double arrow

Молчаливое большинство

Политическое как таковое, политическое чисто стратегическойнаправленности угасает сначала в системе репрезентации,а окончательно -- врамках современной неофигуративности. Последняя предполагает все ту жесамовозрастающую знаковость, но знаки теперь уже не обозначают: в"действительности", реальной социальной субстанции, им больше ничто не"соответствует". Что может выражаться в политическом, чем можетобеспечиваться эффективная работа его знаков, если социального референтасегодня нет даже у таких классических категорий, как "народ", "класс","пролетариат", "объективные условия"? Исчезает социальное означаемое --рассеивается и зависимое от него политическое означающее. Единственный оставшийся референт -- референт "молчаливого большинства". Этим темным бытием, этой текучей субстанцией, которая наличествует несоциально, а статистически и обнаружить которую удается лишь приемамизондажа, обусловлены все функционирующие сегодня системы. Сфера еепроявления есть сфера симуляции в пространстве социального, или, точнее, впространстве, где социальное уже отсутствует. Но молчаливое большинство (каковым являются массы) -- референт мнимый.Это не значит, что оно не существует. Это значит, что оно не может иметькакой -- либо репрезентации. Массы не являются референтом, поскольку уже непринадлежат порядку представления. Они не выражают себя -- их зондируют. Онине рефлектируют -- их подвергают тестированию. Политический референт уступилместо референдуму (организатор постоянного, никогда не прекращающегосяреферендума -- средства массовой информации). Однако зондирования, тесты,референдум, средства массовой информации выступают в качестве механизмов,которые действуют уже в плане симуляции,а не репрезентации. И ориентированыони уже на модель, а не на референт. С механизмами классической социальности(в состав которых по-прежнему входят выборы, институции, инстанциирепрезентации, а также подавления) дело обстоит совершенно иначе: здесь всееще в силе диалектическая структура, поддерживающая ставки политики и различные противоречия, здесь все еще в силе социальный смысл, который перемещается от полюса к полюсу. У механизма симуляции эта структура отсутствует. В парезондаж/молчаливое большинство, к примеру, нет ни противоположных, ни вообщевыделенных элементов [termes différentiels];нет, следовательно, и потокасоциального: его исчезновение -- результат смешения полюсов в движениитотальной сигнальности (точно так же обстоит дело и на уровне ДНК игенетического кода -- с молекулярной командой и субстанцией, в отношениикоторой она подается). Именно таким образом -- по схеме сокрушения полюсов икруговращения моделей -- и развертывается симуляция (это матрица любогоимплозивного процесса). Бомбардируемые рассчитанными на ответную реакцию сигналами,забрасываемые посланиями, атакуемые тестовыми испытаниями, массы оказываютсятеперь лишь непрозрачным, непроницаемым образованием, подобным темскоплениям звездного газа, которые изучаются только методом анализа ихсветового спектра -- данные статистики и результаты зондажа играют здесь туже роль, что и спектр излучений. И речь теперь идет не о выражении илипредставлении, а исключительно о симуляции больше уже не выражаемого и впринципе невыразимого социального. Такова природа молчания масс. Но оно,следовательно, парадоксально -- это не молчание, которое не говорит, это молчание,которое накладывает запрет на то, чтобы о нем говорили от его имени. Оно,стало быть, является отнюдь не формой отстраненности, а совершеннейшим посвоему характеру оружием. У молчаливого большинства не бывает представителей -- репрезентациярасплачивается за свое прошлое господство. Массы уже не инстанция, накоторую можно было бы ссылаться, как когда-то на класс или народ.Погруженные в свое молчание, они больше не субъект (прежде всего не субъектистории) и, следовательно, не могут войти в сферу артикулированной речи, всферу представления, не могут проходить "стадию (политического) зеркала" ицикл воображаемых идентификаций [15]*).Отсюда их главная особенность: не будучи субъектом, они уже не могутоказаться отстраненными [ aliénées ] от самих себя -- ни в языке собственном(у них его нет), ни в любом другом, который претендовал бы на то, чтобы имстать [16]*. Но тогда революционные ожиданиянапрасны. Ибо они всегда основывались на вере в способность масс, как и классапролетариев, отрицать себя как таковых. Однако масса -- это поле поглощенияи имплозии, а не негативности и взрыва. Масса избегает схем освобождения, революции и историчности -- так оназащищается, принимает меры против своего Я. Она функционирует по принципусимуляции и мнимого референта, предполагающему политический класс-фантом иисключающему какую-либо "власть" массы над самой собой -- масса есть в то жевремя и смерть, конец политического процесса, которому она могла быоказаться подконтрольной. Она губит и политическую волю, и политическуюрепрезентацию. Долгое время казалось, что апатия масс должна приветствоваться властью.У власти сложилось убеждение, что чем пассивнее массы, тем эффективнее можноими управлять. Исходя из него она и действовала в период, когда властныемеханизмы были централизованы и бюрократизированы. Однако сегодняпоследствия этой стратегии оборачиваются против самой власти: безразличиемасс, которое она активно поддерживала, предвещает ее крах. Отсюдарадикальная трансформация ее стратегических установок: вместо поощренияпассивности -- подталкивание к участию в управлении, вместо одобрениямолчания -- призывы высказываться. Но время уже ушло. "Масса" стала"критической", эволюция социального сменилась его инволюцией [17]* в поле инертности [18]. От масс постоянно требуют, чтобы они подали свой голос, им навязываютсоциальность избирательных кампаний, профсоюзных акций, сексуальныхотношений, контроля за руководством, празднований, свободного выражениямнений и т. д. Призрак [spectre] должен заговорить, и он должен назвать своеимя. Молчание масс, безмолвие молчаливого большинства -- вот единственнаяподлинная проблема современности. На то, чтобы удержать эту массу в состоянии управляемой эмульсии изащититься от инерции ее неконтролируемой тревожности, тратится огромнаяэнергия. Воля и репрезентация над массой уже не властвуют, но онасталкивается с напором диагностики, чистой проницательности. Она попадает вбезграничное царство информации и статистики: нужно уловить ее самочувствие,выяснить позицию, побудить высказать какое-то пророчество. С ней активнозаигрывают, ее окружают заботой, на нее воздействуют. И она откликается:"Французский народ полагает… Большая часть немцев осуждает… ВсяАнглия испытывает неописуемую радость по поводу рождения принца…" и т. д.Ее предсказания кажутся следствиями ее дара предвосхищения и ее всезнания,но в них абсолютно ничто не отражается. Отсюда эта бомбардировка массы знаками, на которую ей полагаетсяотвечать подобно эху. Ее исследуют методом сходящихся волн, используясветовые и лингвистические сигналы -- совсем как удаленные звезды или ядра,которые бомбардируют частицами в циклотроне. На сцену выходит информация. Ноне в плане коммуникации, не в плане передачи смысла, а как способподдержания эмульсионности, реализации обратной связи и контролируемыхцепных реакций -- точно в таком же качестве она выступает в камерах атомнойсимуляции. Высвобождаемая "энергия" массы должна быть направлена напостроение "социального". Однако результат получается обратным. Развертывание информационности исредств защиты, в каких бы формах оно ни происходило, ведет к тому, чтосоциальное не упрочивается, а, наоборот, теряет свою определенность, гибнет. Принято считать, что, вводя в массы информацию, их структурируют, что спомощью информации и посланий высвобождается заключенная в них социальнаяэнергия(сегодня уровень социализации измеряется не столько степеньюразвитости институциональных связей, сколько количеством циркулирующейинформации и тем, какой ее процент распространяется телевидением, радио, газетами и т. д.). На самом же деле все складывается прямопротивоположным образом. Вместо того чтобы трансформировать массу в энергию,информация осуществляет дальнейшее производство массы. Вместо того чтобыинформировать, то есть, в соответствии с ее предназначением, придавать формуи структуру, она еще больше ослабляет -- "поле социальности" под еевоздействием неуклонно сокращается. Все увеличивающаяся в своих размерахсоздаваемая ею инертная масса совершенно неподконтрольна классическимсоциальным институциям и невосприимчива к содержанию самой информации. Ранеевластвовало социальное -- и его рациональная сила разрушала символическиеструктуры, сегодня на первый план выходят mass media и информация -- и их"иррациональным" неистовством разрушается уже социальное. Ибо благодаря иммы имеем дело именно с ней -- этой состоящей из атомов, ядер и молекулмассой. Таков итог двух веков усиленной социализации, знаменующий ее полныйпровал. Масса является массой только потому, что ее социальная энергия ужеугасла. Это зона холода, способная поглотить и нейтрализовать любуюдействительную активность. Она похожа на те практически бесполезныеустройства, которые потребляют больше, чем производят, на те уже истощенныеместорождения, которые продолжают эксплуатировать, неся большие убытки. Энергия, затрачиваемая на ликвидацию отрицательных последствийпостоянного снижения отдачи от политических мероприятий, на предотвращениеокончательного распада социальной организации реальности, на то, чтобыподдержать симуляцию социального и помешать его полному поглощению массой,-- эта энергия огромна, и ее потеря низвергает систему в пропасть. Со смыслом дело обстоит, в сущности, так же, как с товаром. Долгоевремя капитал заботился только о производстве -- с потреблением затрудненийне возникало. Сегодня надо думать и о потреблении, а значит, производить нетолько товары, но и потребителей, производить сам спрос. И это второепроизводство неизмеримо дороже первого (социальное родилось главным образомиз этого кризиса спроса, особенно заметного начиная с 1929 года:производство спроса и производство социального -- это в значительной мереодно и то же) [19]. Но точно так же и власть в течение долгого времени довольствоваласьлишь тем, что производила смысл (политический, идеологический, культурный,сексуальный); спрос же развивался сам -- он вбирал в себя предложение и тутже ожидал нового. Смысла недоставало, и всем революционерам приходилосьприносить себя в жертву наращиванию его производства. Сейчас дело обстоитиначе: смысл повсюду, его производят все больше и больше, и недостает уже непредложения, а как раз спроса. Производство спроса на смысл -- вот главнаяпроблема системы. Без этого спроса, без этой восприимчивости, без этойминимальной причастности смыслу власть оказывается не более чем простымсимулякром, всего лишь эффектом пространственной перспективы. Однако и вданном случае второе производство -- производство спроса на смысл -- гораздодороже, чем производство первое -- то есть производство самого смысла. И вконце концов производство спроса на смысл станет неосуществимым -- энергиисистемы на него больше не хватит. Спрос на предметы и услуги, пусть идорогой ценой, всегда может быть создан искусственно: у системы естьсоответствующий опыт. Но потребность в смысле, но желание реальности,однажды исчезнув, восстановлению уже не поддаются. Для системы этокатастрофа. Масса впитывает всю социальную энергию, и та перестает быть социальнойэнергией. Масса вбирает в себя все знаки и смысл, и те уже не являются знаками и смыслом. Она поглощает все обращенные к ней призывы,и от них ничего не остается [20]. На всепоставленные перед ней вопросы она отвечает совершенно одинаково. Онаникогда ни в чем не участвует. Ее подвергают разного рода воздействиям итестовым испытаниям, но она представляет собой именно массу, и потому сполным безразличием пропускает сквозь себя и воздействия (причем всевоздействия), и информацию (причем всю информацию), и нормативные требования(причем все нормативные требования) [21]*.Она навязывает социальному абсолютную прозрачность, оставляя шансы на существование лишь эффектам социального ивласти, этим созвездиям, вращающимся вокруг уже отсутствующего ядра. Молчание массы подобно молчанию животных, более того, оно ничем неотличается от последнего. Бесполезно подвергать массу интенсивному допросу(а непрерывное воздействие, которое на нее обрушивается, натиск информации,который она вынуждена выдерживать, равносильны испытаниям, выпадающим надолю подопытных животных в лабораториях) -- она не скажет ни того, где длянее -- на стороне левых или на стороне правых -- истина, ни того, на что она-- на освободительную революцию или на подавление -- ориентирована. Массаобходится без истины и без мотива. Для нее это совершенно пустые слова. Онавообще не нуждается ни в сознании, ни в бессознательном. Такое молчание невыносимо. Оно является неизвестным политическогоуравнения, аннулирующим любые политические уравнения. Все стремятся в немразобраться, однако обращаются с ним не как с молчанием -- им всегданеобходимо, чтобы оно заговорило. Но зондированию сила инерции масснеподвластна: она не поддается ему потому, что как раз благодаря ей массынейтрализуют любое зондирующее исследование. Это молчание переводитполитическое и социальное в сферу гиперреальности, где они сейчас инаходятся. Ибо если политическое пытается ограничить массы пространством,где царствуют эхо и социальная симуляция (используя информацию и средстваинформирования), то массы, со своей стороны, и оказываются такимпространством эха и невиданной симуляции социального. Здесь никогда не былоникакой манипуляции. В игре участвовали обе стороны, они находились в равныхусловиях, и никто сегодня, видимо, не может с уверенностью сказать, какая жеиз них одержала верх: симуляция, с которой обрушилась на массы власть, илиответная симуляция, обращенная массами в направлении распадающейся под еевлиянием власти.


Понравилась статья? Добавь ее в закладку (CTRL+D) и не забудь поделиться с друзьями:  



Сейчас читают про: