Миф и тип

Мечтатели как люди действия. — Мечта Икара; Виланд. — Мечта о рае. — Мечта евреев о мировом господстве. — Мечта Поля де Лагарда.

Наступает время, когда народы будут поклоняться своим вели­ким мечтателям как величайшим реалистам. Тем мечтателям, для кото­рых их стремление стало символом, а сама мечта - целью жизни, оформленной в идею, если они ходят по земле в качестве одержимых религией, философов, творческих изобретателей и государственных мужей; в пластическую фигуру, если они были художниками, сочиняю­щими в словах, звуках и красках. Мечта изобретателя является первым выражением духовной силы, он ориентирует все внутренние волнения в одном направлении, мучаясь от сознания невозможности полностью реализовать такую наглядную в душе картину, напрягает всю духовную и интеллектуальную энергии и рождает, наконец, творческое действие, вокруг которого новое время вращается как вокруг своей оси.

Когда-то нордический дух на Средиземном море, в Элладе меч­тал о близости к солнцу, о полете человека над Олимпом, Это стрем­ление создало драму Икара, И умерло как тот, чтобы в другом месте наполнить жизнь новой энергией. Дев солнца и меча мечтательный человек отослал с ветрами, в шторм и грозу увидел мчащихся перед собой валькирий и перенесся сам вверх в бесконечно далекую Вал­галлу. Древнее стремление стало символом для Виланда-кузнеца. Оно умерло еще раз, чтобы снова пробудиться к жизни в мастерской Лео­нардо. Из символа писателя получилась практически преобразующая воля. Сильное человечество уже поняло природу и взглядом господина воспринимало ее законы. Но это случилось слишком рано. Спустя че­тыреста лет мечтавшие о полете человека заново овладели этим недос­тупным материалом. Материя была на этот раз побеждена, целесоо­бразно сосредоточена в укрощенную энергию, прогрессивная моторная сила была найдена. И однажды блестящий быстрый и управляемый се­ребристый воздушный корабль, как ставшая действительностью мечта многих тысячелетий, полетел по воздуху. Формы воплощения отлича­лись от тех, которые были придуманы первыми мечтателями, техника была и оставалась связанной со временем, а духовный повелительный импульс был вечным, был необъяснимой целенаправленной и преодо­левающей притяжение земли волей.

Когда-то люди мечтали о всевидящем и всеслышащем существе. Они называли его смотрящим сквозь облака Олимпа Зевсом или при­глашенным для того, чтобы смотреть, Аргусом. И лишь немногие отва­живались потребовать подобного и для человека. Но эти немногие мечтатели исследовали сущность мечущего молнии бога и проверили таинственно разряжающиеся природные силы. И однажды они начали разговаривать друг с другом при помощи, этих сил, находясь на рас­стоянии и будучи связанными только проволокой. А потом и эта про­волока больше стала не нужна. Высокие стройные башни посылают сегодня таинственные волны по всему миру, а те разряжаются на рас­стоянии тысяч километров в виде пения или музыки. Снова смелая мечта стала жизнью и действительностью.

Посреди пустыни воины и завоеватели мечтали о рае. Эта мечта в меньшей степени преобразовывалась в работу миллионов. От одной реки до другой через каналы заструилась журчащая вода вдоль и поперек пустыни. И словно под воздействием магических сил зазеле­нел желтый песок и зашумели поля полными колосьями. Появились де­ревни, города, расцвели искусство, наука, пока по этому раю, создан­ному мечтательной человеческой расой, не прошли войска лишенных мечты завоевателей, все уничтожая на своем пути. Они поедали плоды земли, но не умели мечтать. Каналы были занесены песком, вода заста­ивалась, текла вспять в первоначальное русло реки, а оттуда текла в безбрежный Индийский океан. Леса зачахли, пшеничные поля исчезли, на месте травы появились рыхлые камни и движущийся песок. Люди погибали или уходили, города засыпались песком, покрывались пылью. Пока через тысячелетия нордические мечтатели не откопали из облом­ков и золы окаменевшую культуру. Сегодня вся картина бывшего рая стоит перед нашими глазами, погибшая мечта, создавшая жизнь, красо­ту и силу, пока действовала раса, которая умела мечтать. Но как толь­ко за осуществление мечты взялись лишенные мечты практики, вместе с мечтой погибла и действительность.

Так же, как в Междуречье мечтали о плодородии и власти, так мечтал великий народ Греции о красоте и создающем жизнь эросе; так в Индии и на Ниле человек мечтал о повиновении и святости; так гер­манский человек мечтал о рае на земле и о долге.

Наряду с мечтами, создающими плодотворную действительность, и с лишенными мечты разрушителями существуют также мечты уни­чтожающие. Они также действенны и часто так же сильны, как и творческие. Сегодня еще рассказывают о малых смуглых народах в Ин­дии, острый взгляд которых гипнотизирует змей и птиц и загоняет их в сети охотников. Известна злая, но очень сильная мечта Игнатия Лойолы, чье уничтожающее душу дыхание и сегодня накладывается на нашу цивилизацию. Известна также мечта Шварцальбена Альбериха, который проклял любовь во имя мирового господства. В горах Сиона столетиями культивировалась мечта, мечта о золоте, о силе любви и ненависти. Эта мечта разогнала евреев по всему миру. Беспокойные люди с сильной мечтой, создавая разрушающую действительность, и се­годня еще живут и действуют среди нас как носители злых мечтатель­ных видений. Его мечта, пережитая впервые три тысячи лет тому на­зад, после многочисленных неудач чуть не стала действительностью: властью золота и мировой властью. Отказавшись от любви, красоты и чести, мечтая только о лишенном любви, безобразном, бесчестном гос­подстве, до 1933 года евреи оказался сильнее нас, потому что мы пре­кратили воплощать нашу мечту, и даже пытались беспомощно вос­принять мечту евреев. И это принесло с собой германское крушение.

Но самым великим и счастливым моментом в сегодняшнем хаосе является мифическое, нежно-сильное пробуждение, тот факт, что мы снова начали мечтать по-своему. Не преднамеренно, скорее исходно, одновременно в нескольких местах и в одном направлении. Это опять старо-новая мечта мастера Эккехарта, Фридриха Великого и Лагарде...

Когда-то нордические викинги пришли в мир. Они хоть и раз­бойничали, как и все воины, но мечтали о чести и государстве, о гос­подстве и творчестве. И везде, куда они приходили, возникали творения культуры, свойственные расе. В Киеве, в Палермо, в Бретани, в Англии. Куда приходили существа, чуждые по типу и мечте, там соответствующая мечте действительность рассыпалась. Где жили мечта­тели с аналогичным характером, там рождалась новая цивилизация.

Мечта о святой и честной империи водила мечом древнегерманских императоров, но также и рыцарей, которые против них восстава­ли. В далекий Рим, на бескрайний Восток несла их эта мечта. Кровь сочилась между руинами Италии, у "гроба святого", не оживляя дей­ствительности. Пока на бранденбургском песке не ожила старая мечта. Но и она ушла, и, казалось, была потеряна и забыта. А сегодня, нако­нец, мы опять начали мечтать.

Провидец, наслаждаясь, изложил германскую нордическо-западно-европейскую мечту о второй империи' и почти единолично поставил соответствующие расе цели. Он писал в своих "Немецких записках" и частично в других своих великих произведениях: ''Еще никогда не бы­ло немецкого государства". "Государство (сегодняшнее) - это каста, по­литическая жизнь - балаган, общественное мнение - трусливая девка". "То, что немецкая империя нежизнеспособна, сейчас ясно". "Мы живем в центре гражданской войны, которая пока ведется без пороха и свин­ца, но зато с величайшей подлостью через замалчивание и клевету". "Мы страдаем от необходимости в 1878 году делать то, что мы должны были делать в 878 году". "Вера в бессмертие все больше и больше ста­новится для нас условием, при котором мы сможем выдержать жизнь в еврейско-немецкой империи, составленной из глины и железа", "Рели­гиозное понятие христианства неверно. Религия - это личная связь с Богом. Она представляет собой безусловную современность". "Павел принес в Церковь Ветхий Завет, под влиянием которого Евангелия бы­ли насколько возможно разрушены". "То, что каждой нации необхо­дима национальная религия, видно из следующих соображений: нации возникают не в результате физического создания, а в результате исто­рических событий, но подлежат власти провидения. Поэтому нации имеют божественное назначение, они создаются". "Каждый раз призна­вать миссию своей нации заново означает погрузить ее в колодец, ко­торый дает вечную юность. Всегда служить этой миссии - означает приобрести более высокие цели и с ними более высокую жизнь." "Ми­ровая религия в единственном числе и национальные религии во мно­жественном числе - это программные пункты обоих противников". "Нации - это идеи бога!" "Католичество, протестантство, иудаизм, нату­рализм должны уступить место новому мировоззрению, чтобы о них больше не думали, как не думают о ночной лампе, когда над горами сияет утреннее солнце или единство Германии день ото дня будет ста­новиться все проблематичнее". "Для человека существует только одна вина, когда он не бывает самим собой". "Великое будущее, которое я провозглашаю и которого требую, еще очень далеко от нас..."

Прошло не так много времени, когда этот великий немецкий ме­чтатель ушел от нас: Поль де Лагарде умер 22 декабря 1891 года. Пос­ле мастера Эккехарта он был, наверное, первым, кто высказал вечную немецкую мечту без всяких обязательств, которые связывали раньше великого учителя. То, что волновало немецких рыцарей столетия тому назад, увлекало к высотам, включая заблуждения и вину, сегодня впер­вые самым ясным образом вошло в сознание. Сегодня немецкий народ имеет те же мечты, что и Эккехарт, и Лагарде. Еще не все имеют му­жество на такую мечту, еще чуждые мечты сковывают действие их души, поэтому здесь необходимо предпринять умеренно-дерзкую попы­тку - то, что в двух предыдущих книгах было представлено с глубоким анализом как наша сущность, изложить здесь в противоположность им как расстановку цели, связанную с мечтой и действительностью, как символ, насколько он пронизан вечными нордическими германскими идеями, без технических подробностей. И если их нужно отобразить, то с живым сознанием того, что они могут совершенно иначе выгля­деть, если будут найдены новые средства власти над землей. Полет Икара отличался от строительства Цеппелина почти во всем. Воля же, которая дала стремлению направление, была такой же. И определенная воля, основанная на четкой иерархии ценностей, в сочетании с орга­ничной силой образного представления пробьется однажды через все препятствия во всех сферах.

Еврейский миф. — Фарисей и активное отрицание мира. — Паразитизм враждебной расы. — Тип от Иосифа до Ратенау. — Сионизм. — Горизонтальный жизненный слой. — Ортодоксальная теория "нации".

Ценности характера, черты духовной жизни, красочность сим­волов действуют параллельно, поглощают друг друга и, тем не менее, создают одного человека. Но полнокровного только в том случае, если сами являются следствиями и порождениями из одного центра, который находится но ту сторону от исследуемого опытным путем (эмпи­рически). Это непонятное обобщение всех направлений понятия "я", народа, вообще общности составляет его миф. Мир богов Гомера был таким мифом, который продолжал защищать и сохранять Грецию, ког­да греческой культурой начали овладевать чужие люди и ценности. Миф о красоте Аполлона и силе Зевса, о неизбежности судьбы в кос­мосе и таинственно связанной с этим человеческой сущностью было греческим действием в течение тысячелетий, даже если оно было толь­ко при Гомере собрано в культивирующую тип силу.

Но такая необычайная сила развивает не только творческое ви­дение мечты, но и от паразитической мечты о мировом господстве ев­реев тоже исходит необычайная сила - хоть и разрушающая. Ее в тече­ние последних трех тысячелетий нес вперед черный маг политики и экономики. Поток этих инстинктивных сил золота часто ненасытно возрастал. "Отказавшись от любви" дети Якова трудились над золотыми сетями для связывания великодушных, терпимо мыслящих или ослабев­ших народов. В Мефистофеле эта сила стала неподражаемо показанной формой, она обладает, однако, внутренним законом построения, так же как и господа с зерновых и бриллиантовых бирж, из "мировой прессы" и дипломатии народного союза. Если где-либо сила полета нордическо­го духа начинает идти на убыль, то обладающая земным притяжением сущность Агасфера присасывается к ослабевшим мускулам. Там, где на теле нации появляется рана, в больное место всегда вгрызается еврей­ский демон и пользуется как паразит часами слабости великих мира сего. В его помыслы не входит героическое завоевание государства, сильным своей мечтой паразитом руководит мысль заставить мир "при­носить ему доход". Добиться не в споре, а нечестным путем; не слу­жить ценностям, а пользоваться обесцениванием, так гласит его закон, по которому он действует и от которого он никогда не отойдет, пока существует.

В рамках этого великого, может быть, окончательного спора ме­жду двумя далекими друг от друга душами мы сегодня находимся. И этот спор немецкого гения с еврейским демоном полуеврей (Шмис) охарактеризовал невольно в соответствии со своей сущностью*. Он пи­шет: "Злой демон еврея - это... фарисейство. Может он и является носителем надежды на мессию, но одновременно он следит также за тем, чтобы мессия не появился... Это специфичная, наиболее опасная форма еврейского отрицания мира... Фарисей отрицает мир активно, он заботится о том, чтобы ничто не приняло форму, и при этом им движет демонический аффект. Это кажущееся отрицание, таким обра­зом, является совершенно особым сильным видом мироутверждения, но с отрицательным знаком. Буддист был бы счастлив, если бы мир зам­кнулся вокруг него, фарисей погибнет, если жизнь вокруг него не будет постоянно принимать форму, потому что тогда его отрицающая жизненная функция перестанет действовать". "Они (отрицающие) пред­ставляют собой дух, который постоянно отрицает, и скрывают под восторженным утверждением утопического бытия, которого никогда не будет, приход мессии. Они повесились бы как Иуда, если бы он действительно пришел, потому что они совершенно не способны сказать "да".

* Оскар Шмис "Еврей". 1926 г. Специальная тетрадь.

Если заглянуть в самую глубину этого признания и изучить не­которые внезапно появившиеся высказывания, то результат везде будет один — паразитизм. Это понятие должно здесь пониматься пока не как оценка, а как характеристика относящегося к жизненному закону (биологическому) факта, точно так, как мы говорим о паразитических явлениях в жизни растений и животных. Когда мешкогрудый рачок вонзается в зад карманного рака и постепенно врастает в него, выса­сывая из него последнюю жизненную силу, то аналогичный процесс происходит, когда еврей через открытую рану народа проникает в об­щество, пожирает его расовую и творческую силу, пока оно не погиб­нет. Это разрушение и есть то "активное отрицание мира" о котором говорит Шмис, та "забота" о том, чтобы "ничто не принимало форму"*, потому что "фарисей", а мы называем его паразитом, сам не имеет собственного внутреннего роста, органичной формы души и потому не имеет расовой формы. Этот принцип, который согласно строго науч­ным доказательствам относительно действующих жизненных законов у еврейского паразита и здесь находит правильное объяснение того, что внешнее многообразие форм иудаизма не противоречит его внутрен­нему единству, а - как бы странно это не звучало - обуславливает его. Шиккеданц создает при этом очень меткое понятие еврейской проти­воположной расы, где именно паразитическое действие в жизни обна­руживает также определенный отбор крови, по своему неизменному проявлению противоположной созидательной работе нордической ра­сы. И наоборот, там, где в мире возникают паразитичекие ростки, они всегда чувствуют себя причастными к иудаизму, совсем как в то время, когда отбросы общества покинули вместе с евреями страну фараонов.

Этой паразитической переоценке творческой жизни соответству­ет то, что и паразит имеет свой мир; в случае иудаизма подобный то­му, когда умалишенный представляет себя императором, миф избран­ности. Звучит как насмешка, что Бог избрал эту противонацию, исчер­пывающее описание которой уже дали Вильгельм Буш и Шопенгауэр, своей любимицей. Но поскольку образ Бога формируется человеком, то, разумеется, понятно, что такой "Бог" выискал себе такой "народ" среди других. Причем для евреев было даже хорошо, что отсутствие у них художественных способностей помешало им телесно изобразить этого "Бога". Ужас, вызванный у всех европейцев, наверняка тогда по­мешал принятию Яхве и облагораживанию его при помощи поэтов и художников.

* Арно Шиккеданц "Социальный паразит в жизни народа"

Этими словами об иудаизме самое важное сказано. Из демона вечного отрицания возникает непрерывное покусывание всех выраже­ний нордической души, та внутренняя невозможность сказать "да" творениям Европы, то постоянное подавление истинной культурной формы на потребу бесформенного анархизма, который лишь слегка прикрыт лишенными сущности "прорицаниями".

Еврейский паразитизм как сосредоточенная величина управляет­ся, таким образом, еврейским мифом, обещанием мирового господства, данным богом Яхве праведникам. Расовый отбор Эсраса, Талмуд равви­нов создали общность взглядов и крови, обладающую невероятной вы­носливостью. Характер евреев в их деятельности торговых посредни­ков и деятельности по разложению чужих типов остался все тем же, от Иосифа в Египте до Ротшильда и Ратенау, от Фило через Давида бен Шеломо до Гейне. В культивирующем плане до 1800 года в пер­вую очередь действовал скрупулезный моральный кодекс. Без Талмуда и Шульхан Аруха еврейство как общность немыслимо. После короткой эпохи, когда и евреи казались "эмансипированными", в конце XIX века на передний план выступила в качестве преимущественной противорасовая идея и нашла свое отражение в сионистском движении. Сионис­ты признали свою принадлежность к Востоку и энергично отказались идти в Палестину, хотя бы в качестве пионеров Европы. Ведущий пи­сатель даже высказался публично о том, что сионисты будут "бороться в рядах пробуждающихся азиатских народов". Из огня всех терновых кустов и из ночей одиночества для них звучит только один призыв -Азия. Сионизм - это лишь часть идеи паназиатизма* В то же время ду­ховная и политическая связь переходит в идею красного большевизма. Сионист Холичер ощущал в Москве внутреннюю параллель между Москвой и Сионом, а сионист Ф. Рон заявляет, что от патриархов ведет единственная линия до Карла Маркса, Розы Люксембург и до всех еврейских большевиков, которые служили якобы "делу свободы".

* Е. Хёфлих. "Врата Востока"

Этот сионизм предполагает основание "еврейского государства". У многих вождей может совершенно честно возникнуть желание построить на собственном клочке земли жизненную пирамиду "еврейской нации", т.е. вертикальное образование в отличие и в противоположность горизонтальному наслоению прежнего бытия. Это с древнееврей­ской точки зрения чуждое влияние национального чувства и представ­ления о государстве народов Европы. Попытка создать действительно органичную общность еврейских крестьян, рабочих, ремесленников, техников, философов, воинов и государственных деятелей противоре­чит всем инстинктам противоположной расы и заранее обречена на неудачу, если евреи действительно будут находиться в своей среде. Ортодоксы представляют, таким образом, действительно еврейскую сущность, когда они эту сторону сионизма резко отвергают как заим­ствование взглядов на жизнь у Западной Европы и используют "миро­вую миссию", чтобы сознательно подавить попытку сделать из Израиля такую же нацию, как любая другая, считая уравнивание с другими нациями ее "падением". Эта последовательная позиция довела многих сионистов до "понимания". Они на собственное движение сегодня уже смотрят другими глазами, чем в первый период возникновения, когда Теодор Герцль назвал его протестом против ощущаемого всюду бойко­та евреев со стороны европейцев. На конгрессе сионистов в августе 1929 года в Цюрихе их глава, Мартин Бубер, обосновал три основных взгляда на еврейскую нацию: один, говорящий о том, что Израиль меньше, чем нация. Второй ставит Израиль на место современной нации. И, наконец, третий, который является точкой зрения Бубера, Израиль выше наций.

На это франкфуртская центральная газета ортодоксальности "Израилит"* заметила: "Что мы говорим с давних пор и чем мы аргу­ментируем нашу отвергающую современный сионизм позицию, это то, что он не ставит Израиль над нациями, а учит סּיּוּוֹנּכּ יּךּנּוֹכּלּ. Если бы сионистская идеология была оплодотворена идеей избранности Израиля, шагающего с пророческой миссией во главе народов, то Бубер, благополучный посредник в передаче библейских слова и идеи, понял бы национальную задачу Израиля так, как ее должны усваивать пророки, и если бы эти понятые таким образом слова как пункты про­граммы попали в центр сионистских мышления и событий, вряд ли мы имели бы основание видеть и подавлять в сионизме антагонистическое понимание еврейской нации, ее мировой надежды и мировой задачи".

* №33 от 15 августа 1919 г.

Но эта "мировая надежда" на "избранность" должна заключаться в том, чтобы жить растворенным во всех нациях, а Иерусалим сделать лишь временным центром для совещаний, из которого инстинкты мо­гут подкрепляться составленными там практическими планами. Тогда сионизм был бы не государственно-политическим движением, как пред­полагают неисправимые европейские идеалисты, а существенным под­креплением именно горизонтального паразитического слоя духовного и материального торгового посредничества. Восторг сиониста Холичера от московского расового хаоса поэтому также примечателен, как и исследования сиониста Бубера, проазиатство сиониста Хёфлиха, понимание единства отца Якова с Розой Люксембург сионистом Фрицем Коном.

Старый миф об избранности создает новый типаж паразитов при помощи техники нашего времени и всемирной цивилизации став­шего бездушным мира*.

* Здесь не место подробно останавливаться на еврейском вопросе. Я указываю свои ра­боты: "След евреев в изменении времен", "Аморальность в Талмуде", "Враждебный государству сионизм", "Международная денежная аристократия".

Римские средства воспитания. — Противоречивые учения одного и того же ордена. — Пий IX о Бисмарке и разру­шении Германии. — "Германия". — "Федерализм" Кон­стантина Франца. — "Мстящая справедливость" за "отделение". — "Церковная банда святее народной". — "Величайшая ересь". — Задача нашего времени.

Власть римской Церкви основана на вере католиков в предста­вительство Бога папой. Цели протащить и сохранить этот миф служат все действия и тезисы Ватикана и его слуг. Миф о представительстве Бога не могла признать высшей ценностью ни одна раса или нация, а только силу любви и покорность сторонников по отношению к пред­ставляющему Бога папе. За такое подчинение было обещано вечное блаженство. В сущности римского (сирийско-еврейско-альпийского) ми­фа лежит, таким образом, отрицание личности как самобытной формы высокопородного расового отбора, но вместе с тем также объявление народа просто-напросто неполноценным. Раса, народ, личность - это средства, которые должны служить наместнику Бога и его власти над миром. Рим поэтому в силу необходимости также не знает ограничен­ной пространственной политики, а только центр и диаспору в качес­тве общины верующих. Руководящим началом для папы, сознающего свой долг перед мифом, может поэтому быть только взаимное укреп­ление диаспоры с помощью центра, и поднятие авторитета центра за счет успехов диаспоры.

Как мировое государство верующих душ Рим не имеет государ­ственной территории или требует ее только как символ и для "права" на земное господство. Таким образом, он и здесь свободен от всех по­рывов воли, сросшихся с пространством, кровью и землей. Как истин­ный еврей видит только "чистых" и "нечистых", магометанин - "право­верного" и "неверного", так Рим видит только католика (которого он сразу назначает христианином) и некатолика (язычника). На службе у мифа, таким образом, Ватикан расценивает как религиозную, так и на­циональную и классовую борьбу, династические и экономические рас­при только с той точки зрения, насколько уничтожение некатоличес­кой религии, нации, класса и т.д. общему числу католиков - неважно белым или черным, или желтым - обещает прирост власти. В этом случае он должен воспитать у верующих волю к борьбе. Инструменты Рима представляют порой идею абсолютной королевской власти, когда это казалось целесообразным или когда давление света требовало ус­тупки, с тем, чтобы также беззаботно после изменения условий в мире XVIII века провозгласить идею народного суверенитета. Они были за трон и алтарь, но также за республику и биржу, если такая позиция обещала прирост власти. Они были шовинистскими до последней воз­можности или проповедовали пацифизм как истинное христианство, если нужно было ослабить или уничтожить соответствующий народ и соответствующий класс. При этом было совершенно необязательно, чтобы инструменты Ватикана - нунции, кардиналы, епископы и т.д. -были сознательными лжецами и обманщиками, напротив, они могли быть в личном плане безупречными людьми, но Ватикан, четко оценив принимаемые во внимание личности, заботился о том, чтобы в Париж, например, пришел нунций, который без труда в союзе с "Institut catholique" мог бы заявить о споре с Францией; даже если это будет озна­чать борьбу с Богом, он заботился о возвышении пылкого бельгийца Мерсье (Mercier), который своих католических соотечественников под­стрекал к сопротивлению прусским протестантским "варварам", но так­же и о том, чтобы на высокие посты в Германии были назначены пацифисты. Бывает и так, что, например, один иезуит во имя христи­анства проповедует ненависть и снова ненависть, а представитель того же ордена в другой стране отвергает ненависть, как противоречащую христианству, и требует покорности и подчинения. Насколько, в част­ности, может закрасться фальшь в отношении к римскому мифу как к оси всех событий, настолько римское действие последовательно и сво­бодно от сентиментального морализирования... Потому что в качестве критерия "христианства" так же мало, как и "экономики" и "политики". Одно, как и другое представляет собой средство для того, чтобы опре­деленное настроение души привязать к мифу о представительстве Бога на земле. Как бы ни звучали временные лозунги, вопрос о целесо­образности, центральный миф определяет все остальное. Его полная победа означала бы, что каста священников господствует над миллиар­дами людей, лишенных расы и воли, которые в виде по-коммунисти­чески организованного общества рассматривают свое существование как дар Божий, переданный через всесильного шамана. Нечто подоб­ное иезуиты пытались осуществить в Парагвае.

Этой безрасовой и безличностной системе* еще сегодня служат миллионы, сами того не понимая, так как все они связаны в нацио­нальном, территориальной и классово-политическом плане и имеющее­ся местами содействие их собственным интересам рассматривают как великое благо и истинную заботу со стороны наместника Всевышнего на земле.

* Как правда иногда ускользает от сторонников великоримской партии, показывает ни­жеследующее высказывание издателя строго церковного "Прекрасного будущего" д-ра Йозефа Эрбеле и Вене. Относительно раздора между мексиканским правительством и римской Церковью в 1926 году Эрбеле писал в №46 от 2 августа 1926 года указанного журнала: "Церковные башни в Мексике не представляют ничего нового. Уже примерно сто лет, с тех нор как было сброшено испанское господство и сильный авторитарный режим, они все время стоят на повестке дня. В самих отношениях между населением имеются определенные предпосылки дли религиозно-культурных беспорядков. Graliia supponil Haliirain забота о сверхъестественной жизни предполагает упорядоченные естес­твенные отношении. Они отсутствуют в стране со смешанным населением - 19 процентов белых, 38 процентов индейцев, 43 процента метисов, где имеет место постоянная борьба этих слоен между собой. Эта расовая смесь является, вероятно, одной из причин того, что в Мексике, как и в некоторых других американских южных штатах, христианство, католичество в среднем тине народа не достигло того высокого уровня, как где-либо в другом месте, почему эти южные американские штаты вынуждены обходиться пасторатом зарубежного духовенства".

Эти слова человека, который борется с идеен национального государства как с антихристианской, представляют собой атаку на римское мировоззрение, острее которой трудно себе представить, потому что из этого незнания фанатичного приверженца церковно-католической партии становится ясно, что не римская вера определяет духовный и нравственный уровень народа, а то, что только человек, относящийся к высокоценной расе, создаст из этой римской веры нечто ценное. Разлагающая расы римская Церковь нуждается, таким образом, если она хочет формировать во все еще крепких расовых си­лах, в то время как сама стремится уничтожить расы н народы своей догмой. Почти в то же время, когда д-р Эрбеле, не желая того, записал приведенное выше признание, в Чикаго состоялся евхаристический конгресс, в котором принимали участие "католики" всех рас. Неграм и Чикаго принадлежит, например, большой кафедральный собор, и черный епископ служит там святую мессу! Это означает культивирование кровосмесительных явлений, которые можно наблюдать в Мексике, в Южной Америке, в Южной Италии, во всех частях света. Здесь Рим и иудаизм идут рука об руку.

То, что эта римская политика срывается другими силами, часто должна им внешне уступать, если в душах появляется другая высшая ценность, отличная от любви к Риму, не меняет сущности и воли Ва­тикана, пока миф о представительстве Бога и вместе с ним претензия на власть существуют во всех душах. Только это центральное призна­ние делает политику иезуитов, кардиналов и прелатов в течение столе­тий понятной: тип священника служил шаманскому мифу в церкви, искусстве, политике, науке и воспитании.

Несчастье, которое сегодня пришло в мир, сломало и многих честных людей. Поверженные внешне и внутренне наземь, миллионы искали поддержку у остававшихся неподвижными типов. Эту разорван­ность душ римский миф использовал в своих интересах. Таким обра­зом, получается, что доарийские слои, ускользнувшие благодаря гер­манской силе от римского "воспитания", снова склоняются к старой вере и даже участвуют в проповеди о праве на мировое господство над нашим народом колдунов из Рима.

Тот самый папа, которому Европа обязана самым позорным доку­ментом всех времен, Пий К, сделал высказывание, которое без сомнения следует рассматривать как результат очевидного влияния римского ми­фа. 18 января 1874 года (т.е. в годовщину основания Германского рейха) он заявил на собрании международных паломников: "Бисмарк - это змей в раю человечества. Этот змей совратил немецкий народ, который за­хотел быть больше, чем сам Бог, а за этим высокомерием последует унижение, которого еще не знал ни один народ. Только Вечный знает, отделилась ли уже "песчинка в горах вечного возмездия", которая, вырастая в своем падении до разрушения горы, через несколько лет докатится до глиняных ног этой империи и превратит ее в развалины, этой империи, которая была воздвигнута подобно Вавилонской башне "против воли Бога" и "во славу Бога" исчезнет.

Над этим "вечным возмездием" "во славу Бога" усердно труди­лись присягнувшие римскому мифу дипломаты, совсем как во времена Карла Великого, Отто I, Фердинанда II. Таким образом, смогло получится так, что партия центра в Германии полностью осталась себе верна, когда перешла от защиты трона и алтаря к союзу с враждебны­ми религии марксистами, как это в 1887 году предсказал Бисмарк, ко­гда он заявил в рейхстаге, что иезуиты станут однажды вождями соци­ал-демократии. Служа "вечному возмездию", центр требовал "братства по оружию" с марксистами против протестантской императорской власти, и в эти судьбоносные дни 1914 года Ватикан побуждал католи­ческую Австро-Венгрию, чтобы победить в мировой войне, сокрушить русского еретика так же, как и государство "змея в раю". Пожертво­вать при этом миллионами правоверных католиков, как и при любом великом плане сражения, было неизбежным.

На этом и тысячах других примеров видны как бы символи­ческая причина и следствие в действии. Причиной были восходящие к римскому мифу взгляды Пия IX, заключающиеся в том, что Германский рейх должен быть разрушен, взгляды, которые так же отчетливо были выражены в известных словах Бенедикта XV, сожалевшего, что ему по сердцу только француз, как и в работах маленького священника д-ра Мёниуса, который оспаривает факт бельгийских "вольных стрелков", а немецких солдат представляет как осквернителей алтаря и бандитов и радостно заявляет, что католическая часть народа в Германии препят­ствует образованию национального государства.

При способствовании крушению Германского рейха речь идет не только о всееврейской биржевой политике, связанной с миром па­разитического инстинкта, но и о неизбежно устанавливаемом древнеримском, мифическом, сирийско-малоазиатском стремлении. Порази­тельное признание в этом плане сделал в конце 1924 года централь­ный орган "Германия". Газета писала: "Кто хочет проследить основопо­лагающие линии в позиции партии центра с 1917 года (!), должен осо­знать, что эту позицию определяют авторитетные католики, которые со своими политическими стремлениями и действиями не выходят за рамки основной католической позиции. Что совершенно правильно". Когда вожди центра подорвали немецкое, соответствующее расе созна­ние силы, они служили безрасовому римскому мифу против евангелистских и вообще германских еретиков. Далее следовало: "Именно католик в Пруссии стоял совсем в другом окружении, чем, скажем, католик в Баварии. Его работу с 1917 года в глубочайшем смысле сло­ва следует понимать, как преодоление бранденбургско-прусского исто­рического психоза и как попытку возврата к вратам средневековой Германии".

Эти слова должен знать каждый немец, чтобы понять, что про­исходит в мире уже 1500 лет. В 1917 году началась открытая борьба по разложению, когда центр, демократы и марксисты осуществили свою немирную революцию. В 1917 году Эрцбергер совершил "разгла­шение" тайны, в результате чего письмо Чернина (Czernin) стало из­вестно Антанте в то время, как нарушивший честное слово император Карл совершил предательство с Пуанкаре* Это выдается за католичес­кую политику. И если "Германия" для Пруссии устанавливает другую "среду" которая обусловливает также другую позицию католических политиков, то первое замечание имеет ввиду нордическое окружение с сознательной национальной честью. Германскую империю Фридриха Великого нужно было "преодолеть" и с помощью союзных всееврейских биржевых партий подорвать протестантский Север. В Баварии, в "другой среде", нужно было последовательно проводить консерватив­ную сохраняющую народ политику, потому что здесь нужно было за­щищать собственную конфессию. Политика "единства", проводимая центром и "федералистская" политика отделившихся в Баварии до пол­ной победы Адольфа Гитлера, служили одной и той же цели: усилению сирийско-римского централизма.

* Смотри: Фестер "Политика императора Карла".

Классическим философом этого псевдофедерализма, который все это предпринял, который называл себя великогерманским вместо великоримского, является, как известно, Константин Франц. В своей работе "Религия национал-либерализма" он сказал, что основой европейского объединения народов должна быть Германия как в политическом, так и в церковном плане, а потому она должна быть также местом, где культивируется универсальное образование. Вместо этого ее хотят сде­лать замкнутым национальным организмом, для которого существует только национальное образование, которое само служило бы власти. Ужасно! Этот факт, вытекающий из разрушения старого союза, имеет универсальный характер, который неизбежно имели бы германские де­ла. Германию невозможно сделать единой страной как, скажем, Фран­цию или Италию. Но стержнем и образцом для постоянно разви­вающейся федерации должна быть и стать Германия - таково его определение. Теперь спрашивается: кто это определяет? Германия или чужой господин, стоящий над нами?

Далее Франц считает, что федерализм не исключает, а включает, он ничего особенного не хочет для себя, а всегда для всех разом. Ни­чего об ограниченной скромности запросов партикуляризма - ему ну­жно все и большое. Он стремится к единству, но через свободное объединение членов на основе духовной общности: "таким образом, вместо централизации скорее концентрация как взаимодействие само­стоятельных жизненных кругов, из которых каждый продолжает су­ществовать самостоятельно и тем самым лучше всего служит целому".

Здесь мы добрались до сути. Немецкий народ должен войти "фе­дералистским путем" в "целостность". И это "целое", для которого Гер­мания должна быть средством для "концентрированного" господства, означает мировую политику Ватикана. Другими словами, необходимо попытаться еще раз осуществить неудавшийся кровавый эксперимент конфессионального безрасового мирового государства. Для этого мы должны стать объектом эксперимента; бросить все то, что было завоевано кровью сердец наших лучших представителей как наци­ональная культура, начертать на знамени "конфессиональная война" (опять во имя Бога и любви) и подкрепить тем, что мы сами отказываемся от себя.

Сочинение "Германия" открыто говорит (в 1924 году) о возврате в Средневековье. Кто понял именно тогда заключенный баварский кон­кордат, тот знает, что это означало первый шаг по возвращению успе­хов "великого католика" Эрцбергера (так звучало это в речи над его могилой) и превращению Баварии в трамплин для повторного завоева­ния Германии, т.е. в очаг конфессиональных распрей.

Через революцию к Средневековью! Странный лозунг! Папа Пий XI сказал (верный политике Пия IX) 23 мая 1923 года в консистории, что немецкое католичество "как во время войны, так и при тепереш­них запутанных отношениях использовало свою деятельную силу и свои организационные способности для того, чтобы снова "воспол­нить" печальный урон от отделения от римской Церкви, которое про­изошло 400 лет тому назад". Это ясно. Но "Байер. Курьер", орган ба­варского центра, неприкрыто угрожал нам всем в такой манере, что можно удивляться, что следующие слова были почти не услышаны. Он писал 5 июля 1923 года: "В мировой истории действует имманентная справедливость, которая умеет наказывать и мстить, как она сделала это с немецким народом, так как он не хотел склониться перед пред­ставленным Богом авторитетом, что на четыре столетия принесло беду на немецкие земли и определило закат немецкой нации, если она в последний момент не научится извлекать уроки из истории".

Итак: или немецкий народ подчинится девизу чужеземной влас­ти, или "мстящая справедливость" сотрет его с лица земли.

"Аугсбургер постцайтунг", ведущая южно-католическая газета, пи­сала, верно служа римскому мифу, 16 марта 1924 года, полемизируя против Люденсдорфа: "Она (католическая Церковь) представляет собой единственное религиозное устройство высокого стиля, - единственное устройство вообще на земле - которое никогда не подчинялось госу­дарству... Поэтому ее связи являются более святыми, чем связи народа, ее порядки выше, чем порядки государства. Для нации государство и народ являются абсолютными, высшими ценностью и целью".

И здесь с достойной благодарности прямотой указывается та не­преодолимая пропасть, которая лежит между немецким человеком и претензиями на власть чужого мифа и его институтов, центр которых находится за пределами Германии. Причем совершенно ясно, что госу­дарство и народ имеют для этого центра лишь подчиненное значение, В то же время совершенно недвусмысленно выставляется требование правового преобладания церковных интересов над государственными и народными, т.е. права на государственную измену и измену стране во имя более высокого идеала по сравнению с незначительным. Норди­ческий тип должен подчиниться римской схеме, римскому колдуну. Но в этой остроте многие добрые нации не хотят видеть проблему в случае конфликта с властными интересами Церкви из-за врожденной трусости или из-за удобства. На самом деле эта проблема день за днем касается жизненных интересов каждого немца, и каждый должен решить, должен ли он делать ставку в первую очередь на церковные претензии на власть или на немецкие нужды, тем более, что черная пресса недвусмысленно пользуется привилегией церковной властной политики (не церковной заботы о душе).

Политика Пия XI, естественно, совершенно однозначно находит­ся под знаком новой антиреформации, стимулирующей все инстинкты инквизиции, чтобы национальную Германию сломить навсегда. Уже в своей речи при вступлении в должность он объявил "мрачный дух ре­формации" ответственным за все "мятежи в течение четырех столетий". Лютер расшатал якобы христианские устои (моральное падение Цер­кви того времени было, оказывается, "христианским устоем") и поста­вил себя между душой и Богом. Этого нарушения духовной посредни­ческой деятельности римская Церковь, конечно, вынести не может. В декабре 1929 года папа Пий ликовал по поводу упадка протестантства, чтобы через несколько месяцев выразить в Риме свое недовольство по поводу прогресса этого протестантства и дерзко объявить его "оскор­блением божественного основателя католической Церкви". В рождес­твенской речи 1930 года папа назвал протестантство коварным, скрытым, но в то же время смелым и наглым, чтобы 16 марта усилить преследования, отважившись назвать все некатолические и протестантские вероучения "пережитками ереси". Поскольку мир имеет здесь дело не с маленьким капелланом-подстрекателем, а с главой всех католиков который обычно все слова взвешивает, то все эти выпады означают не что иное, как сознательное возбуждение более сотни миллионов людей с целью распространения завоеванных позиций власти путем блокиру­ющих нападок на протестантство. В результате вскрывается истинная сущность "царства Христова", так называемой "католической компании", ослабляющей народ пацифистской политики партии центра, отлу­чения от Церкви немецкого национализма римским епископатом в Гер­мании, заявлениями епископов против национализма вообще. Ни один немецкий католик не может избежать страшного признания того фак­та, что целенаправленная несентиментальная римская политика сплоти­лась с марксистскими представителями низшей расы, чтобы завершить то, что не совсем удалось в 1918 году. Римская политика жертвует для достижения этой цели даже существованием и жизнью всего современ­ного поколения католиков с тем, чтобы следующее поколение озабо­ченных наследников всех немцев подчинить своей власти. Это есть "западноевропейская миссия", о которой все еще грезят католические голоса в центре, то "восстановление латинизма" с помощью угроз о насилии со стороны, к сожалению, все еще враждебной нам Франции и ее союзников.

Точно так же, как пресса центра, высказывается и ведущая христианско-социальная партия в Австрии. В начале 1921 года в журнале "Новый рейх" принцип чисто национального государства был прямо назван нехристианским. Нужно же было найти такие слова! И ораторы на германском съезде католиков в 1923 году в Констанце пришли к выводу о том, что величайшей ересью современности является тот "утрированный национализм", который создает "самые ужасные разру­шения и опустошения" даже в головах католиков. Лозунг, который не­мецкие епископы повторяли месяцами.

Эти признания, которые легко было увеличить в тысячу раз, яс­ны и однозначны, но их затушевывали, потому что время от времени руководители центра, если иначе не получалось, источали прямо-таки любовь к отечеству и имели наглость, потому что опять-таки иначе не получалось, заявлять о том, что поддержка церковной политики власти исходит от немцев. На основе этих "духовных" взглядов происходит оценка немецкой истории, отклоняется попытка создать действительно немецкую империю, проявляется стремление в будущем никогда не допускать истинно немецкий тип. Так называемая немецкая империя, то неорганичное образование, за которое сотни тысяч немцев на­прасно пролили свою кровь, окружено сегодня сказочной славой и представляет время Средневековья как время мира, который обу­словлен якобы тем, что Церковь определяет историю мира. Мы тоже почитаем великие фигуры немецкого прошлого; мы тоже гордимся личностями, которые владели в то время Европой. Но мы гордимся ими не как представителями церковных притязаний на власть, а как представителями немецкой крови и немецкой воли к власти. Генрих I, который в 925 году объединил враждебные немецкие племена, откло­нил помазание папой и сделал Рейн рекой Германии, является для нас основателем Германской империи. Точно так же одним из величайших людей нашей истории является Генрих Лев, который всей своей властью сильной личности попытался положить конец завоевательным походам в Италию, начал завоевание Востока, чем заложил первый ка­мень для будущей Германской империи и создал первые гарантии для сохранения и укрепления немецкой народности. Но это восхищение не мешает нам отклонить злополучную систему безрасовой великоримской империи, которая должна была рухнуть и рухнула, когда другие на­роды Европы основали свои национальные государства. Желание про­тащить этот миф сегодня еще раз означает преступление перед немец­ким народом, и мы все боремся за приход того времени, когда появление идеи об общей нации будет рассматриваться как попытка установления большевистской мировой республики.

Все эти высказывания людей, привязанных к римскому мифу, не являются случайными, а являются лишь несколькими симптомами из тысяч, свидетельствующими о деятельности римской идеи мирового господства Церкви, которая требует любви, подчинения, рабской по­корности, отрицания национальной чести во имя "наместника Христа". Это вторая, наряду с демоническим иудаизмом, система воспитания, которая в духовно-интеллектуальном плане должна быть преодолена, если необходимо возникновение сознающего свою честь немецкого народа и истинной национальной культуры.

Сущность сегодняшней мировой революции заключается в про­буждении расовых типов. Не только в Европе, но и на всем земном шаре. Это пробуждение представляет собой органичное движение, на­правленное против последних хаотических проявлений либерально-эко­номического торгового империализма, объекты эксплуатации которого от отчаяния попались на удочку большевистского марксизма, чтобы за­вершить то, что начала демократия, - искоренение расового и народ­ного сознания. Ситуация в Римской империи в период возникновения христианства была аналогичной сегодняшней ситуации в Западной Европе. Вера в старых богов кончилась, нордический господствующий слой почти вымер в результате деморализации, государственная воля сломлена. Ни один типообразующий идеал не владел миром, зато им владели тысячи восторженных учителей из всех зон. В "этом хаосе "религия любви" никогда не смогла бы победить. Она хоть и могла привести к отдельным жертвам, к возмущениям и революциям, что бы­ло конечной целью Павла, когда он читал свои гипнотизирующие про­поведи, посещаемые в основном пылкими женщинами, она победила как форма только благодаря еврейской воле и свойственному ей фана­тизму, который в виде жажды власти, жажды мировой власти был пе­ренесен на подвергающееся штурму государство. Сегодня старые боги также мертвы, восточная вера в кайзера "милостью Божьей" безвоз­вратно закончилась, обожествление "государства" самого по себе также исчезло, потому что без содержания оно стало бескровной схемой. По­бедила демократия, которая сама уже находилась в состоянии парламентаристского разложения. Застывшие Церкви не дают ищущему больше удовлетворения, и армия сектантов ищет внутреннюю опору у уличных апостолов или палаточных проповедников, которые "серьез­но" "исследуют" старую еврейскую Библию, чтобы напророчить себе и своим последователям вечную жизнь здесь на земле. Безрасовая идея интернационализма достигла, таким образом, апогея: большевизм и ми­ровые тресты являются его знаком перед концом эпохи, лицемернее и бесчестнее которой история Европы еще не видела.

Хаос сегодня поднят почти до пункта осознанной программы. Последним следствием демократически деморализованной эпохи яви­лись враждебные природе посланцы анархии во всех крупных городах всех государств. Причина конфликта имеется так же в Берлине, как и в Нью-Йорке, Париже, Шанхае и Лондоне. В качестве единственной за­щиты против этой мировой опасности по земному шару проходит но­вое ощущение как неведомый флюид, который инстинктивно и созна­тельно ставит в центр мышления идею народности и расы, связанную с органично поданными высшими ценностями каждой нации, вокруг которых вращается ее ощущение. Эти ценности издавна определяли ее характер и колоритность ее культуры. Миллионы начинают наконец понимать как задачу то, что частично было забыто, а частично ос­тавлено без внимания: ощутить миф и создать тип. И на основе этого типа создать государство и жизнь. Но теперь спрашивается, кто в рам­ках всего народа призван разработать и внедрить типообразующую ар­хитектонику. Это затрагивает проблему, существующую внутри расы и народности, это - вопрос поколения.

II