От сопротивления к гиперконформизму 1 страница

Появление молчаливого большинства нужно рассматривать в рамкахцелостного процесса исторического сопротивления социальному. Конечно,сопротивления труду, но также и медицине, школе, разного рода гарантиям,информации. Официальная история регистрирует лишь одну сторону дела --прогресс социального, оставляя в тени все то, что, будучи для неепережитками предшествующих культур, остатками варварства, не содействуетэтому славному движению. Она подводит к мысли, что на сегодняшний деньсоциальное победило полностью и окончательно, что оно принято всеми. Но сразвитием социальности развивалось и сопротивление ей, и последнеепрогрессировало еще более быстрыми темпами, чем сама социальность. И теперьоно существует по преимуществу уже не в тех грубых и примитивных формах,которые были свойственны ему вначале (сегодня прогрессу социальногоблагодарны, сегодня только сумасшедшие отказываются пользоваться такими благами цивилизации, как письменность, вакцинация или социальныегарантии). Прежнее открытое сопротивление соответствовало этапу столь жеоткрытой и грубой социализации и исходило от традиционных групп, стремящихсясохранить свою культуру, изначальный уклад жизни. Гомогенной и абстрактноймодели социального сопротивлялась еще не масса, а дифференцированныеструктуры. Этот прежний тип сопротивления проанализирован в концепции "two stepsflow of communication" ("двухуровневой коммуникации"), которая разработанаамериканской социологией и согласно которой масса вовсе не образуетструктуру пассивного приема сообщений средств информации, будь то сообщенияполитического, культурного или рекламного характера. На первом уровнекоммуникативного процесса микрогруппы и индивиды их расшифровывают, но,совершенно не склонные к точному, в соответствии с установленными правилами,их прочтению, делают это по-своему. На втором -- они с помощью своих лидеровэтот поток посланий захватывают и преобразуют. Они начинают с того, чтогосподствующему коду противопоставляют свои особые субкоды, а заканчиваюттем, что любое приходящее к ним сообщение заставляют циркулировать в рамкахспецифического, определяемого ими самими цикла. Но точно так же поступают идикари, у которых европейские деньги находятся в уникальном, характерномтолько для их культур символическом обращении (к примеру, у сианов Новой Гвинеи), или корсиканцы, укоторых система всеобщего избирательного права и выборности функционирует позаконам соперничества кланов. Эта манера подсистем добиваться своего путемприсвоения, поглощения, подчинения распространяемого доминирующей культуройматериала, эта их хитрость заявляет о себе повсюду. Именно благодаря ей"отсталые" массы превращают медицину в своеобразную "магию". И они делаютэто не по причине, как принято считать, архаичности и иррациональностисвоего мышления, а потому, что и в данной ситуации придерживаютсяхарактерной для них активной стратегии нейтрализующего присвоения, неанализируемого ими, но, тем не менее, сознательного (ибо они обладаютсознанием "без знания")противодействия внешнему -- стратегии, котораяпозволяет им с успехом защититься от губительного для них влияниярациональной медицины. Однако здесь перед нами именно структурированные, традиционные -- и сформальной, и с содержательной точек зрения -- группы. Иное дело -- когдаугроза для социализации исходит от масс, то есть групп чрезвычайномногочисленных, внушающих страх и безликих, сила которых заключена,наоборот, в их бесструктурности и инертности. В случае со средствамимассовой информации традиционное сопротивление сводится к тому, чтобыинтерпретировать сообщения по-своему -- в рамках особого кода группы и в контексте ее установок. Массы же принимают все и абсолютновсе делают зрелищным; им не требуется другой код, им не требуется смысл;они, в сущности, не сопротивляются -- они просто обрекают все насоскальзывание в некую неопределенную сферу, которая даже не является сферойбессмыслия, а выступает областью всеохватывающего гипноза/манипуляции. Всегда считалось, что массы находятся под влиянием средств массовойинформации -- на этом построена вся идеология последних. Сложившеесяположение объясняли эффективностью знаковой атаки на массу. Но при таком,весьма упрощенном, понимании процесса коммуникации упускается из виду, что масса -- медиум гораздо более мощный, чем все средства массовой информации,вместе взятые, что, следовательно, это не они ее подчиняют, а она ихзахватывает и поглощает или, по меньшей мере, она избегает подчиненногоположения. Существуют не две, а одна-единственная динамика -- динамика массыи одновременно средств массовой информации. Mass(age) is message [30]*. Та же ситуация и с кино, которое создавалось как медиум рационального,документального, содержательного, социального и которое очень быстро ирешительно сместилось в сферу воображаемого. Та же ситуация и с техникой,наукой и знанием. Они обречены насуществование в качестве магических практик и предназначенных дляпотребления зрелищ. Та же ситуация и с самим потреблением. Экономисты, ксвоему изумлению, так и смогли рационализировать его, несмотря наосновательность их "теории потребностей", несмотря на согласие массы с ихрассуждениями о том, что в действительности является полезным, а что нет.Ибо на поведении массы этот ее консенсус с экономистами обычно (а можетбыть, и никогда) не сказывается. Масса перевела потребление в плоскость, гдеего уровень оказывается показателем статуса и престижа, где оно выходит завсякие разумные пределы или симулируется, где царствует потлач [31]*, который отменяет какую бы то ни было потребительную стоимость. Обращенные к ней настойчивые призывы к правильному, рациональному потреблению раздаются со всех сторон (они исходят и от официальной пропаганды, и от общества потребителей, и от ассоциаций экологов и социологов), но все напрасно. Ориентируясь на стоимость/знак, незадумываясь, делая на нее ставку (что экономистами всегда -- даже когда представление об этой стоимости как о чем-то весьма неустойчивом онипытались ввести в свои теории -- рассматривалось в качестве отступления отпринципов экономического разума), масса разрушает экономику, выступаетпротив "объективного" императива потребностей и рационального контроля занамерениями и устремлениями. Если стоимость/знак противопоставляется еюпотребительной стоимости, то отсюда следует, что она обесценивает уже иполитическую экономию. Утверждение, будто все это в конце концов укрепляетстоимость меновую, то есть систему, не выдерживает критики. Ибо, хотясистема и сохраняет еще способность с успехом защищаться отданной игры идаже использует ее в своих интересах (ей выгодно наличие массы, потерявшейрассудок от создаваемых для кухни технических новинок и т. п.), такого родасоскальзывание, такого рода смещение, которые практикуются массами,означают, что экономическое, почти не ограниченное никакими пределами,получившее чуждую себе направленность, превратившееся в магический ритуал итеатрализованное представление, доведенное массами до состояния пародии насамого себя, -- это экономическое уже сейчас утратило всю своюрациональность, уже сейчас переживает свой конец. Массы (мы, вы, все),вопреки надеждам учителей, вопреки всем призывам воспитателей-социалистов,сделали его асоциальным, отклоняющимся от нормы, и продемонстрировали, чтоотныне не ориентируются ни на какую политическую экономию. Они не сталиготовиться к будущим революциям и брать на вооружение теории, в соответствиис которыми они должны "освободиться" от экономического в рамках "диалектики"поступательного движения. Они знают, что ни против чего, строго говоря, невосстают, что упраздняют систему, всего лишь подталкивая ее кфункционированию по законам гиперлогики, в режиме предельной нагрузки,который ей противопоказан. Они заявляют: "Вы хотите, чтобы мы потребляли. Нучто ж, мы будем потреблять все больше и больше. Мы будем потреблять все чтоугодно. Без всякой пользы и смысла". Так же обстоит дело и с медициной: и здесь прямое сопротивление(которое, впрочем, окончательно не исчезло) было оттеснено в сторонувариантом ниспровержения более гибким -- гипертрофированно, необузданнопочтительным к ней отношением, панически слепым подчинением ее предписаниям.Фантастический рост потребления в секторе медицинских услуг, полностьюлишающий медицину ее социального характера, -- лучшего средства для ееуничтожения не придумаешь. Отныне уже и сами врачи не знают, чем онизанимаются, в чем заключается их функция, поскольку масса воздействует наних в гораздо большей степени, чем они на массу. Пресса вынужденаконстатировать: "Люди требуют от медицины заботы, хороших врачей, лекарств,гарантий здоровья -- им всего этого мало, они хотят еще, все больше и больше, и они хотят этого без конца".Перестают ли массы в своем отношении к медицине быть массами? Отнюдь нет:они разрушают ее как социальный институт, подрывают систему социальногообеспечения; требуя увеличения предоставляемых им медицинских услуг, ониставят под удар социальное как таковое. Видеть в социальном предмет индивидуального потребления, товар, цена которого зависит от колебанийспроса и предложения, -- что может быть большим издевательством над этимсоциальным? Пародия на подчинение и вытекающий из нее парадокс: массывыходят за пределы логики социального, расшатывают всю его конструкциюименно потому, что в своих действиях следуют его законам. Разрушительнаягиперсимуляция, деструктивный гиперконформизм (как и в ситуации с Бобуром[32]*, которая была проанализирована по другому поводу [33]) приобретают черты самого решительного вызова, и в полной мере оценить его мощь, предсказать, какимипоследствиями для системы он обернется, сегодня не сможет никто. Существонашей современности не заключено ни в борьбе классов, ни в неупорядоченномброуновском взаимодействии лишенных желания меньшинств -- оно состоит именно в этом глухом, но неизбежном противостоянии молчаливого большинства навязываемой ему социальности, именно в этой гиперсимуляции, усугубляющей симуляцию социального и уничтожающей егопо его же собственным законам.

Модуль 11. Реклама как инструмент управления массовым сознанием и поведением.

ХРЕСТОМАТИЯ

Эдди Ван Авермат. Социальное влияние в малых группах.*

Конформизм, или влияние большинства

Шериф и автокинетический эффект

В ранних экспериментах по социальному влиянию (Muzafer Sherif, 1935) автор помещал испытуемых, одного или группу из двух или трех человек в совершен­но темную комнату. На расстоянии около пяти метров находился единствен­ный небольшой стационарный источник света. Как вы уже можете знать из соб­ственного опыта, в отсутствие ориентира неподвижная лампа кажется блуждаю­щей во всех направлениях. Эта относящаяся к восприятию иллюзия известна как автокинетический эффект. Шериф просил своих испытуемых дать точную оценку степени движения лампы, естественно, не информируя их об автокинетическом эффекте. Половина испытуемых вынесла свои первые 100 суждений, находясь в одиночестве. В следующие три дня они прошли три дополнительных последова­тельных испытания, но уже в группах из двух или трех человек. Для другой поло­вины процедура была изменена. Они сначала подвергались трем групповым ис­пытаниям, а затем испытанию в изоляции. Испытуемые, которые сначала выска­зывались будучи в одиночестве, довольно быстро развивали стандартную оценку (личная норма), вокруг которой колебались их мнения. Этот личный стандарт был стабилен, но значительно варьировался между отдельными личностями. В груп­повой фазе эксперимента, когда вместе сводились люди с разными личными норнами, мнения испытуемых сводились к более или менее общей позиции — груп­повой норме. При обратной процедуре эта групповая норма, полученная в пер­вом испытании, сохранялась в последующих испытаниях.

Этот известный эксперимент показывает, что люди, оказываясь перед неодно­значными и неясными стимулами, все же развивают устойчивую внутреннюю си­стему координат, благодаря которой оценивают раздражитель. Однако, сопостав­ляя собственные мнения с чужими, они быстро отказываются от этой системы, с тем чтобы приспособиться к мнению других людей. С другой стороны, общая си­стема координат, сформировавшаяся в присутствии других, продолжает воздейст­вовать на выносимые человеком суждения, когда источник влияния уже отсутст­вует.

Во введении конформизм был описан как изменение личного мнения в сто­рону мнения, выраженного большинством членов группы, к которой принадле­жит человек. Строго говоря, исследование Шерифа не является экспериментом по конформизму или влиянию большинства, потому что он просто сводил вмес­те двух или трех людей, имеющих различные мнения. Для того чтобы довести этот эксперимент до эксперимента по конформизму, нужно заменить всех испытуе­мых, кроме одного, сообщниками экспериментатора, проявляющими единодушие по какому-то конкретному суждению, что и было проделано в работе Якобса и Кэмпбелла (Jacobs and Campbell, 1961). Кроме того, после каждых тридцати вы­сказанных суждений один из сообщников заменялся на испытуемого, пока вся группа не оказывалась состоящей из «наивных» испытуемых. Результаты показа­ли, что большинство оказывало значительное воздействие на суждения испытуе­мого, даже после того как это большинство постепенно вывели из эксперимен­тальной ситуации.

Все сказанное до сих пор вряд ли могло вас удивить. В конце концов, нор­мально и даже способствует адаптации то, что люди подвержены влиянию со сто­роны других людей в том случае, когда стимул двусмыслен или когда они не ре-рены в собственных суждениях. Но проявите ли вы конформизм, когда суждения остальных заведомо неправильны и полностью расходятся с тем, что говорят вам ваши чувства и физическая реальность? Восторжествует ли социальная реаль­ность, или же вы будете, как говорится, «называть вещи своими именами»?

Эксперимент Соломона Аша

Вопрос, поднятый выше, послужил отправной точкой для серии известных экс­периментов по конформизму, проведенных Соломоном Ашем в начале 1950-х гг. (Asch, 1951, 1956). В своем первом эксперименте Аш привлек семь студентов для участия в эксперименте по зрительному различению. Их задача была достаточно проста: 18 раз они должны были определить, какая из трех сравниваемых линий равна по длине стандартной. В каждом эксперименте одна сравниваемая линия была действительно равна по длине стандартной, а две других отличались от нее.

В некоторых экспериментах обе линии были длиннее или обе короче, или од­на короче, а другая длиннее, чем стандартная. К тому же испытания отличались по степени отличия неверных линий от стандарта. Все в этой задаче было, как мы видим, очень легким. В контрольной группе из 37 испытуемых, принимающих ре­шение в изоляции друг от друга, 35 человек не ошиблись вовсе, один сделал од­ну ошибку и один — две. В итоге при контрольных условиях, во всех испытани­ях все испытуемые допустили незначительное количество (0,7%) ошибок. В экс­периментальных условиях испытуемым, которые были рассажены полукругом, было предложено высказать вслух свои мнения в том порядке, в каком они сиде­ли с первого по седьмое место. В действительности был всего один настоящий испытуемый, сидящий на 6-м месте. Остальные были сообщниками эксперимента­тора, и в каждом испытании они единодушно давали заранее определенный от­вет. В шести «нейтральных» испытаниях (первые два и четыре других, распреде­ленных по оставшемуся набору) сообщники давали правильный ответ. В других 12 «решающих» испытаниях они единодушно соглашались с неправильным отве­том. Нейтральные испытания, особенно первые два, были добавлены для отвода подозрений у части настоящих испытуемых и для того, чтобы избежать, в связи с плохим зрением, повторения ответов сообщников. Следует указать на то, что по ходу эксперимента как экспериментатор, так и сообщники действовали в доста­точно безличной и формализованной манере, не показывая и вида удивления или негативной реакции на даваемые ответы. Кстати, как вы и могли ожидать, толь­ко настоящие испытуемые демонстрировали разнообразные признаки не нейт­рального поведения.

Результаты демонстрируют огромное влияние «очевидно» заблуждающегося, но единодушного большинства на суждения единственного испытуемого. В срав­нении с контрольными условиями, при которых, как вы помните, было сделано лишь 0,7% ошибок, в эксперименте испытуемыми было допущено почти 37% ошибок. Не каждый испытуемый так много ошибался, но поучительно отметить, что из 123 испытуемых в эксперименте Аша лишь около 25% не сделали ни од­ной ошибки (в сравнении с 95% в контрольных условиях), еще 28% давали 8 или более (из 12) неправильных ответов, а оставшиеся испытуемые допустили от од­ной до семи ошибок. С методологической точки зрения важно усвоить разницу между процентом ошибок и процентом испытуемых, на которых было оказано влияние. Студенты (и даже учебники) иногда путают эти два показателя, прини­мая, что 37% ошибок означает 37% испытуемых, подвергшихся влиянию. Выше­приведенная разница также важна с точки зрения интерпретации, так как сам по себе процент допущенных ошибок дает только неполную картину объема оказан­ного влияния: она ничего не говорит о распределении этого влияния.

Аналогичные в общем результаты были получены во множестве эксперимен­тов с использованием различных популяций испытуемых и различных задач по выносу суждений. Для тех, кто может посчитать, что эффект Аша отражает толь­ко конформистское отношение в определенный момент исторического времени и в определенной культуре и является потому делом прошлого, отметим, что в бо-дее поздних воспроизведениях эксперимента Аша, проведенных в Бельгии (Doms and Van Avermaet, 1982), а также в Нидерландах (Vlaander and Van Rooijen, 1985), были получены практически такие же результаты. Но в исследовании Перрина и Спенсера (Perrin and Spencer, 1980) было обнаружено противоположное. Экспе­римент Аша, продемонстрировав ошеломляющие результаты, стал фундаментом богатой традиции теоретических размышлений и эмпирических экспериментов, предназначенных для определения границ этого явления, условий, при которых конформность растет и уменьшается, и того, является ли конформизм только пуб­личным, а не личностным феноменом. Здесь нами представлена выборка из этих исследований на фоне основных теоретических взглядов, в пределах которых она может быть распределена. В большей части этих исследований использована па­радигма, созданная по образцу Аша, но намного более экономная. Используя так называемый метод «поле поддержки» (Asch, 1955), испытуемые обычно размеща­ются в отдельных кабинках, где они видят, как ответы (симулированные) сообщников появляются на электронной панели. Экономия времени и сообщников ве­лика, но некоторый реализм, свойственный оригинальной процедуре Аша, уте­рян.

Почему люди конформны: нормативное и информационное влияние

Когда люди вынуждены выражать мнение о какой-либо стороне действительнос­ти в присутствии других, у них две главные заботы: они хотят быть правыми и стремятся произвести на них хорошее впечатление. Для определения того, что яв­ляется истиной, люди имеют два источника информации: то, что они реально воспринимают в физической реальности и то, что говорят другие. На всем протя­жении своей жизни люди учатся оценивать оба эти источника информации. При многочисленных обстоятельствах они узнают по опыту адаптивную ценность обосновывания своего мнения и поведения на собственных взглядах на реальность. С другой стороны, многое из того, что они узнают о действительности, осно­вывается на информации, предоставленной им окружающими, и их опыт, осно­ванный на мнениях других людей, тоже позволяет адаптироваться. Более того, в большинстве случаев и их собственные мнения, и мнения других совпадают, обес­печивая людей устойчивым взглядом на окружающий мир. Однако при конформ­ных обстоятельствах противопоставляются два источника информации, и личность оказывается перед противоречием, выбирая между этими в принципе надежными информационными базами. Если в соответствии с этим люди конформны, о них говорят, что они подвергаются информационному влиянию: они уступают мнениям других, потому что доверяют ему больше, чем собственному. Однако есть другая причина, по которой человек может уступить давлению группы. Раз мы зависим от окружающих в удовлетворении своих различных нужд, то мы, конечно, прида­ем огромное значение симпатии других людей к нам. Несогласие с другими мо­жет вызвать неприязнь или даже откровенное неприятие, и этот фактор склоняет нас к более положительным оценкам. Ради сохранения членства в группе люди вынуждены подчиняться мнениям других по нормативным причинам. Отсюда следует, что конформизм, вызванный желанием понравиться и нежеланием не нравиться, обусловлен нормативным влиянием.

Информационное и нормативное влияния (Deutsch and Gerard, 1955) являют­ся в таком случае главными механизмами, при помощи которых группа воздейст­вует на своих членов. Конечно, относительный вклад этих двух механизмов раз­личается от случая к случаю. В каких-то обстоятельствах люди более конформны, потому что окружающие обеспечивают им информацию, тогда как в других слу­чаях они конформны главным образом по нормативным причинам. Более того - и это является в равной степени важной отличительной особенностью и для то­го, и для другого — нормативное и информационное влияния, по-видимому, про­изводят воздействие на различных уровнях. Если человек конформен главным об­разом, оглядываясь на чужое мнение о нем, он изменит свое внешнее поведение, утаив свое прежнее убеждение, но если он верит информации, предоставленной другими людьми, он еще вдобавок и изменит свое личное мнение. Отсюда мож­но выделить различия между социальным конформизмом, или уступчивостью, и личным конформизмом, или переменой убеждений. При существующих обстоятельствах исследователи в этой области используют методы публичного и инди­видуального опроса для выяснения того, какие из форм влияния — нормативное или информационное -- наиболее значительный механизм изменения мнений. Результаты этих экспериментов показывают, что, по крайней мере, как и в исход­ном эксперименте Аша, нормативное влияние важнее, чем информационное. Это можно заключить из наблюдений того, что публично высказанные ответы намно­го более подвержены воздействию мнению группы, чем ответы, данные индиви­дуально (см. обзор Allen, 1965).

В более общем смысле, через манипуляцию различными характеристиками влияния, социальные психологи пытаются собрать доказательства теоретического предположения о том, что конформизм будет возрастать или снижаться в соответ­ствии с объемом информационной и/или нормативной зависимости личности от группы.

Нормативное и информационное влияния: экспериментальные данные

Начав с нормативного влияния, Эндлер (Endler, 1965) показал, что прямое под­крепление конформных реакций приводит к возрастанию конформизма. В своих исследованиях Дойч и Джерард (Deutsh and Gerard, 1955) увеличили зависимость друг от друга членов группы, пообещав вознаграждение (билеты на бродвейскую пьесу) пяти группам, допустившим в суждениях наименьшее количество ошибок. Такая цель, очевидно делающая членов группы весьма зависимыми друг от друга для получения желаемого результата, повлекла за собой рост конформизма, в два раза превышающей конформизм при нормальных условиях. В работе Тибо и Стрикланда (Thibaut and Strickland, 1956) этот эксперимент был охарактеризован испытуемым как тест на способность к кооперации, и им сообщили, что группы будут сравниваться по этому критерию. Испытуемые при таком условии соревно­вания между группами проявляли конформизм в большей степени, чем те, для ко­торых подчеркивалась точность индивидуального суждения. В качестве оконча­тельного примера нормативного влияния Диттс и Келли (Dittes and Kelley, 1956) меняли статус испытуемых внутри группы. Они увидели, что члены группы со средним статусом проявляли больший конформизм, чем члены группы с очень высоким или очень низким статусом. Испытуемые с высоким статусом могут поз­волить себе несогласие, в то время как испытуемым с низким статусом нечего те­рять (они могут даже и вовсе не заботиться о группе); но испытуемые со средним статусом, проявляя конформизм, приобретают больше всего и больше всего теря­ют, не проявляя его.

Что касается роли информационного влияния, было показано, что восприя­тие одного субъекта как компетентного другими вкупе с самоуверенностью само­го субъекта определяют объем конформизма (см., например, Mausner, 1954). В ра­боте Ди Веста (Di Vesta, 1959) было показано, что больший конформизм наблю­дался в последних испытаниях, если первые по большей части сопровождались нейтральными переживаниями (где большинство давало правильные ответы), так как при таких условиях испытуемый с наибольшей вероятностью посчитает дру­гих членов группы компетентными. Трудность задачи или двусмысленность сти­мула является еще одной независимой переменной, которая, используя информационный механизм, влияет на конформизм. Эти факторы содействуют большей неуверенности человека и большей степени его доверия к единодушным суждениям остальных (Asch, 1952; Crutchfield, 1955).

Число субъектов, составляющих большинство, является помимо всего еще одной переменной в нашем контексте. Аш (1951) экспериментировал с группа­ми, размеры «большинства» которых варьировались от одного до шестнадцати. Одна персона не оказывала никакого влияния, но две уже вызывали 13% ошибок. С тремя конфедератами эффект конформизма разворачивался в полную силу и обеспечивал 33% ошибок. Добавление большего числа конфедератов не приводи­ло к дальнейшему росту конформизма. Более поздние исследования (Gerard, Wil-helmy and Connely, 1968; Latane and Wolf, 1981) поставили под вопрос это заключение. Они полагают, что при дальнейшем увеличении размеров большинства в действительности конформизм будет возрастать с меньшей пропорциональностью количеству дополнительных участников. С другой стороны, степень воспринима­емой независимости источников влияния также важна. Добавление участников, составляющих большинство, приводит к большему влиянию только тогда, когда эти участники воспринимаются как независимые судьи, а не как овцы, бредущие за стадом, или же как члены группы, сообща принявшие решение. В работе Уилдера (Wilder, 1977) показано, что две независимые группы, состоящие каждая из двух человек, имеют больше влияния, чем одна группа из четырех человек, а три группы из двух влияют больше, чем две группы из трех, которые в свою очередь более конформны, чем одна группа из шести человек. Очевидно, независимые ис­точники информации считаются более надежными, чем один сгруппированный источник.

Наконец, замечательная серия экспериментов, проведенных Алленом (Allen, 1975), продемонстрировала результат замены одного из конфедератов другим че­ловеком, позиция которого отклонялась от мнения большинства. В том случае, когда испытуемому оказывали «поддержку» в лице конфедерата, отвечавшего до испытуемого и дававшего правильные ответы на все вопросы, конформность ре­ального испытуемого резко снижалась до 5,5%. С целью попытаться выяснить, яв­ляется ли пониженная конформность следствием разрушения единодушия боль­шинства или тем, что испытуемый имеет теперь социальную поддержку (по от­дельному пункту), Аш добавил условие, при котором конфедерат не соглашался с большинством и давал даже еще более неверные ответы, чем они. Следовательно, большинство больше не было единодушным, но испытуемый уже не получал со­циальной поддержки. Результаты показали, что крайний оппозиционер был поч­ти так же эффективен с точки зрения снижения конформности, как и социально поддерживающий партнер. Разрушение единодушия тогда являлось бы решаю­щим эффектом. Однако позже в работе Аллена и Левайна (Allen and Levine, 1968, 1969) показано, что это заключение верно только в отношении недвусмысленных ситуаций стимулирования, таких как в экспериментах Аша. При наличии расхо­дящихся мнений только подлинная социальная поддержка могла привести к сни­жению конформности.

Роль социальной поддержки была в дальнейшем продемонстрирована экспе­риментами, в которых испытуемый имел партнера в первой части эксперимента, а затем этот партнер прекращал откликаться вследствие мнимого отказа оборудо­вания (Allen and Bragg, 1965) или покидал комнату (Allen and Wilder, 1972). Даже при таком условии «неработающего» или отсутствующего партнера люди продол­жали сопротивляться влиянию, по крайней мере, до тех пор, пока были уверены в том, что на их месте, под давлением, партнер отвечал бы точно так же. Но это еще не все. Когда испытуемому сначала давали партнера, который затем его бро­сал и присоединялся к неверному мнению большинства, испытуемый уже больше не проявлял былой «независимости». Наоборот, он уступал, как будто никогда и не имел партнера (Asch, 1955).

Хотя эффекты социальной поддержки можно отчасти интерпретировать в тер­минах нормативного влияния, поучительно рассмотреть их с информационной точки зрения. Рассмотрим сначала эффект «дезертирства»: понятно, что человек, узнав о том, что некто, чьим суждениям он доверяет (так как они совпадают с его собственными), изменил свою точку зрения, будет подвержен сильному влиянию со стороны поведения этого последнего. «Этот умный человек изменил свое мне­ние; я, пожалуй, поступлю так же, как и он, — ведь на него можно положиться!» Похожим образом и другие эффекты социальной поддержки предполагают, что отказ испытуемого от проявления конформности обусловлен тем, что, согласно Аллену, партнер, оказывающий социальную поддержку, дает независимую оцен­ку реальности, достаточную для того, чтобы перевесить потенциальную информа­ционную ценность ответов большинства. Данные экспериментов Аллена и Левайна (Allen and Levine, 1971) в значительной степени поддерживают эту интерпре­тацию. В этих экспериментах испытуемому тоже давали партнера, но при одном из двух условий поддержка была неполноценной. Партнер, хотя и дававший пра­вильные ответы, не мог считаться надежным источником информации, так как испытуемому было известно, что у того крайне плохое зрение (это было очевид­но по результатам до экспериментальной проверки, а также по тому, что партнер носил очки с толстыми линзами). Хотя такая неполноценная социальная поддержка достаточна для того, чтобы значительно ослабить конформность — по сравнению с ситуацией едино­душного большинства, — полноценный партнер намного более эффективен. Один урок из всего этого очевиден: если вы боитесь подвергнуться влиянию группы (по крайней мере публично — а это как раз то, что зачастую происходит!), удостоверь­тесь, что с вами находится партнер и желательно такой, на которого вы могли бы положиться в том, что он придерживается вашей позиции!