Часть 4. Флуктуация нравственно-правового сознания. основном идеалистическим периодом

основном идеалистическим периодом. Учение Платона — анти-гедонистично и антиутилитарно, но не вполне идеационально. Это идеалистическая система, эвдемонизм которой одной ногой стоит в сверхчувственном мире абсолютных ценностей, а дру­гой — в наиболее возвышенной области чувственно воспринима­емого мира — в области эвдемонистического счастья, считаю­щегося наградой за преданность богам, соблюдение абсолютных нравственных норм, заботу о душе.

Аристотелевская система этики тоже является идеалистичес­кой, хотя и более «приземленной». Ее summum bonum⁵, высшая цель — самодостаточность, в ней нет ничего гедонистического или утилитарного, иными словами, она тоже носит характер эвдемонистический и абсолютный. Самодостаточность в бук­вальном смысле понимается как мудрая, созерцательная жизнь разума или души, в которых присутствует «божественное нача­ло». Счастье, или «эвдемония», является следствием, «побочным продуктом» такого рода summum bonum. Для подобной «эвде-монии» чувственное счастье не имеет самостоятельной ценнос­ти, чувственные удовольствия не играют существенной роли. Самодостаточная и совершенно счастливая жизнь, в аристоте­левском смысле слова, «выше той, что соответствует человеку, ибо так он будет жить не в силу того, что он человек, а потому что в нем присутствует нечто божественное»⁶.

Идеалистической была и позиция великих писателей второй половины V — первой половины IV в. до н. э.: Еврипида, Арис­тофана (отчасти), Фукидида. Их системы нравственности ухо­дят корнями в трансцендентный мир богов. Но теперь их воля подвергается критическому анализу, иногда — сомнению, а иной раз вызывает и протест на основании и во имя чувственно-эвдемонистических ценности человеческой жизни. Принципы эвдемонизма и утилитаризма входят составной частью в систе­му их нравственного миросозерцания.

С. В конце V — начале IV в. до н. э. (420-380 гг.) происходит гигантская (в количественном отношении) вспышка этики сча­стья. Она становится доминирующей и остается на высоком уровне в течение IV, III, II и I вв. до н. э., что подтверждает чув­ственный характер этого периода. В качественном отношении нравственное сознание претерпевает еще более значительное изменение. Возвышенно эвдемонические теории все в большей степени заменяются более примитивными гедонистическими и утилитарными разновидностями чувственной этики счастья.

24. Флуктуация систем этики 531

D. С наступлением нашей эры эта этика начинает клониться к упадку и после IV в. н. э. уходит в подполье. Динамика ее раз­вития напоминает динамику всех остальных чувственных пере­менных греко-римской культуры.

E. Период с V в. н. э. до конца XV в. ознаменован монолит­ным и безраздельным господством этики принципов. Этот пе­риод — по крайней мере, вплоть до XIII в. можно назвать идеа-циональным применительно ко всем областям западной культуры, в том числе и к области морали. Его нравственное сознание в точ­ности соответствовало другим переменным рассматриваемой культуры. Совершенно идеациональный, даже идеационально-аскетический, характер средневековой нравственности общеиз­вестен. Нравственные повеления исходят от Бога. Они абсолют­ны и являются высшей ценностью. Они не имеют никакого отношения к ценностям чувственного счастья. А если и имеют, то лишь враждебное.

«Не бойтесь убивающих тело»⁷.

«Memento, homo, quia pulvis es et in pulverem revereris»³.

«Quisquis amat christum, mundum non diligit istum»⁹.

Таковы бесконечно повторяющиеся с разными вариациями девизы нравственного сознания средневековья. О презрении ко всем земным благам свидетельствует и распространение мона­шества. Дух идеационализма пронизывает все стороны жизни.

Не удивительно поэтому, что среди мыслителей того време­ни (V-XIII вв.) нет практически ни одного, кто был бы сторон­ником чувственной системы этики.

F. Судя по данным, приведенным в таблице 29, мы не найдем ни одного представителя такой системы ранее XV в. Однако это не означает, что этические системы не претерпевают никаких изменений в качественном отношении. Формально они остают­ся религиозными, трансцендентными, абсолютистскими, и все-таки в них начинают звучать новые мотивы — мотив утончен­ного эвдемонизма, мотив неодобрения прежнего монашеского аскетизма и истязания тела, мотив допустимости и оправдания счастья в духе высокого эвдемонизма в той мере, в какой он не противоречит велениям Бога. Эти новые мотивы заметны в пи­саниях и великих схоластов того периода, и мыслителей рангом

пониже.

Петр Абеляр, Гуго Сен-Викторский, Альберт Великий, Фома Аквинский, Вальтер из Брюгге, Александр Гальский, Росцелин, Роджер Бэкон, Сигер Брабантский, Данте и др. (не говоря уже