2015-05-06
11870
1. Немного о Новалисе.
1772-1901. Настоящее имя - Георг Фридрих фон Харденберг («Новалис» - от лат. «возделывающий целину»). Принадлежал к йенским романтикам. С 1790 г. изучает юридические науки в Йенском университете. С 1791 г. то же самое делает в Лейпциге, посещая также лекции по математике и естественным наукам. Знакомится с Фридрихом Шлегелем. В 1794 г. знакомится и обручается с 12-летней Софией фон Кюн (это его Беатриче), которая в 1797 г., не дожив до свадьбы, умирает от «тяжелой легочной болезни» (это событие - «средоточие и центр» жизни Новалиса). Новалис после ее смерти выбирает служебно-профессиональную карьеру, поступает в Горную академию во Фрайберге. В 1798 г. обручается с Жюли фон Шарпантье, дочерью своего учителя и начальника. В 1799 г. много общается с Людвигом Тиком, снова начинает писать, и очень активно. В этом году созданы: «Гимны к ночи», «Духовные песни», «Генрих фон Офтердинген». В 1801 г. умирает от чахотки.
2. «Генрих фон Офтердинген»
Новалис писал роман в кон. 1799 - нач. 1800 г. Замысел окончательно сформировался весной 1799 г. под влиянием старинных хроник, найденных поэтом с библиотеке историка Функа в г. Артерн, который Новалис посетил по долгу службы как инспектор солеварен.
Генрих фон Офтердинген - легендарный миннезингер, чье историческое существование не подтверждается, но о нем упоминается в нескольких хрониках. как об участнике состязания певцов и Вартбурге в 1206 г.
Важнейшим стимулом для написания романа оказался роман Гете «Годы учения Вильгельма Мейстера». Новалис был восхищен поэтическим искусством Гете и одновременно возмущен апологией практической жизни, которой Вильгельм Мейстер жертвует своим артистическим призванием. В противовес поэтическому практицизму Гете Новалис вознамерился в «Генрихе фон Офтердингене» дать апологию поэзии.
Роман остался незаконченным. Первую часть Новалис успел довершить, вторая сохранилась кусками связного текста и в отдельных отрывках, в программных записях; существенны также сообщения Людвига Тика, пересказавшего по разговорам с Новалисом и по оставшимся его бумагам, как предполагалось вести роман в дальнейшем.
3. Собственно философия и поэтика
Как и роман Гете, «Генрих фон Офтердинген» - это роман воспитания. При этом Новалис использует тот же принцип - писать по законам самой жизни, вести рассказ шаг за шагом, по внутренним, медленно открывающимся мотивам. История Офтердингена - история того, как входит в мир новая душа, как мир проходит через эту душу. Путь Офтердингена - это путь приобщения к таинству поэзии. Как и Вильгельм Мейстер, Офрердинген хочет найти свое призвание и утвердиться в нем. Но Мейстер стоит перед мучительным выбором: поэзия или ремесло, и его тянут то в одну, то в другую сторону. А для Офтердингена выбор не столь категоричен, да, собственно, его практически и нет. Он встречает множество людей разных профессий - купцов, горнорабочего, воина, поэта - и открывает свою поэзию в каждой профессии. Все человеческие занятия соответствуют друг другу. И Офтердинген, которому все пророчат судьбу поэта, собственно не должен останавливаться на какой-то одной профессии, ему положено все профессии и призвания вобрать в себя, так как, по представлениям Новалиса. они все сливаются воедино в призвании поэта.
Это вот реальный пласт повествования, которому соответствует философский пласт. Средоточие романа - сказка Клингзора, содержащая смысл всего романа в сжатом виде. Сказка прокламирует войну с поэтически бесплодным современным миром и возвращение к миру чудес, в Золотой век. На земле имеют силу зло и тьма, против них люди должны вести долгую борьбу, в которой поэзия будет воодушевлять их. Сама природа больна и темна, нужно врачевать ее и воспитывать. «Воспитание земли» (так называется один из фрагментов Новалиса) - это коллективный труд человечества, обращенный на землю, на строительство культуры средствами, добытыми из богатства природы. «Человек - мессия природы» - это тоже из фрагментов. По сохранившимся страницам второй части, такова последняя и высшая роль Офтердингена: ему суждено быть миссией природы, избавляющим от зла, вошедшего в нее. Сын плотника воспитывается как поэт, становится пророком, магом, спасителем огрубевшего, забывшего о духовности мира. В романе важны мотивы впавшего в ночь, одичавшего естества, темных сил космоса. Это отголоски концепция Якоба Беме. По Беме, абсолютный дух ради самосознания вызывает к жизни свой противообраз - материальную природу. Противообраз отпадает от праобраза, от духовных сил, ведет самостоятельное существование, и оно-то является первоисточником зла, воцарившегося на земле. Отпадение природы, однако, акт временный, и мир снова соберется воедино. Новалис предвидит в романе этот выход из ада, возвращение Золотого века. Отсюда концепция времени у Новалиса. Эпоха, описанная в романе - XIII век, далекое прошлое (впрочем, об исторической достоверности НОвалис не заботится, а создает обобщенно-идеализированный образ средневековья). По Новалису, чем глубже мы погружаемся в первичное, тем ближе мы к будущему. В первичном лежит вся полнота времен, следовательно, и будущее, самое отдаленное, там лежит. Таким образом, роман Новалиса - и созерцание давно минувшего, и угадывание того, что предстоит, причем то и другое связано. Золотой век - и в прошлом, и в будущем.
О его наступлении (в прошлом) говорится в сказке, которую рассказывают Генриху купцы, причем Золотой век связан с легендарной Атлантидой (у Новалиса - страна поэтов). Эта сказка предсказывает будущую судьбу Генриха, а королем Атлантиды во второй части должен был оказаться Клингзор (его наследником, соответственно - Генрих).
По Берковскому, основной прием Новалиса в этом романе - симплификация. Новалис устраняет все, что усложняло мир и жизнь, все привычные опосредования. Остаются одни простые или даже простейшие виличины, простейшим образом примыкающие друг к другу. В слоге своего романа Новалис держится образцов речевого примитива, упрощенного синтаксиса, следует манере, которой сказывается сказка. Упрощенная речь сообщает всему содержанию романа некую преднамеренную стилизованную простоту. У Новалиса расцеплены явления и предметы, еще недавно соединявшиеся друг с другом. Законы и правила пошатнулись, прежние сцепления больше не принудительны. Мир потерял недавнюю застылость и приблизился к творческому состоянию. В романе растаяли отменены бытовые условности и барьеры. Люди легко знакомятся друг с другом, не задумываясь входят в чужие дома. Одно из выражений симплификации - доступность того, что по статусу быта вовсе не является доступным. Более обобщенное ее выражение в том, что отдельные элементы больше не хотят строиться как это им предписывают законы порядка и иерархии. Генрих - сын плотника, волшебные сны о голубом цветке снятся ему под утро среди отцовских стружек, под звук уже работающей с утра отцовской пилы. Такое тесное соседство поэзии и ремесла - это тоже симплификация: прежде поглощенные простые и простейшие величины опять выходят на волю и ничто не препятствует их участию в новых, более высоких соединениях. Новалис освобождает вещи и явления от законченности, высвобождая скрытые, подавленные их возможности. Пример: купцы рассказывают Генриху о поэзии. Иоганн Гаманн, один из предшественников немецкого романтизма говорил, что в обмене может содержаться поэзия, в торговле ее уже нет. Обмен связан с конкретным человеком, его конкретными потребностями, а торговля превращает и потребности, и самого человека в абстракцию. У Новалиса купцы - не торговцы, а пособники обмена, который совершается между конкретными людьми и в который вовлечены сохраняющие свою качественную природу вещи.
В романе велико значение философских диалогов. Все персонажи судят, обобщают, нечто проповедуют. Симпозиумы в духе платоновских сменяют друг друга. Нет даже равноправия речей и дел, речи первенствуют. Люди и их дела видны преимущественно сквозь речи, которыми они обмениваются, сквозь диалоги. У Новалиса философствуют все - купцы, женщина с Востока, старик рудокоп, старик отшельник, поэт Клингзор. У Новалиса есть запись в плане «Очень много разговоров в романе». По определению самого Новалиса, философствовать - это превращать предмет в эфирное тело, одухотворять его, делать легче воздуха. Персонажи почти ничего не сообщают о самих себе и своих личных делах. Они преподносят себя в заранее обобщенном образе. Так женщина с Востока, которую встречает Генрих в саду у замка рыцаря, вместо того чтобы рассказать о себе осуждает войну и проповедует мир (философствует о войне и мире). Каждый персонаж заодно и мыслитель. Философский стиль способствует тому, что вещи, события, люди становятся как бы незаконченными, податливыми на изменения, не замкнутыми в навсегда им предуказанный контур.
И, наконец о важнейшем философском символе Новалиса, прочно закрепившимся потом в мировой литературе. Голубой цветок! По мнению товарища Микушевича (автора статьи в «Лит. памятниках»), «не будет преувеличением сказать, что настоящим героем романа является не Генрих фон Офтердинген, а Голубой цветок». Голубой цветок появляется в романе впервые во внутреннем монологе Генриха, предваряющем его сон: «… по голубому цветку я тоскую, увидеть бы мне только голубой цветок». Соответственно, далее Генриху снится сон, в котором он видит голубой цветок, да и вообще в этом сне все имеет голубой оттенок и (утесы, небосвод, родник) - как писал Новалис в плане, «Все голубое в моей книге». Весь путь Генриха - это поиск Голубого цветка. Отец его тоже когда-то видел этот цветок во сне, и провожатый из сна тогда сказал ему: «…только ты не пропусти голубого цветка, найди и сорви его…» Но у отца ничего не вышло, старик во второй части говорит Генриху: «…в твоем отце таился великий ваятель или живописец <…> однако он оказался слишком восприимчив к нынешней суете и не придал значения требованиям своего глубочайшего призвания». В одном из фрагментов Новалиса видим: «Цветок - символ тайны нашего духа». Поскольку роман, мягко говоря, незакончен, каких-то более конкретных толкований образа голубого цветка, кажется, нет. Есть смутные указания на то, что Цветок - это некая девушка (Матильда? Эдда?), а в более глобальном смысле - Вечная женственность (тут важно, что в немецком это die Blume). Так, у Гете в «Теории цвета», над которой он начал работать за несколько лет до появления романа Новалиса, голубизна «в своей высшей чистоте» уподобляется «прелестному Ничто». А 30 (примерно) лет спустя в заключительной части «Фауста» кто-то там призывает Высшую Владычицу мира явить ее тайну в «голубом шатре», и эта тайна - вечная женственность.
