От удовольствия к наслаждению

Кохут видит в музыке, и прежде всего в ее структурных элементах (начале и финале; повышении и понижении; крещендо, за которым следует диминуэндо), реальную помощь ребенку, не могущему совладать с примитивным страхом, боязнью разрушения, возникающими у него при появлении неизвестных шумов.

Позднее, когда ребенок благодаря развивающемуся у него рецептивному восприятию научится различать простейшие элементы музыки, какдо этого научился различать широкий спектр шумов, он научится осознавать и сами элементы, и закономерности их применения. Весьма важным музыкальным аспектом является ее повторяемость. При повторном прослушивании музыкального произведения ребенок не только познает музыкальные формы и законы, пытается проанализировать их, он учится еще и узнавать прослушанное. То, что я повторяю, повторяю себе и для себя, становится близким для меня. Я могу сделать своим собственным часто повторяемое, — если оно, конечно, вселяет в меня уверенность. Сделать что- то своим, близким себе — это один из способов преодоления страха.

Поскольку ребенок в своей оральной фазе все, что может ухватить, тянет к себе в рот — и не только потому, что хочет еще сильнее почувствовать себя хозяином, но еще и потому, что хочет понравившееся сделать частью себя самого, захватить, — мы, так сказать, «вдыхаем» даже музыку, «буквально профильтровываем ее через свои легкие». Теперь она лишь отдаленно напоминает нам угрозу из враждебного мира шума; мы же уже преодолели все наши страхи на нелегком пути к наслаждению музыкой с помощью самой музыки.

Вот теперь-то я могу расслабиться, слушая понравившуюся мне музыку. Эта расслабленность достигается благодаря тому, что напряжение, с помощью которого мы пытаемся нейтрализовать неорганизованный, опасный шум, в процессе прослушивания музыки оказывается невостребованным.

Здесь Кохут использует понятие «наслаждение». Мы упиваемся музыкой еще и потому, что она для нас является ранним символом надежности в опасном мире шума. Мы любим музыку и слушаем ее всегда, при первой возможности, потому что нам хочется вновь испытать эйфорию и наслаждение, способные превратить напряжение, готовность отразить удар, о котором, возможно, предупреждает едва различимый шум, в расслабленность. Повторяемость музыки означает ее повторное прослушивание, а следовательно, повторное узнавание, повторную идентификацию. В данном случае понижение порога чувствительности вследствие повторяемости раздражителя означает не уменьшение силы восприятия, а переключение высвободившейся энергии на наслаждение.

Представим себе, что повзрослевший ребенок отправился на поиски чего-то в знакомый ему, но в данный момент неосвещенный подвал. В нем проснется детская боязнь темноты, и, как во времена своего младенчества, он каждый посторонний звук будет рассматривать как угрозу. И что он, по-вашему, будет делать? Вполне вероятно, что запоет, производя свой собственный шум, привычные для него звуки, пытаясь таким образом противопоставить затаившему угрозу хаосу знакомую структуру.

Некоторые аспекты такого пения в ситуации угрозы или одиночества мы еще непременно рассмотрим более подробно в других главах настоящей книги. Ибо музыка как бы «раздваивает» личность, делает ее шире и в ыттт е самой себя. С помощью пения в темном коридоре или подвале я как будто произвожу на свет двойника, кого-то, кто находится вне меня, но рядом со мной, в то время как сам я представляю собой некую внутреннюю сущность. То есть этот двойник — тот звук, музыка, которая еще раньше обволакивала и защищала меня...