Глава 4. Кое-как натянув серую форму, подошедшую по размеру и оказавшуюся на редкость удобной

Кое-как натянув серую форму, подошедшую по размеру и оказавшуюся на редкость удобной

– костюм защищал от холода и ветра, но при этом не сковывал движения, – мы с Никитой

подхватили оружие и кинулись за Искрой – наверх, на ветви.

Стояла ночь, было практически темно, только высоко в кронах деревьев горели светлячки

фонарей, да в сторону стены били прожекторы, выхватывая из лесного мрака изгородь, шевелящуюся активней обычного.

– Нечистые плохо ходят по деревьям, – объясняла Искра, – они сильнее всего на земле. Нас

спасает, что на расстоянии их сила уменьшается.

Мы достигли широкой горизонтальной ветви, по которой спешили жители деревни: мужчины и женщины в сером, почти все вооруженные, с небольшими тусклыми ручными

фонариками.

– У нас мало патронов, – сказал Пригоршня Искре. – Мы не сможем много стрелять.

– Май что-нибудь придумает. Он там, – Искра кивнула на соседнее, ближайшее к стене, дерево, – брат командует этим сектором.

Девушка двигалась по веткам с завидной ловкостью, Пригоршня едва поспевал за ней, да и я

тоже. Впрочем, мы старались. Всеобщее возбуждение и предвкушение боя передалось и нам.

Кроме того, прыгая ночью по веткам огромного дерева, очень сложно поверить, что все

происходит по-настоящему и на деревню действительно идут враги. Да что там – сложно

поверить в существование такой деревни!

Мая мы нашли через несколько минут. Он устроился в развилке ветвей, наблюдая за лесом в

подзорную трубу.

– Пригоршня и Химик прибыли! – приглушенно рявкнул Никита.

Командир вздрогнул и уставился на нас, как на сумасшедших.

– У нас так принято, – пояснил напарник, смутившись. – Командуй, Май. Мы оба – опытные

бойцы.

– Дело не в умении драться, – тихо сказал парень, – а в том, насколько быстро нечисть

подчинит ваш разум. Случается врожденная способность противостоять им, но редко, кто-то

упорно тренируется и достигает результатов, лучше всего сопротивляются старики – их разум

уже сформировался и закостенел, сложно повлиять на мнение старого человека. Но старики

много знают, поэтому не стоят в первой линии.

Пригоршня поморщился, пытаясь что-то сообразить. А меня осенило:

– Мы невосприимчивы к их влиянию. В нашем мире тоже есть нечисть, мы называем их

манипуляторами и умеем бороться. У нас есть специальные приспособления, правда, всего лишь

два, чтобы держать разум закрытым.

– Точно! – оживился Никита. – У меня в рюкзаке остались арты…

– «Луну» от пси-воздействия ты брал? – бросил я.

– Да, две штуки. Тебе дать?

– Спасибо, есть. Как почувствовал, что пригодится. «Светляка» возьми, вдруг лечиться

придется.

– Сейчас сходим и заберем, – ответил я. – Ты, командир, лучше расскажи, какой план, что

делать будем?

Май улыбнулся жутковато:

– Будем героически и не очень умирать.

После такого оптимистичного вступления он посвятил нас в план защиты. Основная

проблема была в том, что манипуляторы-нечисть могут подчинить себе любого человека. Как

долго он продержится – вопрос личной устойчивости, но обычно речь идет о нескольких

минутах, и редкие герои сопротивляются полчаса. Чем ближе манипуляторы и чем их больше, тем хуже. Поэтому в первом ряду защиты – на стене и на ветвях деревьев перед ней – стоят

самые психически сильные. За ними, на некотором расстоянии – вторая шеренга. Люди из

второго ряда бдительно следят за первыми, чтобы вовремя заметить попавшего под воздействие

манипулятора и убить его. И занять его место… Старики и те, кто много знают, укрываются в

глубине деревни вместе с детьми, легко попадающими под воздействие и бесполезными в бою. С

верхних ветвей врага обстреливают, обороняя периметр.

Просто и безысходно.

– На нас идет орда, и первые отряды уже близко, – закончил свой рассказ Май. – Против

такой толпы нечисти нам не выстоять. Мы все готовы умереть.

– Помощь из Небесного города? – спросил Пригоршня.

Май пожал плечами.

– Я ничего не знаю. Это знает только Головня, остальным – ни к чему.

И правда, если противник может заниматься «психическим шпионажем», о наших планах

ему знать не обязательно. А значит, и нам не обязательно.

– Какое оружие есть? Взрывчатка?

– Только обычное. И того – не очень много.

Заметив наше недоумение, Май пояснил:

– Горожане снабжают нас необходимым, но не сверх того. И у них сейчас, наверное, не

самые лучшие времена – поставки становятся все меньше. Я могу дать вам по одному

пистолету…

– Не нужно. Мы не умеем с ним обращаться, – Никита поморщился. – Будем пользоваться

своим. Но у нас боезапас ограничен, уложить всех врагов мы не сможем. Нужно подумать.

Командир поднял руку раскрытой ладонью вперед, призывая замолчать:

– Об этом мне тоже нет необходимости знать. Действуйте, я доверяю вам, вы же люди. Если

выживем, скажу спасибо. Если нет… Я не верю в загробный мир, и вряд ли мы встретимся там.

Так что позвольте выразить радость от нашего знакомства, пусть и такого недолгого.

Мы обменялись короткими крепкими объятиями. Меня начало потряхивать, как бывало при

приближении Выброса – наверное, я чувствовал орду манипуляторов, а может, в крови просто

поднялся уровень адреналина.

– Отойдем, – бросил мне Пригоршня.

Мы свернули в сторону от основной «магистрали» и сели на шершавую кору.

Никита поправил шляпу, никак не гармонирующую с серым защитным костюмом.

– Значит, так… Умирать нам не нужно. Но помочь ребятам мы обязаны, иначе их всех

перебьют. Да? – я кивнул. – Сейчас соберем боеприпасы и артефакты и подумаем, что делать.

Возражений нет?

– По первому пункту нет. По второму… не представляю, как мы это сделаем. В лесу не

ориентируемся, да и темно. Будем светить фонариками – нас тут же заметят. К тому же, если и

правда идет орда, то всех не перебьем.

– Значит, заставим их поверить в то, что нас много. В помощь из города я что-то не верю.

Видимо, горожане – те еще жлобы, раз оружия не дали… И надо всегда рассчитывать на худшее.

– Согласен. Пойдем за артами – авось по дороге мысль в голову придет.

Мы чуть не заблудились, но все-таки нашли дом Искры и Мая.

Патронов у нас было в самый раз для диверсии, но маловато для войны. Плюс – несколько

зарядов для гранатомета, пять «лимонок», фонарики и, собственно, все.

– Если потащим все оружие, будем громкими и медленными, – заметил Пригоршня. – Это

тебе не псевдоплоть валить, тут думать надо. Возьмем винтовки и пистолеты. Дробовик оставим

– ни к чему. Гранаты возьмем.

Я кивал, перебирая контейнеры с артами. Взял один небольшой, положил туда «луну» и

«светляка». В голове крутилось навязчивое «врагу не сдается наш гордый “Варяг”».

Вот уж не думал, не гадал, что буду рисковать жизнью в чужом мире, защищая чужих

людей. Мы могли бы, конечно, сбежать, но тогда шансы отыскать Небесный город и вернуться

домой, как и шансы просто выжить здесь, стремятся к минус бесконечности.

Дверь отъехала в сторону, впуская морозный (ночью похолодало) воздух, и вошла Искра.

Она выглядела немного сконфуженной и расстроенной.

– Май меня отослал. Хотя я хорошо сопротивляюсь нечисти! Отправил внутрь, даже во

второй ряд не пустил. Плохо быть ребенком зимы…

– Просто он о тебе заботится, – объяснил я девушке. – И очень хорошо, что ты здесь.

Расскажи, что знаешь, про повадки нечисти и их верховых моллюсков.

– Это ты про фибию? Обычный тупой зверь, шустрый и громкий, может затоптать. Ест траву

и мелких зверушек. Защищает территорию. В общем, на них легко охотиться, самое трудное –

пробить панцирь. Если фибию ведет нечисть, зверь лишается своей воли и послушен седоку.

Если сбить седока, фибия пугается и убегает, сшибая своих. Глупое же животное.

– Хорошо, – медленно проговорил я, – а их седоки? Вся нечисть на фибиях?

– Если идет орда – нет. Столько фибий не найдешь во всем лесу! Часть нечистых идет

пешком.

– Они вооружены?

– Копья. Палки. Каменные ножи и то оружие, которое отняли у людей. Но отнимают мало…

Мы не даемся с оружием в их лапы.

– Искра, насколько все-таки умна нечисть? – задал я самый главный вопрос. – Если они не

смогут заглянуть в мой разум, поймут ли, что я замыслил, по поступкам?

– Не знаю. Когда их много, они умнее. Будто все вместе. По одиночке совсем глупые. Но все

равно они тупее людей, потому что у человека много интересов, а нечисть хочет одного –

убивать.

– Кажется, я знаю, что надо делать. Пойдем, Никита.

Мы рассовали запасные магазины по карманам, напялив разгрузы поверх серых костюмов.

– Давай возьмем попить, – предложил Никита. – А то по закону подлости застрянем в лесу

без воды.

С этим не поспоришь. К счастью, у местных оказались системы, похожие на кэмелбеки, крепящиеся за спиной и снабженные шлангом с загубником для удобства. Наполнив их водой, мы покинули дом Искры, и по земле, где нас никто не слышал, отправились к живой изгороди.

– Значит, фибии бегают быстро, а впадая в панику, могут затоптать и своего, – принялся

излагать я, – фибий много, они, надеюсь, пугливые. Осознал?

Никита в задумчивости поскреб подбородок:

– Осознал. Голова ты, Химик! Основная задача – подобраться к врагу. Но это я возьму на

себя. Ты, главное, меня слушай.

В деревне, за оградой, я уже пообвыкся, и во внешний мир выходить, мягко говоря, не

тянуло. Не знаю, сколько времени осталось до рассвета, небо было по-прежнему черным. Когда

глаза привыкли, оказалось, что деревья слегка светятся, что позволяло не врезаться в них и не

спотыкаться о корни, даже выключив фонарики.

Прохода в живой изгороди не было, нам пришлось карабкаться на дерево и спускаться по

другую сторону от нее под пристальными и сочувствующими взглядами «первого ряда»

защитников. Я не удержался – сунул руку в карман и сжал «миелофон». Хор голосов:

– Может, они помогут?

– Я долго не продержусь, меня сразу возьмут под контроль и пристрелят.

– Этот, со сковородкой на голове, серьезный тип.

– Город наверняка не придет на помощь. Никто не придет. Мы все умрем! Быстрей бы все

это кончилось. Только бы не мучительно.

Я выпустил артефакт. Да, ничего нового не узнал, значит, и манипуляторы ничего нового не

узнают. Пригоршня скользнул вниз уже за изгородью, я последовал за ним, и мы остались одни в

темном враждебном лесу, кишащем опасными тварями.

При нас были артефакты, гарантирующие защиту от манипуляторов – по крайней мере, от

их ближайших родственников из Зоны. А помогут ли от орды здешней нечисти – скоро узнаем.

Никита остановился, тронул меня за руку и указал направление: налево, вдоль стены. В

темноте он был едва заметным бледным пятном, сливающимся, если замирал без движения, со

стволами деревьев. Я активировал «луну» – она сильнее засветилась голубоватым, пришлось

прятать ее в карман.

Тихо, медленно мы пошли вперед. Напарник надеялся, что мы обогнем основные силы

противника и зайдем если не с тыла, то с фланга.

– Пригоршня, – тихо окликнул я. – Сейчас ты – командир. Я возьму «миелофон», если что, просто отчетливо думай, я услышу.

– Хорошо, – подумал Никита. – Договорились.

Когда миновали изгородь, Пригоршня скомандовал идти вглубь, в лес. Он предполагал, что

стадо фибий мы услышим издалека.

Это было странное передвижение. Шурша листьями и все-таки периодически спотыкаясь о

выпирающие корни, мы брели наугад, как во сне. Деревья саванами белели по сторонам.

Казалось, мы идем по кладбищу или лабиринту ужасов – немые, слепые, навстречу опасности.

Орду действительно было слышно издалека.

Манипуляторы молчали, как и мы, пользуясь мысленными сигналами. Но при этом

шуршали и гремели пластинами панциря гигантские сухопутные трилобиты – фибии, и пехота

шелестела листьями на ходу. Судя по всему, приближались они медленно. В темноте, когда

ориентируешься только по слуху, оценить масштабы происходящего трудно. Мне почудилось, что на нас прут несчетные тысячи манипуляторов.

Стало так жутко, что вспотели ладони, и тут же я услышал отрезвляющую мысль

Пригоршни:

– Вот паскуды! Так их через качель! Волну страха перед собой гонят!

Значит, наступая, войско манипуляторов гонит перед собой паническую волну. Я слышал, что манипуляторы Зоны могут заставить человека бежать, не оглядываясь, так, что только пятки

сверкать будут. Видимо, большое количество мутантов генерировало волну мощнее – пробивало

сквозь защиту. Представил, каково придется людям, когда мутанты подойдут ближе к деревне, и

мой ужас отступил.

В конце концов, что я, манипуляторов не видел? Видел и даже убивал!

А уж моллюсками меня и вовсе не запугаешь.

Ориентируясь на звук, мы обошли орду по широкой дуге так, чтобы оказаться с фланга. И

Пригоршня дал команду сближаться. Я некстати вспомнил про аномалии, пусть и редкие в этом

мире, но от этого вовсе не менее опасные. Вот вляпаемся в какую-нибудь «молнию» – и все, останутся от нас кучки пепла.

Но пока что нам везло. Никита шел довольно быстро и осторожно, мне оставалось, в меру

способностей, повторять его действия. Мысли напарника были отрывистыми и злыми: он

готовился к бою, накручивая себя.

А я пытался представить будущую операцию. В плане, казалось, все безупречно: посеять

панику в рядах врага, заставить фибий растоптать пехоту, сделать наступление невозможным.

В теории все хорошо, но вот реальность обладает, по-моему, наипаскуднейшим чувством

юмора. Как раз самые продуманные планы летят в тартарары из-за случайности или совпадения.

Не говоря уже о пресловутом «человеческом факторе».

Темнота впереди начала редеть. Сперва мне подумалось, что занимается рассвет, но уже

через мгновение я понял, что манипуляторы освещают путь. Это логично: если мы с Пригоршней

худо-бедно ориентировались среди белеющих деревьев, то орда просто рассеялась бы, отдельные

отряды утратили бы контакт.

– На дерево, – подумал Никита.

Карабкаться по исполинскому стволу в темноте, лишь слегка разбавленной отблесками

факелов (честно говоря, без этих отсветов было лучше видно), – то еще удовольствие. Поди, разбери, где выступ коры, где надежная опора, а где иллюзия, пятно тени. Никита двигался

первым, и несколько раз чуть не сорвался. Я следовал за ним довольно легко – во мне меньше

массы и цепляюсь я лучше. Но все равно, пока мы достигли первой ветви, семь потов сошло.

С высоты мы наконец-то увидели опасность.

Лес будто заполонили багряные светлячки – столько было факелов. Панцири фибий

отражали их свет, и сухопутные трилобиты мерцали. Между ними, как пехота времен

Македонского – между слонами, двигались ряды нечисти. Манипуляторы держали строй, в

войске прослеживалась некая структура. Я попытался прикинуть численность, исходя из

плотности на квадратный метр, но ничего не получилось: деревья мешали увидеть орду целиком, создавалось впечатление, что она бесконечна. Тысячи и тысячи… А может, всего лишь сотни – у

страха глаза велики.

Впрочем, для успешного штурма деревни этого достаточно. Фибии протаранят живую

изгородь, и кустарник ничего не сможет сделать – за панцирь не уцепишься колючками.

От злости сжались кулаки.

– Значит, так, – очень старательно подумал Никита, – ты берешь и жахаешь из

подствольника в самую гущу. Потом стреляем по всему, что бежит.

Я тронул его за рукав, отдал «миелофон» и в свою очередь подумал:

– Не пойдет. Фибии под контролем манипуляторов. Сначала надо «снять» наездников, потом пугать зверей. И почти без паузы. Сможешь?

Напарник кивнул и вернул мне артефакт:

– Отдача сильная. Упрись в ствол спиной. Видишь вон ту, с вождем?

Я присмотрелся и понял, что он имеет в виду. На спине одной из фибий, медленно ползущей

(силы для атаки они, что ли, копят или подстраиваются под пехоту?) практически под нами, восседал манипулятор, одетый более чем пышно: закутанный в шкуры, и с причудливым

головным убором, он напоминал североамериканского индейца. Его Никита и окрестил

«вождем». Первая цель. Отлично.

– Потом – слева на час и сзади на двенадцать, дальше – по обстоятельствам.

Я кивнул: цель ясна. Поудобнее встал в развилку, приняв стрелковую стойку, зарядил

подствольник и вскинул винтовку к плечу. Вес я перенес на отставленную назад правую ногу, ссутулился, щекой прижался к прикладу. За спиной – ствол. Не хотелось бы чебурахнуться с

такой высоты.

Мыслей Пригоршни я больше не слышал, потому что выпустил «миелофон». И поэтому

терпеливо ждал отмашку, стараясь дышать помедленней. Вдох, выдох. Руки не дрожат. Крайняя

фаланга пальца – на спусковом крючке. Главное – плавно выбрать спуск, чтобы не дернулся

ствол. Впрочем, при стрельбе из гранатомета меткость – не самое важное.

Рядом со мной, приготовившись к стрельбе, застыл Никита. Он опустился на одно колено

для большей устойчивости.

Вдох, медленный выдох.

Никита выстрелил. Я заранее приоткрыл рот, чтобы звуковая волна не так сильно ударила по

ушам, но все равно в голове зазвенело. Вождь свалился с фибии. В рядах манипуляторов

произошло замешательство. И я выстрелил.

Отдача была гораздо сильнее, чем от обычного патрона. Приклад лягнул в плечо так, что я

спиной впечатался в дерево, не удержав равновесия, и пожалел, что не последовал примеру

Пригоршни, не стрелял с колена.

Жахнуло знатно, прямо в цель.

Фибию подбросило и перевернуло кверху суставчатыми ножками, животное задергалось. Не

знаю, что имела в виду Искра, говоря, что панцирь фибии сложно пробить – мне это удалось, к

сожалению. Тварь издохла.

Манипуляторы озирались, силясь понять, откуда ведется огонь. Я отправил в подствольник

следующий патрон.

Не нужно было слышать мысли Пригоршни, чтобы догадаться: он беззвучно матерится.

У меня осталось два заряда. Стрелять именно в трилобита оказалось плохой идеей, я решил

ударить чуть в сторону. А лучше…

Никита «снял» очередного седока. Я, не тратя времени, опустился на колени и выстрелил

прямо в середину видимой части войска.

На этот раз фибию подбросило, но не убило. Лишенная всадника, она повалилась набок, засучила ножками, перевернулась и на полной скорости поперла обратно в лес, сшибая всех на

своем пути. Кажется, тварь катилась прямо по пехоте, задевая товарок. С других фибий падали

всадники, хаос нарастал. Пригоршня палил наугад, уменьшая численность войска. Я выпустил

последнюю гранату (тоже – наугад) и принялся стрелять из винтовки по манипуляторам.

Давящее ощущение ужаса, исходящее от них, отпустило, истаяло: захватчикам было не до этого.

Они суетились, бегали, вереща от страха (впервые я слышал, какие звуки издают манипуляторы), сталкивались. Упорядоченное войско превратилось в паникующую толпу.

Я работал четко, как в тире: пуля за пулей, точно в цель. Конечно, твари двигались, но

скученность их была столь высока, что патроны я зря не тратил. Потери, относительно

численности орды, были не столь велики, но с каждым трупом паника нарастала – видимо, манипуляторы объединялись в подобие коллективного разума, и смерть каждой особи больно

била по остальным.

Лесная темень посерела, четче высветились силуэты деревьев, утратив нематериальность

ночи. Как всегда бывает перед рассветом, резко похолодало. Воздух стал кристально чистым и

запах зимою – снегом, морозами, прозрачным смертоносным небом.

В поредевшей темени видно было происходящее.

Лесные исполины – деревья – казались колоннами, поддерживающими низкий небосвод.

Среди них, как в зале театра, метались статисты – манипуляторы и фибии. Огромные моллюски, очумевшие от испуга, носились кругами, подминая под себя телепатов. На серых листьях, устилавших землю, чернела кровь. Фибии, как танки, раскатывали нечисть в кашу, переламывая

кости. Воздух полнился предсмертными криками, хрустом и шорохом.

Две фибии столкнулись и забуксовали, обуреваемые жаждой жизни. Они не в силах были

разойтись. Вокруг метались манипуляторы, утратившие всякое сходство с мыслящими

существами. По сторонам уже никто не смотрел. Похоже, никакая опасность нам не угрожала, и

мы наблюдали, затаившись.

Патроны кончились.

Никита уселся на ветку, свесив ноги. Меня потряхивало – выходил адреналин.

Это все-таки первоначально было не войско, а орда, потерявшая управление и разум после

смерти «вождя» и других манипуляторов.

Обмирая, я замечал среди мечущихся и вопящих тварей самок и детенышей. Малыши

хороши у любого биологического вида и (кроме, пожалуй, запеченного с гречневой кашей

молочного поросенка) пробуждают материнский или, в моем случае, отцовский инстинкт.

Головастые, круглоглазые, бестолковые и беззащитные, они гибли первыми, как и их матери –

пониже среднего манипулятора, более тонкие, удивительно похожие на человеческих женщин.

Меня накрывало отчаянием – не собственным, а отчаянием телепатов, столь же сильным, как недавняя волна ужаса.

Чувство было тошнотворным – растерянность, беспомощность, паника.

– Все, – вслух сказал Пригоршня, – хана завоеванию. Спускаемся и дуем к деревне.

Лес все светлел, видно было уже хорошо, хотя солнце не поднялось, и предметы не

отбрасывали тени.

Истратив все боеприпасы, мы возвращались. Пригоршня каким-то чудом запомнил, куда

нужно идти. По дороге нам не попалось ни одного манипулятора, и живой изгороди мы достигли

очень быстро – куда быстрее, чем шли до места схватки.

Молчали. Думаю, даже не особо эмоционального Никиту проняло.

Часовые приветствовали нас дружными криками. Весь первый ряд обороны, обреченный, в

общем-то, на смерть, радовался нашему возвращению. Почему-то война и смерть ассоциируются

в нашем сознании с темнотой и холодом, кажется, что днем ничего жуткого не произойдет… хотя

Киев фашисты бомбили утром, при торжествующем свете солнца. И одиннадцатого сентября в

Нью-Йорке было тепло, но падали башни. Нам думается, белым днем ничего не случится. Мы

ошибаемся. Не суть важно пережить ночь – так же гибнут и летним полднем, важно отразить

атаку.

По дереву мы перебрались за стену. Нас встречал лично старейшина Головня в окружении

человек пятнадцати охраны. Все жители деревни были или рыжими, или светловолосыми, и

казались мне братьями. Не дожидаясь вопросов, Никита радостно отчитался:

– Диверсионный отряд в составе Химика и Пригоршни с боевого задания прибыл в полном

составе. Враг деморализован и обращен в бегство. Нашествие отбито!

Головня открыл рот, но быстро взял себя в руки и вздернул бороду. Его сопровождающие

дружно вскинули брови, но вскоре заулыбались – ступор быстро прошел. Молодой рябой

охранник не сдержал чувств и сгреб Пригоршню в объятиях, похлопал по спине. Шесть человек

рванули в разные стороны, и донеслись радостные вопли: сначала звучали единичные голоса, потом они слились в крик торжества. Звенел женский смех, до слуха долетали обрывки фраз.

Незаметно для Головни я коснулся «миелофона», и чужая радость обрушилась разноцветным

потоком: тысячи чувств сплелись в тугой жгут единения, связывающий всех этих людей. Меня

будто подбросило на невидимой, но осязаемой волне, и я задохнулся от радости.

Наверное, что-то подобное чувствует неизлечимо больной, которому сказали, что диагноз

ошибочен. Или мать, знавшая, что сын погиб при теракте в метро, когда он постучал в двери.

Или женщина, которая отчаялась иметь детей, но случилось чудо.

Эмоции были настолько искренние и мощные, что я помимо воли благостно улыбнулся.

– Вы уверены, что они не вернутся? – строго поинтересовался Головня. Чтобы перекрыть

поднявшийся гвалт, ему пришлось повысить голос.

– В скором времени точно не придут, – сказал Пригоршня и стянул шляпу. – Командир, нам

бы в тепло, а то не привыкли мы к такому дубаку. Там, откуда мы пришли, сейчас тепло.

– Идем со мной, – проговорил Головня, разворачиваясь. – Община благодарна вам, чужаки.

Вы были возле орды, но не попали под власть нечисти, как вам это удалось?

– В нашем мире тоже есть нечисть, – заговорил я. – Мы научились от них защищаться, у нас

с собой пара приборов, которые в этом помогают.

– Теперь понятно, – сказал старейшина и с ловкостью обезьяны принялся карабкаться по

переплетению ветвей.

Мы с Пригоршней чувствовали себя неуклюжими детьми. Навстречу попадались люди, светящиеся счастьем, издали махали нам руками. Те, что были близко, лезли обниматься и

благодарить. Такого я еще не видел и был слегка оглушен обрушившимся шквалом эмоций – они

доставали и без «миелофона», который я спрятал в контейнер, чтобы совсем не сдуреть от

чужого счастья. Просто День Победы какой-то! Чувствую, что нас тут будут чтить как героев, и

монумент поставят. Точнее, вырежут из дерева.

– Пригоршня, ты когда-нибудь мечтал стать героем? – озвучил мысль я.

Напарник крякнул:

– Как-то нет. Но приятно, черт побери! Не так уж тут и плохо.

Год назад мы с Пригоршней ходили в Зону со сталкером по прозвищу Самочкин. Сам он

называл себя Эндрю и на Самочкина обижался до слез. Зона любила его, особенно – пьяным.

Видимо, веселил он Зону, и она до поры до времени его берегла. С виду интеллигентнейший

человек от десяти капель спиртного превращался в бандерлога и тотчас терял адекватность: мог

улечься посреди леса: «Мне здесь нравится, я тут живу», полезть в радиоактивную воду, повертеть голым задом перед стадом взбешенных кабанов, рвануть за любой подвернувшейся

юбкой и огрести по морде. Видимо, Пригоршне слава вскружила голову, как Самочкину – водка, и он тоже решил остаться тут жить.

– Мне дома больше нравится, но если хочешь, оставайся, – съязвил я и чуть не сорвался с

качающегося подвесного моста, где не было перил.

Понемногу рассвело, и мир обрел некую материальность, окрасился в привычные серые

тона.

– Головня, – прокричал я. – Нам бы до Небесного города добраться. Может, карту нам дашь?

Старейшина промолчал, лишь жестом поманил за собой.

Мы поднялись в его жилище, выдолбленное в дереве. За столом сидел кряжистый мужик, похожий на престарелого гнома, с ярко-рыжей бородой, которая так и не поседела.

Завидев нас, гном поднялся и чуть склонил голову:

– Приветствую вас, гости. Я – старейшина Луч, от имени всей общины благодарю вас. По

просьбе Головни я связался с Небесным городом и рассказал о вас, там очень заинтересовались и

ждут на заставе.

– Спасибо, – кивнул я, уселся за стол напротив него, не зная, чему больше радоваться: хорошей новости или теплу.

Пригоршня опустился на лавку рядом. Тотчас появилась Мила с подносом, где был

глиняный кувшин и тарелка с поджаренными кусками, видимо, мяса фибии.

– Благодаря вам полегло не только много нечисти, но и фибий, теперь у нас есть мясо, и

можно неделю не ходить на охоту, – проворковала она, сервируя стол.

Хлеба, как я понял, у них не было. Гарниром служила каша из злаков, если издали

посмотреть, зерна напоминали набухший овес. Что меня порадовало – огромные семечки, нарезанные ломтями. Какие же тут тогда орехи? Размером с голову – неделю есть можно?

Вспомнился старинный анекдот: Мичурин полез на сосну за укропом, его арбузами завалило.

– Уважаемые старейшины, – проговорил я, косясь на Пригоршню, который уже начал

дегустировать гигантские семечки. – Вы говорили, что связались с Небесным городом, и они нас

ждут. Мне хотелось бы переговорить с кем-то из них, это можно устроить?

Луч потупился, пожевал ус и поднялся:

– Это надо обсудить с горожанами. Если они захотят.

– Думаю, захотят, – промычал Пригоршня с набитым ртом.

– Подождите меня здесь.

Когда старейшина открыл дверь, помещение наполнилось воплями ликования, ледяной

ветер стеганул по ногам. Я поежился, взял кусок семечки. Она оказалась маслянистой и по вкусу

напоминала что-то среднее между кедровым орехом и фундуком.

– Вкусная еда, – оценил Пригоршня, он все никак не мог наесться после дня впроголодь, а

может, тому виной холод, что, как известно, стимулирует аппетит.

Среди местных толстяков не наблюдалось, значит, с пищей и у них были проблемы, и зимой

они перебивались летними запасами.

Не прошло и десяти минут, как в дверном проеме возник Луч и поманил за собой:

– Гости, горожане хотят с вами поговорить.

Пригоршня тотчас вскочил и глянул на меня, я дожевал мясо фибии и зашагал к выходу.

Когда мы вышли на улицу, там уже вовсю шли гуляния, огней горело больше обычного, били то ли барабаны, то ли тамтамы, на небольшой поляне разожгли костер, и к нему понемногу

стягивался народ, что было, на мой взгляд, непредусмотрительно, и я обратился к старейшине:

– На вашем месте я оставил бы наблюдателей на боевых постах. Вдруг нечисть вернется.

– Дозорные по-прежнему на местах. На подходах к поселку тоже часовые. Молодежь сейчас

разделывает убитых фибий – в лесу все тихо, орда ушла.

Я поискал Мая, но не узнал его в толпе: у каждого третьего парня были длинные светлые

волосы. Мы двинулись в сторону, противоположную той, где кипел бой. Почти рассвело, и взору

открылась вторая часть деревни: здесь деревья были потолще, и в каждом стволе наблюдалось по

три-четыре двери, соединяющиеся с центральными мостами с помощью подвесных лестниц.

Женщины, спешащие в центр, несли котомки с едой. Нас узнавали и приветствовали, Пригоршне

доставалось больше внимания и женских улыбок. Знал бы он, как они называют его шляпу!

По паутине мостов мы добрались до центральной поляны размером с футбольное поле, окруженной широчайшими стволами с многоэтажными жилищами. Никогда бы не подумал, что

люди способны жить в поселке, одновременно напоминающем термитник и паучатник. Если

подняться над деревьями, мосты и канаты наверняка будут похожи на паутину.

Над площадью, где собралась толпа человек в двести, мы направились к одному из

исполинских стволов. Крепыш Луч взобрался по канату на толстую, в пару обхватов, ветку, цепляясь носками мокасин за выступы коры. Мы с Пригоршней последовали за ним и очутились

возле округлого домика наподобие скворечника. Сделан он был из коры, а внутри – выстлан

металлом, кое-где уже поржавевшим. На полке стоял металлический ящик типа советского

радио, а под ним находилась клавиатура с множеством рычагов.

Загородив обзор, Луч принялся щелкать рычагами, донесся характерный свист

ненастроенного радио, и вскоре сквозь него пробился сипловатый баритон:

– Центр слушает.

– Это Луч, направление юго-восток. Гости со мной.

– Пусть говорят.

Луч отодвинулся, ткнул в медную пластину пальцем и прошептал:

– Это приемное устройство.

Уходить он не стал, переместился ближе к выходу и навострил уши: его-то миновал наш

рассказ о другом мире.

– Доброе утро. Говорит пришелец Химик, – я выдержал паузу, и мне ответили:

– Спасибо, что помогли нашей деревне отбиться. К сожалению, Небесный город и

человечество в целом переживает трудные времена, потому нам просто нечем им помочь.

– Теперь и мы переживаем трудные времена, без патронов-то, – подал голос Пригоршня, привалившись к стене и скрестив руки на груди.

– У нас огнестрельное оружие, – пояснил я. – В качестве заряда оно использует стальное

устройство – патрон. Пуля из патрона пробивает плоть врага.

– Да, такое у нас использовалось задолго до эпохи расцвета. Сейчас производить

огнестрельное оружие слишком энергозатратно и дорого, но скоро, чувствую, придется, –

собеседник на том конце линии вздохнул. – У меня к вам вопрос. В ваш мир через телепорт

случайно попали наши люди. Что с ними сейчас?

Мы с Пригоршней округлили глаза, я ответил:

– Впервые о них слышим. Думали, перемещение случилось давно, и в живых уже никого

нет.

– Не так давно. Десять зим назад. Мне важно знать, что с ними.

– Без понятия. Может, и есть службы, которые в курсе. Мы нашли телепорт случайно, и вот

мы здесь. Раз ваши люди не смогли вернуться, значит, они, скорее всего, мертвы, а нам надо

домой.

На той стороне линии воцарилось молчание, донеслись голоса, но слов было не разобрать.

– Так кто вам мешает? Воспользуйтесь телепортом – и вы снова дома.

Мы не переставали удивляться. Они думают, что мы переместились вместе с аппаратом?

– Как бы вам объяснить. Телепорт остался там, мы проникли внутрь, взяли устройство, потом были вынуждены его взорвать, и нас переместило сюда.

И снова молчание. Наша история стала для них неожиданностью. Я решил воспользоваться

заминкой:

– Мне кажется, мы можем быть полезны друг другу, и лучше разобраться во всем при

личной встрече.

– Как выглядело устройство, которое вы взорвали? – спросил собеседник.

– Темно-коричневое, округлое, с кулак размером, состояло из двух взаимопроникающих

половин, но они не разъединялись.

На том конце линии совещались больше минуты и, наконец, вспомнили о нас:

– Это правда. Вам несказанно повезло, потому что вы сломали преобразователь. Вас могло

перебросить куда угодно, к примеру, в дикий безлюдный мир. Или туда, где вообще жить

невозможно. Насчет взаимного сотрудничества, – в голосе промелькнуло пренебрежение, кто-то

тихонько пробормотал, и связной сказал: – Вы мало чем будете нам полезны. Но и

проигнорировать вас мы не можем. Ответьте только на вопрос: в телепорте вы не заметили

странный прибор – небольшой, с полметра, продолговатый, одна его половина черная, вторая

серебристая, на светлом конце – разъем, – снова зашептали, и говоривший продолжил: – Разъем –

такое отверстие…

– Знаю, что это, – прервал его я. – Ничего подобного не видел. Это что-то важное?

Мой вопрос проигнорировали.

– Приходите к заставе, местные вас туда проводят и вооружат. Тогда и поговорим подробнее.

Конец связи.

Когда он отключился, Пригоршня возмутился:

– Снобы, ненавижу. Бюрократы хреновы. Они что, нам не рады?

– Они расстроились, – объяснил я. – Потому что потеряли что-то важное. Думали, мы

вернем им это что-то, но… В общем, надо разобраться, что у них случилось. Скоро узнаем, – я

обратился к Лучу: – Как долго идти до заставы?

– Два дня, – ответил старейшина.

– Значит, выдвигаемся, – Пригоршня аж пританцовывал от нетерпения. – Только оружие нам

дайте, а то мы весь боезапас израсходовали на мутантов, пара патронов осталась. И еды дайте в

дорогу. Да, и главное – карту.

Старейшина качнул головой:

– Мы дадим вам проводников.

– Пусть с нами будут Искра и Май, – предложил я. – Мы отлично друг друга поняли.

– Искра спит, она сильно ослабла, Май занят. Никто никуда не пойдет, пока мы не проведем

обряд прощания с погибшими, а потом не отблагодарим вас за спасение поселка. Своими силами

не отбились бы.

Вот только этого нам не хватало! Пора выдвигаться, а они праздновать вздумали.

– Спасибо вам сердечное! – в порыве чувств я приложил руку к груди. – Нам надо в

Небесный город, и побыстрее. Дайте нам карту, и мы пойдем.

– Да ладно тебе, Химик, – проговорил Пригоршня. – Мы никуда не спешим. К тому же опять

не выспались, – он выглянул за дверь. – Посмотри, как люди радуются, утром и пойдем

отдохнувшими и бодрыми, а не сонными зомбями.

Я невольно зевнул, прикрыв рот рукой. Да, усталость давала о себе знать. Гномоподобный

Луч заговорил с почтением:

– Не уходите сегодня. Порадуйте нас, тут редко бывают гости.

Внизу разожгли костер, на тамтаме выстукивали странный ритм, люди утихли и замерли

изваяниями. Луч кивнул в сторону площади и начал спускаться по подвесной лесенке. Мы

устремились за ним, и вскоре он смешался с толпой, а мы остановились чуть в стороне.

Пригоршня толкнул меня в бок и указал на холщовые мешки, где проступали пятна крови. Я

заметил три мешка, еще сколько-то скрывала толпа.

По неслышной команде люди двинулись назад, к нам, образуя кольцо. Меня чуть не сбили с

ног – еле успел повернуться боком, чтобы толпа обтекла меня. Мы оказались в первом ряду

кольца. В середине площади пылал костер, два совершенно лысых тамтамщика, будто

погруженные в транс, работали синхронно.

Головня, Луч и еще один старейшина – сухонький согбенный старичок с клочковатой

бороденкой – стояли возле пяти окровавленных мешков. Что там – не хотелось даже

представлять.

Заговорил старичок голосом скрипучим, как ржавые петли двери. Он восхвалял великое

прошлое человечества, напоминал о былых подвигах, о городах, которые упирались в небосвод, о летающих аппаратах, о войне, развязанной нечистью.

Лица собравшихся, преисполненные благоговения, помрачнели, на скулах заиграли желваки.

Когда речь зашла о погибшем поселении, где должны были посеять семена, позади меня

заголосила женщина, ее крик подхватили, и над деревней поплыл скорбный плач.

Пока они оплакивали товарищей, я рассматривал толпу. Женщин было столько же, сколько и

мужчин – видимо, они сражались против врага наравне с сильным полом и гибли так же часто.

Большую часть составляла молодежь, людей после тридцати было меньше, а тех, кому за сорок –

единицы; сказывался жесткий естественный отбор. Дети и подростки, одетые в такие же серые

спецовки, столпились правее меня и вытянулись полукольцом: сначала малыши, за ними ребята

постарше. Мамы с младенцами сидели на шкурах, и их силуэты расплывались за пылающим

пламенем.

Старик замолчал, и зазвучал громоподобный голос Луча. Старейшина перечислял имена

погибших. После каждого имени следовала пауза, чтобы женщины могли вдоволь поголосить.

Хотелось уйти. Всегда возникает некая неловкость, когда соприкасаешься с чужой скорбью, но не

можешь проникнуться. Чувствуешь себя виноватым, что ли.

Когда Луч смолк, Головня шагнул к одному из мешков, развязал его, и оттуда на

вытоптанную землю выкатились… Отрубленные головы манипуляторов, погибших во время

бойни – не только самцов, но и самок, и детенышей.

Пригоршня выругался, я сглотнул вязкую слюну. Головня торжественно проговорил:

– Мы отомстили за наших соотечественников. Всех, кто к нам придет, ожидает смерть.

Трофеи развесим на деревьях, чтобы другим неповадно было.

Умом я понимал, что враг опасен, с ним надо бороться его же методами, но принять и

оправдать варварскую жестокость не мог. Старейшины высыпали содержимое остальных

мешков. Дети с визгом налетели на головы, принялись катать их по площади, как футбольные

мечи. Голова детеныша остановилась у моих ног: помутневшие глазки были открыты, зубатый

рот – разинут. Пригоршня отфутболил башку к костру и проворчал:

– Зря остались.

– Твоя инициатива – поучаствовать в некро-шоу, – съязвил я.

Детишки развлекались минут десять, потом сами же притащили испачканные пылью головы

и сложили в мешки. Снова забили тамтамы, народ расслабился, и женщины побежали по домам

за съестным, чтобы достойно отпраздновать победу.

– Чё-то аппетит пропал, – пожаловался Пригоршня. – Может, ну их, и в путь?

– Карту нам давать отказались, проводники никуда не пойдут, пока все не закончится, так

что придется терпеть до вечера.

Спустя минут пятнадцать на центральной площади вовсю шли гуляния. Прямо на земле на

длинных полотнищах была разложена еда, мужчины ели, женщины плясали, барабанщики

выбивали ритм, старейшины стояли возле потухающего огня. Мешки, слава богу, уже унесли, и

Пригоршня приступил к трапезе.

Я неторопливо подошел к нему. Один из местных вскочил, глядя с подобострастием, и

уступил коврик, на котором сидел. Отказываться я не стал. Аборигены косились на нас с

почтением, но пока, слава богу, молчали.

Вокруг Пригоршни начали собираться девушки, но подходить еще боялись, хихикали в

стороне. У меня образовался фан-клуб поменьше. Все беленькие, румяные, глазками стреляют, шепчутся. Цвет волос обсуждают? Он для них непривычен. Интересно, в Небесном городе тоже

одни блондины?

Вспомнились головы манипуляторов – там и брюнеты попадались, и русоволосые. Видимо,

у них с людьми общий предок, как у неандертальцев с кроманьонцами.

Когда-то я читывал научные статьи о неандертальцах. Сведений было мало, но

предполагалось, что у них другое строение речевого аппарата, объем черепа больше, чем у

людей. Известно, что у неандертальцев была своя культура: наскальная живопись, погребальные

обряды. Самые горячие споры велись по поводу того, могли ли они скрещиваться с людьми –

все-таки геном чуть отличался. Одни утверждали, что нет, другие, что могли. Всех интересовало, куда они подевались: ассимилировались с кроманьонцами или их перебили гости, перекочевавшие в Европу, на родину неандертальцев, из Африки.

Ну да, все сходится: голова у манипуляторов больше человеческой, мускулатура более

выражена, скелет покрепче…

Додумать мне не дали – кто-то тронул за плечо, я чуть мясом фибии не поперхнулся.

Поворачиваясь, отклонился в сторону: мною интересовалась девушка настолько красивая, что

захватывало дыханье. Длинные волнистые волосы персикового цвета, чуть раскосые ярко-

зеленые глаза, полные губы, и даже под мешковатой серой робой, перехваченной поясом на

тонкой талии, заметна роскошная грудь.

Пригоршня, распушивший хвост перед окружившими его девочками, аж засмотрелся, чуть

слюну не пустил. Девушка робко улыбнулась:

– Меня зовут Апрелия, – голос у нее оказался певучим, не низким, и не высоким.

– Красиво, – кивнул я и представился, Пригоршня тоже представился и протянул руку, но

вспомнил, что женщинам руки не жмут, и убрал ее, однако девушка поняла его жест превратно и, отступив на шаг, продолжила: – Меня старейшины просили… Да и все наши – тоже. Расскажите

про свой мир. Как вы живете, про обычаи. Нам очень интересно.

Ноздри защекотал сладковатый дым. Пригоршня чихнул, я глянул на прогорающий костер, куда Луч щедро сыпал листья. Ритуал такой, что ли?

Люди переместились туда, куда дым сносило ветром. Голова приятно закружилась, краски

стали ярче, на душе зацвели цветы и запели птицы. «Это какая-то дурь, – подсказал внутренний

цензор. – Уходи, ветер дует на тебя, неизвестно, как отреагирует твой организм».

– Расскажу, – кивнул я Апрелии и обратился к Пригоршне: – Уходим отсюда ближе к костру, там будем вещать, дым не вдыхай, это наркота.

– Тю, а я подумал, чего так весело стало, – он поднялся и направился к кострищу, встал с той

его стороны, откуда дул ветер, рядом со старейшинами. Его тотчас окружила толпа девчонок.

Прямо не сталкер, а рок-звезда с поклонницами.

– Апрелия вам передала нашу просьбу? – проговорил Луч.

– Конечно, она так прекрасна, что мы не смогли ей отказать, – ляпнул я и прикусил язык.

Что на меня нашло? Наверное, наркота виновата: что думаю, то и говорю. Надо быть

поосторожнее со словами и желаниями, а то еще воспользуюсь девчонкой, она окажется

девственницей – придется жениться и забирать ее в свой мир.

Красота, конечно, страшная сила, но брать ответственность за женщину я не готов. Голова

продолжала кружиться, отрубленные головы манипуляторов забылись, и я, наконец, расслабился.

Местные обступили нас плотным кольцом и приготовились внимать. Среди них я заметил

Мая. Искра же, видимо, отсыпалась после ранения.

– Спрашивайте, – прогудел Пригоршня, снимая рюкзак, ему тотчас протянули шкурку, на

которой он уселся.

– У вас есть оружие, – сказал Луч. – С кем вы воюете?

Ответ, что мы воюем с другими людьми, настолько шокировал местных, что они подняли

шум и галдели минуты две. Потом я начал рассказывать о наших достижениях – технике, медицине, кибернетике. Затем о традициях. Второй раз местные разгалделись, когда я сказал, что

есть страны, где мужчине позволено жить с мужчиной, а женщине – с женщиной.

– Мы таких сразу убиваем, – отрезал Головня.

Н-да, толерантностью новые знакомые не отличаются.

Еще их удивило, что у людей нашего мира бывает черная и желтоватая кожа.

Кто-то из толпы поинтересовался, можно ли к нам переселиться, там ведь хорошо: зима не

такая злая, нет отравленной земли.

На минуту я задумался: теоретически, конечно, можно. Найти брошенную деревню, переселить их туда, научить, что врать ментам, но все равно ими заинтересуются, и проведут они

остаток жизни в лаборатории.

Пришлось объяснять, что у нас каждый человек посчитан, лишним будут не рады, потому

что и так перенаселение.

Между тем, голова приятно кружилась, Пригоршня обнимал за талию ближайшую девчонку

– ему, по сути, было все равно, кого обнимать. Мои руки сами тянулись к Апрелии, стоящей чуть

позади и правее, но каждый раз приходилось себя останавливать: одно дело – с равной

переспать, другое – использовать симпатичного ребенка. Нельзя так.

Местные под действием одурманивающего дыма были веселы и благостны. Большая часть

ушла исполнять первобытные танцы под тамтамы, некоторые разбились по парам и уединились.

Н-да, видимо, тут не все живут семьями, и нравы довольно свободные. Я покосился на

улыбающуюся Апрелию. Родись она в нашем мире, давно украшала бы обложки журналов, ее

водили бы по клубам, катали бы на дорогущих авто. Она быстро растеряла бы свою

естественную прелесть и приобрела красоту гламурную…

Я потряс головой. Что за забористая трава! Неужели, Химик, ты уже жениться собрался? Ты

это брось. Вам надо завтра утром выдвигаться в Небесный город, потом – как-то заинтересовать

горожан, чтобы они отправили вас с Пригоршней домой.

Кстати, где напарник? А, вон он, у них с грудастой блондиночкой мир да любовь.

– Пригоршня, – крикнул я. – Расскажи-ка про наши войны.

Рассказчик из Пригоршни не самый лучший, но его история еще держала внимание

слушателей, потом же они, одуревшие, разошлись кто куда, предоставив нас самим себе. Я

отодвинул в стороны девчонок и шагнул к Никите:

– Пойдем дрыхнуть, что ли. Нам предстоят бессонные сутки.

Поймав себя на мысли, что действую легкомысленно, отыскал в толпе Головню и Луча и

велел им разбудить нас, едва рассветет. И дать проводников, а также Мая и Искру. Апрелия

увязалась было за мной, но остановилась поодаль – боялась подходить к старейшинам.

Головня, хорошо надышавшийся, закивал и попросил не беспокоиться об этом. Мы

направились к ближайшему подвесному мостику. Невзирая на затуманенность рассудка, обратную дорогу я помнил. Апрелия рванула за мной, но я остановил ее, взяв за плечи, и с

сожалением посмотрел на прекрасное лицо:

– Сколько тебе лет, девочка?

Думал, ответит, что двадцать, ан нет:

– Семнадцать, – улыбнулась она.

– Фак! – воскликнул Пригоршня и закашлялся, поперхнувшись.

Апрелия часто-пречасто заморгала:

– Что-то не так?

– Иди спать, ребенок. У нас за половую связь с детьми мужчин запирают в клетке и держат

там много лет.

Апрелия упрямо тряхнула головой, и персиковые волосы рассыпались по плечам:

– Я не ребенок. Я уже год, как взрослая!

– Иди домой, – я разжал руки и поспешил к Пригоршне, который тоже только отбился от

толпы поклонниц.

– Я не педофил, – убеждал он себя, карабкаясь по лесенке. – Пять лет тюрьмы. Пять лет!

– Это ты по максимуму берешь, можно и условным сроком отделаться. К тому же

семнадцать лет – не четырнадцать. Где ж еще такой цветник найдешь?

– Да иди ты, – отмахнулся Никита.

Когда мы добрались домой, только начало смеркаться, но поскольку выдвигаться надо было

часов в пять утра, следовало хорошенько отдохнуть. Мы тотчас повалились на кровати-выступы, расстелили спальники поверх постелей местных, и Пригоршня тотчас размеренно засопел.

Мне не спалось, захотелось закрыть дверь на замок, но я не обнаружил даже щеколды и лег

в постель. Чтобы заснуть, принялся мысленно собирать кубик Рубика, и это, как обычно, сработало.

Снился мертвый Черный город, вампиры, убегающие от огромного змея, я бежал вместе с

ними и тащил за собой Энджи. Под ногами, как колобки, катились отрубленные головы

манипуляторов, живые и напуганные.

Мы свернули с центральной улицы и спрятались в огромной ржавой бочке. Энджи

прижалась ко мне и начала гладить грудь, плечи… Стало тепло, уютно, и сразу забылись все

кошмары. Потом она обняла меня, поцеловала, я ответил… и проснулся. И обнаружил, что в

постели не один. Вскочил, вспомнив ночного гостя из покинутого города, перепрыгнул через чье-

то тело и только тогда понял, что это Апрелия, которая так и не отказалась от своих намерений.

– Ты что тут делаешь?! – выдохнул я. Вопрос был риторический – и так все ясно.

– Пришла, – шепнула она, зашуршала одеялом.

Тьма стояла беспросветная, я едва видел очертания предметов.

– Не прогоняй меня, – попросила девушка.

– Мать моя Зона! – я провел рукой по лицу, немного потоптался на месте, затем нащупал

кровать, сел на край. Апрелия попыталась обнять, но я отодвинулся. – Вылезай из постели.

Она снова зашуршала, шлепнули о пол босые ноги. Ну-ну, так мы еще и голые…

Воображение тут же заработало вовсю. «Семнадцать лет – не пятнадцать, по местным меркам

это взрослая женщина», – подумал я, невольно отвечая на ее поцелуй. У губ девушки был

привкус древесной коры, а сама она пахла лесом – смолянистой хвоей, примятой травой.

Проклиная себя за мягкотелость, я обнял ее, уложил обратно. Жаль, что нет света, хотелось бы

увидеть ее сейчас…

Всхрапнул Пригоршня, я напрягся… Да нет, спит, как убитый. Не помешает. Апрелия обвила

меня руками и притянула к себе.