И государства

Новая моногамия, развившаяся на развалинах рим-
ского мира в процессе смешения народов, облекла вла-
дычество мужчин в более мягкие формы и дала женщи-
нам, по крайней мере с внешней стороны, более почет-
ное и свободное положение, чем когда-либо знала клас-
сическая древность. Тем самым впервые была создана
предпосылка, на основе которой из моногамии — внут-
ри нее, наряду с ней и вопреки ей, смотря по обстоя-
тельствам,— мог развиться величайший нравственный
прогресс, которым мы ей обязаны: современная инди-
видуальная половая любовь, которая была неизвестна
всему прежнему миру...

Но если из всех известных форм семьи моногамия
была единственной формой, при которой могла раз-
виться современная половая любовь, то это не значит,
что последняя развилась в ней исключительно или хотя
бы преимущественно как любовь супругов друг к другу.
Самая природа прочного единобрачия при господстве
мужа исключала это. У всех исторически активных, то
есть у всех господствующих, классов заключение брака
оставалось тем, чем оно было со времени парного
брака,— сделкой, которую устраивают родители. И пер-
вая появившаяся в истории форма половой любви, как
страсть, и притом доступная каждому человеку (по край-
ней мере из господствующих классов) страсть, как выс-
шая форма полового влечения,— что и составляет ее
специфический характер,— эта первая ее форма, рыцар-
ская любовь средних веков, отнюдь не была супруже-
ской любовью. Наоборот. В своем классическом виде,
у провансальцев, рыцарская любовь устремляется на

всех парусах к нарушению супружеской верности, и ее
поэты воспевают это...

Заключение брака в современной нам буржуазной
среде происходит двояким образом. В католических
странах родители по-прежнему подыскивают юному бур-
жуазному сынку подходящую жену, и, разумеется, ре-
зультатом этого является наиболее полное развитие
присущего моногамии противоречия: пышный расцвет
гетеризма со стороны мужа, пышный расцвет супруже-
ской неверности со стороны жены. Католическая цер-
ковь, надо думать, отменила развод, лишь убедившись,
что против супружеской неверности, как против смерти,
нет никаких средств. В протестантских странах, напротив,
буржуазному сынку, как правило, предоставляется боль-
шая или меньшая свобода выбирать себе жену из своего
класса; поэтому основой для заключения брака может
служить в известной степени любовь, как это, приличия
ради, постоянно и предполагается в соответствии с ду-
хом протестантского лицемерия. Здесь гетеризм практи-
куется мужем не столь энергично, а неверность жены
встречается не так часто. Но так как при любой форме
брака люди остаются такими же, какими были до него,
а буржуа в протестантских странах в большинстве своем
филистеры, то эта протестантская моногамия, даже если
брать в общем лучшие случаи, все же приводит только
к невыносимо скучному супружескому сожительству,
которое называют семейным счастьем... Впрочем, в по-
следнее время, с тех пор как «Берлин становится миро-
вым городом», немецкий роман начинает менее робко
относиться к таким давно хорошо известным там явле-
ниям, как гетеризм и супружеская неверность.

Но и в том и в другом случае брак обусловливается
классовым положением сторон и поэтому всегда бывает
браком по расчету. Этот брак по расчету в обоих слу-
чаях довольно часто обращается в самую грубую про-
ституцию — иногда обеих сторон, а гораздо чаще жены,

которая отличается от обычной куртизанки только тем,
что отдает свое тело не так, как наемная работница
свой труд, оплачиваемый поштучно, а раз навсегда про-
дает его в рабство. И ко всем бракам по расчету отно-
сятся слова Фурье:

«Как в грамматике два отрицания составляют утверж-
дение, так и в брачной морали две проституции состав-
ляют одну добродетель».

Половая любовь может стать правилом в отношениях
к женщине и действительно становится им только среди
угнетенных классов, следовательно, в настоящее время —
в среде пролетариата, независимо от того, зарегистри-
рованы официально эти отношения или нет. Но здесь
устранены также все основы классической моногамии.
Здесь нет никакой собственности, для сохранения и
наследования которой как раз и были созданы монога-
мия и господство мужчин; здесь нет поэтому никаких
побудительных поводов для установления этого господ-
ства. Более того, здесь нет и средств для этого: буржу-
азное право, которое охраняет это государство, суще-
ствует только для имущих и для обслуживания их взаи-
моотношений с пролетариями; оно стоит денег и вслед-
ствие бедности рабочего не имеет никакого значения
для его отношения к своей жене. Здесь решающую роль
играют совсем другие личные и общественные условия.
И, кроме того, с тех пор как крупная промышленность
оторвала женщину от дома, отправила ее на рынок
труда и на фабрику, довольно часто превращая ее в кор-
милицу семьи, в пролетарском жилище лишились вся-
кой почвы последние остатки господства мужа, кроме
разве некоторой грубости в обращении с женой, уко-
ренившейся со времени введения моногамии. Таким об-
разом, семья пролетария уже не моногамна в строгом
смысле этого слова, даже при самой страстной любви
и самой прочной верности обеих сторон и несмотря на
все, какие только возможно, церковные и светские благо-

Словения. Поэтому и постоянные спутники моногамии,
гетеризм и супружеская неверность, играют здесь со-
вершенно ничтожную роль; жена фактически вернула
себе право на расторжение брака, и, когда стороны не
могут ужиться, они предпочитают разойтись. Одним сло-
вом, пролетарский брак моногамен в этимологическом
значении этого слова, но отнюдь не в историческом
его смысле...

Но мы идем навстречу общественному перевороту,
когда существовавшие до сих пор экономические основы
моногамии столь же неминуемо исчезнут, как и основы
ее дополнения — проституции. Моногамия возникла
вследствие сосредоточения больших богатств в одних
руках — притом в руках мужчины — и из потребности
передать эти богатства по наследству детям именно
этого мужчины, а не кого-либо другого. Для этого была
нужна моногамия жены, а не мужа, так что эта моно-
гамия жены отнюдь не претерпевала явной или тайной
полигамии мужа. Но предстоящий общественный пере-
ворот, который превратит в общественную собствен-
ность, по меньшей мере, неизмеримо большую часть
прочных, передаваемых по наследству богатств — сред-
ства производства,— сведет к минимуму всю заботу о
том, кому передать наследство. Так как, однако, моно-
гамия обязана своим происхождением экономическим
причинам, то не исчезнет ли она, когда исчезнут эти
причины?

Можно было бы не без основания ответить, что она
не только не исчезнет, но, напротив, только тогда пол-
ностью осуществится. Потому что вместе с превраще-
нием средств производства в общественную собствен-
ность исчезнет также и наемный труд, пролетариат,
а следовательно, и необходимость для известного, под-
дающегося статистическому подсчету числа женщин от-
даваться за деньги. Проституция исчезнет, а моногамия,
вместо того чтобы прекратить свое существование, ста-

нет, наконец, действительностью также и для мужчин.

Положение мужчин, таким образом, во всяком слу-
чае, сильно изменится. Но и в положении женщин, всех
женщин, произойдет значительная перемена. С перехо-
дом средств производства в общественную собствен-
ность индивидуальная семья перестанет быть хозяйствен-
ной единицей общества. Частное домашнее хозяйство
превратится в общественную отрасль труда. Уход за
детьми и их воспитание станут общественным делом;
общество будет одинаково заботиться обо всех детях,
будут ли они брачными или внебрачными. Благодаря
этому отпадет беспокойство о «последствиях», которое
в настоящее время составляет самый существенный об-
щественный момент — моральный и экономический,—
мешающий девушке, не задумываясь, отдаться люби-
мому мужчине. Не будет ли это достаточной причиной
для постепенного возникновения более свободных по-
ловых отношений, а вместе с тем и более снисходи-
тельного подхода общественного мнения к девичьей
чести и к женской стыдливости? И, наконец, разве мы
не видели, что в современном мире моногамия и прости-
туция хотя и составляют противоположности, но проти-
воположности неразделимые, полюсы одного и того же
общественного порядка? Может ли исчезнуть проститу-
ция, не увлекая за собой в пропасть и моногамию?

Здесь вступает в действие новый момент, который
ко времени развития моногамии существовал самое боль-
шее лишь в зародыше,— индивидуальная половая лю-
бовь.

До средних веков не могло быть и речи об инди-
видуальной половой любви. Само собой разумеется,
что физическая красота, дружеские отношения, одина-
ковые склонности и т. п. пробуждали у людей различ-
ного пола стремление к половой связи, что как для
мужчин, так и для женщин не было совершенно безраз-
лично, с кем они вступали в эти интимнейшие отноше-

ния. Но от этого до современной половой любви еще
бесконечно далеко. На протяжении всей древности браки
заключались родителями вступающих в брак сторон,
которые спокойно мирились с этим. Та скромная доля
супружеской любви, которую знает древность,— не
субъективная склонность, а объективная обязанность, не
основа брака, а дополнение к нему. Любовные отношения
в современном смысле имеют место в древности лишь
вне официального общества. Пастухи, любовные радости
и страдания которых нам воспевают Феокрит и Мосх,
Дафнис и Хлоя Лонга,— это исключительно рабы, не
принимающие участия в делах государства, в жизненной
сфере свободного гражданина. Но помимо любовных
связей среди рабов мы встречаем такие связи только
как продукт распада гибнущего древнего мира, и при-
том связи с женщинами, которые также стоят вне офи-
циального общества,— с гетерами, то есть чужестран-
ками или вольноотпущенницами: в Афинах -т- накануне
их упадка, в Риме — во времена империи/ Если же
любовные связи действительно возникали между свобод-
ными гражданами и гражданками, 'то только как нару-
шение супружеской верности. А для классического
поэта древности, воспевавшего любовь, старого Анакре-
онта, половая любовь в нашем смысле была настолько
безразлична, что для него безразличен был даже пол
любимого существа.

Современная половая любовь существенно отличает-
ся от простого полового влечения, от эроса древних.
Во-первых, она предполагает у любимого существа
взаимную любовь; в этом отношении женщина находит-
ся в равном положении с мужчиной, тогда как для
античного эроса отнюдь не всегда требовалось ее со-
гласие. Во-вторых, сила и продолжительность половой
любви бывают такими, что невозможность обладания
и разлука представляются обеим сторонам великим,
если не величайшим несчастьем; они идут на огромный

риск, даже ставят на карту свою жизнь, чтобы только
принадлежать друг другу, что в древности бывало раз-
ве только в случаях нарушения супружеской верности.
И, наконец, появляется новый нравственный критерий
для осуждения и оправдания половой связи; спраши-
вают не только о том, была ли она брачной или вне-
брачной, но и о том, возникла ли она по взаимной любви
или нет? Понятно, что в феодальной или буржуазной
практике с этим новым критерием обстоит не лучше,
чем со всеми другими критериями морали,— с ним не
считаются. Но относятся к нему и не хуже, чем к другим:
он так же, как и те, признается — в теории, на бумаге.
А большего и требовать пока нельзя.

Средневековье начинается с того, на чем остановил-
ся древний мир со своими зачатками половой любви,—
с прелюбодеяния. Мы уже описали рыцарскую любовь,
создавшую песни рассвета. От этой любви, стремящейся
к разрушению брака, до любви, которая должна стать
его основой, лежит еще далекий путь, который рыцар-
ство так и не прошло до конца...

По общему правилу, невесту для молодого князя
подыскивают его родители, если они еще живы; в против-
ном случае он это делает сам, советуясь с крупными
вассалами, мнение которых во всех случаях пользуется
большим весом. Да иначе и быть не могло. Для рыцаря
или барона, как и для самого владетельного князя, же-
нитьба — политический акт, случай для увеличения сво-
его могущества при помощи новых союзов; решающую
роль должны играть интересы дома, а отнюдь не личные
желания. Как в таких условиях при заключении брака
последнее слово могло принадлежать любви?

То же самое было у цехового бюргера средневеко-
вых городов. Уже одни охранявшие его привилегии,
создававшие всевозможные ограничения цеховые уста-
вы, искусственные перегородки, отделявшие его юриди-
чески здесь — от других цехов, там — от его же това-

рищей по цеху, тут — от его подмастерьев и учени-
ков, достаточно суживали круг, в котором он мог искать
себе подходящую супругу. А какая из невест была
наиболее подходящей, решалось при этой запутанной
системе, безусловно, не его индивидуальным желани-
ем, а интересами семьи.

Таким образом, в бесчисленном множестве случаев
заключение брака до самого конца средних веков оста-
валось тем, чем оно было с самого начала,— делом,
которое решалось не самими вступающими в брак.
Вначале люди появлялись на свет уже состоящими в
браке — в браке с целой группой лиц другого пола.
В позднейших формах группового брака сохранялось,
вероятно, такое же положение, только при все большем
сужении группы. При парном браке, как правило, матери
договариваются относительно браков своих детей; и
здесь также решающую роль играют соображения о
новых родственных связях, которые должны обеспечить
молодой паре более прочное положение в роде и пле-
мени. А когда с торжеством частной собственности
над общей и с появлением заинтересованности в пере-
даче имущества по наследству господствующее положе-
ние заняли отцовское право и моногамия, тогда заклю-
чение брака стало целиком зависеть от соображений
экономического характера. Форма брака-купли исчеза-
ет, но по сути дела такой брак осуществляется во все
возрастающих масштабах, так что не только на женщи-
ну, но и на мужчину устанавливается цена, причем не
по их личным качествам, а по их имуществу. В прак-
тике господствующих классов с самого начала было
неслыханным делом, чтобы взаимная склонность сторон
преобладала над всеми другими соображениями. Не-
что подобное встречалось разве только в мире роман-
тики или у угнетенных классов, которые в счет не шли.

Таково было положение к моменту, когда капитали-
стическое производство со времени географических от-

крытий, благодаря развитию мировой торговли и ману-
фактуры, вступило в стадию подготовки к мировому
господству. Можно было полагать, что этот способ за-
ключения браков будет для него самым подходящим,
и это действительно так и оказалось. Однако — ирония
мировой истории неисчерпаема — именно капиталисти-
ческому производству суждено было пробить здесь
решающую брешь. Превратив все в товары, оно унич-
тожило все исконные, сохранившиеся от прошлого отно-
шения, на место унаследованных обычаев, историческо-
го права оно поставило куплю и продажу, «свободный»
договор...

Но заключать договоры могут люди, которые в со-
стоянии свободно располагать своей личностью, поступ-
ками и имуществом и равноправны по отношению друг
к другу. Создание таких «свободных» и «равных» людей
именно и было одним из главнейших дел капиталисти-
ческого производства. Хотя это вначале происходило
еще только полусознательно и вдобавок облекалось в
религиозную оболочку, все же со времени лютеранской
и кальвинистской реформации было твердо установле-
но положение, что человек только в том случае несет
полную ответственность за свои поступки, если он совер-
шил их, обладая полной свободой воли, и что нравствен-
ным долгом является сопротивление всякому принуж-
дению к безнравственному поступку. Но как же согла-
совалось это с прежней практикой заключения браков?
Согласно буржуазному пониманию, брак был договором,
юридической сделкой, и притом самой важной из всех,
так как она на всю жизнь определяла судьбу тела и
души двух человек. В ту пору формально сделка эта,
правда, заключалась добровольно; без согласия сторон
дело не решалось. Но слишком хорошо было известно,
как получалось это согласие и кто фактически заключал
брак. Между тем если при заключении других догово-
ров требовалось действительно свободное решение, то

почему этого не требовалось в данном случае? Разве
двое молодых людей, которым предстояло соединить-
ся, не имели права свободно располагать собой, своим
телом и его органами? Разве благодаря рыцарству не
вошла в моду половая любовь и разве, в противопо-
ложность рыцарской любви, связанной с прелюбодея-
нием, супружеская любовь не была ее правильной бур-
жуазной формой? Но если долг супругов любить друг
друга, то разве не в такой же мере было долгом любя-
щих вступать в брак друг с другом и ни с кем другим?
И разве только это право любящих не стояло выше
права родителей, родственников и иных обычных брач-
ных маклеров и сводников? И если право свободного
личного выбора бесцеремонно вторглось в сферу церк-
ви и религии, то могло ли оно остановиться перед невы-
носимым притязанием старшего поколения распоряжать-
ся телом, душой, имуществом, счастьем и несчастьем
младшего?..

Так произошло то, что поднимающаяся буржуазия,
в особенности в протестантских странах, где больше
всего был поколеблен существующий порядок, все бо-
лее и более стала признавать свободу заключения до-
говора также и в отношении брака и осуществлять ее
вышеописанным образом. Брак оставался классовым бра-
ком, но в пределах класса сторонам была предостав-
лена известная свобода выбора. И на бумаге, в теоре-
тической морали и в поэтическом изображении, не было
ничего более незыблемого и прочно установленного,
чем положение о безнравственности всякого брака, не
покоящегося на взаимной половой любви и на действи-
тельно свободном согласии супругов. Одним словом,
брак по любви был провозглашен правом человека, и
притом не только droit de l'homme ', но, в виде исключе-
ния, и droit de la femme ².

Игра слов: «droit de l'homme» означает «право человека», а
также «право мужчины».— Ред.
² — правом женщины.— Ред.

Но это право человека в одном отношении отлича-
лось от всех остальных так называемых прав человека.
Тогда как эти последние на практике распространялись
только на господствующий класс — буржуазию — и пря-
мо или косвенно сводились на нет для угнетенного
класса — пролетариата, здесь снова сказывается ирония
истории. Господствующий класс остается подвластным
известным экономическим влияниям, и поэтому только
в исключительных случаях в его среде бывают дейст-
вительно свободно заключаемые браки, тогда как в
среде угнетенного класса они, как мы видели, являются
правилом.

Полная свобода при заключении браков может, та-
ким образом, стать общим достоянием только после
того, как уничтожение капиталистического производства
и созданных им отношений собственности устранит все
побочные экономические соображения, оказывающие
теперь еще столь громадное влияние на выбор супруга.
Тогда уже не останется больше никакого другого моти-
ва, кроме взаимной склонности.

Так как половая любовь по природе своей исключи-
тельна — хотя это ныне соблюдается только женщи-
ной,— то брак, основанный на половой любви, по при-
роде своей является единобрачием. Мы видели, насколь-
ко прав был Бахофен, когда он рассматривал переход
от группового брака к единобрачию как прогресс, кото-
рым мы обязаны преимущественно женщинам; только
дальнейший шаг от парного брака к моногамии был
делом мужчин; исторически он, по существу, заклю-
чался в ухудшении положения женщин и облегчении
неверности для мужчин. Поэтому, как только отпадут
экономические соображения, вследствие которых жен-
щины мирились с этой обычной неверностью мужчин,—
забота о своем собственном существовании и еще более
о будущности детей,— так достигнутое благодаря этому
равноправие женщины, судя по всему прежнему опыту,

будет в бесконечно большей степени способствовать
действительной моногамии мужчин, чем полиандрии
женщин.

Но при этом от моногамии, безусловно, отпадут те
характерные черты, которые ей навязаны ее возникно-
вением из отношений собственности, а именно, во-пер-
вых, господства мужчины и, во-вторых, нерасторжимость
брака. Господство мужчины в браке есть простое след-
ствие его экономического господства и само собой исчез-
нет вместе с последним. Нерасторжимость брака —
это отчасти следствие экономических условий, при ко-
торых возникла моногамия; отчасти традиция того вре-
мени, когда связь этих экономических условий с моно-
гамией еще не понималась правильно и утрированно
трактовалась религией. Эта нерасторжимость брака уже
в настоящее время нарушается в тысячах случаев. Если
нравственным является только брак, основанный на люб-
ви, то он и остается таковым, только пока любовь про-
должает существовать. Но длительность чувства инди-
видуальной половой любви весьма различна у разных
индивидов, в особенности у мужчин, и раз оно совер-
шенно иссякло или вытесненр новой страстной любовью,
то развод становится благодеянием как для обеих сто-
рон, так и для общества. Надо только избавить людей
от необходимости брести через ненужную грязь бра-
коразводного процесса.

Таким образом, то, что мы можем теперь предпо-
ложить о формах отношений между полами после пред-
стоящего уничтожения капиталистического производства,
носит по преимуществу негативный характер, ограничи-
вается в большинстве случаев тем, что будет устранено.
Но что придет на смену? Это определится, когда выра-
стет новое поколение: поколение мужчин, которым ни-
когда в жизни не придется покупать женщину за деньги
или за другие социальные средства власти, и поколение
женщин, которым никогда не придется ни отдаваться

мужчине из каких-либо других побуждений, кроме под-
линной любви, ни отказываться от близости с любимым
мужчиной из боязни экономических последствий. Когда
эти люди появятся, они отбросят ко всем чертям то,
что согласно нынешним представлениям им полагается
делать; они будут знать сами, как им поступать, и сами
выработают соответственно этому свое общественное
мнение о поступках каждого в отдельности,— и точка.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21.
С. 72—85

Η. Φ. Федоров
ФИЛОСОФИЯ ОБЩЕГО ДЕЛА

...Не для половой страсти и слепого рождения со-
единяются два существа в браке, который должен быть
соединением таких двух существ, которые наиболее про-
буждают деятельность друг в друге и наименее чувствен-
ное влечение; иначе сказать, в этом союзе животный,
половой инстинкт превращается в героизм, в подвиг,
не как порыв, а как возвышенное продолжительное
действие. Прогресс брака состоит в постепенном умень-
шении чувственной любви и в увеличении деятельности.
Очень возможно, что таким требованиям брака будут
удовлетворять гораздо более (вероятнее же всего, что
только такие союзы и будут удовлетворять этим тре-
бованиям) брачные союзы, заключаемые при посредст-
ве образования между лицами разных народностей, даже
рас. Образование, которое имеет целью приготовить не
супруг, не невест, а дочерей, притом дочерей всех
отцов, как одного отца, будет, безусловно, необходи-
мым посредником таких международных, междурасовых,
междусословных браков. Свойство есть первая ступень
восстановления родства, а международные брачные сою-

зы столько же необходимы для предупреждения вы-
рождения, как и для предупреждения войн....Брак есть
школа целомудрия и труда (с чем согласны и против-
ники брака, когда говорят, что брак есть могила любви,
конечно чувственной), а вместе вопрос психофизиоло-
гический и должен быть выводом из тех психических
и физиологических наблюдений, о которых говорено
было выше. Брак, имеющий целью не рождение только,
но и труд воскрешения, не может выражаться в остав-
лении родителей. Если жених не любит родителей своей
невесты, а невеста — родителей жениха, то прочного
союза не может быть между ними по той простой при-
чине, что вообще по закону наследственности жених и
невеста в родителях друг друга могут приблизительно
видеть то, чем они будут в старости или зрелых летах,
то есть будущность друг друга. Не по взаимным вле-
чениям, вводящим в обман, а по тем чувствам, кои
вступающие в брачный союз питают к родителям друг
друга, может быть решен вопрос о браке. В родителях
они могут видеть образы друг друга разделенными или
разложенными на их составные части. (Правда, недо-
статки родителей могут иногда нейтрализоваться в де-
тях, и в этом случае, если только такой случай возмо-
жен, прочный союз брачной четы может, по-видимому,
иметь место и без связи ее с родителями; но недостат-
ки, нейтрализованные во вступающих в брачный союз,
могут обнаружиться в их детях.)