Повествование первое

ФРАГМЕНТ ИЗ РОМАНА «ЛАДОНЬ ДЛЯ СЛЕПЦА»

Моей любимой жене Оле, с благодарностью за каждодневное счастье, посвящаю я эту книгу.

Пролог

Васька опять сорвался. Уже несколько недель он вел себя исключительно прилично, на радость семье и всех, кто его знал. Но то ли весна сбила его с пути истинного своим бесстыжим цветением, то ли просто истек ресурс положительного поведения… Так или иначе, поутру в субботу, сделав все свои неотложные дела, Василий внезапно сбросил с себя тягостное ярмо всяческих приличий, так тяготившее его в последнее время. Ничего сверхъестественного он не натворил: домашние, кстати сказать, ждали от него чего-то подобного. Решительно обнажив свою истинную натуру, Васька, одним рывком освободившись от сдерживающих внешних факторов, во весь опор бросился за изящной дымчатой кошкой, гревшейся под первым весенним теплом. Всецело отдавшись яростной погоне, как и подобает настоящему породистому бультерьеру, он не внял гневному окрику хозяйки. В считанные секунды она осталась далеко позади, держа в руках бесполезный поводок со сломанной застежкой. А впереди была желанная кошачья плоть, старательно улепетывающая от верной смерти. Серая шкурка становилась все ближе, а ее пронзительный запах настойчиво дразнил Васькины неблаговидные инстинкты.

Казалось, бедная киса обречена. Спасти ее могли только деревья, стоящие в дальней части асфальтированного городского двора, вплотную прижатого к Звездному бульвару, зеленевшему в районе Останкино.

Когда кошка на полном ходу вынырнула из-за угла дома, Васька почти настиг ее. Через несколько мгновений, изогнутая бойцовская пасть вонзит в ее позвоночник два ряда зубов, сомкнув их с усилием в несколько атмосфер. Противостоять такому исходу погони могло только чудо. И хотя Муська, не первый год живущая нелегкой дворовой жизнью, решительно не верила в чудеса, оно все-таки произошло.

Васькина хозяйка не могла этого видеть. А жаль. Было бы что рассказать друзьям и соседям. Почти догнав жертву, бультерьер вдруг резко затормозил, намертво упершись в асфальт всеми четырьмя лапами. Но то было лишь началом невероятного, которое можно попытаться объяснить. Но как объяснить то, что и Муся встала, как вкопанная, выгнувшись дугой и отчаянно шипя. Теперь кошка и собака стояли на одной линии, мгновенно позабыв об исконной вражде, словно перед лицом какой-то невиданной общей угрозы. Однако перед ними был только грязный весенний газон с несмелыми островками молодой зеленой травы. И более – ничего. Стоя рядом с несостоявшейся жертвой, свирепо шипящей на оградку газона, Васька утробно зарычал, пряча леденящий страх, столь редкий для бультерьера. А после…

… После произошло нечто такое, во что невозможно поверить, не будучи очевидцем. Бойцовый пес и кошка, развернувшись в синхронном прыжке, вместе бросились прочь от газона. Пробежав каких-то несколько метров, они ловко юркнули под мебельный фургон, стоявший неподалеку. И затаились под ним, сидя вплотную друг к другу.

Вернувшись с прогулки, Васька был сам не свой. Пинки и вопли хозяйки не беспокоили его, померкнув рядом с небывалым происшествием. Не доев вечернюю порцию каши с мясом, пес забрался под письменный стол главы семейства, где и просидел весь вечер, не обращая внимания на удивленных домочадцев.

С тех пор Василий обходил тот газон стороной, стараясь даже не смотреть в его сторону. Да и к кошкам стал относиться с почтительным равнодушием, восхищая хозяев своей воспитанностью. Правда, стал чаще рычать во сне, что было сущей ерундой по сравнению с его прошлыми провинностями.

ПОВЕСТВОВАНИЕ ПЕРВОЕ

Валерка Троекуров сидел в своем кабинете и нещадно клял Министерство Внутренних Дел. Делал он это жестко, забористо и со вкусом. Честно говоря, имел право. Как имеет право афроамериканец назвать «ниггером» другого афроамериканца. И Министерство на него не обижалось, как не обижается афроамериканец, если его называет «ниггером» другой афроамериканец.

Валерка был крепким коренастым брюнетом, тяготеющим к пропорциям квадрата, с массивным добродушным лицом, на котором красовался мясистый, неоднократно сломанный нос. Он служил в ОВД «Останкино» в звании капитана. Занимался делами граждан, пропавших без вести. На родную контору он не на шутку осерчал. Причиной тому была кадровая политика. Из месяца в месяц к нему приходили сопливые лейтенанты, которых он терпеливо вводил в курс дела, после чего они увольнялись. В результате – лавина бумажной работы, которая грозилась похоронить под собой семейную жизнь Троекурова. Жена психовала и ревновала его, упрекая в наплевательстве на общие насущные дела. Сын первоклассник заявил в школе, что папа у него точно есть, потому что так говорит мама, а сам он его видит очень редко. Кроме того, работа с родственниками людей, бесследно пропавших на просторах бескрайней Родины, значительно превосходила по уровню стресса борьбу с матерыми уголовниками. Родня некоторых запойных алкоголиков, которые раз в месяц уходили в хмельной загул, имела обыкновение требовать масштабных розыскных мероприятий. Желательно, с применением вертолетов. При этом закатывала такие истерики Троекурову, который отказывался поднимать на уши всю милицию города, что тот прятал табельный ствол в сейф. От греха подальше.

Впрочем, к таким банальностям он привык. А вот бабуля, которая принесла заявление о пропаже Михаила Сергеевича Банина, который, по ее словам, приходился ей сыном, была тиха и печальна. Не хамила, не угрожала сорвать погоны и засунуть их Валерке в жопу. Ее было жалко, ей хотелось помочь. Хотелось быть настоящим ментом, спасающим и защищающим. Троекуров уже принялся запускать дело в производство, но… Бабушка все никак не могла вспомнить год рождения сына. Число помнила, а год нет. Да и не могла вспомнить, сколько же ее сыну Мишке полных лет. В паспортном столе города утверждали, что такой по указанному адресу не числится. Старушка пустила тяжелую слезу. Вскоре за ней пришел грустный дедушка, оказавшийся ее мужем. Уводя законную жену домой, он вкратце пояснил Валерке, что Михаил действительно пропал. Скорее всего, ушел через форточку, влекомый первым весенним теплом. С котами такое случается, а с их Мишкой – весьма регулярно. А любимая жена уже не первый год не в себе. И весной у нее обострение.

Попрощавшись с хозяевами пушистого Михаила Сергеевича Банина, Валерка в очередной раз признался себе, что его благородная и нужная работа сильно смахивает на бюрократическую рутину, щедро приправленную пустыми скандалами и психиатрическими диагнозами. В настоящее большое расследование, полное дедукции и неожиданных поворотов, о котором он так мечтал несколько лет назад, Троекуров больше не верил.

А когда верить перестал, тут-то оно и пожаловало. Началось все весьма заурядно. Уходя с работы в одиннадцатом часу вечера, он игриво попрощался с Маринкой, которая дежурила в справочной службе ОВД. Она сказала ему, что приняла кучу звонков от родственников, которые сообщали о пропавших. Но так как положенных трех суток еще не прошло, заявление написать они не могут.

- Да, бывает такое, - с трудом улыбнувшись, ответил Валерка. - Толпа народа не пропала. Пропали двое-трое, да и то – завтра объявятся. Просто все их родственники, от мамы до двоюродного дяди, кинулись нам звонить, вот и все.

Послав грудастому старлею Марине воздушный поцелуй, он поплелся домой. Жил он «на своей земле». И через десять минут уже был дома, на Звездном бульваре.

А через пару дней… Вот тогда-то все и началось.