Максима такта

Максима такта есть максима границ личной сферы.

Понятие «границы личной сферы» предполагает различение двух областей в составе каждого коммуни­кативного акта: области общих речевых действий и об­ласти частных интересов.

В принципе довольно трудно представить себе ком­муникативный акт, участники которого не имели бы личной заинтересованности во взаимодействии: такой коммуникативный акт, видимо, просто не мог бы состо­яться. Более того, справедливо утверждение, согласно которому контакт вообще есть лишь производная от

личной заинтересованности коммуникантов. Область общих речевых действий сама по себе не способна обес­печить устойчивого контакта, ибо она, как правило, ней­тральна по отношению к коммуникантам.

Находясь в области общих речевых действий, комму­никанты как бы имеют некий постоянно защищаемый ими тыл: это и есть область личных интересов. Личный интерес может быть презентирован коммуникантами или скрыт ими друг от друга — в зависимости от особен­ности избранной ими коммуникативной стратегии.

Так, я могу, например, объявить о том, что намерен попросить собеседника о некоем одолжении, с одной стороны; или скрыть свое намерение и строить взаимо­действие с расчетом на то, чтобы он, узнав о моем бедст­венном положении, сам предложил мне помощь, с другой стороны. Я даже могу избрать еще более «коварную» стратегию: замаскировать мою просьбу о помощи пре­дупреждением, что как раз от собеседника-то я никакой помощи и не приму, так как ожидаю ее от кого-нибудь другого.

Право на решение вопроса о том, насколько явно бу­дет обозначено мое намерение, принадлежит исключи­тельно мне — стало быть, я и задаю степень «открытос­ти» («закрытости») высказываний. Задача моего партнера — идентифицировать мою коммуникативную стратегию и строить свои речевые действия подобным же образом, т. е. в той же степени открыто или закрыто.

Понятно, что при «закрытости» моих высказываний собеседник не должен огорошивать меня открытиями типа: я понял, тебе просто нужна моя помощь, так бы сразу и сказал и проч., даже если я, в случае выбора «за­крытой» коммуникативной стратегии, сам помогу собе­седнику разгадать ее, например, случайно «проболтав­шись» и т. п.

Иными словами, партнер обязан проявить некото­рую осторожность по отношению к моей коммуника­тивной стратегии (максима такта вообще есть в некото­ром смысле максима осторожности в обращении с

коммуникативной стратегией собеседника!). Наруше­ние же предлагаемой мною «дистанции взаимодейст­вия» будет естественным образом рассматриваться с мо­ей стороны как попрание своей коммуникативной стратегии. И правы те исследователи, которые утверж­дают, что фактор дистанции (к сожалению, очень мало освещенный в соответствующей литературе) примени­тельно к речевой коммуникации часто может становить­ся даже определяющим.

Дистанция между партнерами определяется не только социальными конвенциями (начальник — под­чиненный и др., подр. см. гл. 1) и релевантна не только для случаев субординированных отношений между коммуникантами. В идеале любой коммуникативный акт предусматривает определенную дистанцию между участниками: дистанция эта оказывается то более, то менее значительной, но ее не может не быть вовсе. «Совершенно откровенный» разговор, то есть при полностью открытых коммуникативных стратегиях, есть некая фикция; и отнюдь не потому, что собесед­никам «всегда есть что скрывать», а прежде всего и именно в силу соблюдаемой на подсознательном уров­не максимы такта, фактически запрещающей прогул­ки по чужой территории.

Охрана территории есть одна из задач любой ком­муникативной стратегии.

Другое дело, что задача эта, мягко говоря, не часто оказывается главной (хотя в ряде случаев значение ее может сильно возрастать: например, я строю коммуни­кативный акт, ориентированный на то, чтобы успокоить адресата, полностью подавляя собственное беспокой­ство по тому же самому поводу (модель: не волнуйся, посмотри, как я спокоен). Или другой пример: моей коммуникативной целью является не подать виду, что я осведомлен о предосудительной коммуникативной стратегии моего партнера — здесь задача по охране территории просто-напросто расширяется до комму­никативной цели.

Становясь или не становясь главной, эта задача учи­тывается практически всегда. Поэтому, когда мой собе­седник пытается разведать, «как обстоят дела на моей территории», проявляет излишнюю осведомленность в этом вопросе или, что хуже всего, пробует навести на моей территории порядок, я (иногда даже без преду­преждения) автоматически прерываю речевой контакт, чем бы собеседник в своей стратегии ни руководство­вался, хоть, скажем, и благородным желанием оказать мне помощь.

Осторожность (такт) как механизм речевого поведе­ния, разумеется, предусматривает не только «разумный эгоизм» в собственный адрес. Едва ли не в первую оче­редь она ориентирована на адресанта, который, подобно адресату, тоже охраняет свою территорию, причем не менее бдительно.

Интересно, что в науке то и дело встречается точка зрения, согласно которой сам по себе речевой акт по отношению к кому бы то ни было есть в известной степени «акт насилия»,— и, может быть, армейское «разрешите обратиться» отнюдь не в такой высокой степени достойно осмеяния как показатель жесткой субординации.

Полагать, что собеседник всегда расположен вступить в речевой контакт, есть одно из самых прагматически несостоятельных заблуждений. Предлагая контакт, мы уже тем самым нарушаем гра­ницы личной сферы, а потому согласие адресата на участие в инициируемом нами коммуникативном акте есть само по себе одолжение — и относиться к согла­сию как-нибудь по-другому значит совершать непро­стительную ошибку. Коммуникативная стратегия, предусматривающая предложение контакта как неко­его дара, в нормальных случаях почти не имеет шан­сов реализоваться успешно. Вот почему забота о со­блюдении интересов собеседника уже изначально не менее важна, чем забота об удовлетворении собствен­ных интересов.

Таким образом, уже на примере максимы такта хоро­шо видно, что применительно к принципу вежливости вопрос об «ощущении собеседника» стоит, не менее ост­ро, чем применительно к принципу кооперации. Этаблируя контакт или будучи приглашенным, к этаблированию контакта, собеседники почти всегда способны если не «просчитать» границы области частного интереса партнера, то, во всяком случае, ощутить их. Увидеть же область частного интереса означает фактически «разга­дать» коммуникативный акт, уяснив для себя коммуни­кативную цель собеседника.

В этой связи довольно остро встает вопрос о том, стоит или не стоит демонстрировать собеседнику, что его коммуникативная цель понятна. Разумеется, речь идет отнюдь не о предосудительных коммуникативных стратегиях, применительно к которым разгадка ком­муникативной цели чаще всего означает прерывание контакта,— речь идет о вполне обычных (так сказать, этически более или менее состоятельных) речевых си­туациях.

Хорошее общее правило, знание которого гаранти­рует ненарушение границ личной сферы собеседника, можно в этой связи сформулировать следующим обра­зом: делать коммуникативную цель собеседника предме­том обсуждения допустимо лишь в том случае, если цель эта им эксплицитно обозначена. Например, я — разуме­ется, при отрицательном ответе на соответствующий во­прос — имею право сказать: «К сожалению, тут ты не можешь рассчитывать на мою помощь» только тогда, когда мой партнер действительно недвусмысленно дал мне понять, что его коммуникативная цель — попросить меня о помощи.

Если я только догадываюсь об этой коммуникатив­ной цели, формулировать отказ весьма нестратегично: собеседник, которого застали врасплох, может возра­зить, что в его намерения вовсе не входило просить меня о какой-либо помощи, даже если на самом деле для это­го он и затевал разговор.

Понятно, что в состав личной сферы входит также незатрагивание тем, потенциально опасных. А потенци­ально опасными являются, как известно, темы, касаю­щиеся области частной жизни собеседника, а в ряде слу­чаев — его индивидуальные предпочтения, каких бы вопросов они ни касались. Вообще хорошим тоном не считается проявлять чрезмерную осведомленность в данной области, даже тогда, когда собеседник, казалось бы, не делает из этого тайны. Контакт — «дело тонкое» и может в подобном случае сорваться спонтанно.