Государство и поколения

Мужская и женская полярность. — Родовой коллективизм как средство отрицания закона полюсов. — Символы распада. — "Неспособность женщины". — Исторический обзор.

Мы видели, что за религиозными, моральными и художественны­ми ценностями стоят расово обусловленные народы, как в результате безудержных смешений все истинные ценности в конце концов уни­чтожаются, народная индивидуальность исчезает в расовом хаосе с тем, чтобы продолжать влачить жалкое существование в виде нетворческой мешанины или, служа новой, сильной расовой воле, подчиниться ей духовно и материально. Но внутри этих всемирных противоречий меж­ду расами и душами, жизнь кроме того колеблется между двумя полю­сами: мужским и женским. Если внешние расовые и наиболее глубокие духовные признаки, направления и ценностные структуры у мужчины и женщины одного, обусловленного типом, народа и одинаковы, то природа, наряду с полярностями физического и мировоззренческого типа, создала также половую полярность, чтобы создать органические напряжения, зачатия, разрядку как предварительное условие для вся­кого творчества. Из этого основополагающего понимания следует двойной вывод о том, что определенные особенности мужского и женского начала, пусть даже в разных плоскостях и в рамках другого типажа, становятся похожими в силу простых и вечных законов в планах построения этого мира, но тогда также и о том, что попыт­ки устранить вызванные полом напряжения неизбежно должны иметь следствием снижение творческих сил. Половой коллективизм в случае расового смешения означает смешение половых признаков внутри одной расы, причем, если рассматривать это с внешней стороны, второе возникает как следствие проповеди безрасового человечества.

Надо полагать, что признание факта половой полярности, естес­твенно сохраняющей творчество, создающей напряженность и разрядку, должно быть вечным и незыблемым, тысячу раз подтвержденным убеждением. В самом деле, все великие мыслители придерживались этого взгляда, который как естественное, вытекающее из жизни след­ствие представлял собой утверждение о том, что мужчина во всех областях исследования, изобретения и формирования превосходит жен­щину, ценность которой, однако, основывается на такой же важной, предполагающей все другое ценности сохранения крови и умножения расы. Однако во времена внешних катастроф и внутреннего разложе­ния поднимаются феминизированный мужчина и эмансипированная женщина как символ культурного упадка и государственного крушения. Речи Медеи Эврипида того же типа, что и тирады фрейлин Штёккер или мисс Панкурст и, несмотря на все свободы, женщины во времена ренессанса, короля-солнца, якобинцев, современной демократии не вы­ражают ничего другого кроме того, что Аристотель выразил в нес­кольких словах: "Самка является женщиной в силу отсутствия опреде­ленных способностей". Это сознавали сочинители древних мифов, когда символом определяемой космосом судьбы делали существа женс­кого пола: у германцев это Норны, а у греков Мойры. Отсутствие спо­собностей - это следствие сущности, направленной на фразерство и субъективность. Женщине всех рас и времен не хватает как интуитив­ного, так и интеллектуального обобщения. Везде, где происходит ми­фическая организация мира, возникает великий эпос или драма, науч­ная гипотеза, касающаяся исследования космоса, за этим стоит в качестве творца мужчина. Для древнего арийского индийца это Праджапати (Prajapati), т.е. "господин творений", который создает этот мир, или непосредственно Пуруша (Purusha), т.е. мужчина и дух. Германцы же формируют небо и землю из великана Имира, и мужской дух везде, в противовес хаосу, создает мировой порядок.

Итак, везде где возникает нечто типичное и типообразующее, действует мужчина как творческая причина. Но два самых великих мужских акта в истории называются государством и браком.

Сегодняшний феминизм нашел - вопреки желанию автора - чет­кое отражение своей сущности у Бахофена, и некоторые нестойкие мыслители приняли его распутные фантазии о матриархате, при всех интересных подробностях, за чисто исторические факты. Насколько он и все родственные ему авторы имели право изображать гетерство как форму женского господства, настолько неправомочно предполагать на­личие государственных форм этой гинекократии. Бахофен, например, не стесняется из высокого положения женщины внутри общества де­лать выводы о "матриархате" и затем в высшей степени поэтично вы­сказываться на эту тему. Он договаривается даже до того, что утверждает это и для Спарты, ввиду женских свобод в рамках этого сурового дорийского рода. При этом, именно Спарта дала пример са­мых усовершенствованных государственных интересов без каких-либо женских добавок. Цари и эфоры составляли абсолютную власть, сущ­ность которой была как раз в сохранении и распространении этой власти за счет приумножения и закалки дорического высшего слоя. С этой целью женщины тоже должны были принимать участие в гимнас­тических играх; впрочем, ношение золотых украшений так же, как и изысканных причесок им запрещалось. Если у германцев женщина пользовалась большим уважением, то не потому, что здесь продолжали действовать в качестве "первой ступени" положения матриархата, а совсем наоборот, потому что окончательно реализовался патриархат, который гарантировал постоянство и, вследствие расового характера нордического человека, был связан с величайшим уважением к женщи­не. Это сопровождалось великодушием, которое было частью той веч­но исследующей свободной сущности, а в кризисные времена могло стать страшной опасностью для всего; это было тогда, когда однажды была одобрена эмансипация евреев, это наступило позже, когда идея политической эмансипации женщин в государственно-правовой области была признана достойной обсуждения.

Государство, возникшее не из семьи. — Воинственное целевое объединение как. ячейка, послужившая основой зарождения государства. — Египет и его тип. — Мандарин. — Древне­индийские мужские сообщества кшатриев и браманов. — Эллада; юношеский возраст. Римский патер фамилиас. — Римское объединение священников. — Германское рыцарство. — Тип германского солдата. — Другие мужские сообщества.

Господствующие все еще взгляды говорят о том, что ячейку го­сударства составляет семья. Это мнение стало навязанным догматом ве­ры, который перед лицом марксистских и демократических стремле­ний, подрывающих все идеи семьи, все больше укрепляется. Эта догма затуманивает взгляд не только при рассмотрении женского вопроса, но и вообще при оценке сущности современного движения обновления и новой государственной идеи нашего будущего.

Государство нигде не было следствием общей идеи мужчины и женщины, а было итогом целеустремленно направленного на какую-то цель мужского союза. Семья оказывалась то более сильной, то более слабой опорой государственной и народной архитектоники, часто ста­новилась даже целенаправленно ей на службу, но нигде не была ни причиной, ни важнейшей хранительницей общей государственной, то есть политической и социальной сущности.

Первым целевым союзом, возникающим всюду в мире, является объединение воинов клана, рода, орды с целью совместной защиты от чуждого враждебного окружения. При покорении одного рода другим, побежденный целевой военный союз включается в победивший целе­вой военный союз. Так возник первый росток подсознательно содержа­щегося в идее целевого союза под названием "государство". Все, что мы в плане сравнения называем Римом, Спартой, Афинами, Потсдамом, берет свое начало в воинском мужском союзе. Но вся государственная сущность Китая, Японии, Индии, Персии, Египта также основана на этой первопричине, которая при спокойных внешних отношениях по­лучала другой характер, но по сути оставалась мужским союзом, и это вплоть до гибели той или иной культуры. Гибель же означала отказ от идеи мужской дисциплинарной системы, мужской типообразующей нормы.

Египет сравнительно быстро перешел от воинского мужского союза в техническое объединение, которое долгое время носило пе­чать ученого писаря и чиновника, пока постепенно не было вытеснено союзом священнослужителей. Поэтому Египет называли типичным государством чиновников или представляли "писаря" его существенным ти­пом В любом случае мерилом всякого действия там была признана вполне определенная техническая норма, действовавшая в течение ты­сячелетий в плане создания типа. Поэтому первым культурным дости­жением империи на Ниле является освоение земли и использование изменений почвы, связанных с наводнениями. Имени рода Египет не имеет он не знает ни союзов поколений, ни кровной мести. Семья в грандиозном египетском государственном образовании не играла почти никакой роли. И все-таки эта египетская государственная идея ученого чиновничества существовала с тысячелетним упорством. Но воспиты­вался этот тип через целевой союз египетских техников, при помощи 'ученых "писарей", которые должны были обсуждать вопросы регулиро­вания потока воды в реке, орошения земель, атмосферных влияний, '"'строительные планы фараонов и т.д., чтобы затем союз священнослу­жителей придал всей этой деятельности религиозное освящение. "Смо­три, нет такого сословия, которым бы не управляли, - только писарь, который управляет собой", - говорится в основном тезисе учения Дуауфа (Duauf). Так ученый техник, корректный, но неподкупный пи­сарь, создавал государственную общность.

Нечто подобное мы видим в Китае. Здесь тоже воинский союз преобразуется в общество ученых мужей. После того, как Лао-Цзы и Конфуций добились признания в качестве классиков китайской души, Их учение о нравственности и жизни (причем Конфуций полностью превалировал) стало мерой и путеводной нитью для государственной жизни, религии и научной деятельности китайского народа. Для создания нормы воинский союз превратился во внешне слабосвязанное об­щество, которое находит свой господствующий тип в ученом мандари­не. Этот тип управляет жизнью Китая уже тысячелетия; не высший чиновник, не сдавший философского экзамена по классическому уче­нию Конфуция. Эта дисциплинарная система удерживала целостность Китайской империи и в то время, когда чисто политический союз был ослаблен войнами и революциями, удерживаемое явно расово-обусловленной системой мужское общество пережило это время. В Китае, конечно, добавляется еще культ предков, который культивировал ин­стинкт сплоченности, по крайней мере в клановой вере, и в своей привязанности к земле представлял и сейчас еще представляет собой Долговременный цемент древнего Китая. Семья, рассматриваемая с точки зрения влияния женщины, практически не сделала своего вклада в тип общества и государства.

Эти два, казалось бы, далекие друг от друга примера имеют ана­логи в империях, бесспорно основанных арийцами. Это» наглядно пред­ставлено в кастовом строе Индии. Жизненный стиль древнего индийца определяла прежде всего каста воинов (кшатриев). В древневедийских песнях веет храбрый обороноспособный дух, который распространяет­ся до послехристианского времени упадка. Действительно, до сегод­няшнего времени Раджпуты (воинские роды) представляли собой в де­морализованной Индии инородное тело с арийской обусловленностью в расовом плане. Но постепенно духовное руководство народом пере­шло к брахманам, которые захватили духовное руководство над всеми индийцами. Знание тайн, колдовские ритуалы были стилеобразующими элементами, которые имели настолько большой успех, что брахманизм и сегодня еще представляет собой связующую силу, которой подчиня­ются сотни миллионов индийцев. При этом характерно, что брахманы (в противовес, например, римским папам) никогда не стремились к по­литической власти. И тем не менее их авторитет был настолько велик, что в результате фальсификации древнего текста Веды было введено сожжение вдов, - мера, которая может быть отнесена только к само­державному мужскому обществу. Нигде власть принуждающей, форми­рующей, композиционной идеи не проявилась так сильно, как в типе безоружного и все-таки господствующего брахмана. Достойной удивле­ния остается также стилеобразующая сила его философии, даже когда безгранично широкое и отрицающее расы учение о единстве вселен­ной способствовало смешению с коренными жителями, и смуглые ме­тисы были допущены к высоким постам.

Другой, также наглядный пример мужского союза как зародыше­вой клетки и основы жизненного стиля, дает нам Эллада со своими типами, описанными под именами Спарты и Афин. Это значило бы повторять элементарные истины, если говорить о влиянии воинских объединений на спартанскую жизнь. В Афинах же дело обстояло нес­колько иначе. И когда там позже благоразумные люди осознали распад во время демократизации, то перед лицом крайней опасности снова обратились к существующим еще мужским союзам. Представители этих объединений не называют себя семьей и кланом, а называют друг дру­га "братьями", и в греческой жизни они представляют совершенно со­знательный отказ от зависимых от чувств родственных объединений. Там, в Афинах, на первое место выдвигается юношеский союз, юно­шеский возраст, и не случайно, что создание конституции Афин Ари­стотель начинает с этого национализированного юношеского союза. Эта национализация повторила предпринятую незадолго до этого попытку в ослабленной индивидуалистской демократии восстановить сплоченность древнегреческого мужского союза. На нашем языке она означает не что другое, как введение воинской повинности для всех свободных афинян юношеского возраста. С 18-ти лет их помещали в казармы, одевали в единую униформу; мастера спорта и воспитатели строго следили за соблюдением дисциплины, гарантирующей силу и единство. Этот акт отчаяния греческой демократии, который обратился к существующим организациям молодых мужчин в надежде, что в них однажды возникнет сущность афинского аристократического государс­тва опоздал. Сила Афин была подорвана демагогами, софистами, демо­кратами, эмансипированными женщинами и расовым смешением и бы­ла вынуждена уступить место новому сильному мужскому союзу - вои­нам Александра Великого. Если заглянуть еще глубже, то и афинские корпорации искусств, и философские школы, и стоицизм следует рас­сматривать как мужские союзы, не забывая о большой роли оракула. Но именно эти и представляют собой чисто эмоциональную и не обра­зующую типа сторону догреческой жизни. Они и культ Диониса, несо­мненно, более тесно связаны и в расовом плане с покоренным слоем коренных жителей, как и Баху с вырос до символа Греции более позд­него времени. Вакханалии, власть гетер и демократическая эмансипа­ция рабов были подрывными силами для греческой народности, для афинского государства, для древнегреческой культуры в целом.

Очень интересное отношение между государством, народом, мужским союзом и семьей мы можем наблюдать в Риме. Одно в Риме почти прекратилось - это быть личностью. Вся его служба и вся его жизнь принадлежали общине. Сознание власти и величия этой общнос­ти составляли в свою очередь гордость, даже личную собственность гражданина. Но если государственным он был численно, то частно-пра­вовой индивидуализм границ не имел. Здесь вступает в действие и "семья", безусловно, чудовищно важный камень в здании римского го­сударства. Но, как известно, эта семья была ничем иным, как инстру­ментом pater familias (отец семейства), который полностью распоряжал­ся в течение жизни ее членами. Здесь также царило неумолимое под­чинение мужчине. От этой тирании главы семьи избавлялся только взрослый сын, вступая в мужской союз – курию, войско. Здесь сын имел равные права с отцом, даже иногда был его начальником. Обе ‘n власти взаимно уравновешивались, поднимались над подчинением граждан государству и создавали тот жесткий римский тип, который завоевал мир, законы которого и сегодня являются нормой для запад­ноевропейской жизни. И здесь сейчас следует сказать, что ярко выра­женный индивидуалистический частно-капиталистический римский закон, освободившись от связанного с расой окружения, разлагающе влияет на германскую сущность и должен исчезнуть, если мы снова за­хотим стать здоровой нацией.

Основы разрушающегося Рима были приняты новым, исходящим из идеи мирового господства мужским союзом, - католической Церковью.

Христианство вступило в мировую историю, несомое великой личностью, но как безрасовое массовое движение, развивалось прежде всего чувственно (эмоционально), подрывая государственность. Но ко­гда оно захотело завоевать государство, священники так же как и в Египте и Индии начали возводить архитектуру идеи выдать себя за единственно уполномоченных посредников между человеком и Богом и с этой точки зрения - улучшить историю. Эта, уже описанная Цер­ковью система, обнаружила чудовищную силу подчинения и благодаря безбрачию своих представителей сформировалась в совершенно ради­кальный мужской союз. Женщины считались и считаются до сих пор только обслуживающими элементами, причем, путем введения культа Исиды, Марии и других, принималось в расчет их материнское вос­приятие. Допуская эту эмоциональную сторону - начав со страдающей преданности и закончив религиозной истерией - в сочетании с полным исключением женского элемента из структуры церковного здания, рим­ская церковная система мужского союза обосновала свою способность к сопротивлению. Причем, нельзя забывать о том, что типы брахманов и мандаринов казались значительно старше и более стабильными, чем тип римского священника.

То, что вожди мужских объединений всюду стремились предста­вить свое господство как данное Богом, это понятно. Это делал еги­петский фараон так же как и брахман, который смело заявлял: "Кто знает тайны Веды и церемонию жертвоприношения, в тех руках находятся боги".

Идея милосердия Божьего была взята в Западной Европе у мужского союза совсем другого типа, чем римское духовенство, у германского рыцарства, которое достигло своего апогея в империи. Средневековье означает мучительную попытку "приравнивания" друг к другу монашества и рыцарства, этих двух огромных типов муж­ского союза. Причем каждый старался поставить другого себе на службу.

Римская система не была по своей сущности нордической, поэ­тому рыцарская сущность Средневековья была только одной стороной борьбы за освобождение от нее. Германские сословия и гильдии, го­родские союзы, Ганза и т.д. стали очередными силами, которые осво­бодились от римской идеи. Протестантство как антиримское настрое­ние соответствовало поэтому распространившемуся по всей Европе настроению, оно было, как признал даже Гёррес этической совестью. германского человека. Но реформация не несла в себе типообразующей силы, а только подготовила почву для национальной идеи, кото­рая только в наше время начинает развивать свою мистическую силу. Сегодня становится ясным, что римская система подчинения могла быть устранена только при помощи другой типообразующей силы. Эта сила проросла сначала в типе прусского офицера, который, как выяс­нилось в 1914 году, стал типом немецкого солдата. Прусское, затем не­мецкое войско, было одним из грандиознейших примеров структурно­го мужского союза, соответствующего нордическому человеку, постро­енного на принципах чести и долга. Поэтому на него неизбежно была направлена ненависть остальных.

Эти наблюдения можно продолжать сколько угодно: германский орден меченосцев, тамплиеры, масонский союз, орден иезуитов, союз раввинов, английский клуб, корпорация немецких студентов, герман­ский свободный корпус после 1918 года, СА в партии Гитлера и т.д. - все это яркие примеры бесспорного факта, что государственный, народный, социальный или церковный тип, каким бы разным он ни был по форме, восходит почти исключительно к мужскому союзу и его расе.

Женщина и семья присоединяются или исключаются, их способ­ность принести жертву ставится на службу типу, и только власть другой идеи освобождает их от подчиняющей системы с тем, чтобы использовать как возбуждающий элемент - как во времена древнегре­ческой демократии, в позднем безрасовом Риме, как в современном движении "эмансипации" - или с тем, чтобы после революционного пе­рехода поставить их силу на службу пылкой преданности новому типообразующему идеалу.

Французская революция и женская эмансипация. — Социаль­ная обстановка в 19-ом веке. — Союз за право голоса для женщин. — Политическая эмансипация женщин как явление упадка. — Против "милитаризма". — Недостаток типообразующей силы у женщины.

Требование политического равноправия для женщин было ес­тественным следствием французской революции. Все ее субъективные стремления основывались на так называемых правах человека, стояв­ших на первом месте, и как из проповеди безумного равенства людей последовала эмансипация евреев, так и "освобождение женщины от мужской кабалы".

Требование современной эмансипации женщин было поднято во имя безграничного индивидуализма, а не во имя нового синтеза. В пла­не "проявления всех своих способностей" это движение было подхваче­но последователями. Сюда приплюсовалось в качестве усиливающего момента обострившееся в результате мировой торговли и сверхиндус­триализации социальное положение. Женщины были вынуждены помо­гать своим мужьям на фабриках с тем, чтобы поддержать жизнь семьи. Такое увеличение предложения рабочей силы снизило заработную пла­ту мужчины еще больше. Это неестественно продлило продолжитель­ность холостяцкой жизни, что снова увеличило число незамужних жен­щин, готовых вступить в брак, с другой стороны расцвела проститу­ция. Здесь государство ждала одна из его важнейших проблем. Но оно не справилось с наступающей индустриализацией и пролетаризацией, да, пожалуй, и не могло справиться. Тогда полностью оправданное ра­бочее движение увидело в женщине товарища по страданиям и вклю­чило ее дело в качестве одного из пунктов своих стремлений.

Созванный в 1902 году "Союз за предоставление женщинам пра­ва голоса" провозгласил в 1905 году следующие требования: допуск женщин ко всем ответственным постам в общине и в городе; привле­чение женщин к осуществлению правосудия; участие в городских и по­литических выборах и т.д. Это было программное, сознательное насту­пление на государство.

Если взглянуть на описанный уже факт, что во всей мировой истории государство, социальный режим, вообще любое длительное объединение было следствием мужской воли и мужской производитель­ной силы, то становится ясно, что принципиальное признание длитель­ного влияния женщины на государство должно представлять собой начало явного падения. Здесь речь идет не о доброй воле к "позитив­ному сотрудничеству" и не о той или другой дельной и даже крупной женской личности, а о сущности женщины, которая в конечном счете ко всем вопросам подходит лирично или интеллектуально, т.е. рассмат­ривает все в отдельности, атомистически, а не обобщенно. Наша феми­нистическая демократическая "гуманность", которая жалеет отдельного преступника, но забывает о государстве, народе, короче, о типе, по праву является питательной средой для отрицающих все нормы или участвующих в них только с позиции чувств (эмоционально) стремлений.

Для сущности поборниц "женского государства" характерно, что их наступление (в унисон со всей марксистской и демократической еврейской прессой) инстинктивно было направлено против "прусского милитаризма", т.е. против образующих расу и тип основ государства, пока вообще существуют культуры, народы и государства. Так, напри­мер, Англию хвалили в целом за то, что она не знает "континенталь­ного милитаризма" (Ширмахер). Но англичане еще до 1832 года пре­доставили женщинам право участия в политических выборах, до 1855 года - право участия в городских выборах при полном равноправии с мужчинами, но затем, на основе горького опыта, снова их отменили (и только в 1929 году под новым напором демократии ввели снова). В от­ношении Германии и ее "насилий" эмансипированные не могли выска­зываться положительно: "Ни одна из наших современных культурных наций не может быть обязана своим политическим существованием по­бедоносной войне, завершенной едва ли не целый век тому назад. Но любая война, любой акцент на милитаризм и способствование ему оз­начает ослабление культурных сил и женское влияние". А того факта, что любая культура уже 8000 лет возникала под защитой меча и безна­дежно погибала, где безоговорочная воля больше не могла самоутвер­диться, "эмансипированные" не видели и не понимали. Как зараженный •марксизмом видит только свой класс, своего товарища по вере, так эмансипированная видит только женщину. А следовало бы видеть не женщину и мужчину, а меч и дух, народ и государство, власть и куль­туру. И как лишенный расы и характера ХК век беспомощен перед парламентаризмом, марксизмом, короче, перед всеми разлагающими силами, так беспомощен и атомизирующий феминизм демократических политиков, которые при этом кажутся себе особенно великодушными.

Это "великодушие", а точнее слабость мужской типообразующей силы, воодушевило женское движение высказать и то, к чему все сво­дилось: к завоеванию власти. Власть сладка, за ней охотится женщина так же, как и мужчина, и то, что женская энергия напрягается, когда мужчины устают, это - явление естественное.

Для обоснования этого всеобщего притязания на власть возникла вся литература, которая должна была доказать "абсолютное равенство" женщины, причем тот факт, что женщины рожают, было представлено в свежей интерпретации как основание для "принципиального" равенс­тва (Эльбертскирхен).

Если указывают на историю как на главного свидетеля недостат­ка у женщины типообразующей силы, то она начинает жаловаться на сильное притеснение, которое ей мешает, не замечая, что уже это признание является решающим. Потому что величайшие гении у муж­чин часто были детьми бедности и угнетения и тем не менее стали властителями и исследователями людей. А кроме того, в утверждении о притеснении имеет место явная фальсификация истории. Даже во вре­мена мрачного Средневековья благородные женщины получают лучшее воспитание, чем суровые рыцари, которые шли на войну и искали приключений. У них также было достаточно свободного времени, что­бы у домашнего очага изучать анатомию и астрономию. И тем не ме­нее из среды этих женщин не вышли ни Вальтер из Фогельвайде, ни Вольфрам, ни Роджер Бэкон, который, гонимый Церковью по всей Европе, стал одним из основателей нашей науки. Для этого нужна не "власть", а только тот создающий идею синтетический взгляд, который однажды навсегда стал признаком мужской сущности.

Христианство предоставило если не супруге, то хотя бы гетере духовную свободу. Кроме лиричной и сексуальной Сафо не было ни­кого, достойного упоминания. Более того, именно эта женская свобода была наглядным симптомом древнегреческого заката. Ренессанс также дал женщине равные возможности с мужчиной. Витторию Коллона, Лу­крецию Борджиа, может быть, еще нескольких знает история нашей культуры. Первую, в связи с историей Микеланджело, вторую - за ее безудержную распущенность. С задачей создать вечные ценности гения женщина и здесь не справилась.

Женщина и наука. — "Наука" эмансипированных. — Власть женщины и "женское государство". — Права женщины при Людовике XVI. — Америка. — "Двойная мораль" мужского государства.

Прорыв женского движения в рушащийся мир XIX века прохо­дил широким фронтом и был естественным путем подкреплен другими разлагающими силами: мировой торговлей, демократией, марксизмом, парламентаризмом. Чудовищное старание женщины во всех областях вынудило, однако, некоторых поборниц стать скромнее, когда дела и победы были подсчитаны, оставались только Соня Ковалевская, мадам Кюри, гений, который внезапно исчез, когда ее муж погиб в авто­катастрофе, и легендарная изобретательница косилки. Кроме них - це­лый ряд врачей, представительниц прикладного искусства, прилежных секретарш, ученых в области естественных наук, но никакого синтеза...

"Наука" эмансипации заявляет, что так называемые женские свойства обусловлены только тысячелетним господством мужчины. Ес­ли бы господствовала женщина - как это было время от времени - то женские свойства образовались бы у мужчин. Поэтому следует судить по достижениям, а не по полу.

Эта "логика" типична и широко распространена. Она берет свое начало в значительно покрытой пылью теории окружающей среды, со­гласно которой человек представляет собой не что иное, как продукт своего окружения. Этот дарвинистский залежавшийся товар должен сам.расплачиваться за то, чтобы предоставить "мировоззренческую" опору и "научную" основу защитнице женского права. Здесь один за другим следуют два несовместимых ряда идей. С одной стороны в искусство пропаганды входит задача взывать к мужскому рыцарству и сочув­ствию, изображая судьбу женщины прошлого, которую суровый муж­чина лишил свободы и культуры, и требовать изменений в будущем, с Другой стороны, сегодня ищут доказательства тому, что время мужчин вообще прошло, что наступает век женщин, что уже в прошлом сущес­твовали женские государства, в которых мужчины играли роль послуш­ных домашних животных. Успокоить нас должно то, что крушение мужского государства не влечет за собой хаоса, а, напротив, означает начало истинной культуры, истинного гуманного государства.

Интересно простелить, как действуют эти новые историографы. Они сообщают, например, что камчадалку никакими обещаниями нельзя было заставить стирать белье и штопать одежду или выполнять другие домашние дела (с этим связана, по-видимому, высокая культура камчадалов). Особенно это касается Египта. И Диодор, и Страбон, и Геродот искали слова, чтобы истолковать знаки уважения к женщине в женском государстве Египет. Это видно из надписей к скульптурам ворот фараона Рамзеса и его супруги. Там написано: "Смотри, что го­ворит богиня-супруга, мать фараона, госпожа мира". Это должно дока­зать, что супруга стояла выше самого фараона... Слово о матери умышленно не замечается. Далее мужчина Египта якобы выполнял, в основном, домашние работы, в то время как женщина властвовала. До­пустим. Но тогда в глаза бросается старая теория о том, что женщины только потому не основали ни одного государства, не создали ни од­ной науки, что были угнетены. Одновременно было доказано - неволь­но правда - другое, что женщины, имея все свободы, или вопреки им, не основали и не сохранили ни одного государства. Потому что Еги­пет не был женским государством. Начиная с фараона Минеса (при­мерно 3400 год до Р.Х.), государственная история Египта - это мужская история. Первая гробница фараона - это гробница Хента (Ghent), пра­вительство которого создало основы египетской культуры. Фараон был олицетворением Гора; он мог и после смерти "забирать женщин у их супругов куда угодно, если его сердце охватило желание". "Богом" на­зывается он или "большим домом" (par'o, Pharao). Твердые рамки госу­дарство находит в церемониях, в типизирующем правопорядке, к осу­ществлению которого привлекается его божество. Каждый фараон строит себе новую резиденцию, свою собственную гробницу. Ритм обычной жизни определяет - смотри выше - чиновник, камергер, тех­ник, короче, "писарь". После неспокойных лет к созидающей власти приходит Аменемхет I, и начинается классическая эпоха Египта.

Факт египетского мужского государства при максимальной вре­менами свободе для женщин показывает, что хоть и может иметь ме­сто господство женщин, но не может быть женского государства. Это понятие представляет собой внутреннее противоречие, так же, как на­звание "мужское государство" является тавтологией.

Это нельзя представить себе так, словно между двумя типами государства - мужским и женским - происходит колебание маятника, а промежуточная стадия равновесия и "равноправия" является целью культуры, к которой есть смысл стремиться. Маятник не поднимается к новому типу, а опускается в болото. Пример не только неудачен, но дает картину, вводящую в заблуждение. Для европейской расы (и не только для нее) время женского господства является временем падения жизненно важных структур, а при значительном продлении этого периода происходит также гибель культуры и расы в целом.

Если в европейской истории женщины и приходили к власти (путем династического наследования) и хорошо или плохо правили, то они делали это в рамках соответствующей формы мужского государс­тва и ею поддерживались. Они подчинялись своему типу с тем, чтобы после смерти снова уступить место мужчине. Занятие женщинами дол­жностей министров, генералов, солдат было предпосылкой для "женс­кого государства".

Время гибели абсолютистско-монархического принципа во Фран­ции неизбежно обеспечило определяющее влияние женщин. Благород­ная дама имела все права ленных и феодальных господ, она могла на­бирать войска, взыскивать налоги. Обладательницы крупных земельных владений имели место и право голоса в сословных представительствах (например, мадам де Севинье) и становились даже пэрами Франции. В разрушающейся цеховой организации труда мастерицы полностью мог-то устанавливать право выбора профессии. Французские революцион­ные идеи замкнули в себе освобождение женщины (его поборницами были дамы полусвета Олимпия де Гуже (Olympe de Gouges) и Тэруань де Мерикур (Theroigne de Mericourt)); но пока революционеры боро­лись, женщины растеряли все права, которыми они владели при ста­ром режиме. Позже они извлекли пользу из демократической победы. Наполеон из-за антифеминистского кодекса был всем эмансипирован­ным ненавистен, тем более хвалили американцев, которые с самого на­чала предоставили женщине равноправие. Это так. Если же обратиться к истории Соединенных Штатов, то мы отчетливо видим двойствен­ность положения: господство женщины в обществе, но мужское государство. Американский мужчина сегодня в жизни бесцеремонно пользуется своими локтями, непрерывная охота за долларом почти полностью определяет его существование. Спорт и техника - вот его "образование". Для свободной женщины открыты все пути в искусство, науку и политику. Ее социальное положение бесспорно превосходит социальное положение мужчины. Следствием этого женского господства является бросающийся в глаза низкий культурный Уровень нации. Настоящий культурный и жизненный тип возникнет в Америке только тогда, когда охота за долларом примет более мягкие формы, и когда мужчина, сегодня интересующийся техникой, начнет задумываться о сущности и цели бытия. Эмерсон был, наверное, первым наводящим на размышления моментом; но пока, правда, только моментом.

Несмотря на господствующее положение женщины, государство неизбежно является мужским; если бы дипломатия и защита страны были бы тоже в руках женщин, Америки как государства вообще боль­ше не было бы.

Сущность государства по содержанию может быть разной. С формальной точки зрения оно всегда власть. Власть в этом мире заво­евывается и сохраняется только в борьбе, в борьбе не на жизнь, а на смерть. Требование политического господства женщины предполагает, если говорить о равноправии, и женскую армию. Говорить о смехо­творности и органической невозможности этого требования подробнее не имеет смысла. Женские болезни в армии начнут быстро прогресси­ровать, расовое разрушение неизбежно. Смешанная мужская и женская армия могли бы быть ничем иным, как большим борделем.

Современному мужскому государству приписывают двойную мо­раль. Факт же заключается в том, что оно создало и сохранило семью, а не семья его. Факт заключается в том, что мужское государство, на­пример, виновному мужчине при разводе вменяет в обязанность со­держать свою бывшую жену соответственно социальному положению. От требующих "равноправия" женщин нигде не услышишь, что они в случае неверности жены, хотят вменить ей в обязанность позаботиться об обманутом муже. А это было бы вполне естественным требованием, если не должно быть никаких различий. В действительности борющие­ся за свои права женщины в глубине своей сущности не хотят ничего другого, как существовать за счет мужчин. В Америке дошло до того, что почти всюду осуществляется право на односторонний развод. Кро­ме того имеет место стремление по закону вменить мужчине в обязан­ность передавать женщине определенный процент своего состояния.

Как евреи всюду кричат о "равноправии" и понимают под этим только свое преимущественное право, так и ограниченная эмансипиро­ванная женщина в растерянности стоит перед доказательством того, что она требует не равноправия, а паразитической жизни за счет муж­ской силы, с предоставлением при этом общественных и политических преимущественных прав.

Зараженный либерализмом мужчина XIX века этого также не понял. Хаос настоящего времени - это мстящая за забвение Немезида. Сегодня пробуждающийся человек видит, что обожествленный избира­тельный бюллетень - это пустая незначительная бумажонка, некое четыреххвостое, общее, равное, тайное, прямое избирательное право представляет собой не волшебную палочку, а инструмент разрушения в руках враждебных народу демагогов. Должно ли это общее право голоса быть предоставлено женщине? Да! - И мужчине тоже! Народное государство будет осуществлять решающий выбор не с помощью ано­нимных - мужских и женских - масс, а с помощью ответственных личностей.

Либерализм учил: свобода, право свободного передвижения и повсеместного проживания, свободная торговля, парламентаризм, эман­сипация женщин, равенство людей, равенство полов и т.д., т.е. он гре­шил против закона природы о том, что творение возникает только в результате разрядки полярно обусловленных напряжений, что необхо­дима энергетическая разность, чтобы осуществить работу какого-либо типа, создать культуру. Немецкая идея требует сегодня в разгар краха феминизированного старого мира, авторитета, типообразующей силы, расового отбора, автаркии (самообеспечения), защиты расового харак­тера, признания вечной полярности полов.

Индивидуалистическая мысль. — Отрицание идеи долга. — Свобода полов. — Крупные города как первая ступень на пути к "женскому государству". — Вина мужчины.

Призыв к равноправию, правильнее к "женскому государству", имеет очень показательное подводное течение. Требование к возмож­ности свободного определения в науке, праве, политике проявляет, так сказать, черты "подобия амазонкам", т.е. тенденции составить мужчине конкуренцию в явно мужской области, присвоить себе его знания, уме­ния и действия, подражать его деятельности и распоряжениям. Наряду с этим имеет место требование эротической свободы, отмены половых барьеров.

Чисто индивидуалистская идея как причина разрушений всех социальных и политических состояний расшатала также когда-то стро­гие формы дисциплины мужской части у всех народов. Но если мы Думаем, что женщина все свои силы направит на деятельность, чтобы защитить своих детей от последствий разложения, то видим, что "эман­сипированная" женщина поступает как раз наоборот: она требует право на "эротическую свободу" для всего женского пола. Отдельные серьезные женщины, конечно, выступают против такого поведения, однако теория "эротической революции" в рядах защитниц женских прав много раз побеждала там, где совершенно ясно, если и должна была проявиться типообразующая и формирующая сила женщины, то именно здесь. Слова "уважающая себя женщина не может вступить в законный брак" {Анита Аугспург) можно рассматривать как еван­гелие эротической программы. Настаивая на "ценности личности" и "самоопределении", потерявшие рассудок женщины отказываются от последней защиты своего пола, разрушают естественную форму, кото­рая обеспечивает им и их детям надежную жизнь. Эмансипированная женщина помогает себе тем, что требует, чтобы о рожденных детях просто заботилось государство. Какое государство? Разве оно является заведением, которое должно обеспечивать половую распущенность? И здесь особо ярко проявляется идея отрицания долга у себя и требова­ние его у других. Этим признается, что государственной идеи для на­стоящей "эмансипированной" особы вообще не существует. Потому что без понятия долга длительное существование государства немыслимо. Поборница женских прав проклинает брак как проституцию, но если вместо мужчины платит "государство", что это меняет в данном деле?

Если мужчина только субъективен, то есть думает безотноси­тельно к обществу, то это, в конце концов, его дело. Он переходит от одной женщины к другой, развлекается в соответствии со своими сила­ми, расплачиваться же должна женщина, если она остается беременной. Это неизбежное последствие теории эмансипации часто вызывает появ­ление на лбу морщин. Тщательно продумав это, потребовали тогда "со­вершенно энергичных условий" для полигамного мужчины, который, вероятно, и в самом деле мог прийти к мысли испытать несколько свободных браков (Рут Бре). Но на этом, таким образом, "свободная любовь" должна была снова закончиться. Женщина должна предоста­вить мужчине необходимую степень радости любви.

Другие "эмансипированные" нашли, как известно, лучший выход: аборт, если предохранение не помогло. "Издалека заманчиво подмиги­вает время, когда науке удастся найти безвредные средства для уничтожения зародыша жизни.... Радостная перспектива для всех тех, кто не одержим rage du nombre". Так писала дама Штекер в "Защите матери".

Этот полный страсти крик пророчицы имеет, конечно, и свою "научную" основу. Что касается аборта, то считают, что он наказуем только благодаря мужскому государству. Совсем иначе бы было в "женском государстве". Там женщине сразу же дали бы разрешение на уничтожение зародившейся жизни. Это тоже должно относиться к правам, к физической свободе женщины. (С гордостью отмечается, что кантон Базеля аборт уже разрешил). Эти ученые в области раскрепо­щения женщин вместе со своими восторженными последователями сно­ва таким образом, выступают единым фронтом со всей нацеленной на разложение и уничтожение нашей расы политикой демократии и марксизма. Из права на абсолютную личную свободу неизбежно выте­кает отказ от расовых барьеров. "Эмансипированная" может воспользо­ваться правом общения с неграми, евреями, китайцами. Женщина, при­званная хранительница расы, благодаря эмансипации занимается унич­тожением всех основ народности.

У настоящих "эмансипированных" при всех их рассуждениях, на­ряду с отсутствием понятия чести и долга, отсутствует также почти всякое нравственное обязательство. Они знают только идеи и понятия "развития", "соотношения сил", "перераспределения", а необходимую противоположность идеи развития, идею "вырождения" они почти сов­сем не знают. Поэтому они говорят очень равнодушно о том, что при усилении стремлений к "женскому государству", наряду с женской про­ституцией будет иметь место и мужская (вместе с мужскими борделя­ми). То, что это не сможет достигнуть большого размаха - из-за физи­ческой отсталости мужчины по сравнению со способностями женщи­ны - расценивается как прекрасный знак наступающего великолепия.

Другая сильная группа эмансипированных (фрейлейн Эльбертс-кирхен, фрау Майзель-Гес, Аугспург и т.д.), конечно, борются с про­ституцией, но не столько по общим нравственным причинам, сколько для того, чтобы гарантировать обеспеченность в течение жизни и дру­гим женщинам. Насколько борьба этой группы бесчестна, видно ухе из того, что она не хочет признать для себя брачные узы (единствен­но возможный вывод), а пользуется всю жизнь "свободной" любовью. Определенное предчувствие состояния в будущем желанного женского государства дают нам известные центры наших крупных городов с демократическим управлением. Изнеженные семенящие мужички в ла­ковых ботинках и лиловых чулках, с лентами на рукавах, с изящными кольцами на пальцах, с подведенными голубыми глазами и красными ноздрями, это "типы", которые в будущем "женском государстве" дол­жны стать всеобщим явлением. Истинные и последовательные эманси­пированные рассматривают все это не как падение и вырождение, а как "колебание маятника" от ненавистного мужского государства к женскому раю, как необходимость исторического развития. В резуль­тате происходит отказ от разницы в оценке, каждый ублюдок, каждый кретин может, надувшись от гордости, рассматривать себя как необходимого члена человеческого общества и пользоваться правом на свободную деятельность и равноправие.

Теперь перед лицом современного социального положения пре­дотвращение рождения, например, понимается как поступок, совершае­мый в отчаянии. Но одно дело способствовать гибели народа, а другое со всей страстью воли стремиться к государственной власти, которая ставит целью устранение коррумпирующих всех нас предпосылок этого жалкого состояния. Первое означает расовый и культурный закат, второе - возможность спасения для женщины и мужчины, для всего народа.

Мужчину перед лицом современного положения совершенно не следует защищать. Напротив, он в первую очередь виноват в сегодняш­нем кризисе жизни. Но его вина лежит совсем не там, где ее ищут эмансипированные! Преступление мужчин заключается в том, что они перестали быть мужчинами, поэтому и женщина часто переставала быть женщиной. Прежняя религиозная вера мужчины рассыпалась, его научные понятия стали нестойкими, поэтому он и растерял типо- и стилеобразующую силу во всех областях. Поэтому "женщина" ухвати­лась за государственный штурвал как "амазонка" с одной стороны, поэ­тому она потребовала эротической анархии как "эмансипированная" с другой стороны. В обоих случаях она не освободилась от мужского государства, а только предала честь своего собственного пола.

У восточных народов была очень распространена религиозная проституция. Священнослужители нигде не отказывали себе в этом удовольствии и благочестивые вавилонянки и египтянки - тоже. Доста­точно проследить, например, историю богини Астарты, чтобы по пре­образованию этого божества прочитать закат народа. Сначала она бы­ла девственной богиней охоты, даже войны. Затем она слыла короле­вой неба, богиней заднего прохода, богиней любви и плодородия. Под финикийским влиянием она стала духом защиты "религиозной" прости­туции, пока, наконец, не стала символом сексуальной анархии. Это означало конец Вавилона как государства и типа.

Тот, кто мог бы отвратить европейское падение, должен оконча­тельно избавиться от либеральных, разлагающих государство взглядов и собрать все силы, мужчин и женщин, на предоставленных им терри­ториях под лозунгом: защита расы, народная сила, государственное подчинение.

Конструктивный мужчина и лирическая женщина. — Богиня Фрейя. — Задача женщины: единство и сохранение расы. — Эмансипация женщины от женской эмансипации. Не нивели­рование, а органичное разграничение.

Оценки ценности женщины в вышестоящих рассуждениях сделано, конечно, не было. И все-таки для воспитания нового поколения людей с немецким сознанием решающим является понимание того, что мужчина к миру и жизни подходит изобретательно, формирующе (структурно) и обобщающе (синтетически), женщина же лирически. Пусть средний муж­чина в обычной жизни и не всегда обнаруживает структурные возмож­ности, остается факт, что великие государственные учреждения, правовые кодексы, типообразующие союзы политического, военного, церковного характера, широкие философские и творческие системы, симфонии, дра­мы и культовые сооружения все без исключения, пока существует челове­чество, были созданы синтетическим духом мужчины. Женщина же пред­ставляет мир, который по своей красоте и своеобразию не уступает миру мужчины, а равным образом ему противостоит. "Амазонкоподобная" эман­сипированная виновата в том, что женщина начинает терять уважение к своей сущности и присваивать ценности мужчин. Это означает духовное разрушение, перемагничивание женской природы, которая и сейчас продолжает свою мятущуюся жизнь так же, как и "современная" мужская, которая вместо того, чтобы заботиться о структуре и синтетике бытия начала молиться идолу гуманности, любви к людям, пацифизму, осво­бождению рабов и т.д. Заблуждаются и те, кто рассматривает это как переходный период. Женщина благодаря движению "эмансипации" не стала структурной, а стала только интеллектуальной (как "амазонка") или чисто эротической (как представительница сексуальной революции). В обоих случаях она утратила свое самое существенное содержание и не достигла тем не менее мужской сущности. То же касается - наоборот -"эмансипированного" мужчины.

С точки зрения женщины государство, правовой кодекс, науку, философию можно рассматривать как нечто внешнее. К чему тогда вечные формы, схемы, сознание? Не величественнее, не красивее ли стихийное, инстинктивное для глубокого восприятия? Нужны ли кажд­ый раз дела для доказательства души? И не появились ли эти формы и дела мужчин из атмосферы личного женского, формы и дела, которые без женщин бы и не осуществились?

Жизнь - это бытие и становление, сознание и подсознание одно­временно. В своем вечном становлении мужчина стремится путем фор­мирования идей и делами создать бытие, пытается сформировать мир как органичную композиционную структуру. Женщина - это вечная хранительница инстинктивного. Нордические германские мифы пред­ставляют богиню Фрею как хранительницу вечной юности и красоты. Если бы ее отняли у богов, они бы состарились и пропали. В их отно­шении к Локи открывается мифическая древняя сущность.

Локи был полукровным богом. Долго совещались по поводу то­го, можно ли его признать в Валгалле как равноправного. Наконец, свершилось. Этот полукровка Локи играл роль посредника, когда вели­каны должны были заново строить замок Одина. В уплату он потребо­вал Фрею! Когда боги услышали об этом договоре, они отказались его выполнять. Затем Локи обманывает и великанов. Так Один, хранитель права, сам стал виновным. Возмездием стала гибель Валгаллы. В этом мифе заложено глубочайшее, только сейчас пробуждающееся призна­ние: метис выдает, не задумываясь, символ расового бессмертия, вечную юность и делает виновными даже благородных. Что мог шепнуть Один мертвому Бальдуру на ухо, когда он провожал его в последний путь?

В переводе на современный язык германский миф говорит: в ру­ках и в типе женщины находится дело сохранения расы. От полити­ческого гнета любой народ может освободиться, от расового зараже­ния никогда. Если женщины одной расы рожают негритянских или еврейских метисов, то грязный поток негритянского "искусства" бес­препятственно пойдет по Европе дальше, как это происходит сейчас;

если еврейская литература публичного дома и дальше будет попадать в дом, как сейчас, если на сирийца с Курфюрстендамм и дальше будут смотреть как на "соотечественника" и человека, с которым можно вступить в брак, тогда в один прекрасный момент наступит такое по­ложение, что Германия (и вся Европа) в своих духовных центрах будет заселена только метисами. При помощи теории об эротическом "воз­рождении" еврей и сегодня - а именно при помощи теорий о женской эмансипации - проникает в корни нашего бытия. Когда Германия со­зреет до того, чтобы решительным веником и беспощадным отбором провести полную чистку, неизвестно. Но если это где-либо и прои­зойдет, то уже сегодня в проповеди поддержания чистоты расы и ле­жит самая святая и великая задача женщины. Это означает сохранение того инстинктивного, еще не объединенной, а потому первоначальной жизни; жизни, от которой зависят содержание, тип и структура нашей расовой культуры, тех ценностей, которые делают нас творческими. Но вместо того, чтобы обратить внимание на это самое важное и ве­ликое еще многие женщины прислушались к отвлекающим крикам врагов нашей расы и нашей народности и были совершенно серьезно готовы к тому, чтобы за избирательный бюллетень и место в парла­менте объявить мужчине борьбу не на жизнь, а на смерть. Якобы стремление не остаться "гражданкой второго сорта в государстве" по­буждает женщину бороться за "право участия в выборах" (как будто при сегодняшнем господстве денег судьбу можно решить выборами), в то время как инстинкт мужского выбора для нее очерняют журналы и произведения, открыто или скрыто заражающие душу и расу. Женщина несет сегодня деньги в крупные еврейские торговые дома, из витрин которых проглядывает сверкающее падение прогнившего времени, а современный либеральный мужчина с затуманенным национальным со­знанием слишком слаб, чтобы противиться общему течению. Лиричес­кая страсть женщины, которая во времена бедствия могла стать такой же героической, как и формирующая воля мужчины, казалось надолго разрушена - задача истинной женщины состоит в том, чтобы разоб­рать эти обломки. Эмансипация женщины от женской эмансипации -это первое требование женского поколения, которое хотело бы спасти от гибели народ и расу, вечное и инстинктивное, основу всех культур. Времена обывателя и "мечтательного бытия девушек", конечно, оконча­тельно прошли. Женщина принадлежит к общей жизни народа, для нее открыты все возможности получения образования, для ее физического совершенствования существует ритмика, гимнастика, спорт в той же степени, что и для мужчин. При сегодняшних социальных отношениях она не имеет трудностей и в профессиональной жизни (причем законы об охране материнства должны соблюдаться еще строже). Может быть, стремление всех обновителей нашей народности дойдет до такой сте­пени, что сломав враждебную народу демократическую марксистскую выщелачивающую систему, они проложат путь социальному порядку, который больше не будет заставлять молодых женщин (как это сегод­ня имеет место) толпами стекаться на рынок труда, расходующий самые важные женские силы. Для женщины должны быть открыты, таким образом, все возможности для развития сил, но в одном должна быть ясность: судьей, солдатом и руководителем государства должен быть и оставаться мужчина. Эти профессии сегодня больше, чем когда-либо требуют не лиричной, а даже суровой точки зрения, признающей только типичное и общенародное. Уступить здесь значило бы для мужчин забыть свой долг перед прошлым и будущим. Самый твердый мужчина именно для железного будущего еще достаточно тверд. Если за издевательство над расой и народом, если за расовый позор когда-нибудь будет полагаться тюрьма или смертная казнь, потребуются стальные нервы и самые жесткие формирующие силы, пока "чудовищ­ное" не станет однажды естественным.

Родные души нельзя нивелировать, уравнивать, их следует ува­жать как органичные сущности и культивировать их самобытность, Структура и лирика бытия - это двойной звук, мужчина и женщина -это создающие напряжение жизни полюса. Чем сильнее каждая сущ­ность сама по себе, тем больше рабочий эффект, культурная ценность и жизненная воля всего народа. Тот, кто позволит себе презреть этот закон, тот найдет в истинном мужчине и в истинной женщине своих решительных противников. Если никто больше не будет защищаться от расового и сексуального хаоса, то гибель неизбежна.

В первой книге высшая ценность германцев была рассмотрена подробно. Ей служат разным образом немецкий мужчина и немецкая женщина. Культивировать ее как жизненный тип может и должно быть задачей мужчины, мужского союза. Мы находимся в центре ужасного процесса брожения, еще многие личности и союзы борются против церковного средневековья и масонства только инстинктивными, нега­тивными оборонительными средствами. Они еще не объединены, пото­му что тип будущего еще только должен быть разработан, а высшая ценность чести не безусловно принята. Великая идея исходит от не­многих с тем, чтобы других сделать вождями, если эти немногие дол­жны будут допустить на руководящие посты только личности, для ко­торых идеи чести и долга стали естественными. Всякая уступка здесь -неважно по каким причинам - отрицательно повлияет на продолжи­тельность процесса становления новой жизненной формации. Сила и душа должны совпадать с расовой точкой зрения с тем, чтобы помочь в создании грядущего типа. Осуществить это - первая и последняя за­дача вождя будущего немецкого общества.

Грядущая империя: создание мужского объединения. — Не­терпимая мысль нового мифа. — Гёте, Иисус, Игнациус, Бисмарк, и Мольтке. — Воля и воспитание типа. — Гряду­щие формы. — Новый миф.

Германская империя, таким образом, в том виде, в каком она су­ществовала после революции 1933 года, становится делом целеустрем­ленного мужского союза, который должен четко представлять себе высшую ценность, которую предстоит внедрить в будущую жизнь. Выс­шая ценность, вокруг которой должны группироваться все другие тре­бования жизни, должна соответствовать самой сути народа. Только в этом случае он выдержит необходимый жесткий отбор, продолжаю­щийся в течение десятилетия, и выдержит с радостью. Но этот един­ственный, самый сокровенный оборот дела должен быть осуществлен; из него вытекает все остальное.

В тезисе о "представительстве Бога" папство черпало свою мо­ральную и теоретическую, а затем также практическую и политичес­кую силу. Эта мифически обоснованная догма одна определяла, вплоть до сегодняшнего дня, типы, историю многомиллионных народов. Эта догма сегодня сознательно и беспощадно отвергается, подавляется и заменяется точно такой же верой в собственные духовные и расовые ценности, верой, вырастающей до мистической силы. Идея чести - на­циональная теория - становится для нас началом и концом всего наше­го мышления и действия. Она не терпит рядом с собой равноценного силового центра, неважно какого типа, ни христианской любви, ни масонской гуманности, ни римской философии.

Все силы, которые формируют наши души, имели свое проис­хождение от великих личностей. Они действовали, ставя цель как мы­слители, вскрывая сущность как поэты, типообразующе как государс­твенные деятели. Они были определенного рода мечтателями, как сами по себе, так и в качестве представителей своего народа.

Гёте не создавал типов, напротив, он воплощал общее обогаще­ние всего бытия. Некоторые его слова вскрыли скрытые до тех пор Духовные источники, которые в другом случае не были бы вскрыты. И все это во всех областях жизни. Гёте изобразил в Фаусте нашу сущ­ность, то вечное, которое после каждого перелива нашей души живет в новой форме. Благодаря этому он стал хранителем и жителем наше­го устройства, второго которого у нашего народа нет. Когда времена ожесточенной борьбы однажды закончатся, Гёте снова начнет заметно влиять на внешние вопросы. Однако в ближайшем десятилетии он отойдет на задний план, потому что ему была ненавистна власть типообразующей идеи, и он как в жизни, так и в поэзии не признавал дик­татуры идеи, без которой народ никогда не останется народом и ни­когда не создаст настоящего государства. Так как Гёте запретил своему сыну участвовать в освободительной войне немцев и предоставил мо­лот кузнеца судьбы Штейну, Шарнхорсту и Гнайзенау, то сегодня сре­ди нас он не является вождем в борьбе за свободу и новое формиро­вание нашего столетия. Нет истинных величин без ограничительных жертв. Обладающий бесконечным богатством не смог сосредоточиться и неуклонно преследовать единственную цель.

Иисус тоже не был создателем типа, он был тем, кто обогащал души. Его личность ввели в союз священников Рима Григорий "Вели­кий", Григорий VII, Иннокентий III и Бонифаций VIII. Он был слугой своих "рабов" с совершенно обратной целью, чем он это себе пред­ставлял. Аналогична ситуация со святым Франциском. Напротив, Маго­мет и Конфуций были типообразующими силами. Они ставили цель, указывали пути. Магомет к тому же принуждал следовать своему уче­нию, в то время как Конфуций создал и сохранил китайскую народ­ность путем незаметного воздействия на нее. Существенно аналогично Магомету Игнатий Лойола выстроил свой тип. Он сознательно растоп­тал чувство чести человека, поставил перед мышлением новую цель, указал достаточно средств и путей, то есть был сознательным воспита­телем душ, и, кроме того, дух иезуитов создал себе тип, определяемый внешне, так сказать, физиономически.

В области искусства мы наблюдаем подобные явления. Здесь имеются личности, которые являются единственными в своем роде и не создают общего стиля, другие, напротив, продолжают жить как типообразующие. Микеланджело, например, обогатил искусство как лишь немногие, но продолжение его манеры работать привело бы к хаосу. То же можно сказать о Рембрандте и Леонардо. Рафаэль же обнаружил большую типообразующую силу. Аналогично проявились Тициан и гре­ческое искусство.

Схожее воспитание предлагает и политическая жизнь. Александр рождает и воплощает идею мировой империи. Рим подхватывает эту идею. Собственное имя Цезарь вырастает до монархических титулов кайзер и царь. В сочетании с церковно-римским мышлением возникает тип властителя божьей милостью. Наполеон означает такую же прео­бразующую силу, как и Цезарь, но до сих пор только глубоко волнующую а не создающую тип. Другим способом разбил Лютер чужую кор­ку над нашей жизнью, но он не провозгласил типа ни в религиозном, ни в государственном отношении. Он должен был заново освобождать наш замысел, пробить брешь в скалах, чтобы помочь пробиться запер­тому жизненному источнику. То, что долгое время, вплоть до великих прусских королей не находилось ни одного мужчины, чтобы направить его в органичное русло, означало трагизм более поздней немецкой истории.

Перед лицом последовавшего менее чем через 44 года существо­вания краха Второго рейха, помимо рассмотренных уже вначале вопро­сов встает последний: действовала ли в 1870 году вообще типообразующая сила мужского государства или нет? Да или нет? Я считаю, что о Бисмарке будут судить относительно последствий его творчества и его движущих сил, а не средств, применяемых в работе, когда-нибудь так же, как о Лютере. Он относится к тем натурам, которые будучи ода­ренными редко встречающейся волей, могут оставить свой отпечаток на всем времени, чтобы оставить вокруг себя пустыню, усеянную рас­топтанными личностями, которые не подчинились безоговорочно. Де­сятилетиями звучали жалобы, что Бисмарк, чувствуя свое превосходс­тво, рассматривал все министерства как разнообразные частные конто­ры, а министров как своих заведующих канцеляриями. Как бы неумно не вел себя Вильгельм II по отношению к Бисмарку и каким бы по­средственным не казалось его дарование при прочтении его "событий и образов", настоящая картина содержится все же в них. Вильгельм сравнивает Бисмарка с загадочной глыбой на свободном поле. Если ее откатить, под ней найдешь только червей. Это символ нашей полити­ческой истории последних пятидесяти лет. Идея кайзера 1871 года была взглядом назад на внутренне мертвое кайзерство "милостию Божией", одновременно она сочеталась диким браком с хаотическим либерализмом. Только одному Бисмарку удалось вдохнуть в это неор­ганичное образование горячее дыхание жизни. В ощущении своей не­заменимости в нем поднялось властное сознание долга в том смысле, чтобы не допускать преемственности самостоятельной натуры. История Германии существенно не изменилась бы, даже если бы Вильгельм П оставил Бисмарка и дальше на службе. Так великий человек создавал и сколачивал одной рукой империю, а другой вносил факел в соб­ственный дом. И не было другой политической силы, чтобы предотвратить беду.

Наряду с Бисмарком, однако, действовала личность, благодаря которой Германия не погибла раньше и благодаря которой появилась возможность героической борьбы в мировой войне в течение четырех с половиной лет, - Мольтке (важное указание Шпенглера). Создатель большого генерального штаба представляет собой самую" мощную типообразующую силу со времен Фридриха Великого. Он не был челове­ком, который ковал душу народа в политической борьбе речей, а был тем, кто помогал воспитывать существующие ценности личности и де­лал сознание ответственности в частностях предпосылкой для любого действия. Вводимые Мольтке отношения между ответственным полко­водцем и его начальником штаба были прямой противоположностью того, что Бисмарк делал в дипломатии, когда он старался сделать сво­их министров зависимыми от себя в финансовом отношении. Непо­средственный подчиненный был обязан обоснованно и четко представ­лять свои взгляды и заносить их в протокол, даже если они проти­воречили приказу. Этот основной принцип, проводимый сверху донизу, поддерживаемый распоряжениями, которые все без исключения своди­лись к тому, чтобы воспитывать немецкого солдата - несмотря на жесткую дисциплину - самостоятельно думающим и решительно дей­ствующим человеком и бойцом, был немецкой тайной успеха в ми­ровой войне. Несмотря на человеческие недостатки, которых ник