Как Контролировать Взгляд Собеседника

Имеет смысл поговорить сейчас о том, как контролировать взгляд человека во время зрительного представления ему книг, таблиц, графиков и т.д. Исследования показывают, что 87% информации поступает в человеческий мозг через зрительные рецепторы, 9% через слуховые и 4% через другие органы чувств. Если, например, вы показываете человеку ваше наглядное пособие и одновременно рассказываете о нем, он усвоит только 9% вашего сообщения, если только оно непосредственно не связано с тем, что он видит. Если ваше сообщение связано с наглядным пособием, то при его разглядывании он усвоит только 25-30% вашего сообщения. Чтобы установить максимальный контроль над его вниманием, используйте ручку или указку для того, чтобы показывать на наглядном средстве и описывать то, что изображено (рис. 110). Затем, отнимите ручку от наглядного средства и держите ее на линии ваших и его глаз (рис. III). Как за магнитом, его голова поднимется, и он будет смотреть вам в глаза, в результате чего будет видеть и слышать все, что вы ему будете говорить, и, следовательно, максимально поглощать информацию. Постарайтесь сделать так, чтобы ладонь другой руки была в поле зрения.

Рис. 110 и III. Использование ручки для контролирования взг. собеседника.

Модуль 10. Управление массовыми настроениями в процессе массовой коммуникации.

ХРЕСТОМАТИЯ

Ольшанский Д.В. Психология массовых политических настроений.*

МАССОВЫЕ НАСТРОЕНИЯ В ПСИХОЛОГИИ

Оттолкнемся от результатов общепсихологическо­го анализа природы настроений на уровне отдельного индивида — тогда яснее станут варианты социально-психологического понимания массовых, прежде всего общественных настроений, а также различные подхо­ды к выработке политико-психологического видения массовых настроений.

В рамках общей психологии индивидуальные на­строения рассматривались с разных точек зрения. Долгое время доминировали психофизиологические акценты, при которых настроения оказывались «аб­стракцией от однородных чувственных тонов пред­ставлений и ощущений»[52] или «выражением корково­го самочувствия»[53]. С другой стороны, умножались описания «специфических настроений», выражавших «особенности тех или иных народов». Одно из наибо­лее точных психологических описаний настроения дал А.Н.Леонтьев: «День, наполненный множеством собы­тий, казалось бы, вполне успешных, тем не менее мо­жет испортить человеку настроение, оставить у него некий неприятный осадок. На фоне забот дня этот осадок едва замечается. Но вот наступает минута, ко­гда человек как бы оглядывается и мысленно переби­рает впечатления прожитого дня. И вот в ту минуту, когда в памяти всплывает определенное событие, его настроение приобретает предметную отнесенность: возникает аффективный сигнал, указывающий на то, что именно данное событие и оставило у него эмоцио­нальный осадок»[54].

Современная общая психология определяет на­строение как определенное психическое состояние, интегрирующее влияние объективных событий на их субъективное переживание[55]. В рамках деятельностной трактовки в отечественной психологии это — выс­ший уровень субъективного осмысливания (как про­цесса наделения субъективными смыслами) чего-то объективного. Это своего рода «предсознание», «чув­ственная подкладка», «ближайший резерв» сознания, один из сильнейших регуляторов субъективной психи­ческой жизни. В основе настроений, с данной точки зрения, лежат потребности человека: это особая сиг­нальная реакция, указывающая на расхождение пот­ребностей с реальными условиями жизни и возможно­стями индивида. Сходных взглядов придерживаются и другие направления. Так, в школе топологической пси­хологии К.Левина было введено понятие «притязания». Этот порождаемый потребностями фактор определя­ет настроенность субъекта на успех или неудачу дей­ствий, в том числе социально-политической направ­ленности. В целом, в общепсихологическом ракурсе настроения хорошо исследованы, прежде всего, как мотивационный фактор индивидуального поведения.

В социально-психологических направлениях глав­ным было установление собственно социальной спе­цифики тех или иных настроений. Западные исследо­ватели по преимуществу связывали ее с социальным поведением индивида и его влиянием на общество. Так, М.Дойч объяснял социальную апатию как результат переживания индивидами субъективной вероятности неудачи перед лицом сложных социально-политиче­ских проблем и, соответственно, снижения уров­ня притязаний, не оставляющего надежд на успех в революционной борьбе[56]. Отечественные исследовате­ли, напротив, в основном искали социальную при­роду настроений во влиянии общества на челове­ка, рассматривая этот вопрос с трех основных точек зрения.

Во-первых, социальные по генезису настроения, охватывающие те или иные социальные группы и слои, представлялись итогом социализации субъекта таких настроений, следствием его принадлежности к опре­деленной группе, слою или социально-политической системе. В этом русле настроения рассматривались как особое «сопереживание» (совместное переживание) людьми проблем той общности, членами которой они являются. Так в отечественной социальной психологии и возникло пресловутое «общественное настроение», которое оказывалось одновременно и эмоциональным отражением, и нормативным отношением, существующим в обществе. В такой трактовке общественные настроения были, как бы предписаны субъекту социаль­но-классовой природой общества и носили ролевой ха­рактер: он должен был испытывать их почти в обязате­льном порядке как член той или иной группы, слоя, организации.

Во-вторых, настроения рассматривались как соци­альные по своему содержанию. Исходя из мысли Г.В. Плеханова о том, что «всякая данная «идеология»... выражает собой стремления и настроения данного общества или... общественного класса»[57], обществен­ные настроения трактовались в социологически ори­ентированной отечественной социальной психологии как особые, не связанные с индивидуальными явле­ния, определяемые идеологическими факторами. Это усиливало их нормативно-заданный характер.

В-третьих, настроения рассматривались рядом отечественных направлений как социальные по своему субъекту. И тогда, в соответствии с общей норматив­ной направленностью, они превращались в «настрое­ние всего общества», являющееся слагаемым некой «общественной атмосферы».

Теперь уже очевидно, что подобные обобщенно-социологические взгляды вели к недооценке реальной роли и неточному пониманию природы массовых на­строений, переживаемых людьми в социально-поли­тической жизни. В ней сосуществуют «общественные настроения», но иного плана — представляющие со­бой идеальные требования, которые предъявляет об­щественная система (включая группу, организацию и т. п. — набор социальных ролей), и реальные массо­вые настроения. Последние возникают и развивают­ся как специфические переживания теми или иными множествами людей степени соответствия идеальных норм — реальным жизненным возможностям их ове­ществления. Согласно отечественным вариантам интеракционистского направления, усваивая «общест­венные настроения» на уровне ролевых обязанностей, люди переживают их по-разному, в зависимости от того, подкрепляются ли нормы и идеалы социально-по­литической системы условиями непосредственного повседневного бытия людей. Так возникают реальные социально-психологические настроения, особые сос­тояния, «связанные с осуществлением или неосуществимостью, с разными фазами борьбы за осуществление тех или иных надежд и чаяний, помыслов и замы­слов»[58], направленные позитивно или негативно по от­ношению к социально-политическим условиям жизни. Такая направленность и определяет социальный ха­рактер настроений.

Обобщая взгляды разных школ и направлений, можно заключить, что с социально-психологической точки зрения настроения — это особый феномен, сущ­ность которого состоит в переживании и наделении со стороны субъекта определенным смыслом его принад­лежности к социальной системе. Они определяются степенью идентификации себя с социальной ролью, а в конечном счете — с системой. При такой трактовке настроения неизбежно приобретают социально-поли­тическую окраску. Отражая степень удовлетворенно­сти общественно-политическими условиями жизни, настроения приобретают специфическую политическую направленность и могут становиться массовыми. Тогда, они выходят за рамки социально-психологического на­правления и нуждаются в специальном политико-психологическом изучении. Таким образом, подойдя к пониманию роли настроений как фактора, опосредую­щего взаимоотношения людей и социально-политиче­ской системы, связанного с мотивацией массового по­ведения, социальная психология остановилась перед анализом их роли в политической деятельности. Это является бесспорной прерогативой политической пси­хологии.

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ МАССОВЫХ НАСТРОЕНИЙ

Оттолкнувшись от всего уже сказанного, рассмот­рим теперь непосредственно политико-психологиче­скую концепцию массовых политических настроений и их функционирования в политических процессах: природу этих настроений, их субъект, истоки возник­новения, этапы и закономерности развития, основные виды и типы, функции настроений, способы воздейст­вия на массовые политические настроения и воз­можности прогнозирования их развития в политике.

В политико-психологическом измерении массо­вые политические настроения — это однородная для достаточно большого множества людей субъективная, сложная аффективно-когнитивная сигнальная реакция, особые переживания комфорта или дискомфорта, отра­жающие удовлетворенность или неудовлетворенность общими социально-политическими условиями жизни; субъективную оценку возможности реализации соци­ально-политических притязаний при данных условиях; а также стремление к изменению условий ради осу­ществления притязаний. Это особые психические со­стояния, охватывающие значительные общности лю­дей — состояния, переходные от непосредственных эмоций к более или менее осознанным мнениям, вы­растающие из повседневных эмоций, но носящие бо­лее обобщенный в политическом отношении характер, рационализированные условиями политической жиз­ни, ее нормами и устоями.

Массовые политические настроения представля­ют собой особый политико-психологический феномен, не сводимый к традиционно фигурирующему «обще­ственному настроению». Они включают социально-нормативные (собственно «общественные»), но и иные составлявшие, возникающие в результате пе­реживания соответствия общественных нормативов реальной жизни. Подчас массовые настроения могут носить отчетливо антиобщественный характер: так, настроения недовольства, охватившие широкие мас­сы населения России к 1917 г., отличались откровен­но оппозиционной, деструктивной по отношении к гос­подствовавшей общественно-политической системе направленностью. Если система, в меру своих возмож­ностей, внедряла в общество выгодные для себя нор­мативные настроения, то снизу, в качестве реакции на них, вырастали противоположные реальные массовые настроения.

Природа настроений определяется тем, что они становятся заметными при расхождении двух факто­ров: притязаний (ожиданий) людей, связанных с общи­ми для значительного множества, массовыми потреб­ностями и интересами, с одной стороны, и реальных условий жизни — с другой. Активные настроения, своеобразная готовность к политическим действиям возникают тогда, когда притязания и ожидания людей вступают в конфликт с возможностями их удовлетво­рения, и это противоречие актуально переживается людьми. Это специфическое состояние сознания, пред­шествующая действиям психологическая реакция зна­чительных общностей на рассогласование желаемого и действительного. Такая реакция в виде переживаний может принимать различные формы — от ненависти к политическим силам, допустившим отставание жиз­ненного уровня от потребностей масс, до восторга по отношению к тем силам, которые, напротив, обеспе­чивают рост возможностей осуществления массовых притязаний.

Особая форма — «пассивные настроения» типа безразличия и апатии, когда массы не верят в возмож­ность преодоления разрыва между притязаниями и возможностями их достижения. Например, в свое вре­мя поражение русской революции 1905 г. на несколь­ко лет создало ситуацию своеобразного паралича мас­совых притязаний и стремлений, лишенных опор в реальной жизни, утраты веры в себя, спада мотивации и активных политических действий» В целом же мас­совые политические настроения — это широкая субъ­ективная оценка социально-политической действитель­ности, как бы пропущенной сквозь призму интересов, потребностей, притязаний и ожиданий того или иного множества людей, массы.

Такие настроения быстро распространяются. Они заразительны. Над ними затруднен контроль со сторо­ны сознания. Они легко и быстро соединяют людей, находящихся в сходном социально-политическом поло­жении, порождая широкое чувство общности «мы», как правило, направленное против определенных «они», от которых зависит неустраивающее людей социально-политическое положение.

Возникновение массовых политических настрое­ний связано со взаимодействием двух факторов: 1) объ­ективного, предметного (реальная действительность), и 2) субъективного (разные представления людей о ре­альной действительности, различные ее оценки в свете интересов и потребностей). Выраженность настрое­ний в обществе зависит, прежде всего, от степени од­нородности его социально-политической структуры. Чем дифференцированнее, плюралистичнее эта струк­тура, тем больше выделяется различных групп, обла­дающих собственными потребностями и притязаниями, и каждая из них может иметь свои настроения. Чем сильнее, четче, яснее и однороднее представляются об­щественные отношения, тем более сжата социально-политическая структура и тем сильнее однородно-норма­тивный, «общественный» компонент настроений.

Выраженность настроений зависит, прежде всего, от степени очевидности расхождения потребностей и притязаний с предоставляемыми системой возможно­стями их удовлетворения, от несоответствия деклари­руемых прав и свобод — реальной действительности.

Развитие массовых политических настроений, как правило, носит циркулярный характер, напоминаю­щий своеобразное «эмоциональное кружение»: одни и те же настроения, имеющие общую основу (обычно именно неудовлетворенные социально-политические притязания) воспроизводятся по определенному цик­лу вновь и вновь. С одной стороны, это двигатель раз­вития (без неудовлетворенности нет мотивации деятель­ности). С другой — постоянный источник беспокойства для любой власти, вынужденной считаться с тем, что как только реальные условия жизни слишком оторвут­ся от притязаний, возникнут оппозиционные настрое­ния недовольства этой властью. Исторические при­меры показывают, что поиск массовой поддержки стремящимися к власти политическими силами на практике часто оборачивается своеобразным «взвинчи­ванием» притязаний масс: окрыленные надеждами, последние склонны отдавать власть тем, кто обещает достижение потребного. Однако, отрываясь от дейст­вительности, будучи необеспеченными реальным уров­нем жизни, неосуществленные притязания порождают массовое недовольство, подрывающее позиции власти. В этом проявляется диалектика взаимоотношений мас­сового политического сознания, в основании которо­го лежат настроения, связанных с ними динамичных политических процессов, и социально-политических структур и институтов, стабилизирующих политическое устройство жизни.

Цикл развития массовых настроений обычно вклю­чает пять основных этапов: от глухого брожения и заро­ждения настроений — через их накопление и кристал­лизацию — к максимальному подъему, проявляющемуся в политических действиях — затем к разрешению или спаду настроений, а в последнем случае, спустя время — к новому подъему.

Динамичность настроений связана не только со сменой их направленности и интенсивности. Связана она и с быстротой перехода от настроений к осознан­ным мнениям, оценкам и действиям. В политико-психологическом отношении эта динамика выражается уровнями экспрессивности настроений, проявляющи­мися а) в том, чего люди хотят и молчаливо пережива­ют, б) на что надеются и способны выразить вербально, в) в принципе готовы отстаивать, г) привыкли считать своим и ни за что не отдадут.

Субъектом политических настроений является масса как совокупность людей, сплоченных общими переживаниями. Это особое объединение по функцио­нальному признаку, формирующееся на основе общих действий и факторов, побуждающих к таким действи­ям. Последние не всегда непосредственно следуют из классических представлений об особенностях того или иного слоя, группы или класса. Понятие «масса» ме­нее определенно и более ситуативно, чем названные общности — в массу объединяются разные люди из разных групп, охваченные в тот или иной момент дей­ствием общих политико-психологических факторов.

Зарождаясь в отдельных группах и слоях, настрое­ния чрезвычайно быстро распространяются и сами формируют массу в качестве своего субъекта. Так, например, в ходе революции «рабочая масса» может быстро превратиться в массу-«большинство всех эксплуатируемых». Особенно ярко это проявляется в ходе радикальных политических перемен, политиче­ских кризисов. В более спокойных ситуациях, когда в рамках политической системы функционируют разно­образные не слишком выраженные настроения, их субъект представлен относительно локально. В наибо­лее конкретном выражении — в виде толпы. В более сложном случае — в виде, например, массовых движе­ний или «средних слоев» с типичной для них размытос­тью социального сознания и большой податливостью настроенческим факторам.

В политике существует и проявляется значитель­ное число разных видов массовых настроений. Их можно классифицировать и типологизировать по мно­гим основаниям. На практике преобладают конкретно-исторические подходы к выделению видов настрое­ний, основанные на политической оценке реальных и желательных, потенциальных последствий настрое­ний — тех или иных массовых политических действий. Исходя из этого выделяются, например, революци­онные и контрреволюционные, фашистские и антифа­шистские и т. п. пары-антагонисты. При наличии оп­ределенных практических выгод такой подход нельзя принять как исчерпывающий. Возможен и более сложный путь, при котором последствия тех или иных настроений оцениваются не с позиций конкретной политико-идеологической ситуации, а в общечеловеческом измерении. Степень соответствия настроений и вызываемых ими действий общечеловеческим инте­ресам подразделяет их на прогрессивные и реакци­онные.

Возможен, однако, и принципиально иной подход. В политологическом ракурсе более продуктивно, не фиксируясь на проблеме оценок (что почти неизбеж­но при подразделении политических феноменов), рассматривать массовые настроения с функциональной точки зрения, разделяя в зависимости от роли, которую они играют в конкретных политических процес­сах. Такой подход носит соотносительный, процессу­альный характер. Он учитывает, что направленность настроений определяется их идеологическим оформлением — соответственно, их оценка зависит от совпадения или расхождения политико-идеологических позиций субъекта настроений, с одной стороны, и субъекта оценки — с другой.

Природа настроений двойственна. С одной сторо­ны, они являются отражением реальной жизни. С дру­гой же, они развиваются по законам массовой психо­логии, влияя на реальность. С одной стороны, они лежат в основе идеологии, с другой — весьма податливы идеологическому воздействию. В политике оценка и выделение видов настроений обычно связаны с тем, «за» и «против» кого они направлены. Но одно и то же событие, явление или процесс могут вызывать разную, подчас противоположную настроенческую реакцию — все зависит от информированности людей и от того, кто и куда сумел направить массовую психо­логию, придать ей нужную окраску и воспользоваться существующей интенсивностью, например, массового недовольства.

В процессуальной трактовке выделяются основные функции массовых политических настроений, а разно­видности последних рассматриваются прежде всего как отдельные механизмы осуществления данных функций. Это не исключает содержательно-оценочных классификаций, но подчиняет их в качестве вторичных, детализирующих функциональный подход примени­тельно к конкретным политическим ситуациям. Главная функция массовых политических настроений — функция субъективного обеспечения динамики политиче­ских процессов, осуществляется через политико-психо­логическую подготовку, формирование и мотивационное обеспечение политических действий достаточно больших человеческих общностей. Это достигается за счет объе­динения людей в массу на основе общих настроенческих переживаний — функция формирования субъекта по­тенциальных политических действий и, соответственно, настроения, формирующие потенциально-действенные общности (например, массовые движения). Сплачивая массу, настроения опредмечиваются в массовых дейст­виях — функция инициирования и регуляции политиче­ского поведения посредством соответствующих вариан­тов настроений (например, ведущих к модификации политической системы). Помимо названных, в более длительной перспективе определенные настроения осуществляют важную функцию стратегической поли­тико-психологической оценки, формируя долгосрочное отношение к политической реальности, способ ее ос­мысления — например, то или иное политическое мыш­ление.

Возможности воздействия на массовые настрое­ния лежат в двух плоскостях. С одной стороны, в ис­тории политики отработаны средства влияния на притязания и ожидания людей. С другой стороны, эф­фективным является влияние на возможности осуще­ствления притязаний в реальной действительности. Комплексное политическое воздействие склады­вается из двух основных компонентов: пропагандистско-идеологического (манипуляция притязаниями) и социально-политического, включая социально-эко­номическое (манипуляция уровнем реальной жизни). Стабилизация настроений связана с уравновешива­нием притязаний и возможностей их достижения. От­ставание возможностей достижения ведет к росту не­довольства. Совпадение притязаний и возможностей, реальное или иллюзорное, вызывает рост массового энтузиазма»

Успешное воздействие должно опираться на ана­лиз, включающий:

1) инвентаризацию имеющихся в политической системе настроений и их направленности (о ней судят по степени расхождения реальных массовых настроений с нормативно-«общественными»), что позволяет оценить степень политико-психологического единства общества как совокупности про- и антисистемных на­строений;

2) оценку содержания доминирующих настроений как с точки зрения конкретной политической си­туации, так и с общечеловеческих позиций — в первом случае исходят из интересов системы и действующих в ней сил, во втором — из обще­человеческих интересов;

3) причины возникновения настроений — выясня­ется их связь с притязаниями той или иной общ­ности и возможности их удовлетворения, как в настоящий момент, так и в будущем;

4) стадии развития настроений, степень их выра­женности и интенсивности, вероятности перерастания в массовые политические действия;

5) широту охвата, степень массовости, распростра­ненность в наиболее влиятельных политических общностях.

Анализ по данным позициям позволяет оценить в целом вероятность опредмечивания настроений в по­литическом поведении; характер действий масс, их содержание и направленность; масштабы и возмож­ные политические последствия воздействия на на­строения.

Прогноз перспектив развития тех или иных массо­вых политических настроений — сложная проблема. Он возможен при условии учета значительного числа факторов, влияющих на динамику настроений. Наибо­лее адекватным прогностическим методом является разработка политико-психологических сценариев по схеме: «если..., то...». Сценарии такого рода строятся по принципу аналогий, отталкиваясь от более или менее близкого в политическом плане «плацдарма прогноза». Построение сценария, основанное на экспертных оцен­ках, сводится к созданию особого рода «проблемно-факторной сети», образуемой факторами-переменны­ми, влияющими на развитие настроений, и имеет выход на компьютерное моделирование политических про­цессов. Такого рода прогнозы-сценарии наиболее аде­кватны для задач долгосрочного прогнозирования: будучи вероятностными, они имеют, прежде всего, концептуальное значение. В отдельных случаях, одна­ко, возможно и получение оперативной прогностиче­ской информации.

Назаретян А. П. Психология стихийного массового поведения.*

Ло­гично было бы полагать, что напряженность, в свою очередь, возникает тогда, когда обстановка объективно становится очень плохой. Однако исследования историков и психологов показывают, что это не всегда так и даже чаще всего не так.

Еще великий французский ученый XIX века А. де Токвиль ука­зал на то, что революционному кризису обычно предшествует дли­тельный период повышения экономических и политических по­казателей (объем политических свобод, доступ к информации, перспектива вертикальной мобильности и т.д.). Например, уровень жизни французских крестьян и ремесленников перед началом Ве­ликой французской революции был самым высоким в Европе; к началу антиколониальной революции в Северной Америке это были самые богатые и хорошо управляемые колонии мира и т.д.

Параллельно росту возможностей растут потребности и ожи­дания людей. В какой-то момент рост объективных показате­лей сменяется их относительным снижением (очень часто — вследствие неудачной войны, затеянной правителями, которые также поддались общей эйфории). На фоне ожиданий, продол­жающих по инерции расти, это оборачивается массовой фрус­трацией, а та, в свою очередь, агрессивными и (или) паничес­кими настроениями.

Обобщив многообразные сведения, касающиеся предысто­рии революционных ситуаций, американский психолог Дж. Девис вывел интегральный график, который обладает серьез­ным прогностическим потенциалом. Мы много работали с гра­фиком Девиса, верифицировав его на материале далеких друг от друга стран и регионов, включая Россию различных эпох. Общий вывод довольно парадоксален, но подкреплен большим фактическим материалом. Пока люди живут стабильно плохо (с точки зрения внешнего наблюдателя), они не испытывают болезненной неудовлетворенности и вероятность внутренних взрывов минимальна. Опасность появляется там, где есть рас­тущие ожидания. Нами даже выявлен особый социально-политический синдром Предкризисного человека (Homo prae-crisimos), который требует особого внимания со стороны ответ­ственных политических лидеров.

Кого эти вопросы интересуют подробнее, может обратиться к статье Девиса (Davis J.) или к моим работам, также обозначен­ием в списке дополнительной литературы. Здесь же вернемся к обстановке, когда возможности превентивной политической ста­билизации уже упущены и социальная напряженность налицо. Многие люди переживают сходные эмоциональные состояния при высокой степени неопределенности и думают об одном и том же, охотно группируются, обсуждают волнующую тему, лихора­дочно ищут информацию, распространяют слухи — и это чрева­то взаимной эмоциональной индукцией, переходящей в стихий­ные формы массового поведения. Опытные политические партии и руководители организуют в такой период дежурство небольших групп агентов, по два-три человека. Разумеется, у них нет ника­ких опознавательных знаков (наоборот, они должны максималь­но походить на случайных прохожих, «людей из толпы»), зато есть определенный опыт, знания, интуиция, решительность и, жела­тельно, некоторый минимум актерских способностей, чтобы в нужный момент эффективно вмешаться в ход событий и предот­вратить их неблагоприятное развитие.

Г. Любарский. Размышления о системах, состоящих из неосведомленных граждан.*

В не так давно переведенной на русский язык книге американского исследователя обще­ственного мнения Джона Цаллера [Цаллер. Происхождение и природа общественного мнения. М., 2004] содержится концепция, которая заставляет по-особому взглянуть на социальную и политиче­скую динамику современных обществ. Кроме того, на основе предложенной им модели открывается возможность предсказаний, основанных на опро­сах граждан из страт разного типа. Особенность работы Цаллера в сравнении со многими другими исследованиями состоит в том, что он ввел особую шкалу ранжировал респонден­тов по уровню политической осведомленности. Ос­новой для такого ранжирования служили простые фактологические вопросы о политической жизни США - от имен кандидатов в Конгресс до партии, составляющей в момент исследования большинст­во в Конгрессе; от формы правления в Китае или на Кубе до числа допустимых сроков пребывания на президентском посту и посту сенатора.

Элита производит политическую информацию, осведомленные граждане следят за ней с помо­щью СМИ, а малоинформированные граждане скорее подвергаются воздействию СМИ, нежели активно используют информацию

В первых главах работы Цаллер выделяет три группы людей: элиту, осведомленных граждан и ма­лоосведомленных граждан - здесь он следует У. Липпману [Липпман. 2004] и в значительной сте­пени воспроизводит теорию элит А. Грамши [Грам­ши. 1991]- Элита производит политическую инфор­мацию, осведомленные граждане следят за ней помере сил с помощью СМИ, а малоинформирован­ные граждане скорее подвергаются воздействию СМИ, нежели активно используют информацию. Однако, переходя к изложению результатов кон­кретных опросов, Цаллер выделяет на графиках уже три другие группы: обладающие высокими, средними и низкими показателями по шкале по­литической осведомленности. Элиты по понятным причинам выпадают из дальнейшего обсуждения.

Хорошо информированные граждане - это гра­ждане с высокими показателями по шкале полити­ческой осведомленности. Их характеристики сов­падают с предсказаниями модели, вытекающей из типологии страт. Они отличаются высокой внут­ренней согласованностью и устойчивостью мне­ний, следуют за мнениями своей элиты (партии), сопротивляются потокам сообщений, принадле­жащих иной партии. Благодаря работе с результа­тами конкретных исследований общественного мнения Цаллеру удалось весьма подробно охарак­теризовать эту группу, выделить три типа сопро­тивляемости медиа-сообщениям.

Граждане со средними и низкими показателями по шкале политической осведомленности в значи­тельной степени зависят от потока медиа-сообще­ний. По результатам анализа Цаллера, они харак­теризуются высокой долей неответов в ситуациях опроса, низкой согласованностью и непротиворе­чивостью мнений, низкой устойчивостью (воспро­изводимостью в повторном обследовании). К со­жалению, результаты Цаллера основаны на очень немногочисленных исследованиях общественно­го мнения, так как в большинстве исследований не задействованы вопросы, позволяющие построить шкалу политической осведомленности; также ред­ки исследования, в которых респондентов опра­шивают вторично через некоторый промежуток времени.

Теперь можно обратить внимание на другой ас­пект работы Цаллера, который у него самого не вы­зывает особого интереса, поскольку не входит как значимый элемент в его концепцию и не модели­руется. Это данные о количественном составе раз­лично осведомленных в политике групп населе­ния. Элиты составляют максимум 1,5-2%. Для поллстеров, как правило, они недостижимы и практи­чески не участвуют в опросах. Хорошо осведомленные граждане составляют, по оценкам Цаллера, верхний дециль по шкале политической осведомленности, то есть 5-10% населения. Ос­тальные примерно 90% относятся к категории средне- и слабоинформированных.

Итак, вывод относительно исследований обще­ственного мнения, вытекающий из разработанной Цаллером методологии исследования, состоит в том, что представление населения как гомоген­ного в аспекте осведомленности, владения инфор­мацией вносит очень сильные искажения в резуль­тат исследования. До Цаллера исследователи обще­ственного мнения полагали, что все граждане с равным успехом могут иметь мнения по полити­ческим проблемам; выборка может быть гетеро­генной по результату (существуют сторонники и противники определенной позиции), но она го­могенна относительно самого принципа выраже­ния мнения.

Цаллер установил ряд специфических правил, регулирующих реакции каждой из групп. Напри­мер, наименее осведомленные граждане очень сла­бо запоминают медиа-информацию, но зато отно­сятся к ней некритически, при ответе на вопрос воспроизводя то, что они узнали из СМИ. Средне-информированные граждане лучше запоминают информацию, но в целом во время опросов ведут себя так же - реагируют в соответствии с последни­ми услышанными сообщениями. У них несколько выше способность согласовывать противоречивые мнения внутри одной группы вопросов, и они чет­ко реагируют на "подсказки", позволяющие им вспомнить знакомые мнения-клише. Однако их способность давать устойчивые и несамопротиворечивые ответы при повторном опросе крайне низка, при новом опросе они снова актуализиру­ют последние услышанные медиа-сообщения, и бывает, что уже через несколько недель они дают противоположные по смыслу ответы.

Хорошо информированные граждане запомина­ют довольно большое количество высказываний, способны согласовывать свои ответы по смыслу (выражать некоторую политическую позицию), достаточно долго сохраняют взгляды и могут ус­тойчиво воспроизводить свои ответы - и при этом их позиция тесно связана с передаваемыми СМИ мнениями партии, сторонниками которой они яв­ляются. То есть эти хорошо информированные граждане могут сопротивляться (некоторое время) потоку разнородных медиа-сообщений, но они довольно жестко следуют за линией, которой придер­живаются члены их партийной элиты. Однако в на­селении этих хорошо информированных граждан всегда не очень-то много.

Представление населения как гомогенного в аспекте осведомленности, владения ин­формацией вносит очень сильные искажения в результаты исследования

Данные, приведенные Цаллером, позволяют сде­лать вывод, что в отношении такого ресурса, как информация по политическим и социальным про­блемам, люди отчетливо делятся на группы, сильно различающиеся по степени осведомленности и по этой причине различным образом реагирующие на вопросы исследователей. Эти результаты позво­ляют по-новому взглянуть на то, что можно обо­значить как "политическая система" демократиче­ского общества. Согласно достаточно разработан­ной теории [Вебер. 1990, 1992; Мигранян. 1989; Шумпетер. 1995; Хабермас. 1995, 2001; Held. 1987; Mommsen. 1992;Sartori. 1987], демократическое об­щество можно описать (разумеется, очень грубо) следующим образом: оно состоит из исполнитель­ной власти и остального населения, которое осу­ществляет обратную связь через механизм выбо­ров. Если власть проводит курс, который большин­ству населения представляется ошибочным, сни­жающим уровень благосостояния граждан или безопасность государства, то на выборах населе­ние голосует за иную партию, которая сформиру­ет новое правительство и исправит ошибки курса предшественников.

Однако такие акции, как выборы, референдумы, опросы общественного мнения и другие виды экс­пликации "гласа народа", в политической системе демократии функционируют несколько иначе, нежели исполнение функции отрицательной обратной связи. В контексте рассуждений Цаллера более соответствующей действительности ока­зывается иная модель демократического общест­ва, которая подчеркивает роль СМИ, их участие в формировании общественного мнения, созда­нии информации о проблемах, на которые подав­ляющее большинство граждан почти не обраща­ют внимания, но при выражении своего мнения по той или иной проблеме вспоминают, что они "случайно" услышали, и актуализируют запомнен­ное. В таком случае демократическое общество мо­жет быть представлено как пирамида, на вершине которой располагаются элиты. Между группиров­ками элит идет борьба - в духе теории Вильфредо Парето. Когда одна из групп побеждает, она может организовать более плотный поток медиа-сооб­щений, чем соперничающая элита. Даже если пе­ревес одной группировки элит над другой неве­лик, система "медиа+выборы" будет действовать как усилитель, выделяющий сигнал из шума. В ре­зультате общественное мнение оказывается спо­собом бескровной передачи власти между группи­ровками элиты, который обеспечивает медиа-власть. "Когда отсутствуют институты и образова­ние, с помощью которых информация о среде доносится до людей столь успешно, что реалии об­щественной жизни могут быть сопоставлены с замкнутым на себе мнением отдельных групп, об­щие интересы полностью ускользают от общественного мнения и могут управляться только спе­циальным классом, личные интересы которого вы­ходят за пределы местного сообщества" [Липпман. 2004. С. 293].

Таким образом, получается, что для современно­го общества, пожалуй, лучше подойдет не модель общества большинства (с идеей общества равных, динамической системой поддержания социальной солидарности и т. д.), а модель общества значимых меньшинств (обобщенно говоря - общества элит). Действительно, мы можем описать современное информационное - общество как разрозненную со­вокупность элит, "излучающих" знания (сообще­ния) относительно сферы своей деятельности. Разрозненная - поскольку эти элиты не объедине­ны в единую элиту, находятся в разных социальных полях. Элиты владеют сведениями, не касающими­ся непосредственно обыденной жизни населения, так что большинство людей в своем повседневном опыте не имеют необходимости накапливать зна­ния (специализироваться) в этих областях. При этом эти далекие от обыденности сведения сущест­венно влияют на судьбу общества в целом.

Мы можем мысленно разделить элитные сооб­щества на три большие группы: специалисты в сфере культуры, экономики и права (политики). В каждой из этих сфер общественной жизни вер­хушки иерархий могут быть названы "элитами" (теория элит в связи с функционированием демо­кратического общества разобрана во многих ра­ботах, напр.: [Дай, Зиглер. 1984; Миллс. 1959; Моска. 1994; Парето. 1996, 1997; Bachrach. 1980; Bottomore. 1993]). Эти элиты существенно разли­чаются по типу функционирования, однако клю­чевая проблема, которая напрямую или исподволь управляет их действиями, оказывается общей: всем им необходимо принимать в расчет наличие большого количества малокомпетентных потре­бителей их услуг.

В самом деле, сколько людей действительно ком­петентны, например, в проблемах здоровья и здра­воохранения? Профессиональные врачи составля­ют менее 1% населения. Кроме них существует еще некое "компетентное меньшинство", то есть неко­торая часть образованного населения, которая из книг и СМИ черпает какую-то информацию о про­блемах здоровья. Остальные - малоосведомленные граждане, чьи представления нерегулярны и несис­тематичны, текучи и податливы, подвержены моде и ситуативным мифологизациям. Такую же карти­ну можно наблюдать в любой области знания.

Однако возьмем, к примеру, политические эли­ты. Они специализируются на решении политиче­ских проблем, далеких от обыденной жизни граж­дан, но сильно влияющих на эту обыденную жизнь; при этом имеются механизмы (демократия: выбо­ры, референдумы, опросы), с помощью которых граждане могут влиять на решение таких вопросов. Эти механизмы мыслятся как поддерживающие ус­тойчивость системы с помощью отрицательной обратной связи. Поскольку подавляющее большин­ство граждан некомпетентны в политических во­просах, а значит, их решения могут оказаться раз­рушительными для данной сферы, разработаны особые механизмы, которые ограничивают воз­можности выбора до нескольких (очень немногих) позиций и регулируют мнения граждан при выбо­ре из этих позиций.

Опасность неустойчивости, появления угро­жающих девиаций политические системы снима­ют старыми, разработанными еще в XVIII-XIX ве­ках средствами: распределение власти между ме­стными и центральными органами; разделение властей; система сдержек и противовесов; множе­ственность юрисдикции; закрытая партийная система, то есть альтернативность партий, систе­ма права и в первую очередь - конституция. Од­нако есть и изобретения XX века: влияние медиа. Власть медиа определяется не только тем, что СМИ создают новости, которые затем влияют на важные в политическом смысле действия людей. Едва ли не большее значение имеет то, что медиа-сообщения создают фон: то, что не входит в ново­сти, по умолчанию считается не-новым, привыч­ным, то есть "истинным положением дел", "реаль­ностью". Поскольку "новостная картина" рисует­ся на фоне обыденности, то чем ярче новость, тем в большей степени она (по контрасту) создает впечатление обычности и однородности "фо­на" - обыденного контекста социальной жизни. Кроме того, медиа, мыслившиеся в качестве одно­го из механизмов отрицательной обратной связи (посредством которого управляющие элиты спо­собны получать критику на свою работу), на деле работают совершенно иначе. Они скорее пред­ставляют собой фильтр, который оформляет и ка­нализирует "шум", возникающий при обращении кого-либо к мнениям больших масс некомпетент­ных людей.

Все коротко упомянутые средства повышения устойчивости социальной системы должны стра­ховать демократию, говоря политическим языком, от "тирании большинства", а на языке системной теории - преобразовывать шум в осмысленные сигналы, которые затем довольно произвольно наделяются смыслом с целью построения из них идеологических систем. К примеру, если масс-ме­диа определяют наиболее общие параметры об­щественного мнения, они тем самым упорядочи­вают такие общественные функции, как голосова­ния, референдумы, выборы. Вместо шума, произ­водимого множеством неосведомленных граждан (и катастрофических положительных обратных связей), масс-медиа (вместе с партийно-полити­ческой системой) формируют осмысленный "сиг­нал", значение которого - в формулировании мнения господствующей элиты. Выборы служат в качестве усилителя сигнала медиа, благодаря этому усилению более мощная на данный момент группа элиты может прийти к власти без прямой борьбы с представителями прежней элиты. Липпман по этому поводу пишет: "Они <федералисты -ГЛ> не видели никакого другого пути заменить "кровавую работу меча" на "умеренное влияние государственных чиновников", кроме как изо­брести хитрый механизм нейтрализации права общин устанавливать собственные законы" [Липпман. 2004. С. 266].

Таким образом, политическая система управля­ется трояко: прямыми решениями элиты; решения­ми граждан, осуществляющимися через выборы, и косвенными влияниями, регулирующими про­цесс формирования мнений граждан.

Создание нового общественного идеала - общества-конструкта, состоящего из «негодных» граждан, - произошло, поскольку XX век дал понять, что на собственные усилия граждан в деле сохранения и повышения общественного благосостояния рассчитывать нельзя

Действительно, для осуществления функции кон­троля над ошибками власти население (теорети­чески) должно быть достаточно компетентным, политически осведомленным, понимать сущность проводимых властью политических решений и быть детально информированным, чтобы разби­раться в том, что является ошибками, а что - дости­жениями данного курса. В противном случае граждане не могут обоснованно выбирать ту или иную партию, того или иного кандидата. Между тем из данных Цаллера вытекает, что 90% населения прак­тически не обладают никакой компетенцией в по­литических вопросах (вплоть до незнания имени действующего президента, названия партии, имею­щей большинство в Конгрессе, названий стран, с которыми данная страна находится в состоянии войны). Воздействия (какими принято считать вы­боры и частично - опросы общественного мне­ния) со стороны столь слабо осведомленного насе­ления могут быть только шумом, способным дес­табилизировать ситуацию, а не сигналом, увеличи­вающим ее устойчивость - если выборы и в самом деле служат обратной связью, регулирующей дей­ствия властей. Общество, в котором политическая система на 90% состоит из неинтересующихся об­щесоциальной тематикой людей, должно быть крайне неустойчивым. Однако достаточно очевид­но, что эти теоретические выкладки, хоть они и опираются на данные об осведомленности изби­рателей, не соответствуют "реальной политике". Следовательно, можно предположить, что реаль­ное общество устроено существенно иначе, чем это вытекает из общих принципов теории демо­кратии и равенства. Вопрос "как именно?" не вхо­дит в задачу данного текста. Здесь нам важно под­черкнуть, что работа Цаллера в силу очень ясно сформулированной и эмпирически обоснованной базовой концепции (модель ВПФ) позволяет по­ставить проблему:

Можем ли мы говорить, что общество, устро­енное (или считающее себя устроенным) в соот­ветствии с концепцией общественного долга и со­циальной солидарности, которое возлагает на граждан определенные обязательства, нагрузки, необходимые для хорошего функционирования со­циальных институтов, - это общество сменилось (или находится в процессе замещения) иным, ко­торое представляет собой конструкт, состоя­щий из "пассивных граждан"?

Это "иное общество" не требует от гражданина быть кем-то, кем он пока не является, однако в нем существует постоянный спрос на умелых конст­рукторов, которые могли бы собрать из некомпе­тентных и пассивных граждан социальные конст­рукции, успешно функционирующие, обеспечи­вающие максимальное благо для наибольшего числа людей, устойчивые и застрахованные отти­рании. Это совсем иной идеал, нежели тот, в соот­ветствии с которым разрабатывались "механизмы равенства", - что вовсе не означает, что новое об­щество объявит себя обществом элитарным. Соз­дание нового общественного идеала - общества-конструкта, состоящего из "негодных" граждан (как это говорилось в кибернетике 60-х - устой­чивые системы из неустойчивых элементов) -произошло, поскольку XX век дал понять, что на собственные усилия граждан в деле общественно­го благосостояния рассчитывать нельзя. То есть одним из самых важных уроков, вынесенных по­литической наукой из событий XX века, стало представление об изначальном зле человеческой природы (противоположность руссоизму, на ко­тором основывались идеи равенства XIX века). Людям нельзя доверять влияние на общественное устройство, так формулируется урок XX века, и профессионалы, озабоченные устройством об­щества, принялись искать способы построения институтов, не апеллирующих к уровню развития гражданина. Однако найденный вариант устрой­ства общества оказался не обществом равенства, а обществом элит.

Жан Бодрийар. В тени молчаливого большинства.*