Девять кругов любви

Вопрос о взаимных отношениях видов любви не про-
ще, чем вопрос о ее смысле. Классификаций любви
предложено множество, но все они или неполны и не ох-
ватывают всех ее разновидностей, или лишены ясного
внутреннего принципа. Типологизировать любовь из-за
текучести этой «материи», пожалуй, столь же сложно,
как внести упорядоченность в мир элементарных частиц
или вирусов.

Вот некоторые примеры, дающие представление о
сложности деления любви на виды.

Древние греки различали любовь-страсть (эрос),
граничащую с безумием, и более спокойную любовь
(филиа). Любовь-страсть, как и всякая страсть, редка,
ограничена в своем предмете и непродолжительна.
Обычно это половая любовь, но не только она. Более
спокойная любовь устойчивее и разнообразнее. Такой
любовью можно любить многое: отца, мать, детей,
братьев и сестер, друзей, родной город, сограждан,
человека, родину. Это также любовь к власти, славе,
свободе, истине, добру, прекрасному, богатству, обще-
нию, одиночеству и т. д. Предметами данной любви
могут быть даже порок, ложь и корыстолюбие, но
не безобразное или несвобода.

В последующем этот широкий подход к любви,
нащупанный инстинктивно и отразившийся в самом древ-
негреческом языке, был во многом утрачен. Область
ценностей, на которые обычно направляется любовь,
оказалась резко суженной: нередко до человека и бога,

а иногда даже до единственной точки — человеческого
существа другого пола. Была забыта и другая старая
идея — противопоставление каждому виду любви про-
тивоположно направленного влечения: любви к доброде-
тели — стремления к пороку, любви к истине — склон-
ности ко лжи и т. п.

Восприятие древними любви при всей его наивности
подкупает своей непосредственностью и последователь-
ностью. Две его особенности — широкое истолкование
любви и противопоставление ей не просто абстрактной
«ненависти», а конкретных, противоположно направлен-
ных влечений, положены далее в основу рассуждений
о «кругах любви».

Флорентийский неоплатоник XV в. М. Фичино говорил
о возможности трех видов любви. Это любовь выс-
ших существ к низшим, выражающаяся в умиленном
опекунстве, любовь низших к высшим, проявляющаяся
в благодарном почитании, и любовь равных существ,
составляющая основу всепроникающего гуманизма.

Эта идея выделения видов любви в зависимости
от «ранга» связываемых ею существ используется
многими философами и психологами.

Так, К. С. Льюис различает любовь-нужду и
любовь-дар. Типичный пример второй — любовь к своим
детям человека, который работает на них не жалея сил,
отдает им все и жить без них не хочет. Любовь-нужду
испытывает испуганный ребенок, бросающийся к ма-
тери '.

В. С. Соловьев определяет любовь как «влечение
одушевленного существа к другому для соединения
с ним и взаимного восполнения жизни» ². Из обоюдности

¹ См.: Льюис К. С. Любовь//Вопросы философии. 1989. № 8.

С. 107—108.

² Соловьев В. С. Любовь//Энциклопедический словарь Брокгау-
за и Ефрона. Спб., 1896. Т. 18.

отношений в любви Соловьев выводит три ее вида: лю-
бовь, которая более дает, чем получает, или нисходя-
щая любовь; любовь, которая более получает, чем дает,
или восходящая любовь; любовь, в которой и то, и дру-
гое уравновешено. Реальными аналогами этих трех ви-
дов любви являются родительская любовь, любовь де-
тей к родителям и половая (супружеская) любовь. Из
сыновней привязанности вырастает любовь к своему
роду, а затем и любовь к богу. Родительская любовь
или попечение старших о младших, защита слабых
сильными, перерастая родовой быт, создает отечество
и постепенно организуется в национально-государствен-
ный быт. Половая любовь, все более понимаемая как
полнота жизненной взаимности, становится высшим сим-
волом идеального отношения между личным началом
и общественным целым. В родительской любви преоб-
ладает жалость, в сыновней и вытекающей из нее рели-
гиозной — благоговение, в половой — чувство стыда.

Это простая и стройная классификация любви. Она
соответствует определению данного чувства, принятому
Соловьевым. Однако само определение чересчур узко,
так что классификация охватывает только влечение друг
к другу «одушевленных существ». За ее рамками оста-
ются любовь к природе, к истине, к власти и славе,
не говоря уже о любви ко всяким пустякам и к самому
себе.

Т. Кемпер в основу своей классификации кладет
два независимых фактора: власть и статус '. Власть —
это способность силой заставить партнера сделать то,
что ты хочешь; статус — способность вызывать желание
партнера идти навстречу твоим требованиям. В зави-
симости от того, является уровень власти и статуса
высоким или низким, выделяются семь типов любви:

— романтическая любовь, в которой оба партнера

¹ Kemper T. A Social Interaction Theory of Emotions. N.Y., 1978.

обладают высокими и статусом и властью: они стре-
мятся идти навстречу друг другу и вместе с тем каждый
из них может «наказать» другого, лишив его проявлений
своей любви;

— родительская любовь к маленькому ребенку, в
которой родитель обладает высоким уровнем власти
и низким статусом (поскольку любовь ребенка к нему
еще не сформировалась), а у ребенка мало власти, но
высок статус;

— братская любовь, в которой оба члена пары имеют
малую власть друг над другом, но охотно идут навстре-
чу один другому;

— харизматическая любовь, имеющая место, напри-
мер, в паре учитель — ученик, когда учитель имеет
и возможность принуждения, и желание идти навстре-
чу ученику, а ученик не обладает властью над учителем
и охотно исполняет его пожелания;

— «поклонение» литературному или иному герою, с
которым нет никакого реального взаимодействия и у ко-
торого нет власти, но высок статус, а у его поклон-
ника нет ни статуса, ни власти;

— влюбленность, когда у одного из партнеров
есть и власть, и статус, а у другого их нет, как это бывает
в случае односторонней, безответной любви;

— «измена», когда один обладает и властью, и ста-
тусом, а другой — только властью, как это имеет место
в ситуации супружеской измены, когда оба супруга
сохраняют власть друг над другом, но один из них уже
не вызывает желания идти ему навстречу.

Эта интересная типология любви, отличающаяся про-
стотой и ясностью, является тем не менее абстракт-
ной и явно неполной. Два элементарных фактора,
власть и статус, очевидно, недостаточны для выявления
и разграничения всех тех многообразных отношений,
которые покрываются общим словом «любовь». Кроме
того, понятия власти и статуса связаны не только с этими

отношениями, но и со многими другими взаимоотно-
шениями людей. Из двенадцати возможных типов отно-
шений с точки зрения власти и статуса Кемпер причис-
ляет к «отношениям любви» лишь семь; для других
возможных отношений аналогов в сфере любви, как ка-
жется, нет. Неясно, например, как истолковать ситуацию,
когда оба партнера имеют высокую власть, но низкий
статус. Может быть, это то, что принято называть
«супружеской ссорой», когда супруги, сохраняя власть
друг над другом, не выказывают желания идти навстре-
чу друг другу? Как истолковать ситуацию, когда оба
партнера не обладают ни властью, ни статусом? Или
когда у одного высокие власть и статус, а у другого
только власть?

Родительская любовь не совпадает с сыновней (до-
черней) любовью. Для последней, можно думать, харак-
терны (если рассуждать о ней только в терминах
власти и статуса) со стороны ребенка низкий уровень
власти над родителями и большое желание идти им
навстречу, а со стороны родителей — высокий уровень
и власти, и статуса. Но если это так, отношение ребен-
ка к родителям будет, по Кемперу, харизматической
любовью и ничем не будет отличаться от отношения
примерного ученика к учителю. В сыновней привязан-
ности есть элемент харизматической любви, но первая
вовсе не сводится ко второй.

Родительская любовь к взрослому ребенку характе-
ризуется, как можно предположить, низкой властью обе-
их сторон и их высоким статусом. Но в таком случае
эта любовь совпадает с братской любовью.

Если попытаться ввести в рассматриваемую схему
также любовь к богу, то для этого останется, по-ви-
димому, только одна возможность: отождествить эту
любовь с влюбленностью, безответной любовью.

Все это говорит о том, что пара «власть — статус»
весьма приблизительно характеризует отношение любви.

а иногда даже отождествляет его с какими-то иными от-
ношениями людей.

Вряд ли вообще можно надеяться, что на основе та-
ких простых понятий, как более высокое и более низкое
место в некоторой иерархии, нужда и дар, объем по-
лучаемого удовлетворения, власть и статус и т. п., уда-
стся классифицировать такое сложное явление, как лю-
бовь.

Простые классификации любви, имеющие достаточ-
но ясное основание, обладают тем достоинством, что.
они поддаются хотя бы теоретической проверке. Такие
классификации полезны в психологии, при исследова-
нии эмоциональных отношений '. Но их роль в
философском анализе любви не может быть сущест-
венной.

Оставим надежду на общую типологию любви, ко-
торая опиралась бы на ясные и простые понятия и вме-
сте с тем не огрубляла бы любовь и не упускала
каких-то важных ее видов. Дело здесь не в недостаточной
изобретательности человеческого ума, а в многогран-
ности и одновременно неопределенности, «текучести»
предмета, подлежащего расчленению.

Платон в диалоге «Пир» описывает путь очищения
и возвышения любви, следуя которому поверхностная
эротическая любовь (любовь к прекрасным телам) пере-
ходит в любовь к «прекрасным душам», а последняя —
в любовь к самой Красоте, совпадающей с Добром
и Истиной. Любовь к человеку оказывается, таким об-
разом^ всего лишь первым шагом на пути любви к богу,
первой ступенью к чистому и возвышенному религиоз-
ному чувству.

Русский философ С. Л. Франк пишет по поводу

¹ См. в этой связи: Гозман Л. Я. Психология эмоциональных от-
ношений. М., 1987. Гл. Ill, § 3; Кон И. С. Введение в сексологию.
М., 1989. С. 246—251.

этого «пути любви»: «Как бы много правды ни содержа-
лось в этом возвышенном учении, оно все же не содержит
всей правды любви; мы не можем подавить впечатления,
что этот путь очищения и возвышения любви содержит
все же и некое ее умаление и обеднение, ибо «любовь»
к Богу, как к «самой Красоте» или «самому Добру»,
есть менее конкретно-живое, менее насыщенное, менее
полное чувство, чем подлинная любовь, которая есть
всегда любовь к конкретному существу; можно сказать,
что любовь к Богу, купленная ценою ослабления или
потери любви к живому человеку, совсем не есть настоя-
щая любовь» '.

Заметим эти две мысли: идею определенного «пути
любви», для которого каждый конкретный вид любви
является только ступенью в общем движении, и уточнение
к данной идее: чем полнее и подлиннее любовь,
тем она конкретнее, тем ближе она к живому человеку.

Любовь очень разнородна, она включает не только
разные виды и их подвиды, но и то, что можно назвать
формами любви и ее модусами. Видами любви являются,
например, любовь к ближнему и эротическая любовь.
Формами проявления любви к ближнему служат любовь
к детям, любовь к родителям, братская любовь и др.; мо-
дусами являются любовь мужчины и любовь женщины,
любовь северянина и любовь южанина, любовь средне-
вековая и современная и т. п. Можно говорить просто
о любви к ближнему; но можно говорить более конкрет-
но о любви к детям или еще более конкретно об отцов-
ской любви. Конкретизация может идти дальше, в резуль-
тате чего выделяются не только формы и модусы, но и
«модусы модусов» и т. д. В случае эротической любви
формами ее могут быть гетеросексуальная и гомо-
сексуальная любовь, а модусами — чувственная и духов-
ная («платоническая», интеллектуальная) любовь, муж-

¹ Франк С. Л. С нами Бог. Париж, 1964. С. 173.
25* 387

екая и женская любовь, куртуазная и романтическая
любовь, любовь-игра и любовь-страсть и т. д.

Понятно, что отношение форм любви к ее видам и мо-
дусов к формам не остается постоянным: разные виды
любви могут иметь разные формы своего проявления,
а разные формы — разные модусы. Скажем, формы эро-
тической любви не являются формами любви к власти
или истине; некоторые модусы эротической любви могут
быть формами любви к творчеству или любви к природе
и т. п.

В вопрос о возможных формах и модусах любви
мы далее углубляться почти не будем, а сосредоточим-
ся на видах любви.

Их можно соотносить по-разному. Самое простое и,
как кажется, естественное их упорядочение — это пред-
ставление всего поля любви в виде ряда «ступеней»
или серии «кругов». Каждый из «кругов» включает
в чем-то близкие виды любви, а движение от ядра к пери-
ферии подчиняется определенным принципам.

Следуя классическому образцу, выделим девять та-
ких «кругов», ведущих от эротической любви через лю-
бовь к ближнему, любовь к человеку и т. д. к любви к ис-
тине, к добру и т. п. и далее к любви к власти,
к богатству и т. д. Понятно, что круг здесь не более
чем образ (может быть, не самый удачный), поэтому
выражение «круг любви» лучше взять в кавычки.

В первый «круг любви» следует, судя по всему, вклю-
чить эротическую (половую) любовь и любовь к самому
себе. Человеческая любовь, замечает Э. Жильсон, обя-
зательно начинается с эгоизма, любви к себе и плотской
любви. Эти виды любви — парадигма всякой любви, не-
зависимо от ее предмета, их следы можно обнаружить
едва ли не в каждом ее виде. Примечательно, что,
когда слово «любовь» встречается без всяких дальнейших
определений, можно не сомневаться: речь идет именно
об эротической любви.

3.88

Что представляет собой эротическая любовь, извест-
но каждому по собственному опыту. Лишь 16 процентов
мужчин и 10 процентов женщин сомневаются в том, зна-
ют ли они, что такое любовь, остальные в этом вполне
уверены.

В определенном, очень важном значении эротиче-
ская любовь делает человека полноценным: она сообща-
ет ему такие полноту, насыщенность и остроту бытия,
какие неспособно дать ничто иное. «Я вновь ощущаю
себя человеком в полном смысле слова, ибо испытываю
огромную страсть,— писал К. Маркс своей жене.—
Ведь та разносторонность, которая навязывается нам
современным образованием и воспитанием, и тот скеп-
тицизм, который заставляет нас подвергать сомнению
все субъективные и объективные впечатления, только
и существуют для того, чтобы сделать всех нас мелочны-
ми, слабыми, брюзжащими и нерешительными. Однако
не любовь к фейербаховскому «человеку», к молешот-
товскому «обмену веществ», к пролетариату, а любовь к
любимой, именно к тебе, делает человека снова челове-
ком в полном смысле этого слова» '.

В. С. Соловьев считал, что «и у животных, и у чело-
века половая любовь есть высший расцвет индивидуаль-
ной жизни...» ². Он располагал виды любви в определен-
ную иерархию в зависимости от характерных для них
силы чувства и конкретности его предмета. Вершина
этой иерархии — половая любовь. «Любовь родитель-
ская — в особенности материнская — и по силе чувства,
и по конкретности предмета приближается к любви поло-
вой, но по другим причинам не может иметь равного с
ней значения для человеческой индивидуальности. Она
обусловлена фактом размножения и законом смены по-
колений, господствующим в жизни животной, но не

' Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 29. С. 435.

'' Соловьев В. С. Собр. соч. Спб., 1909. Т. 7. С. 6.

имеющим или во всяком случае не долженствующим
иметь такого значения в жизни человеческой... Еще ме-
нее могут иметь притязание заменить половую любовь
остальные роды симпатических чувств... Что касается пат-
риотизма и любви к человечеству, то эти чувства, при всей
своей важности, сами по себе жизненно и конкретно
упразднить эгоизм не могут по несоизмеримости любя-
щего с любимым: ни человечество, ни даже народ не мо-
гут быть для отдельного человека таким же конкрет-
ным человеком, как он сам» '.

Эротическая любовь, с точки зрения Соловьева,
при всей ее значимости, не охватывает всех других
видов любви и не является их последней основой.

Иного мнения придерживался 3. Фрейд, видевший
во всех формах любовных и дружеских чувств, во всех
привязанностях (к себе, к родителям, к родине, к профес-
сии, к богу, к добру, к красоте и т. д.) один и тот же сек-
суальный источник. Идея, что многообразные виды люб-
ви — всего лишь результат действия «эротически за-
ряженного поля» человека, отклоненного от своей
прямой цели, существенно обедняла любовь и препят-
ствовала исследованию всего спектра ее проявлений.

Учение Фрейда способствовало распространению
упрощенного представления, будто всякая любовь —
это в конечном счете эротическая любовь.

Эротическая любовь не тождественна сексуальному
влечению, она не является простым придатком к по-
следнему. «Любовь столь же основной феномен, как и
секс,— пишет психолог В. Франкл.— В норме секс явля-
ется способом выражения любви. Секс оправдан, даже
необходим, коль скоро он является проводником
любви» ².

¹ Соловьев В. С. Собр. соч. Т. 7. С. 7—8.

" Франкл ß. Человеческий поиск смысла. Введение в логотера-
пию//Психология личности. М., 1982. С. 124.

Легкость секса, отсутствие препятствий обесценивает
любовь. Любовь сохраняется и после того, как спадает
сексуальное напряжение, как раз это один из ее крите-
риев. 3. Фрейд обращает внимание на нередкие случаи,
когда «мужчина обнаруживает романтическое влечение
к высокочтимым женщинам, которые не влекут его,
однако, к любовному общению, и потентен только с дру-
гими женщинами, которых он не любит, не уважает
и даже презирает» '. Если бы эротическая любовь была
чистым желанием физического обладания, ее можно
было бы во многих случаях без труда удовлетворить,
и любящий не хотел бы быть любимым, что весьма
существенно для любви ².

Любовь человека к самому себе является предпо-
сылкой его существования как личности и, значит, усло-
вием всякой иной его любви. Любовь к себе — это та
начальная школа любви (и прежде всего любви к чело-
веку), без овладения элементарной грамотностью в кото-
рой остаются недоступными «высокие университеты»
любви. «Человек, любящий только одного человека и не
любящий «своего ближнего»,— пишет Э. Фромм,— на
самом деле желает повиноваться или господствовать,
но не любить. Кроме того, если кто-то любит ближне-
го, но не любит самого себя, это доказывает, что
любовь к ближнему не является подлинной. Любовь
основана на утверждении и уважении, и если человек
не испытывает этих чувств в отношении самого се-
бя,— ведь Я в конце концов тоже человеческое
существо и тоже ближний,— то их и вовсе не сущест-
вует» ³.

¹ Фрейд 3. Избранное. Лондон, 1969. Т. 1. С. 163.

² См.: Сартр Ж.-П. Первичное отношение к другому: любовь,
язык, мазохизм/'/Проблема человека в западной философии. М.,
1988. С. 211.

¹ Фромм Э. Психоанализ и религия//Сумерки богов. M., 198V.
С. 200

Мысль, что любовь к людям предполагает также
любовь к себе, а любовь к себе — любовь к людям,
по-видимому, так же стара, как и сама философия.
«Любить людей не значит исключать себя,— говорится
в древнем китайском трактате «Мо цзы».— [Любовь к]
себе также включает любовь к людям. [Тот, кто питает
любовь к людям], также входит в объект любви,
поэтому любовь к людям распространяется и на самого
любящего людей, [ибо и он тоже человек]. Нужно
одинаково любить себя и других людей» '. «...Никто не
может любить другого,— писал Эразм Роттердамский,—
если до этого он не полюбил себя — но только правед-
но. Никто не может никого ненавидеть, если до этого он
не возненавидел себя» ".

Тот, кто пренебрежительно относится к самому себе,
не способен ни любить, ни ценить другого. Нужно
научиться понимать себя, чтобы обрести способность по-
нимать других, и вместе с тем без понимания других
невозможно понять и самого себя. Точно так же обсто-
ит дело и с любовью: чтобы любить других, надо лю-
бить себя и, значит, других в себе, но чтобы
любить себя, необходимо любить других и тем самым
себя в них.

Любовь к себе противоположна, таким образом, эго-
изму с которым ее иногда неправомерно отождествля-
ют. Эгоизм, или себялюбие,— это жадное внимание к
самому себе, предпочтение собственных интересов
интересам всех других людей. Проистекая из недостат-
ка любви к себе, эгоизм является попыткой компен-
сировать такой недостаток. В сущности, эгоизм, делаю-
щий человека некритичным, тщеславным и одиноким,
унижает и ослабляет его, в то время как любовь со-

общает ему большую независимость — прежде всего
независимость от собственных его слабостей и пороков,
делает его более сильным и счастливым. «Кто не питает
ненависти к своему себялюбию и всегдашнему желанию
обожествлять себя,— замечает Б. Паскаль,— тот просто
слеп. Ведь так ясно, что это желание противно истине
и справедливости» '.

«Я люблю себя» означает «Я люблю себя как челове-
ка, как личность, такую же, как и всякая другая
личность». Проникнутая разумом, любовь к себе возвы-
шает человека, делает его равным любому иному че-
ловеку. В. С. Соловьев не случайно оценивал любовь
как «действительное упразднение эгоизма» и «дейст-
вительное оправдание и спасение индивидуальности».
«Любовь больше, чем разумное сознание, но без него
она не могла бы действовать как внутренняя спаси-
тельная сила, возвышающая, а не упраздняющая инди-
видуальность. Только благодаря разумному сознанию
(или, что то же, сознанию истины) человек может
различать самого себя, т. е. свою истинную инди-
видуальность, от своего эгоизма, а потому, жертвуя
этим эгоизмом, отдаваясь сам любви, он находит в ней
не только живую, но и животворящую силу и не теряет
вместе со своим эгоизмом и свое индивидуальное
существо, а напротив, увековечивает его» ². По мыс-
ли Соловьева, наиболее действенное средство преодо-
ления эгоизма — эротическая любовь. Но кажется, что
любовь индивида к себе, означающая одновременно
его любовь к другим — ив особенности любовь к близ-
ким — в самом себе, является столь же сильным
противоядием против себялюбия, как и эротическая
любовь.

Древнекитайская философия. В 2 т. М., 1973. Т. 2. С. 87.
- Эразм Роттердамский. Философ, произ. М., 1986. С. 170.

Паскаль Б. Мысли//Размышления и афоризмы французских мо-
ралистов XVI—XVIII веков. М., 1987. С. 284.
- Соловьев В. С. Собр. соч. Т. 7. С. 8.

Второй «круг любви» — это любовь к ближнему. Она
включает любовь к детям, к родителям, к брать-
ям и сестрам, членам семьи и т. д. Нет нужды гово-
рить о важности и фундаментальности этой любви,
являющейся «своего рода школой человечности»
(Ф. Бэкон).

С. Л. Франк выводит любовь к ближнему из об-
щественного бытия человека и считает ее (наряду с эро-
тической любовью) «зачатком истинной любви». «Человек
по своей природе есть существо социальное, член груп-
пы, ему естественно иметь близких, соучастников общей
коллективной жизни, как естественно, с другой стороны,
за пределами этой группы иметь чуждых или врагов.
Чувство сопринадлежности к некоему коллективному це-
лому, сознание, выражаемое в слове «мы», есть естест-
венная основа всякого индивидуального самосознания,
всякого «я» '.

Принцип «Люби ближнего своего, как самого себя»
говорит о справедливости, взаимном уважении прав и ин-
тересов близких, признании за ними равной, не более и не
менее сильной жизни. Любовь к ближнему — лучшая
проверка более общей любви к человеку и лучшая школа
такой любви. Гегель даже полагает, что любовь к ближ-
нему является единственным способом конкретного су-
ществования любви к человеку. «Любовь к людям,
которая должна распространяться на всех, даже на тех,
о ком ничего не известно, кого не знают, с кем не
находятся ни в какой связи, эта всеобщая любовь к лю-
дям есть пустое измышление, характерное для эпох,
не способных обойтись без того, чтобы не выдвинуть
по отношению к мыслимой вещи идеальные требования,
добродетели и кичиться в этих созданных мыслью
объектах своим великолепием, ибо действительность их
крайне бедна. Любовь к ближнему — это любовь к лю-

' Франк С. Л. С нами Бог. С. 121.

дям, с которыми подобно всем прочим вступаешь в от-
ношения. Мыслимое не может быть любимым» '.

Ссылаясь на данные психоанализа, Э. Фромм относит
требование любви к ближнему к важнейшим нормам
жизни; нарушение этого требования — главная причина
несчастья и умственной болезни человека. «На что бы ни
жаловался невротик, какие бы ни проявлял симптомы —
все они проистекают из его неспособности любить, если
под любовью мы имеем в виду способность испытывать
чувства заботы, ответственности, уважения и понимания
в отношении других людей, желание, чтобы эти другие
люди развивались» ".

В любви к ближнему особое место занимает роди-
тельская любовь и любовь детей к родителям.

Материнская и отцовская любовь — два существенно
разных модуса родительской любви. Любовь матери
к своим детям безусловна: мать любит их уже потому,
что они — ее дети, все они имеют равные права и притя-
зания на ее любовь и заботу. Если мать олицетворяет
природу и безусловность в любви, то отец представ-
ляет, скорее, силу, закон, долг. Любовь отца к своему
ребенку существенно зависит от его отношения к женщи-
не — матери ребенка, а также от внешности, характера
и поведения ребенка. В известном смысле это рассудоч-
ная любовь: мать чувствует «свое дитя», отец же заклю-
чает, что это «его собственный» ребенок; женщина
жаждет родить, у нее это инстинкт, у мужчины такого
инстинкта нет. Л. Вовенарг даже считал, что «отцов-
ская любовь ничем не отличается от любви к самому
себе» ·'. Отец любит ребенка, и в особенности сына,
в той мере, в какой последний отвечает его ожиданиям;
мать любит просто потому, что это ее ребенок. «Ра-
Гегель. Философия религии. В 2 т. М., 1975. Т. 1. С. 142.

"' Фромм Э. Психоанализ и религия//Сумерки богов. С. 200.

' Вовенарг Л. Введение в познание человеческого разума//Раз-
мышления и афоризмы французских моралистов XVI—XVIII веков.
С. 367.

зумный сын радует отца, глупый же — приносит печаль
матери» (Соломон).

Материнская любовь, говорит Э. Фромм, подобна
акту милости: если она есть, она — благословение,
если этой любви нет, ее невозможно сотворить.
В отличие от отношений ребенка и матери, на отношения
ребенка с отцом можно влиять. Отец хочет, чтобы его
сын подрастал, перенимал ответственность, думал и что-
то созидал; сын должен повиноваться отцу, служить ему
и быть таким, как он. Независимо от того, надеется
ли отец больше на развитие сына или на его повино-
вение, у последнего всегда есть шанс завоевать распо-
ложение отца, делая то, что отец от него хочет.

Интересна идея Фромма, что в каждом человеке
есть как отцовская, так и материнская совесть — голос,
который повелевает исполнить долг, и голос, который
велит любить и прощать других людей и самих себя.
Отец в нас говорит: «Это ты должен делать» или «Это
ты не должен делать». Он осуждает нас, когда мы
поступаем неправильно, и хвалит нас, когда мы ведем
себя правильно. Мать говорит в нас совсем другим
языком: «Твой отец совершенно праь, когда он тебя
порицает, но не надо воспринимать его слишком серь-
езно. Что бы ты ни сделал, ты останешься моим ребен-
ком. Я люблю тебя и прощаю тебя». Высказывания
отца и матери иногда кажутся даже противоречивыми,
но противоречие между принципом долга и принципом
любви, между отцовским и материнским сознанием —
это противоречие, заданное человеческим существова-
нием, и нужно признать обе его стороны. Совесть, ко-
торая следует только велению долга, является столь
же искаженной, как и совесть, которая следует только
заповедям любви. Внутренний голос отца и внутренний
голос матери выражаются не только в отношении чело-
века к самому себе, но и в его отношении к другим
людям. Человек может порицать других в соответствии

со своей отцовской совестью, но одновременно он дол-
жен прислушиваться к голосу матери внутри себя,
который встречает любовью все живое и прощает все
ошибки '.

Η. Φ. Федоров считал любовь к родителям, отцам
и матерям (составляющим для детей одно, а не два
начала) высшим видом любви и основой человеческого
сообщества. Он был поэтом такой любви, отрицавшим
ради нее эротическую любовь и любовь к себе, и даже
в какой-то мере те отношения между сыновьями и
дочерьми, которые выходят за рамки их любви к роди-
телям. «Если задача человеческого рода состоит в зна-
нии жизни отцов и в восстановлении ее, то и превос-
ходство каждого последующего поколения над преды-
дущими будет заключаться в наибольшем знании и
служении отцам, а не в превозношении над ними; т. е.
каждое последующее поколение будет выше предыду-
щего, но это превосходство будет заключаться в том,
что оно будет больше любить, почитать, служить своим
предшественникам, будет жить для них больше, чем они
жили для своих отцов, большей же любви последую-
щее поколение не может иметь к предыдущему, как
воскрешая его»². Воскрешение здесь понимается в
буквальном смысле, как акт, возвращающий всех умер-
ших предков к жизни.

Утопия Федорова, опирающаяся на мысль об особой
ценности сыновней любви, радикально отличается от
всех иных социальных утопий. Последние требуют, чтобы
нынешнее поколение и, возможно, ряд последующих
посвятили себя переустройству общества для блага
человека будущего. Это, так сказать, «любовь к даль-
нему», любовь к, может быть, более совершенному, но

См.: Фромм Э. Ситуация человека — ключ к гуманистическому
психоанализу//Проблема человека в западной философии. С. 466—467.
- Федоров Н. Ф. Соч. М., 1982. С. 148.

абстрактному и чуждому человеку отдаленного буду-
щего. Такая лишенная конкретности и чувственности
любовь не может служить, по Федорову, основой «об-
щего дела» перестройки человека и общества. Твердо
можно опираться только на сыновнюю любовь, принеся
ей в жертву другие виды любви, и в первую оче-
редь «женолюбие» и «вещелюбие».

При всей важности и целебности сыновней любви
для индивида и сообщества, очевидно, однако, что она
не является и не может сделаться главной пружиной
общественного развития, как не может быть ею и «лю-
бовь к дальнему». Любовь к родителям не исклю-
чает также других видов любви, конфликт между ними
является надуманным и проистекает из преувеличения
роли данной любви в жизни индивида и тем более
общества. О том, насколько сыновняя любовь гипер-
трофируется Федоровым, выразительно говорит такое
его замечание: поскольку не взаимное влечение буду-
щих супругов, а любовь к родителям решает, быть
ли браку, то если жених не любит родителей невесты,
он не вправе вступать в брак '.

Любовь к ближнему включает не только родствен-
ные чувства, но и любовь ко всем тем, кто вошел в
нашу жизнь и оказался прочно связанным с нею.

Пренебрежение любовью к ближнему, подмену ее
«любовью к дальнему» Ю. Н. Давыдов оценивает как
преступный шаг. «Философский аморализм, открыто
заявленный самим Ницше, был воспринят нашей ради-
кальной интеллигенцией как «новая этика» — этика
«любви к дальнему». И это стало роковым соблазном
для отечественной литературно-философской мысли,
двинувшейся по пути отказа от традиционно-христиан-
ской этики, любви к ближнему. Ибо отныне в образован-
ных кругах ее стали называть не иначе, как «мещан-

¹ См.: Федоров Η. Φ. Соч. С. 410.

ской», противопоставляя ей «аристократизм» (и ко-
нечно же революционность) любви к Сверхчеловеку,
«новому человеку», «человеку будущего» и т. п.» От-
куда неумолимая жестокость, абсолютная бесчувствен-
ность людей, принимавших в недавнем прошлом реше-
ния о «ликвидации» сотен тысяч, а затем и миллионов
соотечественников? «Так вот откуда: от преступной
подмены любви к ближнему — «любовью к дальнему»,
которая обернулась не только равнодушием, но и
ненавистью к тем, кто не был склонен уверовать в
эту новую «любовь» '. Суровая оценка «любви к даль-
нему», но с этой оценкой трудно не согласиться.

Третий «круг любви» — любовь к человеку, по
поводу которой еще в древности было сказано, что
она бывает только большая, нет маленькой любви ².
Любовь к человеку включает любовь человека к самому
себе, любовь к ближнему и любовь к каждому иному
человеку, независимо от каких-либо дальнейших его
определений.

Это, в частности, любовь к будущим поколениям
и связанная с нею ответственность перед ними. Веду-
щий принцип такой любви прост: нужды будущих лю-
дей столь же важны, как и нужды современных. Каждое
поколение должно стремиться оставить следующему
поколению все, что оно получило от предыдущего,
количественно и качественно не в худшем состоянии,
чем оно само имело. О том, как трудно реализовать
это пожелание, выразительно говорит расточительность
современной экономики, растрачивание ею невозобно-
вимых природных ресурсов. «Брать столько, сколько
мы берем сейчас,— констатирует В. Распутин,— пре-
ступно и по отношению к своей земле, и по отношению
к будущим поколениям» ³.

' Лит. газ. 1989. 22 февр. С. 2.

См.: Древнекитайская философия. Т. 2. С. 88.
¹ Лит. газ. 1989. 26 апр. С. 13.

В четвертом «круге любви» — любовь к родине,
любовь к жизни, любовь к богу и т. п. О любви к ро-
дине и любви к богу речь пойдет далее.

Пятый «круг любви» — это любовь к природе, и в
частности космическая любовь, также рассматриваемая
далее.

Шестой «круг» — любовь к истине, любовь
к добру, любовь к прекрасному, любовь к справед-
ливости и т. п. Основания объединения этих видов
любви достаточно очевидны. В качестве примеров далее
будут рассмотрены любовь к добру и любовь к справед-
ливости, существование которых иногда подвергается
сомнению.

Седьмой «круг» — любовь к свободе, любовь к
творчеству, любовь к славе, любовь к власти, любовь
к своей деятельности, любовь к богатству, любовь к
«закону и порядку» и т. п. В дальнейшем рассматри-
ваются два последних вида любви.

Восьмой «круг» — любовь к игре, любовь к обще-
нию, любовь к собирательству, коллекционированию,
любовь к развлечениям, к постоянной новизне, любовь
к путешествиям и т. п.

И наконец, последний, девятый «круг», который, соб-
ственно, уже и не является «кругом любви» — влече-
ние к пище, пристрастие к сквернословию и т. п.

В этом движении от первого «круга» любви к ее
последнему «кругу», от ее центра к периферии до-
статочно отчетливо обнаруживаются некоторые законо-
мерности или, лучше сказать, некоторые устойчивые
линии.

Прежде всего, по мере удаления от центра умень-
шается эмоциональная составляющая любви, непосред-
ственность и конкретность этого чувства.

От «круга» к «кругу» падает также интенсивность
любви, охват ею всей души человека. Эротическая
любовь и любовь к детям могут заполнить всю эмо-

циональную жизнь индивида. Любовь' к творчеству или
любовь к славе чаще всего составляет только часть
такой жизни. Пристрастие к игре или к коллекциони-
рованию — только один аспект целостного существо-
вания человека, к тому же, как правило, аспект, лишен-
ный самостоятельной ценности.

Уменьшается от «круга» к «кругу» и экстенсионал
любви, охватываемое ею множество людей. Эротиче-
ская любовь захватывает каждого или почти каждого.
Бога, истину или справедливость любят уже не все.
Любовь к славе или к власти — удел немногих.

С уменьшением непосредственности и конкретности
любви растет социальная составляющая этого чувства.
Она присутствует и в любви к себе, и в любви к детям,
но она гораздо заметнее в любви к власти, любви
к свободе или к богатству.

С удалением от центра все более выраженными и
распространенными становятся влечения, полярно про-
тивоположные отдельным видам любви. Эротическая
любовь не имеет, как кажется, своей ясной противо-
положности (если не считать такой противоположностью
гомосексуальную любовь). Но уже любви к жизни
достаточно отчетливо противостоит влечение к раз-
рушению и смерти. Любви к истине еще резче противо-
стоит пристрастие ко лжи, а любви к справедливости —
тяга к привилегиям и вообще к несправедливости. Еще
яснее противоположность и почти одинаковая рас-
пространенность любви к свободе и неприязни к ней,
«бегства от свободы». Наконец, те, кто сосредоточивает
свое внимание на коллекционировании или игре, вообще
составляют явное меньшинство в сравнении со всеми
теми, кто считает подобные пристрастия ненужными
или даже вредными.

Чем дальше от центра, тем обычно ниже стандарт-
ная оценка тех ценностей, на которые направлена лю-
бовь. Мы скорее готовы понять и простить крайности

эротической любви или любви к жизни, чем крайности
стремления к славе или к богатству; равнодушие к
красоте извинительнее, чем равнодушие к близким.
С удалением от центра те ценности, на которые может
быть направлена любовь, становятся все более неустой-
чивыми, амбивалентными.

Интересен вопрос: насколько соответствует деление
видов любви на «ступени», или «круги», генезису дан-
ных видов, их возникновению и развитию в ходе чело-
веческой истории? Например, эротическая любовь всегда
сопутствовала человеку, в зачатке она есть уже в живот-
ном мире, любовь к самому себе почти столь же стара,
как и сам человек; но уже любовь к родине сложи-
лась намного позднее, еще более поздними «изоб-
ретениями» представляются любовь к справедливости
и свободе и т.д. Однако все это только предположе-
ния. С историей разных видов любви слишком много
неясного, чтобы можно было ответить на данный
вопрос.