Нравственность и мораль в рабовладельческом обществе

Современные историки расходятся в суждениях о степени распространенности и длительности эпохи рабовладельческого строя. Большинство склоняются к мнению, что рабовладельческое общество не может рассматриваться как всеобщая ступень развития человечества. В частности, ни Северная, ни Восточная, ни Юго-Восточная Европа не знали рабства как социального института, каким оно было в Египте, странах Двуречья, в Древней Греции и Риме.

Когда в популярных работах по этике характеризуют эпоху рабовладельческого общества, прежде всего подчеркивают разрыв «единого нравственного сознания» внутри общества. Нравственный закон имеет силу только внутри класса. «…Возникают две морали: мораль рабов и мораль господ. Эти две разные морали в корне противоречат друг другу… например, труд – основа всех добродетелей – считается нравственным в глазах бедного, но зазорным – в глазах богатого», – писал в 1960-1970-е гг. известный этик Г. Бандзеладзе.

Впрочем, суждение об особой морали рабов возникло гораздо раньше, чем учение о борьбе классов как движущей силе истории. Истоки его коренятся во взглядах античных писателей и философов. Оно развивалось французскими просветителями и получило подкрепление в трудах историков XIX в.

Обратимся сначала к античным авторам. Аристотель в «Политике» определил раба как говорящее орудие, тем самым подчеркнув, что раб – вне морали. В античной литературе, как правило, раб – средоточие всех отрицательных нравственных качеств. Если же речь идет о хорошем рабе, то его качества: абсолютное послушание, «собачья преданность».

Очевидно, что суждения, приведенные выше, не выдерживают логики: если раб – вне морали, то ни положительные, ни отрицательные моральные характеристики не должны на него распространяться.

Однако в «Этике» Аристотель, рассуждая о дружбе, ставит вопрос, возможна ли дружба между свободным человеком и рабом, и отвечает: «Нет, поскольку он раб; да – поскольку он человек». Через сто лет Эпикур в своей школе «Сад Эпикура» на равных принимал и свободных, и рабов, и мужчин, и женщин. Еще радикальнее рассуждали римские стоики. Сенека, богатейший рабовладелец, в «Нравственных письмах к Луцилию» утверждал, что рабы – такие же люди.

Анри Валлон в «Истории античного рабства» представил убедительную картину морального облика рабов в эпоху императорского Рима: «Забота об интересах господина, преданность, послушание – таковы важнейшие качества, требуемые от раба. Надо было повиноваться, если этого хотел господин; это был закон и долг. Нет никаких моральных принципов вне воли господина. Страх перед господином был основой мудрости…

…Дурное обращение не только закалило раба; оно не только не умертвило в нем чувство, наоборот, оно обострило его, сделав для него иго рабства невыносимым и в числе всех дурных страстей вызвав самую страшную – ненависть и жажду мести».

Диапазон поведения раба, показанный Валлоном, в предельно сжатой форме охарактеризовал Ленин: «Раб, сознающий свое рабское положение и борющийся против него, есть революционер. Раб, не сознающий своего рабского положения и прозябающий в молчаливой, бессознательной и бессловесной рабской жизни, есть просто раб. Раб, у которого слюнки текут, когда он самодовольно описывает прелести рабской жизни и восторгается добрым и хорошим господином, есть холоп, хам».

Следуя ленинскому критерию, прежде всего надо назвать Спартака и Эпиктета, олицетворявших две разные формы протеста против рабства.

Типичными «холопами и хамами» были раб императора Калигулы египтянин Геликон и Поликлет, раб, а затем вольноотпущенник императора Нерона, один из самых бесстыдных грабителей при его дворе.

Наконец, бессловесный и не осознающий своего рабского положения, низведенный до жалкого прозябания раб не имеет имени. Ибо имя ему – легион.

Однако в рабовладельческом обществе была не только мораль рабовладельцев, была и мораль свободных людей, не являвшихся рабовладельцами, – ремесленников, землепашцев, разнообразного городского люда, типы которых представлены в диалогах Лукиана из Самосаты: «…окончив башмак и получив семь оболов платы, ты выходишь вечерком из дому и, помывшись, если захочется, покупаешь себе селедочку, или другую рыбешку, или несколько головок луку, и ублажаешь сам себя, распевая песни и рассуждая о своей достойной бедности.

Благодаря этому ты здоров и крепок телом и вынослив к холоду. Работа закаляет тебя и делает неплохим борцом с трудностями, которые другим кажутся непреодолимыми», – так рассуждает о жизни сапожника его Петух.

Исследуя надписи надгробий римских ремесленников, М. В. Сергиенко заключает, что среди ценимых в их среде моральных ценностей одно из первых мест занимают уважение к труду и гордость своим мастерством, добрососедские отношения, уважение и любовь в семейных делах.

Сказанное противоречит отношению к труду рабовладельца и раба: первый презирал труд, второй его ненавидел.

Таким образом, достаточно четко выделяются три социальные группы: рабовладельцы, свободные члены общества, не являвшиеся рабовладельцами, и рабы. По социальному и политическому положению первые и вторые обладают юридическими и политическими правами и противостоят политически бесправным рабам, которым отказано не только в элементарных свободах, но даже в их человеческом качестве.

Однако при рассмотрении нравов в рабовладельческом обществе важны «время и место». Ситуации Древнего Египта, Вавилонии и Ассирии, Греции и Рима, не говоря уже о Древней Индии, Древнем Китае или севере, востоке и юго-востоке Европы, далеко не одинаковы. Не менее различны, например, ситуации в Греции эпохи героев «Илиады» и «Одиссеи» (IX–VIII вв. до н. э.), классического периода (V–IV вв. до н. э.) и эпохи эллинизма (III–II вв. до н. э.).

В отличие от традиционного взгляда на мораль рабовладельческого общества, очевидно, что наиболее значимыми формами нравственности были нравственность свободных граждан (позже, в Риме – подданных империи) и нравственность рабовладельцев. Особой нравственности рабов это общество не знает.

Итак, что же характерно для нравственности свободных граждан?

Четкость противопоставления «мы – они» («они» для грека и римлянина – это варвары, подданные других государств). В греческом полисе или республиканском Риме главное противопоставление: мы – свободные граждане, они – рабы царской власти или олигархии.

Здесь основание и прославляемых добродетелей (мужества, мудрости, справедливости), и нравственного идеала – героя-патриота, готового пожертвовать жизнью за свободу Отечества; справедливого правителя, радеющего о благе государства и всех его членов; мудреца, наставляющего других.

Античное общество отличается как развитием общественного морального сознания, так и ярко выраженным индивидуальным моральным сознанием.

Сказанное справедливо и по отношению к Древнему Востоку. В Индии одним из великих моралистов был Будда.

В Древнем Китае самым знаменитым философом-моралистом был Конфуций, однако его старший предшественник Лао-цзы, живший в VI в. до н. э., считается автором еще более древнего трактата «Дао дэ цзин».

Таким образом, уже в древности наиболее выдающиеся мыслители преодолевают, казалось бы, жестко определенный уровень групповой морали, прозревая общечеловеческие нравственные идеалы.

О широком диапазоне моральных суждений, накопленном опыте моральных оценок, многообразии нравственных отношений и величии нравственных поступков в ту далекую эпоху свидетельствуют как исторические источники, так и художественная литература.

Не следует, однако, забывать, что развитое индивидуальное моральное сознание в ту эпоху явление редкое. Определяющая роль принадлежит групповому моральному сознанию.

Для морали рабовладельцев типичны презрение к рабам как к «говорящим орудиям» и одновременно – страх перед рабами, диктующий жестокие законы против любых проявлений непокорности и сопротивления.

Для морали свободных граждан типичны сохраняющиеся черты родоплеменной и общинной морали, однако разлагающее воздействие на традиции этой морали оказывает господствующее положение Рима и превращение жителей Вечного города в тунеядцев, требующих от правителей «хлеба и зрелищ». Бывшие граждане становятся бесправными подданными, грань между свободным и рабом стирается в условиях диктаторских режимов, когда любой мог стать жертвой доноса, о чем свидетельствуют Тацит, Светоний и Сенека: «При Тиберии Цезаре обвинительные доносы стали безумием, охватившим почти все общество и погубившим в мирное время больше граждан, чем любая гражданская война. Следили за болтовней пьяниц и за простодушными шутками; все грозило опасностью; любой повод для доноса был пригоден; о результате обвинения уже не стоило и спрашивать, он всегда был один и тот же».

Казалось бы, падение нравов всеохватывающе, однако первые века новой эры знаменательны возникновением и укреплением христианства. Оно провозглашает и осуществляет новую мораль, преодолевающую групповую мораль национальных общностей: «Нет ни эллина, ни варвара»…

Не только в мировых масштабах (в Индии, Китае, на Среднем Востоке), но и в Европе (Северной, Северо-Восточной, Восточной) социальные процессы шли по-своему, минуя классическое рабовладение – от первобытности к феодализму через изменения родоплеменного уклада.

Пример античности с точки зрения эволюции морального сознания и развития нравственности можно назвать классическим. В период от VII в. до н. э. до V в. н. э. нравственные отношения приобрели сложно структурированный характер, с неизменным сочетанием стихийности и сознательности, а моральное сознание развилось как в господствующих формах группового сознания, так и в формах индивидуального сознания, достигшего высокого уровня рефлексии в индивидуальном сознании мудрецов и философов. Смены различных форм государственной власти, многообразие форм хозяйства, развитие форм общественного сознания (право, искусство, наука, религия) в свою очередь оказывали мощное воздействие на нравственность и мораль.

Все сказанное позволяет сделать вывод: при всех спадах, кризисных явлениях, невысоком уровне производительности труда эпоха античного общества была временем значительного прогресса нравственности и морали.