Часть 4. Флуктуация нравственно-правового сознания

Эти утверждения Б. Франклина означают, по словам М. Be-бера, величайшую из всех возможных революций в мире мораль­ных ценностей. Если в средние века экономические ценности и интересы подлежали цензуре, клеймились, карались и подверга­лись гонениям, то теперь они стали королем и королевой для всех остальных ценностей. И утилитаризм, и гедонизм вместе со своими производными также чрезвычайно усилились, закрыв своей тенью весь горизонт социального и морального мира и сформировав его в соответствии с собственными идеалами.

Такое же преобразование (хотя и в несколько иной форме) претерпели католические доктрины и учения о нравственности тех столетий.

Н. Этика счастья достигала вершин в 1560-1620 гг., затем приблизительно в 1760-1780 гг. и наконец в период, начавшийся в 1880 г. и продолжающийся до сих пор. Мы живем в эпоху ее великого прилива. Большинство чувственных систем стало еще более сенсуалистическими, относительными, приземленными и плотскими, чем, например, в течение большей части своей гре­ко-римской истории. «Обездуховление» всех этических ценнос­тей в общественном сознании нашего времени зашло чрезвы­чайно далеко и свело почти все этические ценности до уровня телесного комфорта и наслаждения; они стали мерой как эти­ческих, так и прочих ценностей.

I. Эти сухие цифры обнаруживают некоторые принципиаль­ные характеристики современной ментальное™.

1) Ее преимущественно утилитарный и гедонистический ха­рактер. «Польза», понимаемая в чувственном смысле, есть ос­новная черта нашего нравственного сознания. От всего, начи­ная с науки и кончая религией, мы требуем материальной пользы и выгоды. Если нечто полезно, оно считается благом. Если нет, то не считается. «Наука — это самый экономичный способ адап­тации человека к окружающей среде, его мыслей — к фактам и фактов — друг к другу»¹⁴.

Истина — это самый экономичный и удобный способ мышле­ния, а наука — самый экономный способ адаптации человека¹⁵.

«Если вера в Бога полезна, то Бог существует, а если нет, то и Бога нет» ¹⁶.

«Какова наличная стоимость истины, выраженная в терми­нах опыта?» ¹⁷

Эти и сотни других дефиниций истины и науки — «операци­ональный критерий истины» ^|В, «жизненная ценность науки»,

24. Флуктуация систем этики 535

«наука как наиболее эффективное средство выживания» — от­ражают всепроникающее утилитарное начало нашей менталь-ности. То же самое, с теми или иными изменениями, мыслится, утверждается и провозглашается применительно к любой дру­гой ценности. Даже если бы к нам пришел сам Бог, его приятие или неприятие зависело бы от того, полезно Его явление нам или же нет. Если полезно, то мы что угодно примем за Бога, а если не полезно — отвергнем и Его.

2) Вторая фундаментальная категория современного созна­ния — это гедонизм. В умеренном или переходящем все рамки допустимого виде он снова пронизывает наше моральное созна­ние, начиная с ежедневной рекламы: «Ты не счастлив? — Купи ветчины или холодильник» и кончая привычным речевым обо­ротом: «Мы получили громадное удовольствие от воскресной проповеди», «от лекции» или от чего-то еще. Слово «наслажде­ние» несет в себе чувственный оттенок, а мы даже не замечаем, как неуместно оно применительно к тем ценностям, которые совсем не обязательно должны доставлять «удовольствие» для того, чтобы быть ценностями. Тем самым высказывается требо­вание, чтобы проповеди, лекции, филантропические мероприя­тия, даже казнь и убийство развлекали или доставляли удоволь­ствие. Все, что не содержит в себе, по крайней мере, обещания чувственного наслаждения, имеет мало шансов быть по до­стоинству оцененным в наше время.

3) Третья, вытекающая отсюда черта, — наше помешатель­ство на деньгах, которое проявляется в тысячах форм. Мы стре­мимся почти все превратить в приносящий прибыль бизнес. Зва­ния, религиозная проповедь, рождение четырех или пяти близнецов, дурная слава, приобретенная в ходе суд-.бного раз­бирательства о похищении людей, участие з гуде по делу об убий­стве, слава на поприще науки, слава, приобретенная на войне, во время игры в бейсбол, в политике — из всего этого стремят­ся извлечь прибыль. Почти все подобные «герои» рано или по­здно оказываются либо на подмостках водевиля или на голли­вудской сцене, либо на газетной полосе, в правлении директоров банка или страховой компании, превращая, таким образом, свою репутацию в деньги.

4) Следующая особенность нашей ментальности — совре­менное лидерство. Кто наши лидеры? Прежде всего — удачли­вые финансовые дельцы. Неважно, как заработаны деньги. За редким исключением все они принадлежат к «сливкам обще-

536 Часть 4. Флуктуация нравственно-правового сознания

ства»; им, обладающим лишь начатками знаний, присваивают научные степени; они — спонсоры всего, чего угодно, они поли­тические лидеры, они контролируют и то, и это, и все прочее. Некоторые из них, несомненно, заслуживают столь высокого положения. Другие — и таких большинство — вряд ли. Неко­торые — безусловно нет. Финансовые дельцы — это наши ге­рои, начиная с Ротшильдов и кончая удачливой «акулой Уолл-Стрита» '⁹. Стоит ли добавлять, что совершенно естественно почти все в нашей культуре выносится на продажу. За деньги можно купить все — от святости до «красоты». Старинное из­речение Югурты — urbem venalem²⁰ — относится к нам в той же степени, как и к культуре погрязшего в чувственности Рима. Главная страсть, стремление, мечта большинства наших современ­ников — разбогатеть и иметь «все, что только можно купить за деньги».

5) Пятая ее черта — это «моральный атомизм., релятивизм и нигилизм». Едва ли есть у нас сейчас какая-нибудь моральная ценность абсолютного или священного свойства. Индивиды и группы по привычке лицемерят, когда, пытаясь защитить свое существование или оправдать свои посягательства на чужое су­ществование, продолжают апеллировать к «общественному мнению», «чувству справедливости», «человечности» и т. п. За редким исключением только безнадежно наивные люди верят в эти призывы и в эти так называемые принципы и ценности. Нет никакого абсолютного категорического императива, который связывал бы коммунистов с их жертвами, гитлеровцев — с ев­реями, итальянцев — с эфиопами^г!, атеистов и верующих, сто­ронников «модерна» и «старомодности», богатых и бедных, уг­нетенных и угнетателей и т. д.! В итоге — моральная анархия, нравственный атомизм. Каждый считает, что в таких условиях у него есть право быть самому себе нравственным законодателем. И многие из нас фактически ими и являются. Подобная «ано­мия», если воспользоваться термином Дюркгейма²², неизбежно возникает, если отрицаются абсолютные нормы. Когда именно релятивистская этика счастья в процессе своего имманентного развития доходит до стадии «аномии» — лишь вопрос времени. Наша культура, кажется, уже достигла ее.

Следующее, вытекающее отсюда следствие, — господство силы и принуждения в нашей общественной жизни как в меж­личностных, так и в межгрупповых взаимоотношениях. Когда нет никаких абсолютных нравственных норм, существенной га-

24. Флуктуация систем этики 537

рантией для каждого становятся либо лицемерие и выгода, либо сила. Поскольку получить выгоду стремятся все, сила оказыва­ется единственным способом самозащиты или принуждения других подчиняться нашим требованиям. Послевоенные перио­ды прекрасно продемонстрировали, что международные согла­шения и обязательства ровным счетом ничего не значат; это всего лишь клочки бумаги, цель которых — обмануть наивных. По­этому в настоящее время никто, кроме людей наивных, в них не верит; любой государственный муж, если только он не безна­дежно глуп, не доверяет, да и не может доверять договорам и соглашениям. Единственно надежное средство — это сила. От­сюда и чрезвычайный рост ее роли в международных и межгруп­повых отношениях. Поскольку ни на Бога, ни на нравственные ценности, ни на обещания, ни на договоры нельзя положиться, каждый вынужден рассчитывать только на свою собственную грубую силу или на силу той группы, к которой он принадлежит. Отсюда — использование силы каждым государством, которое чувствует, что может употребить ее безнаказанно, будь то Япо­ния, Италия, Германия, Россия или любая другая страна. Отсю­да же — чрезвычайный рост вооружений, милитаризация бюд­жетов, все более масштабное использование средств массового уничтожения в межгосударственных войнах и всевозможных внутренних конфликтах. Отсюда, наконец, чудовищные вспыш­ки мировых войн, локальных войн и революций, превративших наше столетие в самое кровавое за все время существования ци­вилизации. Мы вплотную приблизились к тому гипотетическо­му состоянию, которое Гоббс называл «войной всех против всех»²³. Сам факт, что сила стала играть роль высшего нравствен­ного арбитра, есть не что иное, как имманентное слецс?вие чрез­мерного развития гедонистического и утилитарного нравствен­ного сознания наших дней. Если это сознание будет _и дальше углубляться, то значение силы будет все больше и больше возра­стать, пока не сделает общественную жизнь невозможной. Пос­ле чего скорее всего наступит реакция. И эта реакция означала бы, судя по реакции предыдущей, упадок чувственной менталь­ное™ и подъем этики абсолютных норм. Признаков подобного рода реакции пока еще нет. Но все мы достаточно остро ощу­щаем неудовлетворительность перезревшей чувственной мен-тальности: мы лишились чувства уверенности в жизни, лиши­лись нашего комфорта, ощущения благополучия, утратили свое положение, свое самоуважение, достоинство — почти все. По