Предисловие. Изначально это предисловие виделось как кружево, сплетенное из множества голосов — голосов терапевтов

Изначально это предисловие виделось как кружево, сплетенное из множества голосов — голосов терапевтов, которые изучали нар­ративные идеи и использовали их в своей работе, и голосов людей, которые консультировались у нарративных терапевтов и пережива­ли эти идеи на собственном опыте. Поэтому в один прекрасный субботний день семь терапевтов — Дайан Чизмен, С. Мишел Коэн, Черил Дэвис, Лиз Грей, Энн Коген, Эл Росс и Дайна Шульмен — встретились и в течение двух часов обсуждали свой опыт. Позже мы (Э.Р. и Д.Ш.) решили еще раз просмотреть видеопленку нашей беседы и выделить из нее некоторые фрагменты, которые затем планировали дополнить своими размышлениями. Однако, посколь­ку каждая индивидуальная история была слишком богатой и свое­образной, это оказалось невыполнимой задачей. Примерно в то же время я (Д.Ч.) начала обсуждать эту книгу с моей близкой подру­гой, с которой Джилл проводила терапию. Она проглотила книгу залпом, и ее буквально распирало от новостей о том, как это из­менило течение ее жизни. Я рассказала Элу о нашем обсуждении и предложила, чтобы каждый из нас троих написал свою историю и передал ее дальше так, чтобы мы могли приблизиться к нашему изначальному видению. Итак, мы начинаем — сначала моя подру­га, которая предпочла не называть своего имени, потом я, Дай­на, недавняя выпускница школы социальной работы, а затем Эл, опытный клиницист.

I

Мне было 23 года, когда я начала испытывать сильные присту­пы паники. Это был ад. Мне понадобилось еще два года, чтобы увидеть в них симптом, связанный с испытанным в детстве наси­лием. И лишь 12 лет спустя я пришла к пониманию того, насколько жестоко надругался надо мной мой отец — сексуально, физически и эмоционально. Мне трудно сказать, какая сторона моей жизни

пострадала от этого насилия более всего Годы насилия и хаоса смешались воедино. Но я с полной определенностью могу сказать, что долгие годы поисков помощи слишком часто были травмирую­щими сами по себе.

Тяжелый труд и самоотверженность позволили мне достичь вер­шины карьеры. Однако медленный и тяжелый подъем по служеб­ной лестнице сопровождался гнетущим ощущением того, что меня засасывает в пучину насилия. В тот момент, когда я получила пост первого вице-президента творческого отдела престижной промыш­ленной организации, я проходила курс уже у двенадцатого терапев­та. Постоянные попытки отвергнуть растущую настойчивость, с которой каждый новый терапевт рекомендовал мне госпитализацию и новые лекарства, изматывали и подавляли меня А финансовое бремя было просто непомерным. Потеря всего, ради чего я рабо­тала — мечты всей жизни, — казалась неминуемой. Меня охватил эмоциональный паралич, ощущение беспомощности и в конце концов суицидальные мысли, порожденные трехстраничным пси­хологическим заключением семилетней давности, стали неуправ­ляемыми и уже не оставляли мне пространства для того, чтобы уви­деть хоть что-то позитивное. Злоупотребление "терапевтическим" процессом, наполненным замешательством и фрустрацией и покры­тым пеленой тайны, привело меня к ощущению повторной трав­мы. Я беспомощно пребывала во тьме давнего надругательства, тогда как выводок "экспертов" сидел рядом, вынося суждения о том, что же у меня "не в порядке". В меня вселилась боль. Это стало эрой безысходности.

Отчаявшись увидеть хоть какую-то перспективу, я укрылась в доме подруги, неутомимой в попытках помочь мне найти выход. В первый день моей "эмоциональной отключки" позвонила Дайна Шульмен, другая моя подруга, которая часто с энтузиазмом рас­сказывала о своей терапевтической работе. Я благоговела перед ней, поражаясь ее неподдельному состраданию к пациентам и уважению к коллегам и учителям из круга нарративной терапии. Она мягко уговорила меня пойти на прием к Джилл Фридман, объясняя, что "на этот раз все будет по-другому". Я пошла. Все было по-друго­му И воздействие последующей терапии привело к поворотному пункту

Рабочий процесс, с помощью которого Джилл Фридман осво­бождала меня от стальных вериг надвигающейся тьмы, был и при­нудительным, и бросающим вызов, и приносящим озарение, но

никогда — угрожающим или таинственным. Мне казалось, что я как бы сижу на тропинке, поросшей терниями, которые опутыва­ют меня, оставляя мне мучительную роль свидетеля сужения круга выбора. И теперь Джилл стоит надо мной, энергично расчищая заросли, чтобы я смогла увидеть дорогу, которую мне стоит выб­рать. Она открыла для меня возможности выбора, и эти возмож­ности стали действительно моими, ждущими моего решения. Она контролирует меня, как бы спрашивая: "Куда бы мы могли отпра­виться?" Если я оказываюсь в тупике, она может сказать? "Тебе не кажется, что мы могли бы пойти сюда... или туда?" И я вольна согласиться или отказаться. Иногда в ходе этого путешествия я могу присесть и рассказать историю или просто спокойно отдохнуть, поскольку путь может быть утомительным. И я постоянно поража­юсь и восхищаюсь тем, что она рядом со мной — каждым ударом своего сердца. Глаза в глаза.

Я начала процесс исцеления. Теперь я пытаюсь увидеть, как насилие может быть отделено от меня. Не надо путать — это имен­но извлечение. Я вытягиваю тьму насилия ИЗ СЕБЯ.

Я часто замечала, что с каждым маленьким шагом к исцелению у меня возникало отвращение к ответу "хорошо", ведь ничто в раз­рушительном пробуждении прошлого насилия нельзя воспринимать как "хорошее". Итак, мы (я и моя команда— Джилл и Дайна) приняли наименование "белого направления"*, которое работает против насилия, и "черного направления", которое работает на насилие. Медленно и осторожно я пришла к убеждению, что если хочу подняться над этим отравляющим жизнь препятствием, то мне следует довериться белому направлению. "Белые инструменты" стали символом этого направления. Для меня это музыка, цветные карандаши, свечи и не в последнюю очередь — готовность принять любовь и поддержку от тех, кто стремится ими поделиться... как,

*С чувством беспокойства и сожаления я обращаюсь к тому факту, что исполь­зование моих метафор черного и белого может навести на мысль о расизме Цвет­ные карандаши (наиболее важный инструмент в моем исцелении) воссоздают для меня то осеннее ликование моего детства, когда начало учебного года сулит начало новой жизни Желанная, новенькая коробочка с 64 цветами Мой черный каран­даш просто обозначает ту тьму, в которой я жила в те ночи насилия Я просто придала цвет понятию исцеления Это случилось сразу после прочтения этой кни­ги Исцеление олицетворяется радугой, символизируя все цвета и возможности выбора Когда на предметы падает белый (ясный) свет, они отражают заложенный в них цвет Поскольку я только что проглотила работы Майкла Уайта (White (англ) — белый Прим перев), я выбрала термин "белое направление" из уважения к тем Ценностям, которые он олицетворяет

бы ни тяжело их было принимать. Я постепенно передала свои "черные инструменты" подруге Дайне, которой я многим обязана по причинам очевидным, но пока не передаваемым в наших зем­ных терминах.

Более всего я была поражена просто осознанием того факта, что терапия действительно может иметь терапевтический характер. И легко и весело, но с оттенком горечи я говорю: "Кто бы мог поду­мать?".

Зерно моей преданности "белому направлению" было брошено в почву, когда я прочитала эту книгу. И оно постепенно "взращи­вается" терпением, пониманием и сочувствием моих соратников, которые я продолжаю впитывать с трогательным недоверием.

Я надеюсь, что эта книга многих побудит увидеть "белое направ­ление" и обрести надежду, что кто-то проявляет заботу и захочет увидеть жемчужину среди мусора. Я надеюсь, что многие поймут: яд проблем и интенсивная боль скрывают их блистательную уникаль­ность, которая проявится как полный смысла и поражающий во­ображение вклад в наше бытие. А теперь мы можем отложить свою кисть и обратить взор на безбрежность возможностей, которые ле­жат за этой тропой.

II

Когда я размышляла о своем участии в этом предисловии, у меня возникли сомнения. Я думала: "Кто я такая, чтобы писать его? Я не специалист в этой области. Я пока еще участвую в учебной про­грамме. Как я могу оценивать значение этой книги и нарративные идеи как таковые?" Но однажды, читая эту книгу (на самом деле — ожидая парикмахера), я поняла, что меня прельщает основная тема предисловия. Если истории — это суть нашей жизни и основа нар­ративной терапии, разве не замечательно было бы просто расска­зать историю о том, как эта книга и нарративные идеи вообще по­влияли на мою жизнь?

Я думаю, мне повезло. Я познакомилась с нарративной тера­пией, будучи интерном второго года обучения. В тот год я начала нащупывать свой путь среди различных теорий, которым обучалась в колледже, и одновременно изучала нарративную терапию в ин­тернатуре. Я боролась за то, чтобы найти свою личную теорию, и находила нарративные идеи привлекательными — особенно когда мне приходилось их использовать. Поначалу я обнаружила, что

недостаточно использовать лишь некоторые из этих техник, и ре­шила больше узнать об идеях, лежащих в их основе. Затем я нача­ла читать труды Майкла Уайта, Дэвида Эпстона, Джилл Фридман и Джина Комбса, одновременно посещая конференции, которые повышали для меня привлекательность этих идей.

Как начинающий терапевт, я ощущала себя почти самозванкой, у которой, предположительно, есть некий "секрет", позволяющий решить все проблемы и ответить на все вопросы. Я поняла, что это недостижимая цель и неподъемная ноша. Но, используя нарратив­ную терапию, я обнаружила, что эту ношу можно поднять, что я просто могу быть самой собой. Исходя из позиции "не-знания", я узнавала от клиентов, как разворачиваются их истории, и тем са­мым укрепилась в своем спокойствии. Поначалу эта прозрачность казалась пугающей. Как я могу делиться чем-то со своими клиен­тами, если у меня нет ответов на все вопросы? И все же у меня было прекрасное чувство, что я могу сотрудничать с ними как с со­юзниками, а не ощущать одиночество в ходе процесса. Кроме того, казалось, что идея команды выносит взаимоотношения "кли­ент-терапевт" на новый уровень, порождающий нескончаемые воз­можности.

Одна из основных трудностей при занятиях психотерапией зак­лючается в том, что тебя затягивает в болезненные ощущения, сопровождающие все проблемы. Нарративная терапия бросает на это новый свет. Она научила меня тому, что "проблемы есть про­блемы, а люди есть люди". Вынесение проблем вовне позволило мне увидеть людей такими, какие они есть. Я могу видеть их как проблемы или как истории. Проблемы держат вас в царстве боли, тогда как истории открывают вам новые возможности. В ходе учеб­ной программы я пыталась взглянуть на истории с точки зрения журналиста, исследуя их под разными углами. Каждая история — это тайна, и моя задача заключается в том, чтобы помочь опреде­лить интригу и контринтригу. После этого клиент может выбрать то, что он предпочитает.

Эта книга помогла мне выяснить, почему я выбрала нарратив­ную терапию. Читая литературу, в которой много говорится о па­тологии, я снова чувствую, как меня накрывает волной боли и пессимизма. Чтение этой книги вызывало во мне ощущение опти­мизма. Возможности казались бесконечными. Каждая глава очень помогла мне в работе, закрепляя то, что я изучаю. Огромный кли­нический опыт Джилл и Джина, многочисленные'примеры и стиль изложения делают книгу доступной для восприятия.

Возможно, я не смогу описать все аспекты нарратива, которые повлияли на все стороны моей жизни. Я благодарна Джилл и Джи­ну, чья программа позволила мне погрузиться в процесс познания. Участие в этом предисловии дало мне возможность поразмышлять о своем развитии. Как в нарративной терапии, когда кто-то полу­чает шанс поразмышлять о собственной жизни, растут возможно­сти выбора, а с ними волнение от понимания того, что предпоч­тительные результаты вполне достижимы.