Содержание

ВВЕДЕНИЕ.. 13

Гл. 1 СМЕЩЕНИЕ ПАРАДИГМ: ОТ СИСТЕМ К ИСТОРИЯМ... 15

КИБЕРНЕТИКА ПЕРВОГО ПОРЯДКА.. 16

КИБЕРНЕТИКА ВТОРОГО ПОРЯДКА.. 18

ДРУГАЯ ИСТОРИЯ.. 21

И ВСЕ ЖЕ ЕЩЕ ОДНА ИСТОРИЯ.. 23

НАРРАТИВНАЯ МЕТАФОРА И СОЦИАЛЬНЫЙ КОНСТРУКТИВИЗМ... 25

Гл. 2 НАРРАТИВНАЯ МЕТАФОРА И СОЦИАЛЬНЫЙ КОНСТРУКТИВИЗМ: ПОСТМОДЕРНИСТСКОЕ МИРОВОЗЗРЕНИЕ.. 29

Реальности социально конструируются. 31

Реальности учреждаются через язык. 35

Реальности организуются и поддерживаются через истории. 37

Нет неотъемлемых истин. 40

ПОСТМОДЕРНИЗМ И МОРАЛЬНЫЙ РЕЛЯТИВИЗМ... 41

ПОЛИТИКА ВЛАСТИ.. 43

ЭЛЕМЕНТЫ НАРРАТИВНОЙ/СОЦИАЛЬНО-КОНСТРУКТИВИСТСКОЙ ПОЗИЦИИ.. 45

Гл. 3 ОТКРЫВАЯ ПРОСТРАНСТВО ДЛЯ НОВЫХ ИСТОРИЙ.. 47

ВЫСЛУШИВАНИЕ.. 48

Не-знание. 48

Интерпретация. 49

Декоструктивное выслушивание. 50

Восприятие проблем отдельно от людей. 51

Интернализующие дискурсы.. 51

Упражнение. 52

Пример деконструктивного выслушивания. 54

ДЕКОНСТРУКТИВНАЯ ПОСТАНОВКА ВОПРОСОВ.. 58

Политика деконструктивной постановки вопросов. 58

Экстернализация и деконструктивная постановка вопросов. 60

Поименование сюжета. 63

Выявление роли подчиняющих доминирующих дискурсов. 66

ТЕРАПЕВТИЧЕСКАЯ БЕСЕДА.. 69

Гл. 4 РАЗВИТИЕ ИСТОРИЙ.. 73

ИСТОРИЯ ДЖЕССИКИ.. 73

Первая встреча. 74

Вторая встреча. 74

Третья встреча. 76

Четвертая встреча. 76

Первый телефонный звонок. 77

Второй телефонный звонок. 77

Пятая встреча. 78

Третий телефонный звонок. 78

Четвертый телефонный звонок. 79

Шестая встреча. 79

Пятый телефонный звонок. 80

ВАЖНЫЕ СООБРАЖЕНИЯ ПО ПОВОДУ РАЗВИТИЯ ИСТОРИЙ.. 80

Преобразующие истории — это явленные истории. 81

Люди, с которыми мы работаем — это привилегированные авторы.. 82

НАЧАЛО ДЛЯ НОВЫХ ИСТОРИЙ.. 82

Выслушивая начала. 82

Приглашение к началу историй. 84

Убедиться в том, что начало истории представляет предпочтительный опыт.. 84

РАЗВИВАЯ НАЧАЛО ИСТОРИИ.. 85

Мыслите как романист или сценарист.. 85

Персонажи и различные точки зрения. 87

Двойные ландшафты.. 88

Гипотетические или умозрительные формы опыта. 90

РАЗВИВАЯ “ИСТОРИЮ НАСТОЯЩЕГО”. 91

РАСПРОСТРАНЯЯ ИСТОРИЮ НА БУДУЩЕЕ.. 91

ФОРМАТ ПРАКТИКИ ДЛЯ РАЗВИТИЯ ИСТОРИЙ.. 92

СТЕНОГРАММА.. 94

Гл. 5 ВОПРОСЫ... 101

ДЕКОНСТРУКТИВНЫЕ ВОПРОСЫ... 106

Выявление проблемных убеждений, практик, чувств и установок. 106

ВОПРОСЫ, ОТКРЫВАЮЩИЕ ПРОСТРАНСТВО.. 109

Уникальные эпизоды.. 110

Вопросы гипотетического опыта. 111

Другие контексты.. 112

Другие временные рамки. 112

ВОПРОСЫ ПРЕДПОЧТЕНИЯ.. 113

ВОПРОСЫ РАЗВИТИЯ ИСТОРИЙ.. 115

Процесс. 115

Детали. 116

Время. 116

Контекст.. 117

Люди. 118

Вопросы гипотетического события. 118

ВОПРОСЫ СМЫСЛА.. 119

Смысл и подтексты.. 120

Особенности и качества. 120

Мотивация, надежды и задачи. 121

Ценности и убеждения. 121

Знание и навыки. 122

КОНСТРУКЦИЯ ИСТОРИИ.. 122

ЧТО СПРАШИВАТЬ И КОГДА.. 123

Гл. 6 ВОПРОСЫ В ДЕЙСТВИИ: ТРИ СТЕНОГРАММЫ... 125

ЛЕНЬ? ЭКСТЕРНАЛИЗУЮЩАЯ БЕСЕДА, ОТКРЫВАЮЩАЯ ПРОСТРАНСТВО.. 125

ЧТО МОЖЕТ ИЗМЕНИТЬСЯ ЗА ОДИН ГОД: ИЛЛЮСТРАЦИЯ К ВОПРОСАМ РАЗВИТИЯ ИСТОРИИ И СМЫСЛА 128

НЕ ЗАБЫВАТЬ О ДОВЕРИИ, ИМЕТЬ ПРАВО ГОЛОСА: ВОПРОСЫ В ДЕЙСТВИИ.. 134

Гл. 7 ОТРАЖЕНИЕ ТЕРАПЕВТИЧЕСКОГО ПРОЦЕССА.. 142

ПРАКТИКИ КОМАНД НАБЛЮДАТЕЛЕЙ.. 144

НАПРАВЛЯЮЩИЕ ПРИНЦИПЫ ДЛЯ КОМАНД НАБЛЮДАТЕЛЕЙ.. 147

ПРАГМАТИКА КОМАНДЫ НАБЛЮДАТЕЛЕЙ.. 150

ПРИМЕР БЕСЕДЫ С ОТРАЖЕНИЕМ ПРОЦЕССА.. 152

ОТРАЖЕНИЕ ПРОЦЕССА БЕЗ КОМАНДЫ... 155

Побуждая к откликам на нарождающиеся нарративы людей. 159

Гл. 8 СЮЖЕТ УПЛОТНЯЕТСЯ.. 161

НАЧИНАЯ ИНТЕРВЬЮ С РЕЗЮМЕ ПРЕДЫДУЩЕЙ ВСТРЕЧИ.. 162

СВЯЗЫВАЯ ТЕРАПЕВТИЧЕСКИЕ БЕСЕДЫ С ПРОБЛЕМАМИ И ПРОЕКТАМИ.. 167

ВЕДЕНИЕ ЗАМЕТОК.. 170

ВИДЕО- И АУДИОПЛЕНКИ.. 171

ПИСЬМА.. 171

Итоговые встречи. 172

Расширение идеи или истории, которые зародились в ходе терапевтической беседы.. 180

Включение в работу людей, которые не посещали встречу. 181

Письма клентов. 182

Документы.. 182

СИМВОЛЫ... 184

Первая встреча. 184

Вторая встреча. 185

Третья встреча. 186

Четвертая встреча. 187

Пятая встреча. 188

Шестая встреча. 188

ИСТОРИЯ КЭРРИ.. 189

ПРОЕКТ ХРАБРОСТИ КЭРРИ.. 190

Гл. 9 РАСПРОСТРАНЯЯ НОВОСТИ.. 194

ВОПРОСЫ ДЛЯ ОПРЕДЕЛЕНИЯ И КОМПЛЕКТОВАНИЯ СЛУШАТЕЛЬСКОЙ АУДИТОРИИ.. 194

ПРИГЛАШЕНИЕ СЛУШАТЕЛЕЙ НА ТЕРАПЕВТИЧЕСКИЕ ВСТРЕЧИ.. 195

КОМАНДЫ... 200

ОТРАЖЕНИЕ ПРОЦЕССОВ.. 202

ЗАПУСК ИСТОРИИ В ОБРАЩЕНИЕ ЧЕРЕЗ ПЛЕНКИ, ПИСЬМА, ДОКУМЕНТЫ И ЦЕРЕМОНИИ.. 203

ОБЯЗАТЕЛЬСТВА В ОТНОШЕНИИ ЖИЗНИ.. 204

ЛИГИ.. 205

Группы.. 207

Другие идеи. 208

КОМПЛЕКТОВАНИЕ И КООРДИНИРОВАНИЕ ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ АУДИТОРИИ.. 209

Гл. 10 ВЗАИМООТНОШЕНИЯ И ЭТИКА.. 215

УЧРЕЖДЕНИЕ САМОСТИ КАК ЭТИЧЕСКАЯ ПРАКТИКА.. 217

ЭТИЧЕСКИЕ ПОЛОЖЕНИЯ.. 219

ПРЕДПОЛОЖЕНИЯ О ЛЮДЯХ И ТЕРАПИИ.. 221

РОЛЬ СООБЩЕСТВА.. 222

ЭТИКА НА ПРАКТИКЕ.. 223

Само-ориентирование. 223

Выслушивание и постановка вопросов. 225

Практики ответственности. 226

Экстернализующие беседы.. 229

Практики размышления. 231

Практики взаимоотношений, которые противостоят иерархии. 232

Признание влияния взаимоотношений на нас. 233

БИБЛИОГРАФИЯ.. 235

ПРЕДИСЛОВИЕ

Изначально это предисловие виделось как кружево, сплетенное из множества голосов — голосов терапевтов, которые изучали нарративные идеи и использовали их в своей работе, и голосов людей, которые консультировались у нарративных терапевтов и переживали эти идеи на практике. Итак, в один прекрасный субботний день семеро нас — Дайэн Чизмен, С. Мишел Коэн, Чэрил Дэвис, Лиз Грэй, Энн Коген, Эл Росс и Дайна Шульмен — встретились и в течение двух часов обсуждали свой опыт. Позже мы (ЭР и ДШ) решили еще раз просмотреть видеопленку нашей беседы и выделить из нее некоторые фрагменты, которые мы затем планировали дополнить своими размышлениями. Однако, поскольку каждая индивидуальная история оказалась настолько богатой и своеобразной, это оказалось невыполнимой задачей. Примерно в то же время я (ДЧ) начала обсуждать эту книгу с моей близкой подругой, с которой Джилл проводила терапию. Она проглотила книгу залпом, и ее буквально распирало от новостей о том, как она изменила путешествие ее жизни. Я рассказала Элу о нашем обсуждении и предложила, чтобы каждый из нас троих написал бы свою историю и передал ее дальше так, чтобы мы могли теснее приблизиться к нашему изначальному видению. Итак, мы начинаем — сначала моя подруга, которая предпочла не называть своего имени, потом я, Дайна, недавняя выпускница школы социальной работы, а затем Эл, опытный клиницист.

I

Мне было 23 года, когда я начала испытывать вполне ощутимые приступы паники. Это был ад. Мне понадобилось еще два года, чтобы увидеть в них симптом, связанный с испытанным в детстве насилием. И лишь 12 лет спустя я пришла к пониманию того, насколько жестоко надругался надо мной мой отец — сексуально, физически и эмоционально. Мне трудно сказать, какая из граней моей жизни пострадала от этого насилия более всего. С тех пор, эры насилия и беспорядка скрепились запекшейся кровью. Но я, с полной определенностью, могу сказать, что поразительно долгие поиски помощи слишком часто, как это ни печально, несли оскорбление как в себе, так и для себя.

Напряженная работа и самоотверженность подвели меня к кульминации жизни и вынесли на вершину карьеры в сфере исполнительских искусств. Медленный и тяжелый подъем по служебной лестнице в моей профессиональной жизни, как в зеркале, отражался в накатывающем ощущении, что меня засасывает в пучину мерзостного насилия. В тот момент, когда я получила пост первого вице-президента творческого отдела престижной промышленной организации, я проходила курс уже у двенадцатого по счету терапевта. Постоянные попытки отвергнуть растущую настойчивость, с которой каждый новый терапевт рекомендовал мне госпитализацию и новые лекарства, изматывали и подавляли меня. А финансовое бремя было просто непомерным. Потеря всего, ради чего я работала — мечты всей жизни — казалась неминуемой. На меня накатил эмоциональный паралич, беспомощность, и, в конце концов, суицидальные мысли, порожденные каверзным, трехстраничным психологическим заключением семилетней давности, раздулись до неуправляемой степени, не оставляя мне пространства для того, чтобы увидеть хоть что-то позитивное. Насилие со стороны процесса, наполненного смятением и фрустрацией и скрытого за пеленой тайны, привело меня к ощущению повторной травмы. Я беспомощно сидела во тьме давнего надругательства, тогда как выводок “экспертов” сидел рядом, вынося суждения о том, что же у меня “не в порядке”. В меня вселилась боль. Это СТАЛО эрой безысходности.

Отчаявшись увидеть хоть какую-то перспективу, я удалилась в дом подруги, которая проявила неутомимость в попытках помочь мне найти выход. В мой первый день этой “эмоциональной отключки” мне позвонила Дайна Шульмен, другая моя подруга, которая часто с энтузиазмом рассказывала о своей работе в качестве терапевта. В течение некоторого времени я благоговела перед ней, поражаясь ее неподдельному состраданию к пациентам и уважению к коллегам и учителям из круга нарративной терапии. Она мягко уговорила меня пойти на прием к Джилл Фридман, объясняя, что “на этот раз все будет по-другому”. Я пошла. Все было по-другому. И воздействие последующей терапии привело к явной поворотному пункту.

Рабочий процесс, с помощью которого Джилл Фридман освобождала меня от стальных вериг надвигающейся тьмы, был одновременно принудительным, бросающим вызов, приносящим озарение, но никогда — угрожающим или таинственным. Мне казалось, что я как бы сижу на тропинке, поросшей терниями, которые обволакивают меня, оставляя мне мучительную роль свидетеля сужения круга выбора. И теперь Джилл стоит надо мной, энергично расчищая заросли, чтобы я смогла увидеть дорогу, которую мне стоит выбрать. Она открыла для меня возможности выбора, и возможности стали действительно моими, ждущими моего решения. Она контролирует меня, как бы спрашивая: “Куда бы мы могли отправиться?” Если я оказываюсь в тупике, она может сказать: “Тебе не кажется, что мы могли бы пойти сюда... или туда?” И я вольна согласиться или отказаться. Временами, в ходе этого путешествия, я могу присесть и рассказать историю или просто спокойно отдохнуть, поскольку путь может быть утомительным. И я постоянно поражаюсь и восхищаюсь тем, что она рядом со мной каждым ударом своего сердца. Глаза в глаза.

Я начала разворачивать процесс исцеления.

Теперь я пытаюсь увидеть, как насилие может существовать вне меня. Не обольщайтесь, это лишь суть. На самом деле, я вытягиваю тьму насилия ИЗ СЕБЯ.

Я часто замечала, что с каждым маленьким шагом к исцелению у меня внезапно менялось отношение к реакции “это хорошо”, ведь ничто в разрушительном пробуждении прошлого унижения нельзя воспринимать как “хорошее”. Итак, мы (я и моя команда — Джилл и Дайна) встали на тропу “белого направления” * [С чувством беспокойства и сожаления я обращаюсь к тому факту, что использование моих метафор черного и белого может навести на мысль о расизме. Мои цветные карандаши (наиболее важный инструмент в моем исцелении) воссоздают для меня то осеннее ликование моего детства, когда начало учебного года сулит начало новой жизни... желанная, новенькая коробочка с 64 цветами. Мой черный карандаш просто обозначает ту тьму, в которой я жила в те ночи унижения. Я лишь однажды раскрасила концепцию исцеления. Это случилось сразу после прочтения этой книги. Исцеление олицетворяется радугой, символизируя все цвета и возможности выбора. Когда на предмет падает белый (ясный) свет, они склонны отражать заложенный в них цвет. Поскольку я только что проглотила работы Майкла Уайта (White (англ.) — белый. Прим. перев.), я выбрала термин “белое направление” из уважения к тем ценностям, которые он олицетворяет.], которое работает против унижения и “черного направления”, которое работает на унижение. Медленно и осторожно я пришла к убеждению, что если я хочу подняться над этим отравляющим жизнь препятствием, то мне следует довериться белому направлению. “Белые инструменты” стали символом этого направления. Для меня, это музыка, цветные карандаши, свечи и, не в последнюю очередь, готовность принять любовь и поддержку от тех, кто стремится ими поделиться... как бы ни тяжело их было принимать. Я постепенно передала свои “черные инструменты” своей подруге Дайне, которой я обязана по причинам очевидным, но пока не передаваемым в наших земных терминах.

Более всего я была поражена просто своим осознанием того факта, что терапия действительно может действительно иметь терапевтический характер. И с некоторым налетом шутливого легкомыслия я говорю... “Кто бы мог подумать?”

Зерно моей преданности “белому направлению” было брошено в почву, когда я прочитала эту книгу. И оно последовательно подпитывается постоянным терпением, пониманием и приятным сочувствием моих соратников, хотя все это я продолжаю воспринимать с трогательным недоверием.

Я надеюсь, что эта книга побудит многих увидеть “белое направление” и обрести надежду, что кто-то проявляет заботу и что-то кто захочет увидеть жемчужину среди мусора. Я надеюсь, что многие поймут, что под токсичностью проблем и интенсивной боли лежит блистательная уникальность, которая проявится как значимый и поразительный вклад в наше бытие. А теперь мы можем убрать свою кисть и обратить взор на безбрежность возможностей, которые лежат за этой тропой.

II

Когда я обдумывала возможность своего участия в этом предисловии, передо мной встали некоторые препятствия. Я думала: “Кто я такая, чтобы писать это предисловие? Я — не специалист в этой области. Я пока еще участвую в учебной программе. Как я могу оценивать значение этой книги и нарративные идеи как таковые?” В один прекрасный день, читая эту книгу (на самом деле, ожидая парикмахера), я поняла, что меня соблазняет тот доминирующий дискурс, который должен присутствовать в этом предисловии. Если наша жизнь состоит из историй, которые составляют основу нарративной терапии, то разве не было бы замечательно, если я просто смогла бы рассказать историю того, как эта книга и нарративные идеи вообще повлияли на мою жизнь?

Я думаю, что мне повезло. Я познакомилась с нарративной терапии, будучи интерном второго года обучения. В тот год я начала нащупывать свой путь среди различных теорий, которым я обучалась в колледже, и одновременно изучала нарративную терапию в интернатуре. Я боролась за то, чтобы найти свою личную теорию, и находила привлекательность в этих нарративных идеях — в особенности, когда мне приходилось их использовать. Тем не менее, поначалу я обнаружила, что недостаточно использовать лишь некоторые из этих техник, и задалась идеей узнать больше о тех идеях, которые лежат в их основе. Затем я начала читать труды Майкла Уайта, Дэвида Эпстона, Джилл Фридман и Джина Комбса, одновременно посещая конференции, которые повышали для меня привлекательность этих идей.

Как начинающий терапевт, я почти ощущала себя кудесницей, у которой, как предполагается, имеется некий “секрет”, который позволяет ей решить все проблемы и ответить на все вопросы. Я поняла, что это недостижимая цель и неподъемная ноша. Тем не менее, используя нарративную терапию, я обнаружила, что эту ношу можно поднять, я что я просто могу быть самой собой. Исходя из позиции “не-знания”, я укрепила свое спокойствие и нравственность, узнавая от клиентов, как разворачиваются их истории. Поначалу эта прозрачность казалась пугающей. Как я могу делиться чем-то со своими клиентами, если у меня нет ответов на все вопросы? И все же, у меня было прекрасное чувство, что я могу сотрудничать с ними как с командой, а не ощущать одиночество в ходе процесса. Кроме того, казалось, что идея команды выносит взаимоотношения “клиент-терапевт” на новый уровень, порождающий нескончаемые возможности.

Одна из ситуаций, с которой я постоянно боролась в практической терапии, это втягивание в боль всех проблем. Нарративная терапия бросает новый свет на эту борьбу. Она научила меня тому, что “проблемы есть проблемы, а люди есть люди.” Экстернализация проблем, вынесение их вовне, позволила мне видеть людей такими как они есть. Я могу видеть их как проблемы, или я могу видеть их как истории. Проблемы держат вас в царстве боли, тогда как истории открывают вам новые возможности. В ходе учебной программы я пыталась взглянуть на истории с точки зрения журналиста, исследуя ее под разными углами. Каждая история — это тайна, и моя задача заключается в том, чтобы помочь определить сюжет и контрсюжет. После этого клиенту позволено выбрать то, что он предпочитает.

Чтение этой книги помогло мне выяснить те причины, по которым я выбрала нарративную терапию. Читая литературу патологического характера, я снова чувствую, как меня накрывает волной боли и пессимизма. Чтение этой книги вызывало во мне ощущение оптимизма. Возможности казались бесконечными. Каждая глава здорово помогла мне в работе, закрепляя то, что я изучаю. Огромный клинический опыт Джилл и Джина, многочисленные примеры случаев и стиль письма обусловливают легкую доступность этой книги.

Я, возможно, не смогу описать все аспекты нарратива, которые повлияли на мою профессиональную и личную жизнь. Я благодарна Джилл и Джину, чья программа позволила мне погрузиться в познание. Участие в этом предисловии дало мне возможность поразмышлять о своей собственной эволюции. Как и в нарративной терапии, когда кто-то получает шанс поразмышлять о собственной жизни, растут возможности выбора, вызывая волнение, вызванное пониманием того, что предпочтительные результаты вполне достижимы.

Дайна Шульмен

III

Примерно 24 года тому назад я усиленно совершенствовался в том, чтобы понять и принять общепринятые истины о терапии как свои собственные — я хотел стать “хорошим” терапевтом. Я, подобно Джилл и Джину пытался извлечь смысл из многообразия различных школ мысли. Это были поиски “теоретического крова.” На заднем плане — страшно заглушенные более громкими голосами “теории систем”, “психодинамической теории” и мириад других “радикальных подходов”, которые, как я надеялся, обеспечат мне искомое теоретическое ядро — звучали и слабые голоса, которые я едва мог различить. Эти робкие голоса, как я полагаю, в первую очередь и несут изначальную ответственность за то, что я пришел в эту область.

Эти голоса говорили мне об уважении к тому, люди есть люди, а проблемы есть проблемы. Они напоминали мне о том, что связь с теми, кто нас окружает, живыми или мертвыми, жизненно важна. Они готовили меня к тому, чтобы я стал сотрудником, а не экспертом в жизни людей, максимально используя их потребность в обучении и способности к анализу.

Со временем я понял, что идеи и убеждения, почерпнутые мной из обучения и супервизии редко отражают “мои” идеи и убеждения по поводу людей. Чем больше я стремился стать “хорошим клиницистом”, тем меньше я ощущал себя хорошим “я”. С тех пор я почувствовал, что многие популярные версии психотерапевтического знания действуют на меня удручающе. Тихие, но настойчивые голоса продолжали напоминать мне, что в действительности “знаю” очень мало о людях, и о том, почему они делают вещи, которые они делают. Эти голоса убедили меня в том, что “знание” — это не тот материал, из которого состоят хорошие терапевты. Однако у меня не было возможности выбрать законный путь, который позволил бы мне следовать за любопытством и удивлением, пробужденными этими голосами. Наконец я посетил конференцию, на которой я услышал, как Джилл и Джин озвучили свое удивление и волнение, говоря о нарративной терапии. В словах, высказанных на этом семинаре, я услышал эхо своих “собственных” голосов. Пока я, благоговея, сидел покрытый мурашками и глотал слезы, на горизонте появилась новая история.

По мере того, как эта история развивалась, я стал меньше беспокоиться о том, как объяснять свою работу на языке, доминирующем в культуре, и свободнее исследовать новые территории опыта. По мере того, как ускорялся этот сдвиг, меня охватило любопытство по поводу того, как сами жизненные “проблемы” развиваются с течением времени. Я задумался над тем, как социальный контекст влияет на жизнь этих проблем и на их взаимосвязь с людьми, сидящими в моем кабинете. И я обнаружил, что у меня есть множество вопросов, касающихся этих людей и их возможностей. Я дал себе разрешение задавать те вопросы, на которые ранее, как я думал, у меня есть ответы.

То, что случилось далее, стало, вероятно, самым богатым опытом моей профессиональной жизни. Я обнаружил, что как только я отказался от ответственности за поддержания и практики экспертного знания, опрашиваемые мной люди, на самом деле, дают ответы, замечательные образные ответы, которые точно говорят о их жизни и об их восприятии самих себя — об их истине. Я понял, что каждый человек, с которым мне когда-либо приходилось работать, обладал экспертным знанием о своей собственной жизни или “истории”.

Эти восприятия стали резонировать с теми голосами, которые я признал в качестве знания о моем собственном жизненном опыте. Заглушенные культурой, окопавшейся в науке и технологии, это “знание” оказывало минимальное влияние на мою работу терапевта и мою жизнь в целом. Но как только я стал исследовать ландшафт нарративной терапии, я обнаружил протяженные тропинки, которые привели меня под мой “теоретический кров.”

Сюжет приобрел насыщенность, когда я припомнил старые истории и еще более старые голоса, с которыми я утерял контакт много лет назад, когда я начал учиться на терапевта. Я восстанавливаю связь с теми формами бытия, которые согласуются с тем, что есть (как я полагаю) “я”, и с тем, что я выбрал в качестве своего “я”.

Я уверен, что то, что произошло со мной как с терапевтом, это именно то, что происходит с теми, с кем мне приходится работать в моем кабинете. Касается ли это бытия терапевта или бытия мужчины или бытия кавказца и т.д., сегодня я владею языком, который продуктивен для исследования реальных эффектов конкретных нарративов в моей жизни. Теперь я обладаю инструментами для оценки значения этих нарративов для себя самого. При этом, я не опираюсь на другие факторы нашей культуры. Я разрешаю себе сохранить или отбросить эти нарративы по своему желанию. В конце концов, я нашел сообщество других людей, которые поддерживают и укрепляют эти направления развития. Вместе с ними я сохраняю мужество и нахожу поддержку для преодоления постоянных препятствий языков, доминирующих в культуре.

Я не могу не рассказать о том, как глубоко повлияли на многие аспекты моей жизни слова и учение Джилл и Джина. Они сыграли так много ролей в раскрытии моих собственных “истин” и в выявлении тех нарративов, которые отражают растущее ощущение умиротворенности в моей терапевтической работе. Они действовали как со-визоры (Это слово нравится мне больше, чем “супер-визоры”). Их со-визорство, никогда не заглушаемое их супервизорством, открывало пространство для моего собственного видения. Они были со-трудниками, когда мы пытались найти пути распространения нашей работы в том сообществе, в котором мы живем. И наконец, что не менее важно, они стали друзьями. Их голоса влились в тот хор, который позволяет мне поддерживать связь с новыми, волнующими и предпочтительными путями развития в моей работе и в моей жизни. Весьма выразительно, трепетно и изящно эта книга описывает основы работы, которая приобретает известность как нарративная терапия. Это их введение в нарративную терапию пятилетней давности. Мысли и идеи, отраженные на этих страницах, открыли для меня новый мир возможностей. Я надеюсь, что вы, читатель этой книги, по мере ознакомления с идеями, убеждениями и практиками, составляющими нарративную терапию, отправитесь в путешествие, подобное совершенному мною (которое будет длиться годами).

В этой книге Джилл и Джин будут говорить о “распространении слова.” Я весьма благодарен им за то, что они решились нести людям слово о той работе, которой они себя посвятили. Мне лишь интересно знать, испытывали ли Джилл и Джин на себе эффекты этой работы так же, как испытывали их я и другие. Мне любопытно знать, какое воздействие оказало и окажет написание и опубликование этой книги на их вечно развивающиеся истории. Я искренне польщен, что стал одним из тех, кого пригласили “нести слово” о своих разработках. Интересно понять, каким образом повлияет на ход моего путешествие ознакомление других с моей историей.

Элек Росс