Беседа с А. Г. Мысливченко

Д. Э. Летняков: Хотелось бы поговорить о том, как Вы пришли к философии, как стали ею заниматься, о Вашей профессиональной деятельности в институте и не только. Пожалуйста, как состоялся Ваш приход к философии и в чём заключаются Ваши достижения и инновации в каждом из вышеназванных четырех направлений?

А. Г. Мысливченко: Если говорить о самых первых шагах в этом направлении, то следует вспомнить мою кандидатскую диссертацию, как наиболее раннее мое соприкосновение с философией - по-настоящему, глубоко. То есть аспирантуру в Московском областном педагогическом институте. Там я писал диссертацию о философии немецкого экзистенциализма. Это был конец 50-х гг., и в Советском Союзе этим направлением мало кто занимался и мало кто знал об этом направлении - экзистенциализме. Поэтому я, по сути, был одним из первых, кто занимался этим направлением.

Д. Э. Летняков: Сартром, Камю, эти фигуры?

А. Г. Мысливченко: Нет, они представляют французский экзистенциализм, я же занимался именно немецким экзистенциализмом. Он был мало известен в Советском Союзе того периода.

Д. Э. Летняков: Получается, что Вы изначально в МГИМО учились, то есть Вы к карьере дипломата готовились, а потом получилось как-то, что Вы в аспирантуре оказались. Ваши интересы поменялись или что?

А. Г. Мысливченко: Поменялись, потому что меня больше привлекала научно-исследовательская работа. Поэтому я поступил в аспирантуру кафедры философии Московского областного педагогического института. Заведующий был И. Д. Панцхава. В этом инсти-

стр. 35

туте, в общем, все шло хорошо, кандидатские экзамены я сдал. Но когда очередь дошла до того, что надо определяться с названием диссертации - тут возникли трудности. Кто-то советовал мне заняться теоретическими работами австрийских социал-демократов. Потом я как-то поговорил с Мельвилем Юрием Константиновичем, который заведовал кафедрой истории философии в МГУ, по поводу того, что мне выбрать. Он среди тем назвал и философию экзистенциализма, сказав, что эту тему мало кто брал, поэтому есть большая потребность в том, чтобы продолжить изучение экзистенциализма. А до меня были, я помню Сульженко - по французскому экзистенциализму и некоторые другие. Так что я пошел по экзистенциальной линии историко-философского процесса, как мало разработанной у нас тематике того времени. Научным руководителем был назначен известный логик П. С. Попов. Официальными оппонентами выступили Т. И. Ойзерман и В. И. Михеев. Защитив диссертацию в 1958 г., я в том же году был принят в Институт философии Академии наук.

Д. Э. Летняков: Какие впечатления остались об институте того времени? Ведь это же было время после XX съезда, может быть свобода какая-то появилась? Новые течения?

А. Г. Мысливченко: Да, новый дух чувствовался. Сотрудники, которые там работали, почувствовали эту свободу. Они стали более раскованными в своих беседах и в своих сочинениях. Правда, не все, это всегда надо иметь в виду. Даже под конец существования Советского Союза философы были отнюдь не однородны. Но это другая тема. А тогда шел 1958 год. Чем он был интересен для организации исследований? Тем, что было принято решение подготовить в Институте философии всемирную "Историю философии", то есть замах был на многотомную историю мировой философии.

Д. Э. Летняков: И должны были участвовать все сектора?

А. Г. Мысливченко: В какой-то мере да, но был создан все-таки специальный сектор, который назвали "Сектор подготовки всемирной истории философии". Поначалу там было человек 17, довольно много по тем временам. Но еще, конечно, пользовались услугами других секторов.

Д. Э. Летняков: И Вы там оказались в этом секторе?

А. Г. Мысливченко: Да, руководил сектором в то время Иовчук Михаил Трифонович, член-корреспондент.

Д. Э. Летняков: Удалось написать?

А. Г. Мысливченко: Вспомним, какая тогда была обстановка относительно предыдущих работ по истории всемирной философии. Опыт создания таких трудов был незначительным. Но все-таки был: книга Александрова "Очерк истории философии на Западе" в 1939 г. и "История философии", том 1 - 3 (1940 - 43 гг.), которая была подготовлена Институтом философии под руководством Александрова. Первые два тома из этого трехтомника, который успели сделать под руководством Александрова, были удостоены государственной премии. Третий том выходил в суровые военные годы. Дальше работа не продвинулась... Я думаю, потому что умер Сталин, и дисциплина уже расшаталась в значительной мере. Те задумки, которые были при нём, стали пересматриваться. СССР выдвинулся в ряды великих держав. И вопрос стоял так - надо создать такую "Всемирную историю философии", которая бы была достойна того статуса Советского Союза, который он имел после окончания Второй мировой войны.

Д. Э. Летняков: Получилось написать такой труд?

А. Г. Мысливченко: Я расскажу, как шла работа. Потребность в создании новой истории философии была очень большой, потому что критика предыдущих изданий была серьезная, и надо было учесть прежние замечания. Первая попытка создания всемирной истории философии, которая была бы достойна великой державы, была предпринята в 1951 г., то есть еще при жизни Сталина. Был опубликован макет "Истории философии", целиком посвященный истории марксистско-ленинской философии. У меня сохранился один экземпляр под номером 78. Его мало кто видел вообще, макет был только, даже не выпуск, а макет. Там жуткая картина представала, когда видишь: на каждой странице "Сталин", да еще по нескольку раз его фамилия вместе с инициалами пестрит. По любому философскому вопросу авторы спешили показать, а что Сталин говорил и думал об этом. В общем, целиком культово-догматическая работа. А кто там был в редколлегии?

стр. 36

Александров, Дынник, Иовчук, Кедров, Леонов, Митин, Трахтенберг. Причем все они там фигурировали просто как авторский коллектив, без указания, кто из них ответственный редактор, никто не хотел выдвигаться, потому что во времена культа Сталина "высовываться" было небезопасно. В новом секторе об этом макете никто и не вспоминал.

Д. Э. Летняков: А Вам что поручили написать?

А. Г. Мысливченко: Я сейчас скажу. В редколлегию планируемого труда входили, помимо Иовчука, еще Дынник, Кедров, Митин, Ойзерман, Окулов. Это были видные ученые уже в то время, и мне было приятно учиться у них. Для меня, начинавшего работать в Институте философии, было очень важно, что я работал в этом коллективе под руководством видных ученых, которые обладали большим научным и житейским опытом.

Когда я вошел в сектор, мне было поручено исследовать историю философии в ряде стран, которые раньше не фигурировали в прежних курсах истории философии. О них не знали или мало знали. А поскольку я знал скандинавские и немецкий языки, на меня возложили задачу написать историю философии в соответствующих странах.

Д. Э. Летняков: То есть Швеция, Норвегия, Дания.

А. Г. Мысливченко: Да, эти страны плюс Нидерланды и частично Германия. Помимо того мне еще поручили быть заместителем заведующего сектора. Так что я знал и внутреннюю кухню деятельности этих ученых, как они работали, как они относились друг к другу, я расскажу об этом позже. Также мне поручили подбирать квалифицированные кадры для написания некоторых других глав и организовывать на секторе обсуждение поступающих рукописей, то есть было многоступенчатое редактирование. Сотрудники задыхались от работы, от перепечатки материалов в машинописном бюро. В этой связи можно вспомнить, а какое оно было по сравнению с нынешним положением. В те времена сотрудники имели право сдавать в машбюро свои запланированные в план-картах работы на перепечатку бесплатно. Так что работа с машбюро - это был очень важный компонент исследовательского процесса. Надо было координировать всю эту подготовительную работу: научную и организационную. Ясно, что в таком напряженном состоянии возникала нервозная обстановка.

Д. Э. Летняков: То есть у самих философов печатных машинок не было?

А. Г. Мысливченко: Тогда, как правило, их было мало. Ну и, конечно, эта нервозность сказывалась на самих членах редколлегии подготавливаемой "Истории философии". И от однажды Б. М. Кедров не выдержал и заявил ко всеобщему удовлетворению ценителей академических свобод: "График-нафиг". Действительно, этих графиков было много: когда автор должен написать, когда закончить, когда сдать должен, когда доработать, и все это по графику. И Кедров как ценитель всяких свобод заявил: "График-нафиг", и это было хорошо воспринято. И действительно легче стало потом.

Вспоминается еще один ставший крылатым афоризм, связанный с особенностями тогдашнего типографского производства.. Дело в том, что оттиски тогда набирались из металла какого-то, а потом направлялись в институт. Это называлось "править гранки" (конъюнктурная правка). Это приводило к удорожанию себестоимости издания.

Д. Э. Летняков: Сколько в итоге длилась работа над этой "Историей философии"?

А. Г. Мысливченко: Сейчас я закончу насчет гранок. В руководстве пошли сетования, что правка гранок приводит к удорожанию издания. Но в ответ на эти сетования М. Б. Митин решительно заявил: "Перед лицом политики металл не звенит!" Меткое, по-моему, выражение. Со смыслом в афористической форме, отражающее политическую ситуацию того времени. В общем, 6 томов издания все-таки вышли в 1957 - 1965 гг. Они представляли собой первую попытку в советской науке дать анализ философской и социологической мысли не только в традиционно изучаемых странах, но и в малых странах Европы, Азии, Африки, Латинской Америки, которые ранее, как правило, оставались вне поля зрения исследователей. Этот труд явился плодом коллективных исследований не только советских философов, но и ученых ряда зарубежных стран. Он был переведен в двенадцати странах. Выход этого труда активно обсуждался в печати, в рецензиях освещались не только положительные стороны, но и существенные недостатки. Интересно, что даже президиум Академии наук счел нужным дать оценку этого труда в особой резолюции. Там было от-

стр. 37

мечено, что подготовленный в Институте философии труд в шести томах, несмотря на ряд недостатков, является серьезным достижением философский науки. В 1966 г. комитет по Ленинским премиям опубликовал в центральной печати список допущенных к участию в конкурсе работ, в котором значился и названный труд.

Д. Э. Летняков: Премия давалась не коллективу, а персонально каждому должна была даваться? Не в целом Институту философии, сектору, а именно каждому человеку?

А. Г. Мысливченко: Да, только лично, имена фигурировали. Видимо поэтому никто и не получил Ленинскую премию. Уже тогда, на стадии так сказать обсуждения этого вопроса, М. Т. Иовчук - руководитель сектора, настоятельно советовал нам, конкурсантам: "Не спешите сверлить дырочки в лацканах пиджаков...". Так оно и вышло - премию не присудили, причины этого мне не известны. Я думаю, что это результат конкурентной борьбы философских кланов как в самой редколлегии, так и в общественной жизни страны того времени.

Д. Э. Летняков: Видимо, Ваше участие в работе над всемирной "Историей философии" привело к Вашей специализации и по скандинавской истории философии, правильно я понимаю?

А. Г. Мысливченко: Да.

Д. Э. Летняков: И в дальнейшем, чем Вы занимались после этой работы?

А. Г. Мысливченко: Продолжил писать по истории философии. Я подумал уже тогда, что надо бы написать монографию по скандинавским странам, по Швеции в первую очередь, потому что там философская мысль более богата в историко-философском плане. Поэтому у меня зародилась мысль о том, что надо написать историю философской мысли в Швеции, начиная от ее зарождения.

Д. Э. Летняков: Исток - это какой век Вы брали, откуда вообще начинали?

А. Г. Мысливченко: С XVII века. Возник вопрос о первоисточниках: по Германии, Франции работ сколько угодно, никаких проблем не было... А как только я в библиотеках спрашивал по Швеции, начинались отказы. То есть в наших библиотеках очень мало было работ. Поэтому я решил написать в Шведскую Королевскую библиотеку письмо-просьбу выслать по межбиблиотечному фонду произведения некоторых философов, которых в наших библиотеках не было. Просьба была выполнена, и наши книжные фонды пополнились работами виднейших представителей шведской философии XVIII - первой половины XIX в.: это Гейер в десяти томах, Хойер в пяти томах и Турильд в трёх томах. Кстати эти имена, которые я перечислил, вошли затем как персоналии в наши энциклопедии.

Д. Э. Летняков: А потом Вы каким-то образом вышли на тему социал-демократии в Швеции.

А. Г. Мысливченко: Да, но это было позже. Сейчас же я должен рассказать о том, о чем нужно было сказать еще в начале нашей беседы, то есть о направленности моих философских исследований, в каких научных областях я работал, каких новых результатов достиг.

Д. Э. Летняков: Да, расскажите.

А. Г. Мысливченко: Я считаю, что моя философская продукция охватывает четыре главных направления исследований: это работы по истории западноевропейской философии, работы по истории отечественной философии, философская антропология и история политической философии. Нужно показать, что нового в этих работах, а это ведь главное для научного работника - чтобы он что-то вывел новое. То, что мы сейчас обсуждаем, относится к первому направлению моих философских исканий. А потом я буду говорить о других направлениях.

Д. Э. Летняков: Это, по сути, был Ваш первый опыт большой серьезной научной работы?

А. Г. Мысливченко: Да, страноведческий подход пригодился мне в дальнейшем. В научный оборот было введено понятие "историко-философское страноведение". Вскоре в издательстве "Наука" я опубликовал книгу по философской мысли в Швеции (1972). Эта книга явилась первой в нашей историко-философской мысли. Первой в отечественной науке, причем она остается единственной до сих пор.

стр. 38

Д. Э. Летняков: То есть у Вас пока что продолжателей нет?

А. Г. Мысливченко: Нет пока что.

Д. Э. Летняков: Да, у нас как-то шведская философия на периферии остается. И параллельно русской философией занимались?

А. Г. Мысливченко: Да. Кроме того, я был назначен руководителем нового сектора по изучению тенденций развития марксистской мысли в зарубежных странах.

Д. Э. Летняков: По-моему, 1973 г., я смотрел, Вы стали заведующим сектором.