Флуктуация литературы и критики. христианский писатель (а вместе с ними и многие неоплатоники и мистики из числа языческих авторов первых веков н

христианский писатель (а вместе с ними и многие неоплатоники и мистики из числа языческих авторов первых веков н. э., такие как Порфирий, Плотин, Аммоний и другие, чье творчество так­же осуществлялось в русле идеационального течения) исполь­зовали символ и аллегорию как фундаментальную категорию познания, которая, начиная с этого времени, преобладает в мыш­лении и писании Средних веков. Во всем и везде искали, находили и раскрывали тайный смысл. «Символ стал реальностью»²⁷. «Ал­легория превратилась в какое-то наваждение»²⁸.

Сказанное в равной степени относится к теологическим, фи­лософским и поэтическим произведениям. Подобно тому как чувственно воспринимаемый мир является лишь видимостью, простым скоплением «случайностей», которые приходят и ухо­дят, тогда как подлинная сущность вещей вечна и сверхэмпи­рична, точно так же и сам язык есть не что иное, как несовер­шенный знак, использующий чувственно воспринимаемые слова и образы для обозначения сверхэмпирических реальностей в мире Бога. В соответствии с этим даже самые трудные и самые непристойные отрывки из Библии или из Овидия, Вергилия и любого другого источника понимались символически, подвер­гались перетолкованию и идеационализации.

Символический язык, на котором писали и думали, домини­ровал вплоть до XIII в. Итак, мы и здесь опять обнаруживаем, что идеациональное содержание литературы — не случайно, а впол­не закономерно — соединено с символической внешней формой; в своей совокупности они вполне определенно свидетельствуют об идеациональном характере литературы того времени.

Нет нужды указывать на то, что идеациональная литература не имела ни одной черты, характерной для чувственного искус­ства и литературы.

С. ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА. Наконец, всему этому со­ответствует и характер литературно-художествен л ой критики в период с V по XIII в. В противоположность предшествующей чувственной критике, характер этот чисто идеациональный.

Критерием прекрасного и художественного становятся рели­гия и мораль. То, что не отвечало этому критерию, не считалось художественным и прекрасным. Такая ситуация сохранялась по­чти нерушимо до XII в. В творениях Отцов Церкви — Августина, Кассиодора, Боэция, Марциана, Венанция Фортуната, Фульген-Ция, Исидора Севильского, Беды Достопочтенного, Иоанна Ско­та Эриугены, Бернара Клервоского, Бенедикта Нурсийского, Франциска Ассизского — не найдешь намека ни на эстетизм, ни

248 Часть 2. Флуктуация идеациональной и чувственной форм искусства

на чисто эстетическую критику. Не слишком много этого даже и у таких великих мыслителей ХП-ХШ вв., как, например, Фома Аквинский. Какой бы ни была критика того времени — а была она, разумеется, очень разной — она была не чувственно-эсте­тической, но религиозной и моральной.

IV. ИДЕАЛИСТИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА И КРИТИКА XIII—XIV ВВ.

Точно так же, как в различных сферах искусства первое замет­ное проявление умеренно-чувственной формы имело место в XII-XIII вв. и предвещало идеалистический стиль в живописи, скульп­туре, архитектуре и чуть позже в музыке, — то же самое происходит и в литературе этого периода. В ней эти столетия тоже были переходным периодом, периодом идеалистического переплетения увядающего идеационализма и вновь пробуждаю­щейся чувственности. Идеалистический характер обнаружи­вается во всех основных аспектах, в которых мы рассматрива­ем здесь идеалистическое искусство, а именно — во внутреннем содержании литературы, в ее внешних формах и, наконец, в своеобразии художественно-литературной критики данного периода.

А. ВНУТРЕННИЕ ЧЕРТЫ. Что до внутреннего содержания литературы этих столетий, то теперь оно представляет собой главным образом переплетение религиозных и светских тем, хотя светское остается пока еще героическим и не имеет дела с банальными повседневными событиями и персонажами и уж тем более с вульгарными, негативными, низкими, унизительными, патологическими сторонами эмпирической жизни. Это перепле­тение является одной из внутренних характеристик идеалисти­ческого искусства.

На уровне главной литературы, согласно нашему приблизи­тельному подсчету, доля религиозных произведений, которая прежде составляла около 95%, за эти столетия снизилась во Фран­ции, Германии и Англии до 30-55%; остальные 70-45% произве­дений были светскими и полу светскими. Примерно такая же си­туация наблюдается и в литературах других западноевропейских стран (за исключением России, которая и здесь отстает). Такое снижение не означает абсолютного уменьшения количества ре­лигиозной литературы, а лишь чрезвычайный рост литературы светской и полусветской. В Германии в этот период были созда­ны: «Руодлиб» (рыцарский роман, написанный монахом в XI в.),

12. Флуктуация литературы и критики

«Королевская хроника», «Песнь о Роланде» (светская героическая поэма, но все-таки допустимая с религиозной точки зрения), «Песнь об Александре», «Тристан», «Ланцелот», «Песнь о Нибе-лунгах», «Соломон и Морольф», «Григорий», «Варлаам», «Парци-фалъ», «Ивэйн», «Песнь о Трое», произведения Гартмана фон Ауэ, Вольфрама фон Эшенбаха, Ульриха фон Лихтенштейна, Готфри-да Страсбургского, Вальтера фон дер Фогельвейде²⁹ и ряд других «историко-легендарных романов» и эпических поэм, в том числе и незначительное вкрапление гораздо менее героических, но более чувственных произведений. Характер этих сочинений свидетель­ствует о том, что даже в секулярном мире они имеют дело главным образом с героями, людьми выдающимися, с положительными ценностями эмпирической реальности, как они понимались в то время. Даже эти светские произведения в значительной степени пропитаны идеациональным — религиозно-нравственным — ду­хом. Остальная доля литературы, приблизительно 40%, по-прежне­му оставалась религиозной.

Немногим отличается ситуация во французской, английской или вообще в западноевропейской литературе того времени.

Во Франции светская литература представлена аналогичны­ми эпическими поэмами и героическими романами («Песнь о Роланде», «Коронование Людовика», «Рауль де Камбре»^J0, «Три­стан и Изольда»), рядом коротких рассказов, таких как «Семь ле», «Мул без узды», «Богач» Марии Французской, сочинением «De amore» Андре Шаплена, несколькими светскими пьесами вроде «Игры о Робене и Марион» Адама де ла Аля, баснями, как, например, «Роман о Лисе»³¹, лирическими стихотворениями и фаблио³² (хотя они и относились к низкому жанру читерату-ры); а к концу XIV в. — историческими сочинениями Ж. Жуан-виля и Ж. Фруассара, и, наконец, может быть, величайшим из этих произведений — «Романом о Розе»³³.

Как мы еще выясним, характер этих произведений — точно такой же, как и у немецких произведений этого времени, то есть преимущественно героический, положительный, возвышенный, морализаторский, по-прежнему проникнутый религиозным ду­хом. Чуть больше появилось «земных», а среди фаблио даже и непристойных произведений, но опять-таки они составляли го­раздо меньший поток, причем часть этого потока считалась даже и не литературой, а чем-то вроде анекдотов («не для детей и не Для дам»), которые рассказывают во время застолья и подоб­ных ему занятий.

250 Часть 2. Флуктуация идеациональной и чувственной форм искусства

В Англии, наряду со все еще преобладающей религиозной ли­тературой, светская литература представлена подобного же типа романами о короле Артуре, эпическими поэмами, баснями, мо­дифицированными «жестами» (chansons de gestes³⁴), политичес­кими песнями и ближе к концу XIV в. — поэмой Г. Ленгленда «Видение о Петре Пахаре»; высшей точки своего расцвета она достигает с появлением Дж. Чосера, который, строго говоря, не столько заканчивает этот период, сколько открывает новый.

Нечто подобное происходило и в других западноевропейс­ких литературах, вершиной и апогеем которых, так же как и для Европы в целом, стала «Божественная комедия» Данте.

Таким образом, количественное соотношение религиозных и светских произведений, их общие характерные особенности, равно как и внутреннее их содержание, свидетельствуют об идеалистической природе литературы этих столетий.

Если углубиться в изучение внутреннего характера этой лите­ратуры — религиозной и особенно светской, то можно найти еще больше подтверждений ее идеалистической природы. Рас­смотрим некоторые симптоматические пункты и способы их интерпретации в литературе изучаемого нами и предшествовав­шего ему периодов.

Если подходить к литературе предшествовавшего (до XII в.) и изучаемого периодов с точки зрения проблемы «аскетизм versus³³ чувственности», то литература периода предшествовав­шего окажется по большей части аскетической и даже чрезмер­но аскетической. Если и найдем в ней несколько сексуально-без­нравственных эпизодов, как, например, в «Altdeutsche Gesprache» (VIII в.) или «Modus Liebung», то они, как правило, осуждаются и являют собой контраст по отношению к тому, что считается допустимым и приличным.

Когда же мы переходим к периоду с XII по XIV в. включитель­но, то обнаруживаем, что атмосфера здесь заметно меняется. Аскетическое напряжение в количественном, а отчасти и в каче­ственном отношении снижается, а чувственная склонность воз­растает. Прежде всего любовь начинает играть все большую роль. Она становится одной из главных тем эпических произведений и романов, не говоря уж о фаблио и лирической поэзии.

В этом смысле весьма типичным является «Роман о Розе» — быть может, величайшее и самое популярное произведение той эпохи, написанное двумя разными авторами в XIII в. Тема его — любовь. В первой части, написанной Гильомом де Лоррисом,

12. Флуктуация литературы и критики 251

любовь изображается аллегорически в возвышенном (хотя и не аскетическом), чрезвычайно благородном, добродетельном, изящном и романтическом виде.

Во второй части того же «Романа о Розе», написанной чуть позже другим автором, Жаном де Меном, мы, напротив, стал­киваемся с иного рода симфонией любви — более плотской, чувственной, отчасти даже циничной, эротической и иронич­ной. Ее девиз, который позднее подхватил Рабле — «fais ce que tu voudras»³⁶, — дает ясное представление о происшедшей переме­не. После первой части романа, в которой не было ни грана «фи­зиологии секса», мы попадаем в любовный роман, где «воспро­изводство», физиология и «сексуальный позыв» в современном смысле слова играют весьма существенную роль. Вдобавок к это­му, Жан де Мен сатирически высмеивает целомудрие, духовен­ство, королей, знатность, монастырские порядки и прочие дос­тоинства и институты. Его совет, как преуспеть в любви, звучит так: «Имей мошну потолще».

Таким образом, «Роман о Розе» (причем обе его части) типи­чен для своего времени, если рассматривать его в аспекте «аске­тизм versus чувственности», и точно изображает ситуацию. Если наряду с этими двумя типами чувственной любви — платони­ческой и физиологической — учесть еще и аскетический тип, то едва ли кто усомнится в правильности моего утверждения, что литература носила смешанный характер и что результат это­го смешения был несомненно идеалистический.

Аскетическое и, вообще говоря, идеалистическое направле­ние, весьма заметное в литературе того времени, нашло свое ве­личайшее воплощение в «Божественной комедии» Да «те. Если принять во внимание все произведения итальянских поэтов, в том числе сонеты и лирические стихотворения самого Данте, в которых заметны чувственные мотивы, то станет очевидным, что только в его творчестве достигнуто абсолютное равновесие между идеациональным и чувственным направлениями, в силу чего оно и является манифестом идеалистического искусства. Однако в своей «Божественной комедии» Данте ближе к идеаци-онализму, чем к идеализму.

Таким образом, рассмотрев оба эти произведения (вероят­но, самые главные произведения той эпохи), то есть и обе части «Романа о Розе», и «Божественную комедию», мы обнаружива-^ем, что они воплощают в себе все три направления литературы своего времени: преимущественно идеациональное, возвышен-

252 Часть 2. Флуктуация идеациональной и чувственной форм искусства

но и идеалистически чувственное и откровенно эротическое, Наличие и смешение этих трех направлений в литературе само по себе является превосходным доказательством ее идеалисти­ческого характера. Тот факт, что в этот период были созданы эти великие шедевры, не говоря уже о менее значительных про­изведениях, является еще одним подтверждением этого ее ха­рактера, поскольку — как это неоднократно отмечалось в насто­ящем исследовании — величайший расцвет искусства приходится на идеалистический период, когда идеациональное направление начинает ослабевать, а чувственное усиливаться и оба они пере­секаются и смешиваются друг с другом, порождая в результате этого смешения великое идеалистическое искусство, еще не от­давшее свои идеациональные швартовы и вместе с тем уже об­лекшееся в ослепительные, возвышеннейшие и чистейшие фор­мы чувственной красоты.

С этой точки зрения сам факт появления этих двух произве­дений — столь различных и в то же время столь конгениаль­ных — не случайность, а проявление глубокой и последователь­ной логики развития интегрированной культуры и искусства.

Если теперь мы обратимся к другому аспекту обсуждаемой проблемы, например, к разводу как отдушине для несчастливо­го в сексуальном отношении брака, то обнаружим сходные по­казатели. До XII в. упоминания о разводе в литературе иракти чески отсутствуют. В рассматриваемый нами период появляется несколько упоминаний о разводе (в «Элидюке» и «Фрэне» Ма­рии Французской³⁷ и в «Австрийской королевской хронике»). Другая тема, появившаяся в это время, так или иначе затраги­вает экономические проблемы. В наше время чувственной культу­ры едва ли найдется какая-нибудь проблема или произведение — какое угодно: литературное, художественное, философское, социально-научное, — которое не начиналось бы с экономики или, по крайней мере, не затрагивало ее как один из важнейших факто­ров. В идеациональной культуре подобный «экономизм»³⁸ прак­тически отсутствует. Идеалистическая литература, как и пред­полагалось, относится к экономике как к одной из многих других, не менее важных проблем, причем трактует ее с идеалис­тической — религиозной, нравственной, общественной или иной — точки зрения. Литература рассматриваемого нами пе­риода относится к экономике точно таким же образом, и, сле­довательно, этот симптом — еще один факт, подтверждающий