Дайна Шульман

III

Примерно 24 года тому назад я усиленно совершенствовался в том, чтобы понять и принять общепринятые истины о терапии как свои собственные — я хотел стать "хорошим" терапевтом. Я, по­добно Джилл и Джину, пытался извлечь смысл из многообразия различных школ и подходов. Это были поиски "теоретического крова". На заднем плане — страшно заглушённые более громкими голосами "теории систем", "психодинамической теории" и множе­ства других "радикальных подходов", которые, как я надеялся, обеспечат мне искомое теоретическое ядро, — звучали и слабые голоса, которые я едва мог различить. Эти робкие голоса в первую очередь и несут ответственность за то, что я пришел в эту область.

Эти голоса говорили мне об уважении к тому, что люди есть люди, а проблемы есть проблемы. Они напоминали мне о том, что связь с теми, кто нас окружает, живыми или мертвыми, жизнен­но важна. Они готовили меня к тому, чтобы я стал сотрудником, а не экспертом в жизни людей, максимально используя их потреб­ность в обучении и способности к анализу.

Со временем я понял, что идеи и убеждения, почерпнутые мной из обучения и супервизии, редко отражают "мои" идеи и убеждения по поводу людей. Чем больше я стремился стать "хорошим клини­цистом", тем меньше ощущал себя хорошим "я". С тех пор я почув­ствовал, что многие распространенные версии психотерапевтичес­кого знания действуют на меня удручающе. Тихие, но настойчивые голоса продолжали напоминать, что я в действительности "знаю" очень мало о людях и о том, почему они делают то, что делают. Они убедили меня, что "знание" — это не тот "материал", из которого состоят хорошие терапевты. Однако у меня не было возможности

выбрать законный путь, который позволил бы мне следовать за любопытством и удивлением, пробужденными этими голосами. Наконец я посетил конференцию, на которой услышал, как Джилл и Джин озвучили свое удивление и волнение, говоря о нарративной терапии. В их словах я услышал эхо своих "собственных" голосов. Пока я, благоговея, сидел, покрытый мурашками, и глотал слезы, на горизонте появилась новая история.

По мере развития этой история я стал меньше беспокоиться о том, как объяснять свою работу на общепринятом языке, и свобод­нее исследовать новые территории опыта. Мне стало любопытно, как сами жизненные "проблемы" развиваются с течением време­ни. Я задумался над тем, как социальный контекст влияет на жизнь этих проблем и на их взаимосвязь с людьми, сидящими в моем кабинете. И я обнаружил, что у меня есть множество вопросов, касающихся этих людей и их возможностей. Я позволил себе зада­вать вопросы, на которые раньше, как мне казалось, знал ответы.

То, что случилось дальше, стало самым ярким моим професси­ональным опытом. Я обнаружил, что, как только отказался от позиции эксперта, опрашиваемые мной люди стали давать замеча­тельные образные ответы, которые точно говорят об их жизни и восприятии самих себя — об их истине. Я понял, что каждый че­ловек, с которым мне когда-либо приходилось работать, мог быть экспертом своей собственной жизни или "истории".

Их восприятие резонировало с теми голосами, которые я стал рассматривать как знание о моем собственном жизненном опыте. Заглушённое культурой, окопавшейся в науке и технологии, это "знание" оказывало минимальное влияние на мою работу терапев­та и мою жизнь в целом. Но как только я стал исследовать ланд­шафт нарративной терапии, то обнаружил протяженные тропин­ки, которые привели меня под мой "теоретический кров".

Сюжет приобрел насыщенность, когда я припомнил старые истории и еще более старые голоса, с которыми утратил контакт много лет назад, когда начал учиться на терапевта. Я восстанав­ливаю связь с теми формами бытия, которые согласуются с тем, что я есть, и с тем, каким я хочу быть.

Я уверен, что все произошедшее со мной как с терапевтом, это именно то, что происходит с теми, с кем мне приходится работать в своем кабинете. Касается ли это бытия терапевта, или бытия муж­чины, или бытия человека белой расы и т.д., сегодня я владею язы­ком, продуктивным для исследования реальных эффектов конкрет­ных нарративов моей жизни. Теперь я обладаю инструментами для

оценки значения этих нарративов для себя самого. При этом я не опираюсь на другие факторы нашей культуры. Я разрешаю себе по своему желанию сохранить или отбросить эти нарративы. Я нашел сообщество других людей, которые поддерживают и укрепляют эти направления развития. Они помогают мне сохранять мужество, у них я нахожу поддержку в преодолении постоянных препятствий, создаваемых разницей языков, доминирующих в культуре.

Я не могу не рассказать о том, как глубоко повлияли Джилл и Джин на многие аспекты моей жизни. Они сыграли так много ро­лей в раскрытии моих собственных "истин" и в выявлении тех нар­ративов, которые отражают растущее ощущение умиротвореннос­ти в моей терапевтической работе. Они действовали как со-визоры (это слово нравится мне больше, чем "супер-визоры"). Их со-ви-зорство, никогда не заглушаемое их супервизорством, открывало пространство для моего собственного видения. Они были со-труд-никами, когда мы пытались найти пути распространения нашей работы в сообществе, в котором живем. И, наконец, не менее важно, что они стали моими друзьями. Их голоса влились в тот хор, который позволяет мне поддерживать связь с новыми, предпочти­тельными и волнующими путями развития в моей работе и жизни. В этой книге выразительно, изящно и трепетно описаны основы работы, которая приобретает известность как нарративная терапия. Мысли и идеи, отраженные на ее страницах, открыли для меня новый мир возможностей. Я надеюсь, что вы, читатель, по мере ознакомления с идеями, убеждениями и практиками, составляю­щими нарративную терапию, отправитесь в путешествие, подоб­ное совершенному мною (которое будет длиться годами).

В этой книге Джилл и Джин будут говорить о "распространении слова". Я благодарен им за то, что они решились нести людям слово о той работе, которой себя посвятили. Интересно, испытывали ли Джилл и Джин на себе эффекты этой работы так же, как испыты­вали их я и другие? Мне любопытно знать, какое воздействие ока­зало и окажет эта книга на их постоянно развивающиеся истории. Я искренне польщен, что стал одним из тех, кого пригласили "не­сти слово" о своих разработках, и я хотел бы понять, каким обра­зом повлияет на ход моего путешествия то, что другие познакомятся с моей историей.