Религия государства в Иудее

В течение всей своей истории Иудея всегда оставалась верной дому Давида, потому что Давид:

1. привел страну к золотому веку,

2. объединил все колена,

3. получил обетования и

4. все задатки народной религии почти полностью, как казалось, были выполнены.

Естественно, такой царь не мог быть обойден историей. Поздние поколения идеализировали Давида, и когда думали или говорили о будущем, то всегда представляли это будущее лишь как возвращение к веку Давида, что уж лучше не будет.

А богословское обоснование идеи государства с династией Давида: Ягве избрал Сион местом пребывания, а династию Давида, как династию вечную. Подтвержденная в культе, эта основа стала народной догмой. Поэтому каждый новый царь, во-первых, был помазанником, а на церемониях восшествия на престол именовался Сын Ягве, Сын Божий, Машиах Ягве (hw"hy> x;yvim. - Помазанник Господень). Хотя к царю предъявлялись требования творить справедливость, даже под страхом наказания Божия, династия, всё равно, считалась вечной, и она всегда будет торжествовать над своими врагами.

Эта догма и незыблемая вера в это, плюс престиж храма с его левитской традицией, придали Иудее удивительную стабильность в древнем мире и помогали защищаться от крайнего отступничества. В ней внутри всё было сбалансировано. Но одновременно это означало дальнейший отход от древнего понятия Завета. Постепенно они вместе со своими помазанными царями уходили от понятия Завета, потому что Завет Давида был другого рода, чем Синайский Завет и находился даже в противоречии с ним, потому что в Завете Давида всё зиждилось на обетовании Божии, и акцент в религии сместился от послушания закону Завета к тщательному исполнению ритуала, т.е. несколько к языческим формам, как в Египте и Месопотамии. Грех был не в нарушении заповеди Божества, а в неправильном исполнении ритуала. И здесь тоже: правильно совершено жертвоприношение, вовремя совершен праздник или новомесячие, или суббота - все в порядке, можете благоденствовать. Пророки за это осуждали народ. Если мы обратимся хотя бы к первой главе Исаии: «К чему Мне множество жертв ваших? говорит Господь, Я пресыщен всесожжениями овнов и туком откормленного скота; и крови тельцов, и агнцев, и козлов не хочу... новомесячий и суббот, праздничных собраний не могу терпеть: беззаконие - и празднование!» (Ис. 1, 11‑13). Увлечение тщательным исполнением отвлекало в то время от праведной жизни. Богу это не нужно, и пророки стали возвышать свой голос, что государственная религия стала уводить народ несколько в другую сторону. Т.к. религия с таким уклоном стала хранителем благополучия народа (если выполняешь всё, то должен жить благополучно), то в израильскую веру вошла тонкая струя язычества уже не формального (как идолы, высоты или капища), а идейного.

Однако именно в этом официальном культе надежда и обетование обрели определенную форму. Продолжала существовать надежда, что будущий царь, возможно, и есть тот Помазанник, Который и осуществит все эти обетования. Т.к. элемент обетования, присущий для Израиля, принимал форму династического идеала, в ней были посеяны семена надежды на Мессию, потому что у них каждый царь был «мессия».