Стилистико-статусное значение

В стилистике традиционно выделяются сло­ва нейтрального стиля и слова высокого и низкого стиля. Так, И. Р. Гальперин относит к сфере специального литературного (книжного) вокабуляра архаизмы, поэтиз­мы, варваризмы и термины, к сфере специального разговорного вокабуляра — профессионализмы, жаргонизмы, сленг, вульгаризмы и диалектизмы [Galperin, 1981: 71]. Признак социального статуса может быть описан в семантике стилисти­чески нейтральных слов («надменный», «хозяин», «приказывать») и может быть выражен в семантике стилистически маркированных слов (например, ругатель­ства в речи вышестоящих, распекающих своих подчиненных, а также слова, обычно употребляемые в ситуациях официального общения между незнакомыми людь-

ми, но перенесенные в сферу общения между близкими знакомыми). В данном разделе мы рассматриваем не описание, а выражение статусного признака.

Слова нейтрального стиля относятся к средствам стандартного общения. С точки зрения стилистико-статусного значения, на наш взгляд, целесообразно выделить субстандартные и суперстандартные речевые употребления языковых единиц. Под субстандартным общением понимается общение на сокращенной социальной дистанции. Такое общение устанавливается в трех типовых случаях: 1) близкое знакомство партнеров и нейтрализация их статусного различия, т. е. субстандартное общение как знак солидарности, знак принадлежности к единой общности, 2) аффективное выражение отрицательных эмоций со стороны выше­стоящего, при этом нижестоящий не имеет права использовать аналогичную лек­сику в ответ, т. е. субстандартное общение как знак грубого подчинения, 3) чрез­вычайные обстоятельства, нейтрализующие статусные отношения между участ­никами общения (*«Будьте любезны, помогите мне, пожалуйста, поскольку я, к сожалению, тону»). Под суперстандартным общением понимается общение на уве­личенной социальной дистанции. Такое общение устанавливается в трех типовых случаях: 1) неопределенная статусная индикация, когда партнеры стремятся чет­ко обозначить свой статус и статус собеседника, т. е. суперстандартное общение как знак отсутствия знакомства, 2) нарушаемая статусная индикация, когда парт­неры ставят под сомнение статус своих собеседников, либо стремятся повысить свой статус, т. е. суперстандартное общение как знак регулировки статусного соотношения, 3) функциональная стилизация общения, когда обстоятельства об­щения диктуют клишированную форму обмена репликами, форму начала, про­должения и завершения коммуникации, например, речевой жанр полицейского допроса или свидетельского показания (даже если коммуниканты хорошо знако­мы), т. е. суперстандартное общение как знак ролевого приоритета.

Использование книжных выражений в суперстандартном общении относит­ся, на наш взгляд, к ситуациям статусной неопределенности и статусной регули­ровки. Например:

For a while he (Mr. Wharton) paused, as if debating with his politeness, but at length threw an inquiring glance on the stranger, as he required, —

"To whose health am I to have the honour of drinking?";

The traveller replied, — "Mr. Harper."

"Mr. Harper," resumed the other, with the formal precision of that day, "I have the honour to drink your health, and to hope you will sustain no injury from the rain to which you have been exposed."

Mr. Harper bowed in silence to the compliment (J. Fenimore Cooper).

В приведенном отрывке из романа Дж. Фенимора Купера «Шпион» описы­вается знакомство хозяина усадьбы Уортона с путешественником, застигнутым непогодой и остановившимся в доме у мистера Уортона. Поднимая бокал за здо­ровье своего гостя, хозяин усадьбы устанавливает статусную дистанцию между собой и своим собеседником и одновременно обозначает свой статус (подчеркну­тые характеристики джентльмена) посредством церемонной фразы «Я имею честь

выпить за Ваше здоровье и надеюсь, что дождь Вам не повредил». Гость поддер­живает предложенную дистанцию, поклонившись в ответ. Словосочетания sustain no injury, the rain to which you have been exposed относятся к книжным речевым оборотам. Эти книжные выражения органически дополняют систему невербаль­ных способов индикации социального статуса — осанку, позу, жестикуляцию, мимику, длительность и направленность взгляда, ритуальные действия.

Статусная регулировка, как правило, неразрывно связана с эмоциональной и оценочной регулировкой общения. В повести Р. Л. Стивенсона «Странный случай с доктором Джекилем и мистером Хайдом» два джентльмена, дальние родственники и хорошие знакомые, ведут беседу, при этом мистер Аттерсон об­ращается к своему собеседнику то по фамилии, то по имени, а мистер Энфилд использует вежливое обращение в транспонированной функции выражения нео­добрения:

"Enfield," said Mr. Utterson, "that's a good rule of yours." "Yes, I think it is," returned Enfield...."You are sure he used a key?" he (Mr. Utterson) inquired at last. "My dear Sir..." began Enfield, surprised out of himself. "Yes, I know," said Utterson; "I know it must seem strange. You see, Richard, your tale has gone home" (R. L. Stevenson).

В приведенном отрывке обращение по имени, т. е. сокращение дистанции, связано с выражением некоторого самооправдания со стороны мистера Аттерсо-на, который невольно обидел своего собеседника. Такая речевая стратегия явля­ется одним из способов реализации позитивной вежливости по П. Браун и С. Ле-винсону. В лингвистической литературе отмечено, что один и тот же говорящий может чередовать местоимения «ты» — «Вы» при обращении к одному и тому же слушающему. В таких случаях использование разных местоимений окрашено сти­листически: смена одного другим отражает перемену в отношении говорящего к собеседнику. Так, в языке раджастхани муж, обращаясь к жене, обычно употреб­ляет местоимение «ты», но в случае ссоры переходит на официальный тон и гово­рит ей «Вы» [Хохлова, 1973: 105, 106]. В русском речевом общении такое произ­вольное изменение статусной дистанции часто ассоциируется с низким социальным статусом говорящего, пытающегося поддерживать общение на социальной ди­станции, но соскальзывающего на более привычную персональную дистанцию: «Я прошу вас отвечать на мои вопросы. Ты понял?» Подобный переход, впрочем, может быть вызван и обмолвкой, свидетельствующей об эмоциональном отноше­нии говорящего к адресату: «Пустое Вы сердечным ты она, обмолвясь, замени­ла...» (А. С. Пушкин).

Граница между стандартным и суперстандартным общением бывает трудно­уловимой. Если в качестве стандартной речевой единицы принята эллиптическая форма, то развернутое выражение воспринимается как суперстандартное: "Good morning to you, Clarissa!" said Hugh, rather extravagantly, for they had known each other as children. "Where are you off to?" (V. Woolf). Фраза «Доброе утро тебе, Кларисса!» воспринимается как экстравагантное высказывание на фоне стан­дартной фразы «Доброе утро!» с учетом того, что собеседники знакомы с детства. Экстравагантность суперстандартного приветствия усиливается в сочетании с

разговорным вопросом: «Ты куда?» Суперстандартный уровень общения пред­полагает использование как книжной лексики, так и нейтральной общелитера­турной лексики. Исключается лишь использование стилистически сниженной лексики, назначение которой состоит в понижении стандарта общения.

Отношения между участниками общения выражаются прежде всего в рече­вом регистре. Регистр представляет собой план ситуативной вариативности язы­ка, характеризует предметную область общения, отношения между коммуникан­тами и канал общения и выражается в совокупности текстовых характеристик — лексических, грамматических, фонетических и др., благодаря которым получа­тель речи может сделать определенные выводы об отправителе речи, не вникая в содержание текста. Невозможно охарактеризовать регистр мертвого языка, очень трудно сделать это применительно к живому языку, если получатель речи не яв­ляется носителем языка [Halliday, 1978: 33; Ellis, Ure, 1969: 251].

Варьирование речевого регистра выражается в языковых единицах высокого и сниженного тона, но не сводится к последним, поскольку регистр включает так­же транспонированные единицы и речеповеденческие модели.

Транспонированные стилистические единицы — это слова и синтаксические конструкции с маркированной тональностью, используемые в несвойственном для них ключе общения. Самый типичный случай стилистического транспонирова­ния — это шутка, юмор, ирония. Сюда также относятся жанры бурлеска, траве­сти и пародии. «Бурлеск переводит в заниженный регистр возвышенную тему или текст и тем самым отвергает общепринятую высокую (положительную) оценку. Тот же эффект развенчания в травести достигается тем, что обыденное или низ­кое излагается средствами высокого стиля» [Никитин, 1988: 157—158]. Разновид­ностью стилистического транспонирования является речевая эквивалентность, на­пример, использование бранных обращений при доброжелательном отношении к адресату. В определенных речевых коллективах нормативным является частое ис­пользование сниженной и вульгарной лексики (среди подростков, в армии, в де­классированных сообществах). Сниженная лексика связывается с мужественным поведением. Отсутствие сниженных и вульгарных слов в речи является для носи­телей определенных социолектов знаком особой ситуации — как правило, сигна­лом опасности [Жельвис, 1990: 24]. Иначе говоря, транспонирование стилисти­ческих средств включает и значимое их отсутствие в определенных контекстах.

Речеповеденческие модели как показатели регистра общения осознаются пре­жде всего в результате неожиданного сбоя тональности, внезапного переключе­ния дистанции. Так, существует некоторая норма вежливости в определенных ре­чевых коллективах. Эти нормы различны в разных сообществах, обычно не осо­знаются, но нарушение таких норм является резким сигналом изменения во взаимо­отношениях участников общения. Существенно то, что любое изменение статус­ной дистанции — как в сторону фамильярного сокращения, так и в сторону высоко­мерного увеличения — осознается как знак неуважения. В американском коллед­же был проведен эксперимент, участники которого намеренно вели себя вежли­вее, чем обычно, в общении с товарищами. Приведем некоторые диалоги:

(1) A: Would it be possible for you to wait for me after class? — B: Yes, of course it's possible. Why are you talking so proper?

(2) (In a car on a date) A: Jacques, could you tell me how far we are from our destina­tion? — B: (sarcastically) Yes, Patricia. We are about fifty miles from our destination. Are you satisfied?

(3) A: Hi, Dave! — B: Hello, Robert. How are you? — A: Not bad. You have a test or somethin'? — B: Why no. Of course not. Why do you ask? (Robert looks strangely at Dave and leaves without replying) [Chaika, 1989: 47].

Реакция адресатов на «сверхвежливое» для них поведение со стороны знако­мых людей в знакомой ситуации показывает, что суперстандартный речевой ре­гистр вызывает отрицательное отношение, получатель речи пытается установить причину изменения дистанции (1), подозревая даже, что проводится экспери­мент (3), и либо прекращает общение (3), либо переводит это общение в шутку (2), формально поддерживая предложенную тональность.

Этикетные отношения и вежливость — лишь частный случай регулировки общения в речеповеденческих моделях. Для нас важно подчеркнуть то, что изме­нение речевого регистра всегда связано с переводом общения в иную социальную сферу, связано с изменением статуса отправителя и получателя речи.

Суперстандартное и субстандартное изменение речевого регистра отражает­ся в тексте и может быть изучено с различных точек зрения. В данной работе семиотическая модель является теоретическим фундаментом для лингвистического изучения социального статуса человека, и трехсторонняя формула знаковых от­ношений (семантика, синтактика и прагматика) используется нами для объясне­ния динамики речевого регистра. Мы рассматриваем вариативность смысла в тек­сте по точности обозначения (шкала семантизации), по степени воздействия от­правителя речи на адресата (шкала прагматизации) и по мере выраженности (шкала линеаризации).

По точности обозначения различаются гиперсемантические [Вейнрейх, 1970] и гипосемантические высказывания. Первые стремятся к максимальной точно­сти, вторые зависят от ситуации и являются лишь поддержкой невербального общения. Э. Ганс считает, что исходным высказыванием в языке является остен-сивное (наглядное, демонстративное) высказывание, т. е. высказывание, в наи­большей мере привязанное к ситуации. Это высказывание почти адекватно заме­няется мимикой и жестом. Между максимально связанным ситуацией остенсив-ным высказыванием, в котором отсутствуют за ненадобностью категории лица и времени, и минимально связанным с ситуацией декларативным высказыванием, в котором речь идет о ненаблюдаемом объекте или процессе, о том, что происхо­дит не сейчас, а имело место в прошлом, может произойти в будущем, происхо­дит регулярно или постоянно, находится класс императивных высказываний [Gans, 1981:100]. Чем меньше дистанция между участниками общения, тем более вероят­но общение на остенсивном, т. е. гипосемантическом уровне. Такой вид общения соответствует ограниченному коду Б. Бернстайна.

Гиперсемантическое общение связано с определенными затруднениями. «Ди­кари просто говорят, а мы все время что-то "хотим" сказать» [Пешковский, 1925: 116]. Коммуникативные трудности гиперсемантизации снимаются на высоком уровне речевой компетенции, если говорящий владеет различными функциональ­ными стилями общения, в том числе, терминосистемами соответствующих сти­лей, владеет функциональной и художественной точностью обозначения, умением детализации, способен выразить тонкие оттенки смысла. Гиперсемантическое общение свидетельствует о высоком статусе человека, умеющего пользоваться таким социально престижным способом общения. Некто может сказать, что у него болит сердце или что у него стенокардия, что строители работают или занимают­ся бутовой кладкой, что на монете имеется надпись или что легенда на аверсе является государственным девизом. В первом случае общение идет на уровне стандартного обозначения, во втором случае — на уровне функционально точ­ного обозначения. Стандартное обозначение выступает в качестве гиперонима по отношению к точному, суперстандартному обозначению.

Точность обозначения — это верная, конкретная и полная характеристика предмета, о котором идет речь. Развивая идею Б. Бернстайна о расширенном и ограниченном коде, мы предлагаем противопоставить бытийное и бытовое об­щение. На бытовом уровне общения верность и конкретность обозначения прин­ципиально не требуют актуализации, оставаясь как бы за кадром, поскольку речь идет об очевидных и однозначно интерпретируемых вещах. Определения, если они есть, носят остенсивный характер: «Смотри, гвоздь забивают так». У адреса­та (если это не театр абсурда) не возникают вопросы типа «А что ты понимаешь под гвоздем?» или «А что ты чувствуешь, забивая гвоздь, какие у тебя возникают ассоциации?» Полнота обозначения на бытовом уровне общения также семанти­чески избыточна. Расширение признаков имеет место в виде различных сравне­ний. На бытийном уровне общения говорят о неочевидных вещах. Повышение точности обозначения проявляется здесь, на наш взгляд, в двух направлениях: информативная и эмотивная гиперсемантизация. Первое направление определяет научный стиль общения, второе направление — художественный и публицисти­ческий стиль.

Информативная точность реализуется как степень определенности предмета изучения, освещение связи этого предмета с однопорядковыми и разнопорядко­выми явлениями, демонстрация методов исследования, выявление внутренней структуры предмета и т. д. Чем точнее научное обозначение предмета, тем боль­ше различных содержательных признаков выделяется в понятии об этом пред­мете. Гиперсемантизация в научном тексте выражается прежде всего в сигнифи­кативной плотности предмета изучения.

Эмотивная точность реализуется как актуализация образов, связанных с те­мой текста. Образы интегральны, подвижны, личностны. Гиперсемантизация в художественном тексте выражается, на наш взгляд, в динамике образов:

I do not know much about gods; but I think that the river Is a strong brown god — sullen, untamed and intractable, Patient to some degree, at first recognised as a frontier; Useful,

untrustworthy, as a conveyor of commerce; Then only a problem confronting the builder of bridges. The problem once solved, 'the brown god is almost forgotten By the dwellers in cities — ever, however, implacable, Keeping his seasons and rages, destroyer, reminder Of what men chose to forget. Unhonoured, unpropitiated By worshippers of the machine, but waiting, watching and waiting....The river is within us, the sea is all about us. (T. S. Eliot). — «О богах я немного знаю, но думаю, что река — Коричневая боги­ня, упрямая и неукротимая И все-таки терпеливая, служившая прежде границей, Полезная и ненадежная при перевозке товаров, А потом — лишь задача при наве-денье моста. Мост наведен, и коричневую богиню В городах забывают, будто она смирилась. Но она блюдет времена своих наводнений, Бушует, сметает преграды и напоминает О том, что удобней забыть. Ей нет ни жертв, ни почета При власти машин, она ждет, наблюдает и ждет....Река внутри нас, море вокруг нас (Пер. А. Сергеева).

Философская лирика Т. Элиота гиперсемантична: в данном отрывке образ реки ассоциативно разворачивается в виде языческого бога (не богини!), вроде бы покоренного человеком, преобразователем природы, но не смирившегося. Образ реки, текучести связан с классической антиномией «чаша чувств — меч рассудка», а отсюда и известное в европейской культурной традиции противо­поставление Диониса и Аполлона, темного иррационального и светлого рацио­нального начала в человеке. «Река внутри нас» — это природное начало в чело­веке, которому враждебна как внешняя, так и внутренняя стихия. Наша интер­претация данного фрагмента стихотворения субъективна: поэзия рассчитана на субъективную интерпретацию, ведь язык поэзии, подобно языку музыки, относится к «мягким языкам» на шкале интерпретируемости у В. В. Налимова [1979]. В этом смысле справедлив афоризм Э. Костелло: Writing about music is like dancing about architecture — «Писать о музыке — все равно, что танцевать об архитектуре».

Проблема гиперсемантизации пересекается с проблемой выразимости смы­сла в тексте. Все ли выразимо в тексте? «Мысль изреченная есть ложь» — эти слова Ф. И. Тютчева напоминают нам о невыразимости полного смысла в тексте, о том, что слово неспособно вместить все богатство мысли и чувства. Существует языковой порог, за которым путь к точности переходит в абсурд, принципиально открытое для любого толкования шизофреническое послание или ложь. Это — объективная невыразимость смысла. Вместе с тем мир вербализуем, иначе бы не было взаимопонимания, вытекающего из языкового общения. «Являясь семиоти­ческой системой, — пишет Л. Н. Мурзин, — язык способен выразить чувства, представления, образы, но не непосредственно, а путем возбуждения прежних впе­чатлений и аналогий» [Мурзин, Штерн, 1991: 23]. Здесь речь идет о субъективной невыразимости смысла. Если посмотреть на проблему выразимости смысла как на проблему коммуникативной компетенции, то правомерна модель в виде «шка­лы мастерства», на одном полюсе такой шкалы находятся невнятные бормотания («mutterances»), а на другом — точная, артикулированная речь, прорыв в вырази­мость («breakthrough»). Пространство между полюсами заполнено обыденным

разговором [McDermott, 1988: 44]. Данная схема может и должна быть дополнена социолингвистической координатой уместности. Есть ситуации, когда бормота­ние уместно, а четкая речь может вызвать сомнения в искренности (разговор на интимной дистанции). Подчеркнем, что гиперсемантичное общение не симмет­рично гипосемантичному общению в том смысле, что человек, способный точно обозначить предмет речи, может перейти на бытовой уровень общения. Но вый­ти на бытийный уровень общения человеку, владеющему только бытовым ком­муникативным уровнем, крайне сложно. Гиперсемантизация есть прорыв сквозь бытовое общение в бытийное общение.

Гипосемантические словоупотребления являются субститутами стандартных слов: "What'd he say to you?" — "Oh... well, about life being a game and all. And how you should play it according to the rules. I mean he didn't hit the ceiling or something" (J. D. Salinger). Элементы, создающие размытость речи («Жизнь — это игра и во­обще»), выполняют контактоустанавливающую функцию в виде непринужден­ного, естественного поведения. Непринужденность мыслится как заявка на ис­кренность, т. е. характеризует субъекта коммуникации в соответствии с его ин­тенциями и установками общения как противника официальных мероприятий и банальных истин. Субстандартное общение весьма типично для подростков, в том числе и для Холдена, героя повести Дж. Сэлинджера «Над пропастью во ржи».

Функциональная гиперсемантизация часто эксплуатируется людьми, стремя­щимися выглядеть более образованными, чем они есть на самом деле. В норма­тивных справочниках выделяются так называемые «стильные слова» (stylish words) в противоположность «рабочим словам» (working words). Например, ameliorate — improve, catarrh — cold, comestibles — food, dwell — live, edifice — building, integrate — combine, terminate — end, viable — workable (DMEU). Стильные сло­ва — это не к месту употребляемые термины. Подобные словоупотребления ина­че называются претенциозными словами. Так, слово deem является стилистиче­ски маркированным претенциозным синонимом глагола think — «думать, пола­гать». В синонимическом словаре deem характеризуется следующим образом: it distinctively stresses judgement rather than reflection (WNDS), на первый план вы­двигается суждение, а не размышление. Именно поэтому данное слово термино­логически употребляется в юридических текстах: this very formal word has a necessary meaning in the legal sense of assuming something to be a fact, as when people who make no overt objection to a measure are deemed to have consented to it. Deem is otherwise a facetious or pretentious word for think (LGEU). В юридическом смысле данный глагол означает «считать фактом», в обыденном общении это слово зву­чит претенциозно. Люди, не к месту употребляющие непонятные им термины, часто становятся объектами пародий, подобно поэту-халтурщику Ляпису из романа «Двенадцать стульев»: «Волны перекатывались через мол и падали вниз стреми­тельным домкратом» (И. Ильф, Е. Петров).

В синтактическом отношении изменение речевого регистра выражается как гиперлинеаризация и гиполинеаризация текста. Мы имеем в виду степень синтак­сической сложности текста и степень соответствия речевых жанров (повествова-

ние, описание, поддержание контакта и др.) жанровому прототипу. Линейная слож­ность текста выражается в его подчинительных структурах, анафорах, союзных словах и их эквивалентах, различных вводных элементах. Синтаксическая слож­ность текста связана с текстовой гиперсемантизацией. Именно синтаксис выска­зывания является первичным показателем развернутого либо ограниченного кода. Гиполинеаризация выражается не только в примитивном синтаксическом оформ­лении текста, но и в характерном эгоцентризме автора, не умеющего встать на позицию адресата, показать чужую точку зрения, сориентировать слушателя или читателя относительно времени, места и действующих лиц, последовательно из­ложить ход событий (события, образы, люди, собственные эмоции рассказчика образуют в таких случаях некую однородную цепь, скрепляемую гипосемантич-ными образованиями «и вообще», «и тому подобное», «и так далее») [Schatzmann, Strauss, 1972].

В прагматическом отношении изменение речевого регистра — это гиперпраг-матизация и гипопрагматизация текста, т. е. увеличение либо уменьшение степе­ни воздействия на адресата. Способы увеличения воздействия на адресата много­образны, к ним относятся, в частности, многие стилистические и риторические приемы, способы аргументации, перевод значимой для адресата информации в подтекст. Степень воздействия на адресата в научном тексте увеличивается не только вследствие глубины идеи и логичности изложения материала, но и в ре­зультате парадоксальности поворота авторской мысли или своеобразного сокра­щения дистанции общения. Например, в предисловии к монографии мы читаем: It goes without saying that the reader should feel free to disagree frequently and strong­ly with my opinions. All my friends do (G. Sampson). Читатель становится, таким образом, доброжелательным критиком автора.

Уменьшение степени воздействия на получателя речи может быть вызвано многими причинами и обычно не входит в намерения отправителя речи. В тех случаях, когда автор текста ставит перед собой цель «закрыть текст», сделать его неинтересным и непреодолимым для определенной категории читателей, такая цель реализуется, главным образом, с помощью гиперсемантизации текста. При­мером могут служить многочисленные научные, философские и теологические труды. Намеренное сокращение количества читателей способствует поддержанию определенного уровня качества в той или иной сфере культуры. Мы возвращаем­ся к понятию социального статуса — в данном случае речь идет о статусе экспер­та, способного понять и оценить идею вне зависимости от формы ее выражения.

Рассматривая статусно-стилистическое значение в прагматическом аспекте, мы анализируем некоторые лексические способы выражения статусного неравен­ства, а также взаимосвязь текста и подтекста в выражении статусно-модально-оценочного признакового комплекса.

Слова с выраженным оценочным и оценочно-статусным значением гипер­прагматичны по определению и рассматривались в данной работе выше. Вне рас­смотрения осталась группа слов, примыкающая к стильным словам, а именно — модные слова. Статусные различия между людьми прослеживаются в особых

выражениях, с помощью которых часть населения пытается обозначить свою ис­ключительность. Речь идет о выражениях, известных под рубрикой «U» and «Non-U» (Upper and Non-Upper) [Ross, 1956]. В известной мере выражения элиты — это дань моде, т. е. универсальное требование к тем, кто хочет добиться успеха: «Не отставать от жизни!» В 1956 г., по данным А. Росса, считалось престижным гово­рить to have one's bath — «принять ванну», а не to take a bath; looking glass — «зеркало», а не mirror; wireless — «радио», а не radio; table-napkin — «салфетка», а не serviette [Ross, 1956: 29—32]. Показателем принадлежности говорящего к пре­стижной или непрестижной группе людей служило слово pardon — «извините». Представители непрестижных групп использовали это слово значительно чаще, чем представители престижного общественного слоя, в частности, в ситуациях переспроса (если адресат недослышал, он должен сказать «What?», а не «Pardon?»), в ситуации извинения («Sorry», а не «Pardon»), в случае икоты (воспитанный че­ловек промолчит). Носители непрестижной речи, в свою очередь, с презрением относятся к тем, кто щеголяет модными и принятыми в свете выражениями, и называют таких людей и стиль их поведения la-di-da — pretending to be in a higher social position than one actually is, by use of unnaturally delicate manners, ways of speaking, etc (LDCE). Данное слово, как показывает определение, характеризует тех, кто хочет выглядеть выше по социальному статусу, используя неестественно изящные манеры и выражения речи. Отметим звукоподражательное происхожде­ние этого слова: по нашим наблюдениям, фонетическая карикатурная имитация характерна для субстандартного общения, для общения недостаточно образован­ных людей.

Развивая идею А. Росса о престижных и непрестижных словах, Ф. Мартин опубликовала следующие контрастные пары слов (первое слово относится к не­престижному, второе — к престижному стилю общения): аптека — the drugstore/ the pharmacy; Европа (для англичан) — Europe /the Continent; богатый — rich, affluent/wealthy; софа — a sofa/a coach; кладбище — the graveyard, the cemetery/ the memorial park; проигрыватель — record player / turntable; железнодорожная станция — railroad station/ train station; Библия — the Bible — Scriptures; часы — а watch/a timepiece; портфель — a briefcase/an attache case; подарок — a present/a gift; кухонная печь, плита — a stove/an oven; розетка электрическая — a socket/a fixture; аквариум —- a fishtank/an aquarium; книжные полки — shelves/wall system; кустарник возле дома — the bushes / the shrubs (Herald Tribune).

Использование престижных выражений является индикацией статуса говоря­щего, который заявляет тем самым о своей принадлежности к престижным слоям общества. Здесь необходимо сделать некоторые комментарии. Во-первых, исполь­зование в речи престижных выражений означает желание занимать определен­ную позицию, а не фактическое занятие этой позиции. В этом моменте состоит существенная разница между людьми, использующими, например, престижное британское произношение, и людьми, употребляющими в речи модные элитар­ные выражения. Произношение есть помимовольный индекс социального стату­са, попытка имитации произношения обычно быстро раскрывается теми, кто по-

3. ЛИНГВОСЕМАНТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ СОЦИАЛЬНОГО СТАТУСА ЧЕЛОВЕКА

лучил образование в закрытых интернатах типа Итона. Попытка следовать пре­стижному произношению без должного образования неизбежно наталкивается на ошибки гиперкоррекции. Во-вторых, в ряде случаев новые обозначения соответ­ствуют качественно новым реалиям, особенно в сфере бытовой техники. Как пра­вило, новинки бывают более дорогими и поэтому действительно сначала занима­ют место в домах богатых людей. Представители нижней ступени среднего клас­са, для которых в первую очередь характерна гиперкоррекция, подменяют поня­тия, называя свой проигрыватель стереосистемой или квадрофоником. Посмо­трев телесериал «Рабыня Изаура», советские люди стали часто называть свои ма­ленькие дачные участки словом «фазенда». В лингвистической литературе отме­чено, что людям свойственно любое фонетическое варьирование связывать с се­мантическим противопоставлением: на вопрос, есть ли разница между предмета­ми, именуемыми словом vase в британском и американском произносительных вариантах [va:z/veiz], носитель языка ответил, что первым словом он называет большие вазы, а вторым — маленькие [Лабов, 1975: 166]. Новое слово, обозначаю­щее предмет, неизбежно вносит новый оттенок значения. Снобы могут не знать, в чем состоит специфика нового предмета в семантическом отношении, для них существенна социально-статусная сторона предмета. В-третьих, престижные сло­ва могут свидетельствовать о семантическом сдвиге непрестижных слов. Так, слово stove — «печь» употребляется в современном английском языке главным образом в ситуациях обогревания, поддержания тепла, отсюда — использование этого слова для обозначения туристской портативной печки, печи для обжига и т. д., oven — «печь, плита» служит для приготовления пищи. Иначе говоря, выбор престижно­го слова объясняется не только социальными, но и семантическими причинами. Но подчеркнем: социолингвистический фактор употребления слов является до­минирующим. Гипертрофия социальной стороны предмета представляет собой заявку на уважение и признание. Следует также отметить, что престижные слова, как и многие другие признаки моды, характеризуются недолговечностью в языке и в этом смысле сближаются со сленгом.

К числу модных словечек относятся.также некоторые слова, используемые как пустые заполнители, например, actually, basically, by and large (OMEU). К та­ким словам примыкают клишированные газетные выражения, называемые тер­мином journalese, например, normalize, permanentize, prioritize, respectabilize; framework; breakthrough; psychological moment (OMEU, ChW).

Дж. Оруэлл показывает, как клишированные выражения затемняют первона­чальное значение слов на материале отрывка из книги «Экклезиаст»: «I returned and saw under the Sun, that the race is not to the swift, nor the battle to the strong, neither yet the bread to the wise, nor yet riches to the men of understanding, nor yet favour to men of skill, but time and chance happeneth to all» — «И обратился я, и видел под солнцем, что не проворным достается успешный бег, не храбрым — победа, не мудрым — хлеб, и не у разумных — богатство, и не искусным — благо­расположение, но время и случай для всех их» (Экклезиаст, 9: 11). В бюро­кратически-стилизованном изложении этот отрывок мог бы принять, согласно

Дж. Оруэллу, следующий вид: «Objective consideration of contemporary phenomena compels the conclusion that success or failure in competitive activities exhibits no tendency to be commensurate with innate capacity, but that a considerable element of the unpredictable must invariably be taken into account» [Цит. по: Leech, 1974: 59] — «Объективное рассмотрение явлений, имеющих место в настоящий период, при­водит к выводу о том, что успех в состязательной деятельности не обнаруживает зависимости от внутреннего потенциала соответствующей деятельности, но зна­чительный элемент непредсказуемых обстоятельств должен непременно прини­маться в расчет». Назначение такого речевого приема состоит в «красноречивом умалчивании» и в подавлении потенциального адресата, который, будучи не в состоянии понять смысл сложного словесного салата, перестает анализировать содержание обращенной к нему информации и переходит в разряд пассивных уча­стников диалога между правительством и народом. Пассивные объекты воздей­ствия легче поддаются манипуляциям. Таким образом понижается статус получа­теля информации. Семантическая сторона сообщения отступает на второй план, и адресат делает выводы о важности полученной информации только на основа­нии косвенных данных — обстоятельств речи, статуса говорящего, оформления речи. Важно не то, что сказано, а то, как держался говорящий и как он выглядел.

К модным и стильным словам примыкают genteelisms — манерные слова, эв­фемизмы, сущность которых состоит в замене обычных слов и выражений на бо­лее изящные. Говорящий, использующий манерные слова, пытается произвести впечатление утонченного, хорошо воспитанного человека, но фактически выгля­дит смешно и нелепо. К числу манерных слов и их стандартных эквивалентов от­носятся следующие единицы: bosom — breast («грудь»), enquire — ask («спраши­вать»), expectorate — spit («плевать»), odour — smell («запах»), perspirate — sweat («потеть»), retire — go to bed («ложиться спать»), soiled linen — dirty clothes («гряз­ное белье»), sufficient — enough («достаточно») (DMEU). Наиболее часто к ма­нерным эвфемизмам прибегают представители нижнего слоя среднего класса, и поэтому подобные слова являются речевыми статусными индексами соответству­ющих людей.

В английском языке выделяется большая группа формальных слов, исполь­зуемых в официальных ситуациях. Полный список таких слов составляет тысячи единиц. У этих слов имеются нейтральные синонимы, например, accomodation — rooms («жилье, квартира»), cast — throw («бросать»), commence — begin («начи­нать»), complete — finish («завершать, заканчивать»), donate — give («давать»), endeavour — try («пытаться, стараться»), purchase — buy («приобретать, поку­пать») и т. д. Формальные слова отчасти пересекаются с терминами, но во многих случаях не имеют терминологической точности значения. Они выполняют функ­цию показателей официальности общения и согласуются с другими этикетными индексами ситуации — манерами, одеждой, дистанцией между коммуникантами. Назначение подобных слов — непосредственно выражать статусные отношения. В случае неуместного использования формальные слова свидетельствуют либо о желании говорящего перейти на более официальную дистанцию общения, либо

3. ЛИНГВОСЕМАНТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ СОЦИАЛЬНОГО СТАТУСА ЧЕЛОВЕКА

о стремлении перевести общение в шутку, либо о недостаточной речевой ком­петенции.

Слова высокого стиля соотносимы со словами низкого стиля. Так, наблю­дается как бы симметричное соотношение книжной и разговорной лексики в триа­дах infant — child — kid, associate — fellow — chap, proceed — continue — go on и т. д. Вместе с тем по функции, по сферам употребления и по признаку социаль­ного статуса вряд ли можно считать симметричными соотношения «книжное — нейтральное» и «нейтральное — разговорное» слово.

Разговорная лексика тематически отражает ту часть экстралингвистической реальности, которая соответствует сфере бытового общения. Семантика разго­ворных слов отягощена оценочной, эмоциональной, экспрессивной коннотацией сниженного характера. Преобладают коллоквиализмы, обозначающие отрица­тельные эмоции. Количественное соотношение примеров коллоквиализмов, обо­значающих эмоции, составляет 1:8 в пользу отрицательных эмоций [Кащеева, Чернявская, 1980: 166, 172]. Общее число коллоквиализмов, по данным К. М. Ря­бовой, составляет в английском языке 3812 словозначений, большинство из ко­торых (64%) сконцентрировано вокруг негативных понятий [Рябова, 1980: 6—8]. Субстандартная или нестандартная лексика разбивается на два типа слов: экс­прессивная и социально-детерминированная лексика. К первому типу слов отно­сится сленг и вульгаризмы, ко второму типу слов — профессиональные и корпо­ративные жаргоны и арго [Беляева, Хомяков, 1985: 41]. С некоторыми оговорка­ми можно объединить поэтизмы, архаизмы и варваризмы в группу слов экспрес­сивного значения в противоположность терминам как словам социально-детер­минированного типа. Вместе с тем формальные слова и эвфемизмы экспрессивны лишь в ситуации несоответствия дистанции общения и средств речи (официаль­ная речь между друзьями в неформальной ситуации экспрессивна так же, как раз­говорная речь в официальной обстановке), а к терминам формальные слова боль­шей частью не относятся. Соотношение суперстандартных и субстандартных сло­возначений показано в таблице 14.

Таблица 14. Соотношение речевого стандарта и социальной детерминации

Стилистико-статусное значение проявляется в степени выраженности призна­ка в тексте. Развернутое, эксплицитное выражение признака в тексте мы назы­ваем эволютивным усилением признака, а свернутое, имплицитное выражение при­знака — инволютивным усиление признака.

Эволютивное усиление признака имеет место при повторениях, пояснениях, уточнениях, комментариях. Инволютивное усиление признака связано с ассоциа­тивной плотностью, импликациями, подтекстом. Эволютивное и инволютивное усиление признака представляют собой количественное соотношение текста и смысла. С точки зрения качественного соотношения текста и смысла можно вы­делить традиционное и авторское усиление признака. Традиционное усиление выражается повышением или понижением голоса в устной речи и соответствую­щими способами в письменном тексте — графическими приемами, указанием на речежестовые особенности оформления высказывания, а также традиционными стилистическими приемами. Авторское усиление выражается индивидуальной символизацией и специальным кодированием, требующим известной подготовки со стороны получателя речи.

Эволютивное традиционное усиление признака представлено в следующем примере:

Doolittle: I'll tell you, Governor, if you'll only let me get a word in. I'm willing to tell you. I'm wanting to tell you. I'm waiting to tell you.

Higgins: Pickering: this chap has a certain natural gift of rhetoric (B. Shaw).

В речи героя наблюдается синонимический повтор глаголов, и профессор Хиггинс отмечает эту страсть к риторике.

Авторское эволютивное усиление признака представляет собой расширение и переосмысление значений слов в составе высказывания. Примером такого усиле­ния признаков является гиперсемантизация в художественном тексте. Интерпре­тация художественного текста — стилистика декодирования — в значительной мере представляет собой анализ авторских эволютивных стратегий.

Традиционное инволютивное усиление признака проявляется в универсаль­ных высказываниях различного типа — пословицах, сентенциях, афоризмах. Уни­версальные высказывания лаконичны, автосемантичны, их особенности описаны в работах исследователей [Шмарина, 1975; Садовая, 1976; Манякина, 1981; Вяль-цева, 1985; Гаврилова, 1986]. Выделяются следующие характеристики универсаль­ных высказываний: 1) всевременная отнесенность: The only damage handcuffs do is to the human spirit (H. Fast) — «Наручники вредят только человеческому духу»; 2) наличие кванторов всеобщности — наречий, местоимений, отрицаний: Every bullet has its billet — «От судьбы не уйдешь»; 3) наличие контраста: All covet, all lose — «Все пожелать — все потерять»; 4) наличие специальных зачинов: Не that hides can find — «Кто прячет, тот может найти»; 5) использование риторических вопросов: Can the leopard change his spots? — «Может ли леопард изменить свои пятна?» Главная характеристика универсальных высказываний — генерализация их значения и вытекающий отсюда модальный смысл: Pots and kettles may quarrel, but their colour is the same — «Горшки и чайники могут ссориться, но цвет у них

3. ЛИНГВОСЕМАНТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ СОЦИАЛЬНОГО СТАТУСА ЧЕЛОВЕКА

ппмнякоп» Генепяличаиия значения приведенных высказываний приводит к тому, что типичной ситуацией их употребления является ситуация поучения. Речевым

субъектом пословицы выступает человек, который демонстрирует свой более высокий статус умудренного жизнью носителя моральных норм общества. Не случайно в устах ребенка (в диалоге ребенка и взрослого) пословица часто звучит неуместно. Пословицы обычно концентрируют бытийное, философское содержа­ние, выражаемое в бытовой, обыденной форме, отсюда и национально-культур­ная самобытность многих народных изречений, например, «На аллаха надейся, а верблюда привязывай».

Модальный смысл универсальных высказываний соединяет их с остальным текстом. В противоположность неуниверсальному высказыванию, поддерживае­мому содержанием текста, пословица, сентенция, афоризм как бы инкрустирует­ся в текст. Если модальный смысл пословицы не согласуется с текстом, то в нор­мальном дискурсе такое высказывание становится бессмысленным: "There is a large mustard mine near here. And the moral of that is — "The more there is of mine, the less there is of yours" (L. Carroll). Льюис Кэрролл конструирует омонимическую бессмыслицу в речи герцогини, высмеивая нудный стиль поучительных наставле­ний. Сказанная не к месту сентенция воспринимается как шутка или оскорбитель­ный намек.

Смысл универсальных высказываний в тексте сводится, на наш взгляд, к двум видам подразумеваемых выводов: 1) «так бывает», т. е. «это возможно» и 2) «так должно быть». Различия в модальном смысле универсальных высказываний но­сят функциональный характер: смысл вероятности связан с функцией анафоры, сентенция с модальным смыслом вероятности приводится после рассуждений для доказательства путем обобщения, а смысл долженствования связан с функцией эпифоры, сентенция с модальным смыслом долженствования направлена проспек­тивно:

They kissed each other, and Lucy went away — possessed of a confidence which had a strong influence over her subsequent impressions. Naggy had been thoroughly sincere: her nature had never found it to be otherwise. But confidences are sometimes blinding even when they are sincere (G. Eliot)., -.••<-,

"By the way, Dorian," he said after a pause, "what does it profit a man if he gain the whole world and lose — how does the quotation run? — his own soul?"

The music jarred and Dorian Gray started and stared at his friend. "Why do you ask me that, Harry?" (O. Wilde).

Сентенция в первом примере подводит итог изложению и выражает автор­скую точку зрения на происходящее. Вероятностный смысл не дает определен­ного проспективного вывода. Евангельское изречение во втором примере под­черкнуто дидактично: «Какой смысл для человека приобрести весь мир, если он теряет собственную душу?» Риторический вопрос направлен в будущее и обра­щен к собеседнику. Не случайно Дориан Грей сильно задет этим вопросом.

Инволютивное усиление признака отчетливо прослеживается в парадоксах. Приводя сентенцию или пословицу, говорящий присваивает себе право выносить

оценку от имени общества. Формулируя парадокс, говорящий ставит под сомне­ние те или иные положения нравственного кодекса общества. Например: Gossip is the art of saying nothing in a way that leaves practically nothing unsaid (W. Winchell) — «Сплетни — это искусство не сказать ничего, но сделать это так, что фактически будет сказано все». Ambition is the last refuge of the failure (O. Wilde) — «Амби­ции — последнее убежище неудачников». Парадоксы построены на эффекте об­манутого ожидания, который усиливает признак понятия, подвергаемого расши­рительному переосмыслению. В отличие от пословиц сентенции и афоризмы яв­ляются речевыми произведениями индивидуальных авторов. Авторские универ­сальные высказывания часто построены на необычной метафоре, на необычном и парадоксальном сочетании понятий. Таковы афоризмы шестилетнего мальчи­ка, о котором писала «Литературная газета»: «Плечи нужны, чтобы гордиться и пожимать ими», «Легенда? — Бывшая правда», «Звон? — Крик предмета», «По­коление? — Люди из жизни в жизнь», «Зритель? — Тот, кто сидит и завидует», «Философы? — Расширители проблем»'.

В качестве способов инволютивного усиления признаков в тексте мы выде­ляем недосказанность, неясность и символизацию.

«Пожалуй, спартанцам было дано от природы кратко говорить с другими, ведь краткость обладает большей мощью еще и потому, что она повелительна, тогда как пространность уместна в мольбах и просьбах. Поэтому и иносказатель­ные выражения обладают той же силой, что и немногословность, ведь когда ска­зано немногословно, основное подразумевается так и при иносказании», — отме­чает античный ритор Деметрий и приводит пример письма тирана Дионисия жи­телям осажденного города: «У вас цикады запоют с земли» [Деметрий, 1978: 276]. Эта угроза более сильна, чем ее истолкование: «У вас не останется ни одного де­рева». Таково инволютивное усиление признака социального статуса.

Недосказанность в прямой речи персонажа эксплицируется в авторской речи: "Could you get a servant in?" — "I could get a charwoman, anyhow," she said unwillingly (A. Bennett). В данном примере героиня не хочет признаваться в своей бедности и в то же время не может скрыть действительного положения дел. Поэтому реплика «Вообще-то, можно было бы нанять поденщицу» содержит смысл «Я не хочу об этом говорить». Признак волеизъявления открыто выражен в авторской речи.

Разные модусные признаки могут выводиться из одного и того же текста: "Some men act. Others talk," Scott snapped (F. Knebel, C. Bailey). Модальность дол­женствования накладывается на отрицательную оценку в виде слабо замаски­рованной инвективы: «Некоторые люди действуют. Другие разговаривают», — огрызнулся Скотт». Из реплики генерала вытекают два вывода: «Вы — болтун» и «Вы должны действовать».

Помимо недосказанности важным способом актуализации подтекстовой ин­формации является намеренная неясность, нечеткость речи. Рассматривая праг­матику лексической специализации, Д. Крус выделяет несколько типов намерен-

¹ Глушаков Е. Шестилетний Саша — «расширитель проблем» // Лит. газета. — 1.X. 1980 (№ 40).

ной неспециализации: 1) выражение сочувствия («Poor creature!»), 2) нежелание отвечать («Where are you going?» — «Out», 3) желание показать свое близкое зна­комство с предметом речи (a diamond — «a stone», a violine — «an instrument») [Cruse, 1977: 163]. Примером намеренной неясности является также бюрократи­ческий канцелярский язык чиновников.

Авторское инволютивное усиление признака образуется при символическом переосмыслении исходного текста. Например: «Bolivar cannot carry double» (О. Henry). В рассказе О. Генри эту фразу дважды произносит Додсон, убивая своего приятеля физически во сне и морально наяву. Текст «Боливар не выдержит двоих» ассоциируется с подтекстом «Я должен тебя убить». Символический под­текст высказывания цементирует содержание всего текста: «The mills of the God grind slowly, but they grind exceedingly small» (S. Maugham). Предложение «Мель­ницы Бога мелят медленно, но предельно мелко», т. е. «Бог долго ждет, но больно бьет», имеет модальную импликацию «Расплата может прийти не сразу, но от нее невозможно скрыться». Символический подтекст этой якобы библейской посло­вицы в устах сына художника Стрикленда означает: «Он заслужил свое». Этой оценкой обыватели выражают свое отношение к художнику, покинувшему их.

Стилистико-статусное значение выражается в суперстандартном и субстан­дартном общении. Общение на суперстандартном уровне представляет собой под­держание маркированных статусных отношений в условиях неопределенной либо нарушаемой статусной индикации и в условиях функциональной стилизации об­щения. Общение на субстандартном статусном уровне представляет собой произ­вольную регулировку статусных отношений в зависимости от взаимоотношений коммуникантов и обстоятельств общения. Суперстандартное и субстандартное общение не являются симметричными.

Ситуативная вариативность языка выражается в речевых регистрах. Приме­нительно к суперстандартному и субстандартному общению речевой регистр вклю­чает слова и выражения высокого и сниженного тона, стилистически транспони­рованные единицы речеповеденческие модели, свойственные тому или иному регистру.

Разграничиваются три семиотически обусловленных типа стилистической вариативности языковых единиц: по точности обозначения, по сложности линей­ной организации и по заданной силе воздействия. По точности обозначения про­тивопоставляется гиперсемантизация и гипосемантизация, гиперсемантизация может быть информативной и эмотивной. Гипосемантизация может быть индек­сом низкого социального статуса человека. Гиперкорректная функциональная гиперсемантизация также свидетельствует о недостаточно высоком социальном статусе человека. По сложности линейной организации противопоставляется ги­перлинеаризация и гиполинеаризация высказывания. Примитивное оформление речи связано с эгоцентрической манерой изложения, свойственной недостаточно образованным людям. По заданной силе воздействия противопоставляется гипер-прагматизация и гипопрагматизация текста. Как увеличение, так и намеренное уменьшение воздействия на адресата свидетельствует о статусе отправителя речи.

Средствами выражения стилистико-статусного значения являются также мод­ные и манерные слова и выражения, различные пропагандистские клише, фор­мальные слова и коллоквиализмы. Стилистико-статусное значение выражается в эволютивном и инволютивном усилении признака в тексте. Эволютивное и инво-лютивное усиление признака может быть традиционным и авторским. Инволю-тивное усиление признака в тексте выражается как неопределенность, намерен­ная неясность и символизация.

Выводы

Социальный статус человека представляет собой семантическую категорию, пла­ном содержания которой является отношение неравенства между участниками общения, а планом выражения — система лингвистических и паралингвистиче-ских индексов, включающих способы подчеркивания своего положения и поло­жения партнера, способы подчеркивания различия между своим положением и положением партнера и способы выражения своего отношения к различию меж­ду своим положением и положением партнера.

Содержание категории социального статуса представлено в виде признаково­го комплекса, в котором устанавливается внутренняя и внешняя организация при­знаков. Внешняя организация признаков социального статуса объясняет его мо-дусную природу: совокупность признаков социального статуса как целостное образование соотносится с признаковыми комплексами модальности, оценки, стилистического регистра, эмотивности, экспрессивности, дейксиса, а также дру­гими модусными признаковыми комплексами. Внутренняя организация призна­ков социального статуса раскрывается как совокупность признаков статусного индекса, т. е. обращенности говорящего к адресату либо третьему лицу, статусно­го вектора, т. е. отношения вышестоящего к нижестоящему либо нижестоящего к вышестоящему, и статусной репрезентации, т. е. выражения отношения нижесто­ящего к вышестоящему посредством возвышения позиции вышестоящего и/или посредством принижения позиции нижестоящего. Внутренняя организация при­знаков социального статуса имеет оппозитивную природу. Системообразующим статусным признаком является признак статусного вектора.

Категориальный признак социального статуса человека объективно выделя­ется в лексической семантике на основании дедуктивного, индуктивно-формаль­ного и индуктивно-содержательного моделирования языковых категорий. Дедук­тивное моделирование определяет логику исследования категориальных призна­ков, индуктивно-формальное моделирование направлено на выявление способов выражения категориальных признаков, индуктивно-содержательное моделирова­ние раскрывает содержательную организацию категориальных признаков. Кате­гориальный признак социального статуса получает различные способы выраже­ния в лингвистической семантике: грамматическая категоризация (в некоторых

языках с формантами статусных отношений), лексико-грамматическая организа­ция (в системах обращения), лексико-семантическая и лексико-стилистическая категоризация (в значении слов, описывающих и выражающих отношения нера­венства между участниками общения).

В семиотической модели описания значения слова разграничиваются содер­жательные признаки и аспекты их изучения. Трем сторонам знака — семантике, синтактике и прагматике — соответствуют три аспекта рассмотрения лексиче­ского значения — классификация, трансформация и интерпретация. Установле­ны классификационные, трансформационные и интерпретационные типы компо­нентов в толковании значения слова.

Совокупность признаков социального статуса человека выступает как целос­тное образование, как единый признак на уровне лексической семантики. Этот признак включается в качестве компонента значения в словозначение, имеет раз­личный вес в значении разных слов, может быть ядерной либо периферийной ча­стью словозначения, может быть усилен либо нейтрализован контекстуально. Разграничивается специализированное и компонентное выражение признака со­циального статуса в лексической семантике. Специализированное выражение категориального признака может быть грамматическим и лексико-грамматиче-ским, компонентное выражение — лексическим, лексико-семантическим и лек-сико-стилистическим.

Специализированное выражение признака социального статуса в английском языке проявляется как парадигма вокативности. Вокативы выполняют функцию установления и поддержания контакта между участниками общения. Выделяют­ся стандартные и нестандартные вокативы, критерием стандартности вокатива выступают формальные и содержательные (семантические и прагматические) ограничения. Стандартные вокативы разбиваются на пять групп: неопределен­ные, статусные, дейктические, антропонимические и эмотивные вокативы. Ста­тусные вокативы могут быть общими и специальными, последние распадаются на прямые и опосредованные. Для английского языка типична слабая степень ста­тусной репрезентации, т. е. возвышение статуса адресата без принижения собствен­ного статуса.

Компонентное выражение признака социального статуса проявляется в ком­бинаторике соответствующего признака в составе словозначения. Типология ком­понентного выражения признака социального статуса строится на основании трех критериев: 1) степень выраженности (прямое, непосредственно и опосредованно ассоциируемое выражение признака), 2) комбинаторная обусловленность (статус­ный, статусно-связанный и статусно-нейтральный признак), 3) тематика статус­но-связанных признаков (модальные, персональные, оценочные и стилистические признаки).

Словозначения с модально-статусным признаковым комплексом обнаружи­вают определенное сходство со словозначениями, в составе которых выделяется статусный признак. По комбинаторной обусловленности выделяются модальные, модально-связанные и модально-нейтральные признаки. Модально-связанные

признаки могут иметь структурную и понятийную природу, один из типов мо­дально-связанного понятийного признака является признаком статуса. В мо­дально-статусном комплексе модальные признаки выступают как пресуппозиции актуального и претендуемого права, вынужденного и намеренного поведения. Пре­обладающим признаком является признак актуального права. Признак социаль­ного статуса проявляется как официальность/неофициальность ситуации и фик-сированность/нефиксированность агенса в глагольном значении. Статусный при­знак соотносится с активным источником действия и с особыми способностями/ неспособностями человека к совершению действия. Инструментальная, потен-ционная и персональная модальность выступают в качестве системного контек­ста для модально-статусного признакового комплекса.

Персонально-статусное значение представляет собой признаковый комплекс социального статуса и одного из признаков персональности — одушевленности, числа, рода и дейксиса. Персонально-статусное значение часто комбинируется с оценочным значением. Дейктический признак лица связан с перформативностью, возможностью употребления в императиве и эпистемической модальностью.

Оценочно-статусное значение, моделируемое в работе на материале существи-тельных-пейоративов, представляет собой конкретизацию норм аксиологиче­ского кодекса, зафиксированного в языке. Этот кодекс эксплицируется в оценоч­ных суждениях — пословицах, сентенциях, правилах поведения. Слова пейора­тивного значения предназначены прежде всего для употребления в функции ин­вективы, оскорбления. Выделяются общие и специальные пейоративы, последние разбиваются на группы слов объективной и субъективной отрицательной оцен­ки. Отрицательная оценка объекта мотивируется двумя принципиальными фак­торами: несостоятельность человека и неуважительное отношение человека к дру­гим людям. Установлены типовые субъекты и объекты отрицательной оценки в английском языке. Противоречивость ценностных норм, отраженных в языке, объясняется многообразием типовых словарных субъектов оценки.

Стилистико-статусное значение прослеживается в употреблениях слов, отно­сящихся к суперстандартному и субстандартному типу общения. Маркированный статусный признак устанавливается в употреблениях слов с повышенной и пони­женной точностью обозначения, в модных, манерных и формальных оборотах речи, в развертывании и свертывании текста. В свернутом тексте основная ин­формация передается через подтекст при помощи недосказанности, неясности и символизации. Использование символического подтекста выражает позицию го­ворящего, присваивающего себе статус носителя общественных норм.