Герой авиации как образ нового человека

На протяжении 30-х годов во многих странах достижения авиации были предметом национальной гордости, поэтому полеты на дальние расстояния сделались областью особого соперничества между США и СССР. Оценки, даваемые советской" прессой воздушным рекордам соотечественников, показывают, что значение героев авиации было не только символическим. Летчики представляли избранных "сыновей", достойный восхищения пример человека высшего порядка. Каждое новое достижение порождало очередное восхваление советской авиации, за которым стояла глобальная идея личностного превосходства советского человека.

При этом использовались два стандартных аргумента. Во-первых, говорилось, что Сталин проявляет огромную заботу о благополучии своих летчиков, немыслимую в капиталистической стране. Западный летчик не имеет настоящих друзей29, это герой-одиночка, так как в его стране не ценится человеческая жизнь30. Сталин же, наоборот, в подробно описанной беседе с одним из летчиков настаивал на том, что, если есть хотя бы малейшая опасность, машиной следует пожертвовать ради сохранения человеческой жизни. В сплоченном коллективе летчиков и их "руководителей" пилоты обычно общались друг с другом как "братья", а со Сталиным - как с "отцом". Второй аргумент касался превосходства русских людей, вступивших в напряженную схватку со стихиями. Каждый полет некоторым образом являлся ритуальным процессом победы над силами природы, характеризующим летчика как достойного "сына". Каждый такой "процесс", прямо не связанный с политикой, благодаря символике имел политическое звучание. Эту символическую связь установил Сталин в своей речи, провозгласив: "Мы, большевики, - люди особого склада". Далее он заявил: "Не каждому дано стать членом такой партии. Не каждый способен противостоять всем штормам и бурям, которые выпали на долю членов такой партии".

Тем не менее большинству героев авиации было "дано" состоять в партии. Поэтому каждое их триумфальное возвращение из полета, в особенности из арктических районов, было реализацией сталинской метафоры. О ней напоминала редакционная статья в "Литературной газете", посвященная возвращению экспедиции Чкалова в августе 1936-го: "Стальная птица, ведомая героями-пилотами, пробивала циклоны и штормы, экипаж с большевистским упорством, волей и мастерством побеждал все трудности и завершил с успехом беспримерный в истории авиации перелет, вошедший в историю авиации под названием "сталинского маршрута"".

Различные оценки достижений полярных летчиков не только показывали, кому было "дано" стать достойным членом "семьи", но также и распределяли ритуальные "семейные" роли. Рассказы о жизни и работе пилотов служили обоснованием иерархической структуры "семьи", отраженной в литературе в идеологических категориях. Две основные задачи: придумывать идеологические иносказания и писать притчи, поддерживающие status quo, - были тесно связаны между собой благодаря единой знаково-символической системе.

Иконический образ героя авиации непременно нес в себе печать "стихийности" - свойства положительного, но отчасти детского. Герой был представлен в литературе и публицистике как человек нетерпеливый, веселый, безрассудно смелый и неутомимый. В соответствии с типовым описанием "например, Чкалова) летчик должен был обладать "энергией, сокрушающей все препятствия", "силой воли" и "целеустремленностью". В описании говорится, что Чкалов был наделен огромной природной силой. Он постоянно проверял ее, демонстрируя силу мускулов, волю и выносливость. Другим обязательным моментом было описание бедности и лишении, которые не смогли, однако, подавить проявившееся у героев авиации еще в детстве влечение к природе. Все герои - "сыновья" вышли из народа, были дерзкими, сильными и непоколебимыми.

Отцы" также с раннего детства были "энергичны", "смелы", "свободолюбивы"36. Однако уже тогда можно было увидеть огромную разницу между теми, кому предназначена роль "отцов", и их будущими "сыновьями": "отцам" не присущи легкомысленность и самоуверенность, которые отличали именно "сыновей".

С самого начала этим одаренным, но своенравным "детям" не хватало дисциплины и самоконтроля "то есть сознательности), "отцы" же всегда, даже в детстве, обладали этими качествами. Естественно, "сыновья" становились сознательными под влиянием "отцов". В биографиях же символических героев можно найти отголоски подобных сюжетов, встречавшихся в текстах радикального содержания предреволюционного времени и в большевистской литературе: "ученик" "сын") приобретает черты сознательности, обучаясь у "наставника" "отца"). Не кто иной, как Сталин, чаще всего выступал в ритуальной роли "отца" или "учителя" и обучал летчиков самоконтролю. По отношению к нему было принято употреблять эпитеты "отец" и "учитель". Он подтверждал эти титулы, демонстрируя при встречах с пилотами "отеческое тепло"37, которое должно было защитить его "соколов" от арктического холода38.

Отцовская" забота особенно проявлялась в серии публичных ритуалов. Сталин непременно прощался с пилотами перед их отправлением за новыми рекордами, связывался с ними в полете и появлялся в аэропорту, чтобы поприветствовать по возвращении. Если вдруг кто-либо из летчиков заболевал, Сталин лично контролировал лечение39. В случае гибели летчика он нес гроб на похоронах40.

Отеческое" отношение не только обязывало заботиться, но и давало власть. Каждая попытка побить рекорды мировой авиации обычно предпринималась по прямому указанию Сталина. Разумеется, вся операция от начала до конца проходила под его непосредственным руководством, в том числе подбор экипажа и снаряжения. Накануне исторического арктического полета Чкалова в августе 1936 года члены экипажа посетили Сталина в Кремле, где предложил изменить первоначально запланированный маршрут. Экипаж с готовностью согласился. Позже этот маршрут назван "сталинским".

Многочисленные встречи Сталина с летчиками значили, больше, чем обыкновенные праздничные собрания post factum или пресс-конференции. Это было ритуальное взаимодействие между "учителем" и "учениками", "отцом" и "сыновьями", которое должно было способствовать появлению у пилотов сознательности. Такие встречи были достаточно редки, но торжественны и нагому могли оказывать решающее влияние на судьбы. Все пилоты указывают на это в своих воспоминаниях. Например, Чкалов писал: "После встречи с великим вождем... содержание моей жизни стало богаче: я стал летать более дисциплинированно, чем летал раньше". Биографы подтверждают, что этот момент стал поворотным пунктом в жизни Чкалова43.

Для "сталинских питомцев", как часто называли летчиков44, он был не только "отцом" и воспитателем, но и наставником, сдерживал их "необузданность" и побуждал к разумному компромиссу между стихийностью и сознательностью. Причем для каждой из разных категорий символических героев Сталин играл примерно одну и ту же роль. Во многих биографиях героев Гражданской воины важное значение имела встреча со Сталиным в Царицыне - например, для Пархоменко. Стахановцам же сначала приходилось ограничиваться заменителями: на великие свершения их вдохновляли речи Сталина, после чего во время кремлевских приемов они встречались уже с "вождем" лично.

Однако вопреки тем переменам, которые происходили в сознании символических героев под влиянием встреч со Сталиным, они не становились подобны "отцам". Это особенно удивительно в случае с летчиками, в большинстве своем состоявшими в партии и профессионально подготовленными. Встречи со Сталиным, подобно борьбе со стихиями, делали их "старше", как часто говорилось, но все же они никогда не получали звания "отцов". Расстояние между ними и "отцом отцов" было столь велико, что даже на вершине самосовершенствования они могли стать лишь образцовыми "сыновьями"48.

Кроме Сталина, были и другие претенденты на статус "отца". При этом оставалось очевидным, что Сталин есть величайший из "отцов", а само это звено имело чисто символический характер. Функция "отца" в "великой семье" определялась не с помощью установления родства или сходства и потому могла быть присвоил только свыше. Как правило, в этой роли выступал сам вели - ь но и другие иногда приближались к этому статусу.

Многие к моменту своего возвышения уже умерли "Киров); те, кто еще был жив, делились на две категории: преданные Сталину избранные члены политической верхушки "Ворошилов, Орджоникидзе и др.) и официально признанные авторитеты в определенной сфере, например Макаренко "образование), Горький "литература и культура), Марр "языкознание). Эти влиятельные люди имели, каждый в своей области, избранных "сыновей", подобных сталинским летчикам, стахановцам и т. д. Так как они сделались "отцами", их биографии строились по модели родоначальника: все они происходили из бедных, непривилегированных семей, были с детства "смелыми", "энергичными" и "свободолюбивыми". Однако на следующих этапах жизни модель менялась: "отцы" достигали несравненных успехов в строго определенной области и это давало им безусловный авторитет и влияние.

Однако что же все-таки в биографиях "отцов" обусловило их руководящее положение и почему образцовые "сыновья" не могли его получить даже после встреч со Сталиным" Одной из причин, которую можно выявить на основании биографий партийных лидеров, является то, что "сыновья" не претерпели тех неисчислимых бедствий и страданий, которые выпали на долю "отцов" в тюрьмах и ссылках царской России49. Статус Сталина подкреплялся также легендой, рассказывавшей, что Ленин якобы вызвал Сталина перед смертью и завещал ему политическую власть. Опровержение этой версии последовало уже после смерти Сталина, когда при Хрущева было опубликовано политическое завещание Ленина, в котором он выразил сомнения относительно Сталина как своего возможного преемника.

Отношения "отцов и детей", проиллюстрированные на примере общения Сталина с летчиками, явились основополагающей оппозицией для политической культуры 1930-х годов. Эти отношения могли распространяться на более или менее значительное число других подобных ситуаций, в которых какая-либо авторитетная фигура могла играть роль "отца" в соответствии с субординацией или избиралась иная форма патернализма. Например, Чкалов называл своего инструктора "батей", в то время как Сталина - "отцом"51. Подобным образом и у Алексея Стаханова был на шахте "старший" наставник, партийный руководитель Дюканов, но именно Сталин играл для него роль "отца"52. Другими словами, так как изначальная модель для определения чьей-либо роли в "великой семье" была бинарной и достаточно простой ("отец-сын"), она могла быть использована на всех уровнях советской иерархии.

Таким образом, в риторике середины 1930-х годов сложилась новая утопическая модель "семьи" на основе ряда примеров из жизни "величайших" людей в советском обществе этого времени. Эта модель закрепила бесконечную иерархию "отцов и детей", в которой "сыновья" являли собой многочисленные примеры достаточно привлекательной непосредственности (стахановцы и покорители Арктики), а "отцы", в образе Сталина или чьем-то еще, сочетали "мудрость", "заботливость" и "строгость", необходимые для воспитания в детях сознательности. Оппозиция "отцы-дети" в период первой пятилетки пришла на смену идеалу бесконечного "братства" и создала новую систему ценностей, в соответствии с которой члены "семьи" должны были становиться все более "зрелыми" ("дети") и "заботливыми" ("отцы"). Однако, несмотря на существование разных уровней "зрелости", "дети" никогда не становились "отцами", так как в них предпочитали видеть только образцовых "сыновей". Честь "отцовства" выпадала очень немногим.