Философская антропология

Философское учение о человеке тесно связано у Вл. Соловьева с представлением о миссии всего человечества. Миссия человечества не может быть полностью реализована отдельным человеком, но именно по ней следует судить о природе человека вообще.

Факт человеческого грехопадения разрушил первозданную гармо­нию мира, поэтому именно на человеке лежит главная ответствен­ность за ее восстановление. Будучи сознательно-разумным существом, человек потенциально способен вместить в себя, т.е. осмыслить своим сознанием, все мироздание. Человек есть особый посредник между Богом и земным миром. «Связующее звено между божественным и природным миром есть человек», — пишет Вл. Соловьев¹. В качестве посредника между божественным и земным человек призван завер­шить эволюцию природы. Это означает не только то, что человек вы­ступает последней вершиной этой эволюции. Главное состоит в спо­собности человека к духовному самоусовершенствованию. Достиже­ние человеком гармонии духовной жизни означало бы одновременно установление гармонии социальной и космической.

Предназначение человечества состоит именно в достижении гар­монии человеческого духа, общества и природы, т.е. в достижении положительного всеединства. Однако на пути к положительному все­единству стоит множество преград. Главная из них заключена в самом человеке. Дело в том, что, занимая промежуточное положение между божественным и земным, человек по необходимости противоречив. «Человек есть вместе и божество и ничтожество», — отмечает Вл Со­ловьев². Противоречивость человеческой природы не нуждается в спе­циальных доказательствах, потому что она издавна составляет общую тему как поэтов, так и психологов и моралистов. Зло в человеке, как и зло в природе, возникло вследствие грехопадения. Зло — это стрем­ление к обособлению и самоутверждению отдельной части вопреки интересам целого: «это исключительное самоутверждение или эго­изм... это противопоставление себя всем другим и практическое отри­цание этих других — и является коренным злом нашей природы...»³.

Стремление самоутвердиться в своей исключительности наталкива­ется, однако, на невозможность осуществления этого стремления на практике. Роковая невозможность действительно осуществить эгоизм «есть коренное страдание, к которому все остальные страдания относятся как частные случаи к общему закону»⁴. Таким образом, в человеке дей­ствуют две противоположные силы: стремление к эгоистическому са-

¹ Соловьев Вл. Соч.: В 2 т. М., 1989. Т. 2. С. 113. ²Тамже. С. 122. ³Тамже. С. 122. ⁴ Там же.

23-781

моутверждению, порождающее зло и страдания, и духовное стремле­ние к единению с другими людьми, обществом и природой — сила божественная, способная преодолеть зло и страдания. Борьба между двумя силами происходит не только в душе отдельного человека, но составля­ет движущую силу развития общества как исторического процесса. Имен­но здесь, в истории общества, эта борьба находит свое окончательное разрешение по мере нравственного совершенствования человека и об­щества: «Освобождение человеческого самосознания и постепенное одухотворение человека чрез внутреннее усвоение и развитие божествен­ного начала образует собственно исторический процесс человечества»¹.

Свобода человеческого самосознания выражается в том, что чело­век не принимает и не мирится с тем, что навязано ему извне. По-настоящему ценным для человека является лишь то, что добыто са­мостоятельно, посредством напряжения собственных интеллектуаль­ных и эмоциональных сил, — в этом залог безграничных возможностей человека.

Согласно Вл. Соловьеву, человек есть существо нравственное по преимуществу. Именно нравственность, наряду со способностью к теоретическому познанию, выделяет человека из остального мира, возвышая его от животного существования к собственно человечес­кому. В основе нравственности лежат три свойства человека: чувство стыда, жалость и чувство благоговения.

Чувство стыда (первоначально — половой стыдливости) есть «ес­тественный корень человеческой нравственности». Человеку свойствен­но стыдиться плотских проявлений своего существа — своей «низ­шей» природы. Чувство стыда свидетельствует, что человек отделяет себя от своей животной природы. Следовательно, в чувстве стыда в самой элементарной форме проявляется духовная сторона человека: человек не сводится к плотским проявлениям, он есть нечто большее. Человек «не есть только явление или процесс этой природы, а имеет самостоятельное, сверхживотное значение»². «Я стыжусь, следователь­но, существую, не физически только существую, но и нравственно, — я стыжусь своей животности, следовательно, я еще существую как человек», — перефразирует Вл. Соловьев³ изречение Р. Декарта. Факты попрания чувства стыда не отменяют его всеобщего характера. Напро­тив, попрание чувства стыда никогда не проходит незаметным, а в ряде случаев дает особый эффект: Вл. Соловьев приводит пример с так называемыми фаллическими культами первобытных народов. Эф­фект, основанный на попрании чувства стыда, дополнительно свиде­тельствует об укорененности этого чувства в человеческой природе. На чувстве стыда основывается совесть. Совесть есть проявление сты-

да в отчетливой и обобщенной форме. Помимо собственно стыда в совести наличествует осознание сделанной ошибки или промаха. Со­весть говорит человеку: «Сделавши это недозволенное или недолжное, ты виновен во зле, грехе, в преступлении»^.

Чувство жалости (сострадания или симпатии) относится уже не к низшему началу жизни в каждом человеке, а к другим человечес­ким и вообще живым существам. Человек ощущает чужое страдание и отзывается на него более или менее сочувственно, проявляя, таким образом, свою солидарность с другими. Чувство жалости в отличие от стыда свойственно в зачаточной степени многим животным. Оно не есть только лишь продукт общественно-исторического развития. «Та­ким образом, если человек бесстыдный представляет собою возвра­щение к скотскому состоянию, то человек безжалостный падает ниже животного уровня», — заключает Вл. Соловьев². Поскольку человек стыдлив и жалостлив, он относится нравственно «к самому себе и ближнему»; бесстыдство и безжалостность, напротив, в корне подры­вают его нравственный характер.

Чувство благоговения (пиетет) есть чувство преклонения перед высшим. Оно имеет сложную структуру, так как состоит из любви, из полного подчинения чему-то высшему и таинственному, из чувства зависимости, почтения и благодарности. Зачатки чувства благогове­ния можно наблюдать у высокоразвитых животных. Некоторое при­ближение к этому духовному состоянию можно усмотреть, напри­мер, в любви собаки к своему хозяину. Чувство благоговения мы ис­пытываем по отношению к родителям, предкам вообще, к историческим деятелям, выдающимся ученым, поэтам, писателям. «Я не могу не чувствовать благодарности и благоговения к тем людям, которые своими трудами и подвигами вывели мой народ из дикого состояния и довели его до той степени культуры, на которой он те­перь находится»³. С благоговением человек относится к духовным цен­ностям, таким, как истина, добро, красота. Чувство благоговения со­ставляет нравственную основу религии.

Специально вопросам нравственности посвящен обширный труд Вл. Соловьева «Оправдание добра или нравственная философия». В нем обстоятельно рассмотрен широкий круг проблем, связанных с фило­софским осмыслением нравственности. Здесь же получили развитие многие идеи относительно нравственной жизни, известные в запад­ной мысли, в частности идеи И. Канта. Вл. Соловьев считал И. Канта одним из величайших мыслителей и особенно высоко ценил его уче­ние о нравственности. Например, знаменитый категорический импе­ратив рассматривается русским философом как формулировка, рас-

¹ Соловьев Вл. Соч.: В 2 т. М., 1989. Т. 2. С. 145.

¹ Соловьев Вл. Соч.: В 2 т. М., 1990. Т. 1.С.51.

² Там же. С. 124.

³ Соловьев Вл. Соч.: В 2 т. С. 133. ¹ Соловьев Вл. Соч.: В 2т. С. 127. ²Тамже. С. 182.

23«

крывающая смысл понятия достоинства личности. С другой стороны, в данном пункте Ел. Соловьев стал продолжателем христианского гума­низма А. Хомякова и других русских мыслителей. Для Соловьева харак­терна идея о равной нравственной ценности всех людей, независимо от каких бы то ни было индивидуальных характеристик. А это и есть основная идея христианского гуманизма (см. главу об А.С. Хомякове). Вместе с тем в трактовке личности и ее значения позиция Вл. Соловь­ева отличается своеобразием.

Обратим внимание на то, что многие исследователи отмечали не­дооценку личности, свойственную Вл. Соловьеву. Одним из первых это сделал Л.М. Лопатин (1855—1920), близкий друг Вл. Соловьева. Дискуссия между двумя философами разгорелась еще при жизни Вл. Соловьева. Главный предмет разногласий состоял в том, следует ли признать за личностью субстанциальное начало. Л.М. Лопатин по­лагал, что личность субстанциальна, в то время как Вл. Соловьев скло­нялся к отрицанию субстанциальности личности. Более всего он опа­сался субъективизма, который, по мнению мыслителя, неизбежно вытекал бы из признания субстанциальности личного начала. Для сто­ронников же такого признания важным представлялось не допустить подчинения личности социальному целому или растворения ее в со­циальном целом. Предметом же основных «забот» для Вл. Соловьева выступало человечество как целое. Он не мыслил личность вне чело­вечества. Такой подход внутренне связывался с идеей всеединства. Кроме того, именно он был характерен для философской классики, как отечественной, так и западной.

Следует признать, что в дискуссии принципиальная правота была на стороне Л. Лопатина. И.О. Лосский в «Истории русской философии» прямо поддерживает точку зрения Л. Лопатина. В.В. Зеньковский в фун­даментальном труде по истории русской философии не одобряет «мо­тивы имперсонализма», т.е. отрицания субстанциальности личности, в философии Вл. Соловьева. Опыт истории XX в., как и развитие пост­классической философии, показал, что любое принижение личности в угоду социальным общностям весьма опасно. Вопрос же о человечестве как некем органическом целом (как представлял его Вл. Соловьев) ос­тается открытым до сих пор, ибо до сих пор на планете существуют отдельные государства и группы государств, интересы которых не толь­ко не совпадают полностью, но во многом противоречат друг другу.

Особую роль в антропологии Вл. Соловьева, как и во всей его фило­софии, играет понятие любви. Вслед за многими философами, уделяв­шими пристальное внимание этому понятию (начиная по меньшей мере с Платона), Вл. Соловьев понимает любовь не только лишь как субъек­тивно-человеческое чувство. Любовь — космическая, сверхприродная сила, действующая в природе, обществе, человеке. Это сила взаимного притяжения. Человеческая любовь, прежде всего любовь половая, есть одно из проявлений любви космической. Именно половая любовь лежит

в основе всех других видов любви — любви братской, родительской, любви к благу, истине и красоте. Любовь, согласно Вл. Соловьеву, по­мимо того, что ценна сама по себе, призвана выполнить в человеческой жизни многообразные функции. Назовем важнейшие из них.

Во-первых, через любовь человек открывает и познает безуслов­ное достоинство личности — своей и чужой. «Смысл человеческой любви есть оправдание и спасение индивидуальности чрез жертву эго­изма»¹. Ложь эгоизма не в абсолютной самооценке субъекта, «а в том, что, приписывая себе по справедливости безусловное значение, он несправедливо отказывает другим в этом значении; признавая себя центром жизни, каков он и есть в самом деле, он других относит к окружности своего бытия...»². Победить ложь эгоизма, согласно Вл. Со­ловьеву, невозможно на путях только лишь теоретических или рацио­нально-разумных. Будучи силой вполне жизненной, а не отвлеченно-умственной, эгоизм может быть побежден силой столь же жизненной. Такой силой и является любовь. Через любовь человек научается вос­принимать других людей в качестве таких же абсолютных, центров, каким он представляется себе.

Во-вторых, сила любви открывает нам идеальный образ любимого и образ идеального человека вообще. Любя, мы видим предмет любви таким, каким он «должен быть». Мы обнаруживаем его лучшие каче­ства, которые при равнодушном или отрицательном отношении оста­ются скрытыми от нас. Любящий действительно воспринимает не то, что другие. Но это не ложное восприятие, не иллюзия. Только любя мы способны усмотреть в другом человеке образ Божий, возможно, еще не реализовавшиеся, открывшиеся нам через любовь лучшие черты харак­тера, способности и таланты. Любовь не вводит в заблуждение. Напро­тив, в заблуждение вводит холодно-отстраненный взгляд. «Сила любви, переходя в свет, преобразуя и одухотворяя форму внешних явлений, открывает нам свою объективную мощь, но затем уже дело за нами: мы сами должны понять это откровение и воспользоваться им, чтобы оно не осталось мимолетным и загадочным проблеском какой-то тайны»³.

В-третьих, половая любовь соединяет материально и духовно су­щества мужского и женского пола. Вне половой любви человека как такового нет: существуют лишь раздельные половины человека, муж­ская и женская, которые в своей отдельности не представляют чело­века как такового. «Создать истинного человека, как свободное един­ство мужского и женского начала, сохраняющих свою формальную обособленность, но преодолевающих свою существенную рознь и рас­падение, — это и есть собственная ближайшая задача любви»⁴.

¹ Соловьев Вл. Соч.: В 2 т. Т. 2. С. 505. ²Тамже. С. 506.

³ Там же. С. 516.

⁴ Там же. С. 513.

В-четвертых, любовь, по Вл. Соловьеву, не есть только лишь сфера частной жизни. Любовь значима для жизни общественной. Зарождаясь как индивидуальное отношение одного человека к другому, любовь по мере исторического прогресса все более распространяется на разнооб­разные сферы общественных отношений. По-другому и не может быть, поскольку отделять задачу индивидуального совершенствования посред­ством любви «от процесса всемирного объединения было бы противно самому... нравственному смыслу любви»¹. Любовь предполагает, «чтобы мы относились к социальной и всемирной среде как к действительному живому существу, с которым мы, никогда не сливаясь до безразличия, находимся в самом тесном и полном взаимодействии»².