, вызывающего «озабоченность всего международного сообщества» и соответствующего «тесту тяжести» или «пороговому условию» в качестве «самого серьезного преступления»; 2) формальный элемент, т.е. непосредственное указание на это преступление в Римском Статуте, а не только в общем международном праве как единственном источнике международно-правового запрета[42]. С юрисдикционной точки зрения «римская модель» международного преступления основывалась на тщательно выверенном и сбалансированном компромиссе между национальной и международной юрисдикциями. МУС учреждался как «постоянный орган, уполномоченный осуществлять юрисдикцию в отношении лиц, ответственных за самые серьезные преступления, вызывающие озабоченность международного сообщества, указанные в настоящем Статуте», обладая комплементарным характером и дополняя национальные системы уголовного правосудия (ст. 1 Римского Статута 1998 г.).

Важное значение для создания унифицированного определения «международного преступления» и его систематики имело доктринальное толкование вопросов, связанных с формированием особой отрасли международного уголовного права и появлением в науке международного права самостоятельного направления по разработке общего понятия международного деликта на основе формальных критериев.

Концептуально идея о международном уголовном праве как особом правовом конгломерате на стыке международного и внутригосударственного права сложилась еще в конце XIX в.[43] Но необходимой зрелости в качестве общепризнанной системы норм международное уголовное право достигает в ходе подготовки и проведения Нюрнбергского и Токийского судебных процессов над военными преступниками[44]. По мнению авторитетного знатока международного уголовного права американского юриста М.Ш. Бассиони, это право отражается через посредство конвергенции двух сфер: уголовных аспектов международного права и международных аспектов национального уголовного права[45]. В отечественной правовой литературе сторонниками его выделения в качестве самостоятельной, специфичной и комплексной отрасли (подотрасли) права были в разное время Н. М. Коркунов, М. Д. Шаргородский, И. И. Карпец, противниками – Н. А. Ушаков, А. Н. Трайнин и др. Например, Л. Н. Галенская считает, что международное уголовное право существует как комплексная отрасль науки международного права и в этом она была солидарна со многими западными учеными. Н. И. Костенко утверждает, что оно является самостоятельной отраслью международного публичного права и в то же время входит в состав международной уголовной юрисдикции как комплексной отрасли, включающей в себя несколько отдельных отраслей права с участием иностранного элемента (международное уголовное право, международное уголовно-процессуальное право и международное уголовно-исполнительное право)[46].

Международное уголовное право постепенно приобрело свою особую отраслевую форму, в которой смешаны материально-правовые, процессуальные и судоустройственные начала. Нормы этого права, призванные формулировать принципы международного уголовно-правового регулирования, определяли пределы действия национальных уголовных законов, устанавливали особенности ответственности отдельных категорий лиц, конструировали составы международных преступлений и пр.

В качестве доказательства существования сегодня международного уголовного права как особой отрасли международного публичного права служат следующие критерии: 1) предмет правового регулирования (специфический круг общественных отношений); 2) специфические нормы, регулирующие эти отношения; 3) достаточно крупная общественная значимость круга общественных отношений; 4) достаточно обширный объем нормативно-правового материала; 5) специальные принципы права, регулирующие построение новой отрасли права. Таким образом, можно заключить, что, пройдя длительный путь становления, международное уголовное право в современный период приобрело качество целостной подсистемы международного права и комплексной отрасли права.

Ученые и политики всё больше внимания уделяют таким новым явлениям современной жизни, связанным с интер­национализацией уголовного права, как «униформизм в уголовном праве», «внутригосударственное международное право», «глобальные запретительные режимы», обеспечивающие высокий уровень стандартизации национальных уголовных законода­тельств[47], а также сотрудничество государств по сближению национальных уголовно-правовых сис­тем, в том числе посредством договорной унификации права («интегральные конвенции») и типизации несовпадающих режимов уголовно-правового регулирования. Особое внимание уделяется «интернационали­зации уголовного права», непосредственно связанной с набирающим силу процессом взаимо­влияния и взаимопроникновения правовых культур, юридических доктрин, правопонимания и правоприменения. По мнению И. И. Лукашука, под «интернационализацией уголовного права государств» следует понимать наращивание числа общих элементов в уголовно-право­вых и процессуальных системах государств, рост их способности взаимодействовать друг с другом и с международным правом, расширение международных задач национального уго­ловного права вплоть до защиты общечеловеческих интересов[48].

Наряду с доктринальной разработкой проблем международного уголовного права, в отечественной правовой науке развивалось самостоятельное направление по разработке общего понятия международного преступления на основе выделения специфических формальных и материальных критериев. Так, А. Н. Трайнин определял преступления против человечества как «посягательства на основы существования и прогрессивного развития народов»[49]. Видный отечественный ученый предложил теоретическую классификацию преступлений против человечества: 1) преступления против основ мирного существования народов (агрессия); 2) преступления против законов и обычаев войны (использование запретных способов и орудий ведения войны, средств массового уничтожения, убийства и насилия над военнопленными и мирными гражданами и другие преступления); 3) преступления против основ физического существования народов (геноцид)[50].

Д. Б. Левин обосновал необходимость разграничения простых нарушений международного права и международных преступлений, подрывающих основы и основные принципы правопорядка в международном сообществе[51]. Автор указывал на ряд отличительных признаков международных преступлений, которые «во-первых, нарушают не только конкретные права того или иного государства, но и коренные основы международных отношений, входя в противоречие с основными принципами международного права; во-вторых, направлены не только против интересов отдельного государства, но против интересов всех государств и, в-третьих, дают государствам основания для принятия решительных мер воздействия на государство-деликвента вплоть до применения военных санкций и принятия эффективных гарантий против повторения преступлений в будущем»[52].

Э. И. Скакунов отмечал, что концепция «международного преступления» предполагает существование особого рода международных правоотношений, в которых «обязательству отдельного государства противостоит защищаемый международным правом интерес всего международного сообщества»[53].

И. И. Карпец, разграничивая международные преступления и преступления международного характера, сформулировал развернутое, детализированное определение понятия преступлений международного характера как «деяний, предусмотренных международными соглашениями (конвенциями), не относящихся к преступлениям против человечества, но посягающих на нормальные отношения между государствами, наносящих ущерб мирному сотрудничеству в различных областях отношений (экономических, социально-культурных, имущественных и т.п.), а также организациям и гражданам, наказуемых либо согласно нормам, установленным в международных соглашениях (конвенциях), ратифицированных в установленном порядке, либо согласно нормам национального уголовного законодательства в соответствии с этими соглашениями»[54]. Анализируя это определение, А. Г. Богатырев указывал на то, что международный характер таких преступлений обусловлен возникновением сложных уголовно-правовых отношений, связанных с «иностранным элементом», а само преступное деяние связано с нарушением нескольких правопорядков (два и более национальных и международный) и разрешением проблемы юрисдикции государств над преступлениями и преступниками[55].

Российский криминолог В. А. Номоконов, выделяя в качестве родового понятие «международная преступность», включал в его содержание три группы преступлений: международные преступления (наиболее тяжкие преступления, посягающие на мир и безопасность человечества), преступления международного характера (преступления, посягающие на нормальные отношения между государствами, ответственность за которые предусмотрена специальными международными соглашениями) и преступления с «иностранным элементом» или с «международными связями» (обычные общеуголовные преступления, имеющие одну особенность – иностранный элемент)[56].

Преступления, представляющие опасность не только для одной страны, но для нескольких государств и даже всего человечества, в литературе предлагается также обозначать единым термином «транснациональные преступления»[57]. Выделяются три вида таких трансциональных преступлений: 1) преступления по общему международному праву (преступления против мира и безопасности человечества); 2) преступления международного характера (конвенционные преступления)[58]; 3) преступления с «иностранным элементом». Последний вид представляет собой деяние, которое, не посягая на международный правопорядок, приобретает международный «оттенок» в связи с тем, что в нем появляется иностранный элемент (например, соучастники являются гражданами разных стран), а ответственность наступает в соответствии с национальным уголовным законодательством[59]. Важная норма-дефиниция закреплена в п. 2 ст. 3 Конвенции ООН против транснациональной организованной преступности 2000 г., согласно которой преступление признается имеющим «транснациональный характер», если оно совершено в более чем одном государстве, или в одном государстве, но существенная часть его подготовки, планирования, руководства или контроля имеет место в другом государстве, или в одном государстве, но при участии организованной преступной группы, которая осуществляет преступную деятельность в более чем одном государстве, или в одном государстве, но его существенные последствия имеют место в другом государстве.

А. Г. Кибальник разработал видовую классификацию преступлений по международному уголовному праву, выделив 7 групп преступлений на основе родового объекта преступного посягательства, являющегося для каждого преступления изначальным, определяющим (но не всегда единственным): 1) преступления против мира человечества (агрессия (агрессивная война), угроза агрессии); 2) преступления против безопасности человечества (геноцид, апартеид, широкомасштабное и систематическое нападение на любых гражданских лиц); 3) военные преступления (серьезные нарушения Женевских конвенций 1949 г.; другие серьезные нарушения законов и обычаев войны; наемничество); 4) преступления против личных прав человека (рабство и работорговля; торговля людьми; сексуальная эксплуатация; применение пыток и пр.); 5) преступления против общественной безопасности (международный терроризм; преступления против безопасности морского судоходства; незаконный оборот ядерного материала; экологические преступления); 6) преступления против здоровья населения и общественной нравственности (незаконный оборот наркотических средств и психотропных веществ; посягательства на культурные ценности народов; незаконный оборот порнографической продукции); 7) преступления против мировой финансово-экономической системы (фальшивомонетничество; легализация преступных доходов; коррупция; экономические преступления, совершаемые в экономической зоне или на континентальном шельфе)[60].

Ряд авторов придерживается классификации не по тяжести совершенного преступления или его объекта, а по категории субъекта преступления. Так, С. В. Черниченко, сравнивая термины «преступления против международного права» (англ. crimes against international law), «преступления согласно международному праву» (англ. crimes under international law), «преступления против мира» (англ. crimes against peace), «военные преступления» (англ. war crimes), «преступления против человечества» (англ. crimes against humanity), «преступления против мира и безопасности человечества» (англ. crimes against peace and security of mankind), отмечает, что их юридическая природа в контексте соответствующих документов одна и та же, а именно: во всех случаях имеются в виду действия индивидов. Автор приходит к выводу, что действия государств, представляющие серьезные нарушения международного права, которые направлены против международного сообщества, следует обозначать термином «международные преступления», а действия индивидов (физических лиц), представляющие опасность в международном масштабе, которые признаются государствами преступными и требующими объединения усилий для борьбы с ними, – «преступления против международного права» («преступления согласно международному праву»), включающие в себя преступления против мира и безопасности человечества[61]. Например, агрессия, совершенная государством, является международным преступлением и включает в себя соответствующие действия главы государства, начальника генерального штаба и др., каждое из которых, рассматриваемое как действие индивида, может быть отнесено к преступлениям против международного права[62]. Р. А. Мюллерсон считает, что при этом различны не только субъекты преступления и объекты посягательства, но также способы установления и формы привлечения к ответственности[63].

Отступая от традиционных классификаций международных преступлений как способа сформулировать определение путем перечисления, Н. А. Захаров обозначал различные трактовки самого понятия «преступление», лежащего в основе концепции международного уголовного права: 1) преступление, создаваемое непосредственно нормами международного права; 2) преступление, создаваемое национальным законом под воздействием международного права; 3) преступление, являющееся основанием для оказания государствами взаимной международно-правовой помощи в осуществлении уголовной репрессии[64].

Интересную позицию в отношении исследования и категоризации феномена международного преступления занимает Н. А. Зелинская. Она предлагает классификацию, основанную на двух существенных параметрах: криминальности и юрисдикции. Понятие «международные преступления» охватывает две различные по характеру криминальности группы противоправных деяний: 1) деяния, криминализированные национальным уголовным правом (в случае, если они подпадают под юрисдикцию не менее чем двух государств); 2) деяния, криминализированные международным правом. Последние обладают особой международно-правовой криминальностью, так как они непосредственно нарушают нормы международного права и следовательно органы международной уголовной юстиции и национальные суды могут осуществлять правосудие в отношении этих преступлений непосредственно на основе международно-правовых норм[65].

Кроме того, по юрисдикционным параметрам могут быть выделены три категории международных преступлений: 1) международные экстрадиционные преступления; 2) транснациональные преступления (национальные по характеру уголовного запрета и межнациональные по характеру юрисдикции); 3) международно-правовые преступления, которые прямо запрещены международным правом и потенциально подпадают под международную или универсальную юрисдикцию.

Наконец, с криминологической точки зрения в системе международной преступности предлагается различать наднациональную и транснациональную преступность. При этом если понятие «международная преступность» включает в себя обе разновидности этой преступности, то транснациональная преступность «не вмещается» в международную, оставляя за ее пределами неэкстрадиционные (в частности, абсолютно политические) и малозначительные транснациональные преступления. Наднациональные политические (международно-правовые) преступления условно разграничиваются на «государственные», совершаемые представителями легитимной власти либо лицами, действующими в контексте политики государства, и «негосударственные», совершаемые лицами, не представляющими легитимную власть и действующими в контексте политики оппозиционной ей организации[66].

Таким образом, в отечественной литературе по-прежнему существует дефиниционная неопределенность понятия международного преступления. Обобщая всевозможные попытки сформулировать это определение, выделим те из них, которые основываются на характеристике объекта преступного посягательства: посягательства на основы существования и прогрессивного развития народов (А. Н. Трайнин); посягательства на свободу народов мира, интересы всего прогрессивного человечества и коренные основы международного общения, а также на права и интересы всех государств (Д. Б. Левин); посягательства на само существование государства и нации (Л. А. Моджорян); посягательство на мировой правопорядок как совокупность всех юридических благ и интересов, определенных системой международного права в целом и охраняемых международным уголовным правом (А. Г. Кибальник), и даже посягательства на фундаментальные основы внутренней и внешней безопасности национальных государств (С. Ф. Минюков)[67]. Учитывая подобное разночтение во мнениях, вполне справедливым представляется замечание С. В. Черниченко, что нецелесообразно пытаться сформулировать исчерпывающий перечень международных преступлений, так как международное право постоянно развивается и нельзя исключать необходимости дополнения такого перечня. А сам термин «международное преступление» в какой-то степени метафоричен, ибо означает по сути дела нарушение не уголовного, а международного права[68].

Международно-правовое определение преступлений против мира и безопасности человечества должно стать следствием согласования многих позиций, отражая общеприемлемый и в определенной мере нивелированный подход к соответствующим негативным явлениям, затрагивающим международно-правовые интересы. Перед наукой международного уголовного права по-прежнему стоит нелегкая задача создать такое формально-юридическое определение международных преступлений, которое стало бы необходимой и достаточной основой для целей антикриминального международного сотрудничества.

Анализ существующих на сегодня нормативных и доктринальных определений понятия международного преступления и его классификационных разновидностей позволяет сделать следующий вывод. В качестве объекта международного преступления выступаютотношения государств, регулирующие жизненно важные интересы всего международного сообщества в целом и, в частности, международные обязательства erga omnes, в сохранении которых заинтересовано не одно, а многие или все государства[69]. Подобные деяния нарушают такие основополагающие принципы международного права (нормы jus cogens), как суверенное равенство, политическая независимость, территориальная целостность государств, самоопределение народов и др.

В современной зарубежной литературе все большое понимание находит такой подход к определению международного преступления, который предполагает констатацию факта близости понятия «международное преступление» с понятиями erga omnes и jus cogens [70]. Международный Суд ООН в решении от 5 февраля 1970 г. по делу о Барселонской компании достаточно точно определил понятие обязательства erga omnes: «…когда речь идет о таком обязательстве в каком-либо специфическом деле, …все государства имеют правовой интерес в его соблюдении»[71]. Специфика «императивных обязательств» заключается в следующем: 1) обязательства, выполнение которых на основе принципа добровольности обеспечивает международное право, не имеет адресного назначения (в отношении двух или нескольких государств), а направлены и касаются всего международного сообщества в целом; 2) субъектом заявленных действий по обеспечению таких обязательств выступают не какие-то определенные два или несколько государств, а практически любой член международного сообщества; 3) юридическими последствиями несоблюдения обозначенных обязательств выступает не только обязанность осуществить возмещение, но и установление санкций[72]. С понятием erga omnes тесно связана концепция «международного преступления» в том смысле, что особенностью международного преступления является обеспечение общего интереса, защищаемого нормой, устанавливающей обязательство erga omnes, с помощью также нормы, которая предписывает выполнение определенной формы ответственности, обращенной ко всем государствам. Такое концептуально видение было уже однажды закреплено в статье 19 Проекта статей об ответственности государства в редакции 1976 г., где международное преступление рассматривалось в качестве подкатегории нарушений обязательств erga omnes, как «серьезное нарушение международного обязательства основополагающего значения», призванного обеспечить защиту общих для международного сообщества интересов. В развитие этого подхода в Римском Статуте 1998 г. юрисдикция МУС была ограничена «самыми серьезными преступлениями, вызывающими озабоченность всего международного сообщества». Здесь уже довольно ярко проступает связь международного преступления с понятием jus cogens, императивных норм о защите законных интересов «международного сообщества в целом» (ст. 53 Венской конвенции о праве международных договоров 1969 г.). На основе jus cogens в международном праве обеспечивается выполняемость на универсальной основе обязательств erga omnes и их субкатегории в виде международных преступлений путем легитимации действий любого члена международного сообщества в защиту общих интересов с целью поддержания законности и правопорядка во всем мире[73].

Необходимо также на уровне международно-правового кодифицированного акта идентифицировать подобные деяния в качестве именно международных преступлений (преступлений против мира и безопасности человечества), в том числе с целью более четкого отграничения некоторых из них (например, наемничества, международного терроризма и др.) от преступлений международного характера (конвенционных преступлений). Это позволит отдельным государствам и международному сообществу в целом договориться о совместных скорых и эффективных мерах борьбы с ними и устранении «двойных стандартов», а ввиду исключительности подобных актов обеспечить унификацию национального законодательства с точки зрения квалификации составов этих преступлений, суровости и неотвратимости наказаний за их совершение. В этом случае обязанность государств осуществлять борьбу с такими международными преступлениями в любой стране превращается в принцип международного права. Серьезность таких преступлений потребует принятия превентивных юридических мер, предусматривающих неотвратимость наказания, где бы, кем бы и с какими бы целями они ни совершались. В результате появится реальная возможность наказывать лиц, совершивших это преступление, независимо от существования национальной уголовной нормы, на основании прямого применения нормы международного уголовного права.

Построение концептуальной модели международных преступлений, а в дальнейшем и построение более уточненных моделей конкретных видов таких преступлений осуществляется на основе исследования признаков объекта посягательства, субъекта деяния и квалифицирующих признаков деяния, нашедших отражение в международном уголовном праве и представляющих собой некоторую систему. Как справедливо замечают И. П. Блищенко и И. В. Фисенко, другие критерии, которые иногда приводятся, – территориальный (преступление тесно связано с территорией не одного, а двух или более государств), распространенности (преступление предусмотрено в уголовных кодексах различных стран), наличия международн