Дискуссия о Постмодернизме в социологии, культурологии и эстетике

Уже несколько десятилетий на Западе, а затем и в нашей стране широко обсуждаются процессы, протекающие в современной культуре, прежде всего в культуре художественной, ибо все более очевидным становится изменение содержания и форм того, что тут происходит, и все более острой — потребность разобраться в существе данного процесса. Поскольку же его направленность гораздо менее ясна, чем его истоки, — что вполне естественно в начале всякого нового движения, — постольку происходящее получило название «Постмодернизм», которое фиксирует противоречивое отношение данных инноваций к господствовавшему более половины века в искусстве и культуре западного мира Модернизму. При этом участники дискуссий обычно высказывают свое неудовлетворение этим термином, его чисто условный характер, потому что он никак не определяет суть явления, указывая лишь на то, что оно имеет место «после Модернизма».

В 1983 г. в США вышел в свет сборник статей большой группы видных американских и европейских ученых «Анти-эстетика. Исследования культуры постмодернизма». Его составитель Хол Фостер счел необходимым предупредить читателя, что хотя авторы представленных в книге статей по-разному понимают суть Постмодернизма — от его резкого противопоставления Модернизму до утверждения, что последний уже возведен в ранг классики, от интерпретации Постмодернизма как высшей формы интеллектуализма до признания его шизофреническим явлением, — они все же сходятся в том, что видят складывающееся во второй половине нашего века новое направление развития культуры и искусства, более или менее последовательно противо -

поставляющее себя его предшественнику — Модернизму. Автор статьи «Постмодернизм и потребительское общество» Ф. Джеймсон счел необходимым подчеркнуть, что «и не-марксисты, и марксисты одинаково ощущают начавшееся после Второй мировой войны формирование нового типа общества (оно описывается и как постиндустриальное, и как многонациональный капитализм, и как потребительское общество, и как общество массовых коммуникаций и т. п.)». Соответственно участвовавшие в обсуждении этой проблемы философы, социологи, культурологи, эстетики, искусствоведы рассматривали изменения, происходящие в отношениях культуры и нового уклада общественного бытия, в положении культуры в обыденной жизни людей, во взаимосвязи разных сфер культуры — науки, нравственности, искусства, разных слоев культуры — элитарной и массовой, разных ее уровней — практического и теоретического, и пытались выявить тенденции и перспективы развития культуры в этом невиданном еще в истории человечества новом ее изломе, порождаемом превосходящим все былые процессы уровнем развития производительных сил, техники, системы коммуникаций.

Нетрудно понять сложности, которые стоят здесь перед исследователями, — изменения, о которых идет речь, весьма разнообразны и противоречивы, они далеко не одинаковы в разных областях культуры и в разных видах искусства, рассматриваются же теоретиками и критиками в большинстве случаев разрозненно в разных сферах, в лучшем случае в простом соседстве с характеристикой других сфер в докладах научных конференций и на страницах публикующих их материалы сборников статей; попытки обобщить происходящее в масштабах целостного развития художественной культуры и тем более единого пространства культуры крайне редки (в России предприняты попытки разобраться в том, что представляет собой этот процесс в художественной культуре: это вышедшая в 1992 г. в Екатеринбурге книга «О постмодернизме» В. Курицына, опубликованное в 1995 г. в Москве исследование Н. Маньковской «Париж со змеями», вычурное название которого разъясняется в подзаголовке «Введение в эстетику постмодернизма», монография И. Ильина «Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм», датированная 1996 годом; и опубликованное в журнале «Иностранная литература» (1996, № 9) необыкновенно интересное сочинение А. Гениса «Вавилонская башня»). Все же приходится признать, что выводы этих содержательных и информативных исследований ограничены самим изучаемым материалом, тогда как рассматриваемый в них процесс не замкнут в пределах мира искусств, но является, подобно Возрождению, Просвещению,

Романтизму, Позитивизму, Модернизму, общекультурным движением, что означает наличие глубинных связей происходящего в мире искусств с процессами, протекающими за пределами художественной жизни современного общества — в науке и идеологии, в технике и технологии, в политике и экономике (потому я считаю правомерным и это понятие писать с заглавной буквы).

И действительно, в большей части материалов конференций и книг на данную тему, издаваемых на Западе, включены доклады и статьи, посвященные этим аспектам современного развития культуры и общества; при всей их разрозненности они объективно говорят о внутреннем единстве происходящих изменений, что явствует уже из такого, казалось бы, совершенно формального, внешнего, чисто терминологического сходства обозначений данных процессов, как использование приставки «пост»: «постиндустриальное общество» (Д. Белл), «посткапитализм» (Р. Дарендорф), «постцивилизация» (К. Боулдинг), «постфордизм» (Р. Мюррей), «постисторический человек» (Р. Зайденберг), не говоря уже о ставших расхожими понятиях «постпозитивизм», «постструктурализм»... Примечательно, что в изданной Ч. Дженксом в 1992 г. в Лондоне и Нью-Йорке «Хрестоматии по Постмодернизму» фрагменты работ крупнейших теоретиков сгруппированы по шести разделам: «Новая теория культуры»; «Поздний модернизм как постмодернизм»; «Литература, искусство, архитектура, кинематограф»; «Социология, политика, география»; «Феминизм»; «Наука и религия». Аналогичен подход французского ученого А. Турена, немецких исследователей В. Вельша и К. Брудера. Неудивительно, что явление это оказывается многоликим и противоречивым и его анализ требует обобщения того, что происходит в каждой затронутой области культуры, не ограничиваясь рассмотрением только одной из них, по тем или иным причинам выбранной теоретиком.

Есть все основания полагать, что мы являемся свидетелями начавшегося во второй половине нашего столетия нового переходного процесса социокультурного развития человечества, который может быть осмыслен с синергетической точки зрения как разрушение того способа самоорганизации общества и культуры, той гармонии, которые вырабатывались в Западном мире на протяжении нескольких веков. Состояние, которое казалось устойчиво-нерушимым, вечным, вдруг стало осознаваться как очередное преходящее, конкретно-историческое состояние, «конец истории» в том смысле, в каком она была способом существования человечества на протяжении нескольких тысячелетий (К. Маркс определял его понятием «предыстория»). По-видимому, мы имеем здесь дело с неизбежным в такой ситуации «хао -

сом», в недрах которого зреет новая «гармония», новый, более сложный и более совершенный способ организации совместной жизни людей на нашей планете. Поэтому главная задача современной науки — преодолевая скепсис всех тех, кто считает, подобно К. Попперу, невозможным научное прогнозирование будущего, стремиться найти кристаллизующиеся в этом хаосе нити, которые ведут в будущее, поддерживаемые и направляемые его аттрактивной энергией.

Конечно, такой прогностический анализ может быть только вероятностным, однако его необходимость и гарантия его надежности состоят в том, что на рубеже второго и третьего тысячелетий человечество оказалось в таком положении, в котором движению к новой гармонии есть только одна альтернатива — самоубийство если не в классовой, или расовой, или конфессиональной войне людей друг с другом, использующей современные средства массового уничтожения, то в их войне с природой, которая человечеством не может быть выиграна. Следовательно, как бы ни была сложна эта задача и сколь бы ни был высок риск ее неверных решений, иного пути сознательной исторической самодеятельности у человечества сегодня нет.

Можно решить эту задачу, осмысляя драматический опыт движения истории во второй половине XX в. и исходя из того, что стало в наше время очевидным уже не только марксистски мыслящим ученым: развитие эстетического сознания и художественной деятельности происходит в общем и целостном социокультурном контексте, потому понять суть Постмодернизма значит узреть в видимом хаосе охватываемых им разнородных и противоречивых явлений вызревающую в его глубинах новую гармонию, исследуя эстетически-художественные аспекты данного процесса именно как его аспекты, т. е. выявляя их связи с развитием его материальной основы и его духовного содержания. Это значит, что нужно увидеть и осмыслить данный процесс целостно, т. е. в единстве, взаимосвязях и взаимоопосредованиях разных его сторон — материальной, духовной и художественной; экономической, политической и юридической; технико-технологической, психолого-идеологической и художественно-эстетической.

Вот почему, когда философ, осмысляющий творчество Д. Пригова, считает ключевым словом для определения сути его поэзии словечко «как бы» (кстати, ставшее широко распространенным в речи современной молодежи и способное символизировать в постмодернистском искусстве ориентацию не одного Д. Пригова), он верно указывает на всего лишь одну черту многогранно противоречивого постмодернистского движения; между тем, за иронически-скептическим отношением к происходящее-

му кристаллизуется позитивное отношение к этому процессу, подобно тому, как двести лет тому назад столь характерная для романтиков ирония оказалась деструкцией реальности, за которой вызревала новая духовная конструкция — эстетическая, нравственная, социально-политическая, иногда религиозная... Исследователь современного культурного движения не вправе поэтому «застревать» на его поверхности и сиюминутном состоянии, которое — что вполне естественно! — гораздо теснее связано с его модернистским прошлым, чем с его загадочным будущим, но должен стремиться найти тот аттрактор, который из этого будущего притягивает к себе определенные варианты постмодернистского движения, интуитивно нащупывающие — такова сила всякого большого искусства — формирующиеся устои грядущего типа культуры, эстетического сознания, художественного творчества.