Повествование историй занимает важное место в нашей повседневной жизни. Мы рассказываем истории в ходе беседы, чтобы сообщить о том „интересном", что сами пережили, или чтобы убедить других в социальной значимости определенных действий или событий, в которых мы принимали участие. В детстве мы слушаем или читаем рассказы для детей; когда становимся старше, читаем художественную литературу. Немного найдется жанров повествовательной прозы, с которыми мы были бы лучше знакомы, чем с разновидностями этого типа повествования. В рамках нашей культуры мы, таким образом, накопили немало имплицитных знаний о типичном содержании и правилах создания историй, а также о ситуациях, в которых уместно их рассказывать. Теория повествования ставит своей задачей ясное выражение этого культурного знания. Эта теория формулирует структурные категории и правила построения историй, а также стратегии уместного и эффективного повествования историй в различных социальных контекстах.
|
|
Истории повествуют в основном о людях. В первую очередь — о нас самих или о людях, которых мы знаем, или же о действиях или событиях, в которых нам довелось принимать участие в прошлом. Они отвечают на вопрос: „Что случилось?". И все же они повествуют далеко не о всяком явлении или действии. Многие повседневные или привычные действия едва ли стоят того, чтобы о них рассказывать другим людям,— ведь наши слушатели могут
* Т. van Dijk. Prejudice in Discourse. Amsterdam: Benjamins, 1984, Chapter 5. Stories about minorities, p. 79—104. © 1984 by T.A. van Dijk.
уже заранее знать, что случилось. Следовательно, истории должны повествовать о тех событиях, которые по крайней мере в меньшей степени предсказуемы, ожидаемы, тривиальны и для рассказчика и для слушателя, то есть они должны быть хотя бы относительно „интересными". Предпочтительным материалом для рассказа являются таинственные, забавные, опасные, необычные или самые последние события, при этом интерес к рассказу определяется нашими действиями в подобной ситуации. Такие события часто создают „затруднения" на пути выполнения наших повседневных задач, и наши слушатели могут захотеть узнать, как нам удалось „преодолеть" эти затруднения и как мы реагировали на эти события. Те типичные черты эпизодов, о которых в рамках нашей культуры мы имеем право рассказывать истории, получили •конвенциональные способы выражения в самой структуре рассказа. К примеру, мы можем ожидать наличия категорий Осложнения и Развязки во многих рассказах, что и было обнаружено Лабовым и Валецким (см. L a b о v and Waletzky, 1967), когда они просили людей рассказать о таком эпизоде из их жизни, когда они „боялись смерти". Совершенно очевидно, что для нашей собственной жизни опасность представляет с»бой один из наиболее достойных повествования эпизодов, составляющих часть нашего личного опыта; однако в повседневной жизни наши рассказы, как правило, будут посвящены более обыденным опасностям, угрожающим нашим целям и ценностям.
|
|
Если в рассказах говорится о людях и в особенности о тех действиях и событиях, которые затрудняют выполнение повседневных задач или представляют для нас некоторую опасность, то можно предположить, что практически обязательными участниками рассказа, по нашему мнению, будут именно те люди, которые создают реальную угрозу нашим идеалам и основным целям. Из предыдущей главы мы поняли, что под это определение в точности подходят представители малых этнических групп. Поэтому готовность, с которой люди начинают рассказывать истории об „иностранцах", не является неожиданностью. Рассказы эти обычно посвящены негативным собы-иям и в соответствии со сложившимися стереотипами Действующими лицами таких „негативных" эпизодов вляются иностранцы: именно их мы воспринимаем как ИЧ> ведущих себя необычно, странно, опасно, не совсем Нормально или непонятно. В многообразном этническом они играют роль стереотипных злодеев в пред-
убежденных рассказах или клоунов в расистских анекдотах (Dundes, 1973; Wilson, 1979; Scherzer, 1984).
И все же истории об этнических меньшинствах рассказываются не просто для передачи нашего личного опыта или для того, чтобы привлечь внимание слушателя описанием деталей интересного эпизода. Помимо этого, с их I помощью реализуется одна из форм субъективной обработки социальной информации, направленная на сообщение того, что мы „знаем" о новых этнических меньшинствах, или иммигрантах, и как мы воспринимаем их действия. Рассказы о подобных историях формулируют нормы и ценности, на основе которых производится оценка „отклоняющихся" форм поведения. Таким образом обеспечивается базисное для этнического большинства знание об этнических меньшинствах, а также даются рецепты относительно того, какой должна быть реакция и какими— действия. Эти рассказы воплощают в себе нашу предубежденность, лежащую в основе оценок и реакций. В то же время они рассказываются для того, чтобы эту предубежденность разделяли с нами и другие.
В отличие от аргументированных высказываний, утверждений и других суждений об иностранцах и нашем отношении к ним, имеющих обобщающий характер, истории рассказывают о ситуативно определенных эпизодах. В них сообщается об эпизодах, которые имели место в определенное время, в определенном месте и с определенными людьми, и прежде всего с самим рассказчиком. Те ситуации, в которых мы были наблюдателями или участниками, запечатлеваются в нашей памяти в виде модели ситуации. Рассказ о какой-либо истории является частичной реализацией такой модели, приспособленной, разумеется, к данному случаю таким образом, чтобы образующееся в результате повествование было коммуникативно и социально приемлемым. Рассказы об этнических меньшинствах сообщают о ситуациях, в которых представители меньшинства выступают как действующие лица, но вместе с тем они воплощают и нашу субъективную модель таких ситуаций. Такие модели, как мы видели, характеризуются предубежденностью, это относится в равной мере и к основывающимся на них рассказам. Анализ рассказываемых историй об этнических меньшинствах может, следовательно, показать, как мы создаем негативные модели об иностранцах.