Возникновение нравственности

Очевидно, что попытка определить границу превращения стада обезьян в общество людей безнадежна. Как становление общества и человека, так и начало нравственности есть процесс, и процесс чрезвычайно длительный, несоизмеримый с привычными для нас этапами человеческой истории. Ю. И. Семенов в труде «Как возникло человечество» подробно исследует этот переход, во время которого биологические закономерности, определявшие жизнь стада, уступают место социальным закономерностям, определяющим жизнь общества. Сложность – в попытке точно указать явление, впервые свидетельствующее о подчинении биологического социальному. Семенов считает, что таким бесспорным явлением оказалось подавление половой потребности индивида запретом на период подготовки и проведения охоты (интерес группы как целого, то есть социальный интерес). Однако И. У. Ачильдиев не считал, что миллионолетнее существование пратолпы содержит нравственные элементы: по его мнению, они оказываются свойственны только неоантропу (кроманьонцу или даже «современному человеку»), появление которого отстоит от нашего времени всего на 35–40 тысяч лет.

«Имитативность» и «заразительность», определяющая роль эмоционального возбуждения, сплачивающего пратолпу в единый организм, отнюдь не исключают объективных связей – отношений, имеющих нравственное содержание.

Важно отметить и то, что отвергаемая Ачильдиевым «трудовая гипотеза возникновения человека» (так он называет точку зрения Маркса и Энгельса) представляется не менее правомочной, чем концепция «пратолпы».

Если принять эту концепцию, а ее и сегодня с теми или иными оговорками приемлют и антропологи, и этнографы, то окажется, что и Семенов, и Ачильдиев относят начало нравственности к весьма позднему периоду первобытности – периоду охоты. Первым же и чрезвычайно длительным периодом было собирательство.

Нередко пишущие об эпохе первобытного общества проводят аналогии между образом жизни современных этносов в Австралии, Полинезии, Африке, находящихся на уровне первобытности, и неоантропов, живших десятки и сотни тысячелетий назад. Конечно, подобные аналогии условны. И все же они позволяют представить не только быт, но даже социальную психологию первобытных людей, что попытался сделать Борис Федорович Поршнев (1932–1972) в книге «О начале человеческой истории».

Среди многочисленных книг, посвященных изучению таких этносов, весьма интересны работы о жизни бушменов в пустыне Калахари (Виктор Элленберг, Иенс Бьерре и др.).

Бушмены и в настоящее время живут в основном собирательством. Они составляют группы в 35–40 человек, каждая из которых занимает определенную территорию.

С утра все без исключения члены группы заняты сбором трав, корешков, насекомых, мелкой живности. К вечеру собираются вместе, все собранное делится поровну между всеми, сколько бы тот или другой член группы ни принес. Происходит общая трапеза, затем отдых и сон. Наутро все повторяется. И так – день за днем. Когда Бьерре спросил: «Каждое утро вы все отправляетесь на поиски пищи и возвращаетесь поздно вечером. А что вы делаете с тем, кто не пойдет вместе со всеми?» – «Почему не пойдет? Он болен? Или ранен и не может ходить?» – «Да нет. Он здоров. Но все пошли, а он не пошел». Старик долго думал, потом ответил: «Да ничего мы с ним не делаем», – «А помнит ли кто-нибудь о таком случае?» – «Да нет. Никогда такого не было», – «Но почему вы уходите на поиски пищи все до одного?» Старик еще дольше думал и наконец ответил: «Так было всегда». Бьерре подчеркивает общность труда, равенство в распределении пищи, взаимопомощь, любовь к детям и заботу о них, отсутствие каких бы то ни было ссор, взаимную доброжелательность. Но никаких слов, обозначающих эти нравственно-положительные действия, в языке бушменов нет. «Так было всегда» – это ссылка на то, что следовало бы назвать обычаем, традицией. Наглядный пример «нравственности без морали», объективно-нравственных отношений, не осознаваемых как нечто особенное.

Можно предположить, что объективно-нравственное поведение («предмораль») возникает еще до появления человека разумного. Это действия, необходимые для выживания, полезные для группы. Закрепляемые в памяти группы, они не нуждаются в обосновании, объяснении, а просто воспроизводятся в сходных ситуациях.

Кроме этих внутригрупповых связей и отношений возникает другой род отношений – внешних, ко всему, что вне этой группы. В их анализе, объяснении их значения я разделяю точку зрения Б. Ф. Поршнева, изложенную в его трудах «Социальная психология и история» и «О начале человеческой истории», о том, что древнейшей и чрезвычайно прочной конструкцией человеческого сознания является противопоставление «мы – они».

Казалось бы, наиболее часто воспроизводимые отношения – внутригрупповые, и их осмысление и выражение в слове должно было быть первичным. Но как раз их постоянство, их постоянное воспроизводство не фиксирует на них внимания, что очевидно по ответам старика бушмена.

Напротив, все, что оказывается вне группы – окружающая природа, явления стихии, дикие животные, наконец, другие человеческие группы, – источник потенциальной опасности, легко переходящей в актуальную. Естественно, что безопасность группы напрямую связана со способностью осознать, а затем и дифференцировать то, что представляют собой «они». И здесь даже смутно-нерасчлененное «они» эмоционально воспринимается как нечто отрицательное.

С точки зрения развития нравственности противостояние «мы – они» приводит к двойному стандарту оценок поступков. Если убийство сородича считается самым тяжким преступлением, то убийство чужака не только не осуждается, но даже поощряется…

Но здесь мы уже подходим ко времени развития и укрепления родоплеменной морали.