Глава I Происхождение терминов «этика», «мораль», «нравственность»

Предмет этики

Всем хорошо знакомы такие понятия, как «добро», «справедливость», «счастье», «совесть». И хотя природа их нелегко уловима, власть они имеют над человеком огромную. В чемих сила, откуда проистекает магическая власть? Почему добру в мире противостоит зло? Можно ли сознательным взором проникнуть в глубину нравственных переживании людей? Можно жить как живется. А можно стремиться прожить жизнь достойно. Какую жизнь мы считаем хорошей и достойной? В чем смысл человеческого бытия и как утолить не имеющую предела жажду человека становиться лучше, духовно богаче? На эти и многие другие вопросы призвана ответить этика — древнейшая и увлекательнейшая область человеческого знания.

Этика является наукой о нравственности, морали (нравах), это объект ee изучения и разработки. Обозначение этики как науки о нравственности указывает на область изучения, но не определяет еще ее предмет. Предмет этики исторически изменяется. Во-первых, изменяется сам объект изучения — нравственность, являя на каждом историческом этапе своего развития нечто иное, особое, специфическое по сравнению с тем, с чем имела дело этика ранее (никогда не исчерпывая свой объект полностью). Во-вторых, предмет изменяется в результате развития самого этического знания, открытия новых сторон, особенностей, регулятивных механизмов морали, знаменуя собой различные ступени ее познания, теоретического углубления в ее сущность. История мировой этической мысли является наглядным выражением обоих этих процессов, их взаимной зависимости.

1. Домарксистская этическая мысль

Происхождение терминов «этика», «мораль», «нравственность». Термин «этика» этимологически восходит к древнегреческому слову ethos, которое первоначально (в частности, еще в «Илиаде» Гомера) обозначало местопребывание, совместное жилище. Впоследствии оно приобрело новые значения: обычаи темперамент, характер, образ мысли. Античная философия придала ему терминологический смысл, обозначив им природу, устойчивый характер того или иного физического или социального явления (Эмпедокл говорит об этосе первоэлементов, Гераклит — об этосе человека). История слова «этос» зафиксировала то важное наблюдение, что обычаи и характеры людей рождаются в общежитии.

Отталкиваясь от значения этоса как характера (темперамента), Аристотель образовал прилагательное ethicos (этический). Им он обозначил особый класс человеческих добродетелей, а именно добродетели характера (мужество, умеренность и др.), которые отличаются от добродетелей разума или дианоэтических добродетелей. Для обозначения науки, которая изучает этические добродетели, Аристотель создал новое существительное — ethica (этика), которое встречается в названиях его сочинений («Никома-хова этика», «Эвдемова этика»). Так в IV в. до н. э. этическая паука получает свое наименование, которое носит до сих пор.

История слова «этика» повторяется еще раз на римской почве. Приблизительным латинским аналогом слова ethos является слово mos, которое переводится как нрав, обычай, характер, поведение; свойство, внутренняя природа; закон, предписание. Римляне (Цицерон), ориентируясь на греческий опыт и прямо ссылаясь на Аристотеля, образовали от слова mos прилагательное moralis (относящийся к характеру, обычаям), а от него позднее, в IV в. н. з., возникает термин moralitas (мораль). Следовательно,

по отимологическому содержанию греческое ethica и латинское moralitas совпадают; они не родились в стихии народного сознания, а были образованы искусственно для обозначения определенной области исследования.

Термины «этика» и «мораль» получили общеевропейское распространение, наполнившись в процессе культурного развития различным содержанием. Термин «этика» сохраняет первоначальный смысл и обозначает науку. Под моралью же стали подразумевать то реальное явление, которое изучается этой наукой.

В живом языке термины «этика» и «мораль» по сей день употребляются как взаимозаменяемые. Например, в столь привычных словосочетаниях: «профессиональная этика», «этика ученого», «этические нормы» — на самом

доле имеются в виду определенные моральные явления. Словарь современного русского языка дает два значения слова «этика»: философское учение и нормы поведения. С другой стороны, употребляются, хотя и гораздо реже, выражения: «моральная теория», «моральная философия»; здесь речь фактически идет об этических концепциях. Такая расплывчатость в употреблении терминов объясняется не только общностью их происхождения.

Дело в том, что реальная нравственность содержит в себе определенное мировоззренческое оправдание (обоснование) своих норм и принципов, так сказать, «расхожую этику», составляющую определенный пласт обыденного, стихийного общественного сознания. В свою очередь, этика не ограничивается бесстрастным теоретическим анализом нравственности, а выливается в рекомендации к предпочтению тех или иных норм, образцов поведения, то есть имеет нормативное содержание, схожее с тем, которое заключено в обыденном общественном сознании. Таким образом, этика и нравственность в определенных моментах «перекрещиваются» по содержанию. Однако такое терминологическое смешение можно оправдать лишь в обыденном языке, не притязающем на научную точность. В строгих рассуждениях надо различать: этика — это наука, а мораль — ее объект.

В некоторых европейских языках наряду с заимствованным термином «мораль» возникли также свои собственные слова для обозначения того же самого явления (в русском языке — «нравственность»). Они в общем и в целом повторяют историю латинского слова moralitas, с тем только существенным обогащением, что с самого начала употребляются по преимуществу или исключительно для обозначения реальных процессов, а не науки.

Русской первоосновой моральной терминологии является слово «нрав» (характер; отличающаяся от ума совокупность психических свойств: страсти, воля и др.) и происходящее от него «нравно» (то, что по нраву). Оба эти слова включены в древнерусские словари XVII в., а слово «нравственность» впервые фиксируется в «Словаре Академии Российской» (Спб., 1793).

Историческое изменение предмета этики. Этика зарождается в рабовладельческую эпоху. Ее возникновение связано с глубокими катаклизмами, которым подвергались межчеловеческие отношения в процессе перехода от первобытного общества к классовой цивилизации. Решающую роль здесь сыграло обособление морали в качестве особой, относительно самостоятельной формы общественного сознания. Анализ самых ранних письменных памятников европейской культуры (поэм Гомера, Гесиода, изречений семи греческих мудрецов) показывает, что зарождение и развитие этического мышления идет параллельно с вычленением абстрактных моральных норм, сопоставляемых с реальным поведением индивидов.

В поэмах Гомера обращает на себя внимание противоречие: с одной стороны, герои в высшей степени моральны, они выражают коллективистское начало, принадлежат своему народу и борьба за его благо является конкретным смыслом их жизнедеятельности; с другой стороны, в этих поэмах не содержится сколько-нибудь строго оформленного морального ко-

декса общих заповедей, соблюдение которых считалось бы критериемморальности. Даже любовь к родине, эта действительная ценностная основа поведения Ахилла, Гектора и других эпических героев, крайне редко выставляется в качестве сознательного мотива. Своеобразие воспроизводимой Гомером моральной ситуации состоит в том, что есть моральные индивиды /эпические герои), но нет сформулированных общеобязательных моральных норм. Классовое содержание в описываемых Гомером ценностных отношениях едва намечается, а этическая терминология находится в зачаточном состоянии

Существенно иную картину мы наблюдаем у Гесиода. Он ясно формулирует свою социальную позицию (говорит от имени крестьянства, мелких собственников), противопоставляя ее аристократическому миропониманию. Его поэмы пронизаны моралистическим смыслом. В качестве основных ценностей Гесиод выдвигает труд и справедливость, понимая под ними бережливость, расчетливость, законность и вообще все, что ведет к укреплению собственности. Труд как ценностное понятие вводится впервые. Термин «справедливость» встречается и у Гомера, но только Гесиод придает ему исключительно нравственно-правовое значение. Однако самое важное отличие состоит в том, что труд и справедливость у Гесиода — это уже надындивидуальные нормы, обозначающие рамки достойного поведения и противостоящие таким реальным правам, как расточительство, насилие, зависимость и т. д.

Обособление моральных норм в качестве противостоящего реальным нравам долженствования получает дальнейшее развитие в изречениях семи мудрецов. Заключенные в них моральные требования имеют общезначимую, претендующую на абсолютность форму, а по содержанию представляют собой апологию общих интересов рабовладельческого полиса: «Почитай старших» (Хилон), «Спеши угодить родителям» (Фалес), «О богах говори: они есть» (Биас), «Предпочитай старые законы, но свежую еду» (Периандр). Предписания семи мудрецов прямо конфронтируют с потребностями конкретных индивидов, требуя от них самоограничения, само» обуздания, умеренности: «Соблюдай меру» (Фалес), «Ничего слишком» (Солон), «Мера — это лучшее» (Клеобул), «Обуздывай гнев» (Хилон) и т. д.

Гомер изображает живых индивидов. Гесиод формулирует идеалы мелких собственников. Семь мудрецов вещают истину как бы саму по себе. Они уже имеют дело с моральными нормами, живущими как бы своей собственной жизнью. Мудрость, по их мнению, и состоит в том, чтобы понять и принять данные нормы. В этом отношении характерны также первые опыты философской этики в учениях Анаксимандра, Гераклита, пифагорейцев, Анаксагора и других философов раннерабовладельческой эпохи.

В мире, рассуждает Гераклит, царит единый закон — логос. Однако люди ведут себя так, как будто именно они являются центром мироздания. В своей массе они не понимают всеобщей природы логоса и не следуют его требованиям. Отклонение от логоса выражается двояко: во-первых, люди ограничиваются поверхностным знанием, в том числе религиозно-мифологическими предрассудками; во-вторых, они прозябают в телесно-чувственных удовольствиях, наслаждаются грязью, подобно свиньям. Они преисполнены гордыни и не понимают сущностного родства с единым законом. Отсюда вытекают нормативные выводы Гераклита о том, что «необходимо следовать всеобщему», а «своеволие следует гасить скорее, чем пожар»

Логика рассуждений Гераклита, типичная для рассматриваемого периода, сводится к следующему: а) всеобщая необходимость обладает по отношению к индивидам обязующей силой; нравственная жизнь в этом смысле есть частный случай единого мирового порядка; б) реальное эмпирическое бытие не соответствует всеобщим требованиям: индивиды в действительности преследуют частные цели; в) для разрешения данного противоречия и нужны регулирующие поведение предписания.

Таким образом, этика зарождается по мере того, как конкретно-историческим ценностным установкам, выражающим потребности функционирования классовой цивилизации, придается абстрактная, абсолютная форма. Она способствует такому превращению и призвана философско-теоретическими средствами поддерживать его. Становление этики связано с вычленением противоречия между абстрактно-всеобщими моральными требованиями и фактическим поведением людей. Этика, с одной стороны, вскрывает моральную саморазорванность общества, свойственный ему фундаментальный конфликт ценностей, погружаясь тем самым в саму суть происходящих моральных процессов. Перед ней в этом смысле открываются необозримые познавательные горизонты. По с другой стороны, поскольку она выступает от имени противостоящего реальным нравам морального идеала, ее научные возможности оказываются принципиально ограниченными. Она имеет дело с действительной моралью в основном лишь в той мере, в какой эта последняя отражается в господствующих в обществе ценностных масштабах. Уже не живые моральные личности, а добродетели, которыми они должны обладать, абстрактные нормы, которым они должны подчиняться, — вот что становится предметом этики, включенной в идеологическую систему эксплуататорских классов.

Начиная с софистов, Демокрита и Сократа, античная этика анализирует преимущественно понятие совершенной личности, вопрос о том, что является для нее высшим благом. Общественное сознание античности было едино в том, что высшее благо тождественно счастью, блаженству. Как достичь счастья — в этом заключалась проблема, занимавшая философов. Они подчеркивают,

что счастье связано с внешними благами (материальным благосостоянием, степенью удачливости, здоровьем и т. д.) и оно же зависит от духовных качеств личности. Поскольку внешние блага в общем и целом неподконтрольны индивиду, вопрос сужается до выяснения того, могут ли духовные качества индивидов решающим образом гарантировать достижение блаженства, и если да, то что это за качества и как их достичь. Все это предопределяло своеобразие понимания предмета этики в ту эпоху. С известным

дорубленном античную этику можно охарактеризовать как. учение о добродетелях. Отождествив мораль с моральной личностью, философы древности нарисовали довольно богатый и во многом точный образ субъекта моральной деятельности своего времени. Систематизирующим итогом плодотворных поисков в этом направлении явилась этика Аристотеля (384 — 322 до н. э.).

Нравственный индивид, с точки зрения Аристотеля, характеризуется прежде всего тем, что он не удовлетворяется стихийным течением жизни, а стремится подчинить себе свою жизнедеятельность. Он иерархически организует цели своей деятельности, соподчивяя их в конце концов высшему благу, которое является целью целен. Высшее благо есть блаженство. Все собой пронизывающей целью индивида является, следовательно, достижение собственного счастья, совершенства.

Совершенную, то есть сообразную с добродетелью, деятельность Аристотель конкретизирует как деятельность души, точнее, как определенное соотношение ее разумной и неразумной частей. Собственно человеческая часть души, совпадающая с добродетелью, есть разум, но и неразумная (точнее, стремящаяся, животная) часть души причастна к добродетели, так как она способна повиноваться разуму. «Добродетель есть то,'что делает человека способным к совершенной деятельности по отношению к наслаждению и страданию, порочность же — противоположное». По этой причине богам и животным этические добродетели несвойственны, так как первые лишены аффектов, а вторые — разума.

Разумная саморегуляция воли достигается тогда, когда деятельность в том, что касается наслаждений, избегает крайностей и стремится к середине. Это, в сущности, и составляет содержание моральной свободы в аристотелевском понимании. Абстрактной меры добродетельных и порочных поступков не существует, она всегда конкретна не только применительно к ситуации, но и к каждому отдельному индивиду. Моральная личность несет критерий своей моральности в себе, она как бы светится изнутри. Иначе говоря, моральный индивид в обширной области действий, которые зависят от него (а зависит от него, как считает Аристотель, очень многое, в том числе характер, степень справедливости, дружелюбия и т. д.), принимает на себя всю полноту ответственности.

Не богатство и почести, а красота душевных качеств определяет, по Аристотелю, степень моральности личности. Ее стремление к совершенству приобретает реальность в определенных добродетелях: смелости, ибо жизнь сама по себе не имеет высшей ценности; умеренности, щедрости, великодушии, кротости, правдивости, общительности, но без грубости к шутовства. Свою добродетельность она обнаруживает также в отношении к согражданам; будучи справедливой, она не стремится к односторонним преи-

муществям для себя. Поскольку добродетели — это приобретенные в деятельности свойства, моральная личность ищет общения с себе подобными, ибо только в таком общении она может формировать, поддерживать и развивать совершенство своего характера. Поэтому дружба для нее имеет исключительно важное значение, причем дружба не ради наслаждений и пользы, а ради самого друга. Наконец, моральная личность характеризуется тем, что находит удовлетворение и высшее наслаждение в собственном самосовершенствовании, игре интеллектуальных сил, в творческой работе ума (мудрость).

Понимание этики как учения о добродетелях выполняло определенные классовые функции. Так, этический интеллектуализм с его требованием самообуздания личности был формой обоснования и навязывания индивидам моральных установок, которые были им зачастую чужды, противоречили их жизненным потребностям. Это особенно наглядно проявляется в этических воззрениях Платона (ок. 427 — 347 до н. э.). Моральные добродетели у него выступают гарантией успешного функционирования рабовладельческого полиса, ибо на их основе индивидам предписываются жесткие, хотя часто и нежелательные, социальные роли. Кроме того, сам конкретный набор добродетелей (мужество, щедрость и т. д.), понимание созерцательной деятельности как высшего блаженства свидетельствовали о том, что античные философы опирались на нравственный опыт господствующего класса, не занимавшегося производительным трудом.

В ходе развития древняя этика в стоической, эпикурейской и скептической системах пришла к таким выводам (идея мудреца как персонифицированного воплощения нравственности, представление о несовместимости достойной жизни с социальной активностью, идея свободы как бегства от мира и т. д.), которые показали ограниченность понимания этики как учения о добродетелях, узость представлений о морали как о преимущественно субъективно-личностном феномене. Сам ход развития древней этики подвел к необходимости исследования морали как объективного, внеличностного явления.

Эта потребность была реализована средневековой этикой, — правда, в религиозно-мистифицированной форме. С точки зрения христианской этики абсолютным источником нравственности является бог — и создатель, первоустроитель мира, и одновременно его живая, конкретная сущность. Именно в боге человек находит причину и цель своего бытия, норму своей деятельности. Человек в себе, по своей сущности, по своему изначальному предназначению подобен богу, но в своем социально-природном измерении он безнадежно греховен, плоть тянет его ко злу. Для преодоления разрыва между назначением человека и его эмпирическим бытием и существуют «предписанные» богом моральные законы. Эти за-

коны призваны реализовать богоподобность человека и с самого начала конфронтируют с реальными индивидами, их интересами и потребностями. Этика видит свою задачу в том, чтобы теоретически обосновать эту возвышающуюся над индивидами систему моральных норм.

За религиозной формой не следует, однако, упускать рациональный момент, который несла средневековая этика. Она признала наличие внеличностных критериев различения добра и' зла, рассмотрела нравственность как систему объективно общезначимых принципов. В своем позитивном содержании она, в сущности, являлась учением о моральных нормах. Конечно, признание этого позитивного момента не должно приводить к оправданию религиозного мракобесия. Вынося нравственность за границы индивида, средневековая этика одновременно вынесла ее и за пределы мира вообще, отождествила объективность морали с ее божественностью.

Точку зрения религиозного обоснования морали с наибольшей последовательностью проводил Августин (354 — 430), обнаружив тем самым со, всей очевидностью ее реакционную сущность. Лейтмотив его этики заключен в молитве, которую Августин возносил богу: «Дай нам то, что ты повелеваешь, и повелевай нам то, что ты хочешь». Можно идею бога наполнить моральным содержанием. Можно идее добра придать божественный статус. И в том и в другом случае бог оказывается связанным нравственными нормами. Августип же рассуждал иначе: сама воля бога, независимо от ее содержания, есть благо, добро, источник блаженства. Поэтому в обращенности к богу, любви к нему состоит начало и конец, вся тайна нравственных устремлений индивида. Августин фактически отрицает наличие абсолютных, общезначимых моральных норм, а вместе с тем и возможность достижения блаженства (в его религиозном, разумеется, понимании) путем морального образа жизни. Божественная благодать, по Августину, не зависит ни от каких личных заслуг; если бы бог судил людей, исходя ил каього-то определенного критерия, строгого и заранее известного в своем содержании морального закона, то это означало бы, что именно данный критерий, данный закон есть нечто более высокое, чем бог.

Отождествив мораль с волей бога, средневековая этика пришла к парадоксальному заключению о невозможности содержательно-определенных норм, ведущих к блаженству (все средневеково-христианские этики так или иначе достижение высшего блаженства связывали с благотворящей деятельностью бога). Объективно это означало, что моральные процессы не поддаются объяснению в рамках теологической этики. Ограниченность религиозного обоснования морали осознавалась, впрочем, уже самими средневековыми мыслителями, в особенности восточными (Фараби, Ибн Рушд и др.), которые опирались на этическое учение Аристотеля.

Мораль невозможна, если ее понимать как совокупность доб-

родетелей, имеющих своим источником отдельного индивида, — таков был урок древней этики на ее заключительном этапе. Мораль невозможна и в том случае, если ее полностью свести к объективным нормам, вынести за пределы личности, — таков был урок средневековой этики.

Этика нового времени — в этом ее характернейшая особенность — стремится осмыслить нравственность и как совокупность объективных норм, и как субъективно-личностный элемент, то есть пытается обобщить, синтезировать те стороны морали, которые были в центре внимания античной и средневековой этики. Иначе говоря, происходит углубление этической мысли в своя предмет — нравственность.

Освобожденная от средневековой религиозной догматики, этика нового времени отличается теоретическим разнообразием, богатством проблематики. Основные ее усилия так или иначе направлены на решение одной проблемы: соотношение общественных норм и индивидуальных потребностей.

Идея объективности морали, ее понимание как совокупности общезначимых норм в наиболее развернутом ляде представлена у Гоббса (1588 — 1679). Мораль, как и право, он считает условием выхода из естественного состояния, а вместе с тем и постоянно воспроизводимой предпосылкой существования человеческой ассоциации. Выход ив естественного состояния (войны всех против всех) найден благодаря установленному разумом всеобщему правилу поведения, которое требует, чтобы индивиды ради сохранения мира в своих отношениях с другими ограничивались той мерой свободы, которую они допускают для самих себя. Мораль в -атом смысле выступает как внешняя по отношению к индивидам, репрессивная сила. Но как же тогда объяснить существование и назначение таких моральных добродетелей, как сердечность, человечность В др., которые показывают, что индивиды связаны друг с другом какими-то непосредственными нитями, а не только разумным осознанием целесообразности? Ответа на этот вопрос Гоббс не дает

Для Спинозы (1632 — 1677) в отличие от Гоббса мораль не связана с политикой и государством, она коренится в природе человека, является определенной установкой личности. Добро тождественно пользе индивида, его самосохранению, а зло противоположно. Добродетельность индивида состоит в том, чтобы избавляться от рабства перед аффектами, которые мешают. ему действовать по законам своей природы. Исследуя пути избавления от пассивных аффектов, Спиноза приходит к выводу о высшей ценности познания. Он начинает со стремления к самосохранению, а кончает интеллектуальной любовью к богу-природе. Так принцип пользы трансформировался в нечто совершенно противоположное — в стремление к единению с субстанцией, внешней природой. Спиноза как бы с другой стороны воспроизводит то же самое противоречие, в которое впал Гоббс.

Для выяснения своеобразия этики нового времени, как и в целом исторического изменения предмета этики, исключительно важное значение имеет практическая философия Канта (1724 — 1804). Кант отделяет этику, с одной стороны, от психологии, а с

другой — от политики и социологии. Он трактует ее как учение о нравственности и видит свою задачу в том, чтобы раскрыть специфику последней. Нравственность, с точки зрения Канта, прежде всего характеризуется всеобщей, имеющей значимость для всех разумных существ формой. В этом тезисе получила отражение установка буржуазного морального сознания, которое выступает против феодально-христианского разделения людей на добрых и злых, утверждает моральную самоцельность личности, одинаковое право всех на достойную жизнь. Кроме того, нравственность неотделима от чистоты мотивов; ей враждебно корыстолюбивое начало. Предшествующие этические теории были, по мысли Канта, потому неудовлетворительны, что они смазывали эту специфику нравственности.

Кант резко критикует натуралистическую атаку, выводившую нравственностьиз природы человека или из социального житейского опыта. В этом случае, считает он, атнка невольно превращается в апологию эмпирического индивида и не способна объяснить должонствовательный характер нравственности. Она не может также обосновать всеобщность нравственных норм, ибо центром всех эмпирических мотивов является себялюбие. Канта не удовлетворяют и теории, выводящие нравственность из онтологического понятия совершенства (понятия о совершенном бытии)или из представления о всесовершеннейшем существе, поскольку обосновываемые вних нравственные требования не могут стать добровольными мотивами поведения индивида.

Кант разрывает с традиционной этикой, рассматривавшей нравственность как феномен бытия. Он постулирует ее как априорный закон разума: нравственность есть вопрос долга, ею необходимо руководствоваться несмотря ни на что и вопреки всему. Но каким образом этот абсолютный всеобщий закон становится одновременно требованием воли конкретно действующего индивида? Кант не может ответить на этот ключевой вопрос и базирует свою этику на ложной идее об одновременной причастности человека к двум мирам — посюстороннему миру причинности и потустороннему царству свободы.

Установив, что в нравственности человек «подчинен своему собственному и тем не менее всеобщему законодательству». Кант не дал объяснения этому фундаментальному факту, ибо имел дело не с действительными нравственными отношениями, а с абстрактными требованиями, возвышенными лозунгами молодой буржуазии. Его беда заключалась в том, что он реальные нравы, сущее исключает из предмета этики, или, как он ее называет, «метафизики нравственности». В этом отношении этические учения Гегеля и Фейербаха означали существенный шаг вперед: Гегель показал, что нравственность нельзя понять вне богатства реальных отношений (семьи, гражданского общества, государства), а Фейербах

отметил ее связь с живым эмпирическим индивидом, его стремлением к счастью. Дальнейший прогресс в развитии этической мысли знаменовала собой революционно-демократическая этика Н. Г. Чернышевского, который преодолевает понимание нравственности как совокупности абстрактных норм и добродетелей, вплотную подойдя к ее конкретно-историческому истолкованию.

Этика нового времени, в особенности такие ее высшие достижения, как диалектическая этика Гегеля и революционно-демократическая этика Чернышевского, подводила к выводу, что нравственность есть нечто совершенно иное, чем официально функционирующая в обществе моральная идеология, чем проповедуемые моралистами нормы и добродетели. Но что? Для решения этого вопроса требовалось коренное изменение как методологических основ, так и идеологических ориентации этики, что и было осуществлено марксизмом. Но прежде чем перейти к этому, рассмотрим основные формы домарксистских этических систем.

«Ливня Демокрита» и «линия Платона». Мораль изучается не только этикой. Ее исследуют также педагогика, психология, социология, социальная психология, логика, этнография, теория научного коммунизма и некоторые другие науки. В чем же специфика этики? Во-первых, для нее нравственность есть единственный объект исследования, причем рассматриваемый как целостное явление. Для других наук нравственность, напротив, выступает лишь одним из моментов изучаемой области (например, социальная психология рассматривает мораль как момент массового сознания, логика — как суждения определенного логического типа и т. д.), и поэтому все они фиксируют в нравственности какую-либо одну сторону (воспитательную, психологическую и т. д.). Во-вторых, этика осмысливает нравственность в свете определенной философско-исторической концепции, дает ей мировоззренческую интерпретацию. Это наука философская.

По вопросу о соотношении философии и атикн нет единства мнений (свод точек зрения об этом см. в книге: «Предмет и система этики». Москва — София, 1973). Ряд авторов считают, что этика уже отпочковалась от философии и приобрела статус частной науки. В обоснование данного утверждения приводятся следующие два аргумента. Первый: связь этики с философией была чисто генетической, в этом отношении этика ничем не отличается от математики, психологии и от большинства других наук, которые также зарождались в лоне философии. Однако опыт истории философии не подтверждает этого тезиса. В ней были такие (отнюдь не второстепенные) системы, которые по преимуществу имели характер этического мировоззрения (например, философия Сократа, многие школы философии Древнего Китая и Индии). Кроме того, есть много философских систем,

гносеологическое содержание которых нельзя правильно осмыслить без применения этического ключа (таковы системы Платона, Эпикура, Августина, Канта и др.). Этика и гносеология связаны между собой по существу. Второй аргумент состоит в том, что философия и этика имеют различные предметы: первая является наукой о наиболее общих законах развития природы, общества и мышления, вторая является наукой о нравственности. Но специфика философского знания состоит не в степени обобщенности рассматриваемых законов, а в том, что оно анализирует отношение бытия и мышления. Этика также рассматривает это отношение, — разумеется, под определенным углом зрения. Нравственность, по существу, имеет мировоззренческий характер. В ней встают такие проблемы, как смысл и ценность жизни, творческие возможности индивида, его роль и ответственность в истории, соотношение должного и сущего и т. д. Только в нравственности эти проблемы встают не как теоретические, а как практически-поведенческие. Их осмысление и предполагает наличие философско-методологической определенности.

Когда мы говорим, что этика является философской наукой, то это означает, что ее выводы являются не только следствием обобщения фактов, но также результатом исходных методологических установок. Этика в то же время сама составляет важную предпосылку философского мировоззрения, его социально-ценностную основу. Для понимания той или иной этической теории важное значение имеет поэтому определение ее философской сущности, ее места в споре двух основных философских партий — «линии Демокрита» и «линии Платона», то есть материализма и идеализма.

Исходя из философски-содержательных принципов, раскрывающих своеобразие борьбы материализма и идеализма в этике, в истории этической мысли следует выделить эмпирические школы, по преимуществу разрабатывавшиеся философами-материалистами, и собственно идеалистические системы, которые, как правило, были связаны не только с идеалистической гносеологией, но и с религиозным мировоззрением. Эти основные направления различались, полемизировали и боролись между собой главным образом по двум вопросам.

Первый из них — вопрос об источнике морали. Эмпирические направления демистифицировали мораль, отрицали ее потустороннее, божественное обоснование, рассматривали ее реалистически, отталкиваясь от действительных фактов жизнедеятельности людей и апеллируя к ним. Эти направления утверждали земной источник норм и идеалов, связывали их с практическими интересами людей, с особенностями их образа жизни. Но, осмысливая мораль в рамках общефилософского материализма, они тем не менее не понимали своеобразия материальности общественной формы движения и не связывали нравственность с таким своеобразием. Они рассматривали ее в рамках зависимости сознания от

бытия, в то время как следовало рассматривать сквозь призму зависимости общественного сознания от общественного бытия. В противоположность им открыто идеалистические теории видели источник нравственности в сфере субъективного или объективного духа, подавляющее большинство таких теорий связывало его с идеей бога. В тех случаях, когда нравственность выводилась но из велений бога, то, как отмечал В. И. Ленин, «выводили ее из идеалистических или полуидеалистических фраз, которые всегда сводились тоже к тому, что очень похоже на веления бога» 1. Но во всех случаях получалось, что нравственность появляется откуда-то извне, дана до фактической жизнедеятельности индивидов. Это со всей очевидностью раскрывает ненаучность, а иногда и прямой обман идеализма в объяснении нравственности.

Резко различались указанные направления в этике и по вопросу об отношении к нравственному идеалу. Представители материалистической тенденции, как правило, отличались оптимизмом, признавали возможность достижения людьми нравственных высот в их земном бытии. Мораль, будучи устремленной «ввысь», заключая в себе долженствование, открывая перспективу развития людей, сохраняла в их теориях черты реальности, она всегда оставалась чем-то практически достижимым. Для мыслителей, придерживавшихся идеалистического мировоззрения, мораль не только по происхождению, но и по своему фактическому статусу была внечеловеческой, она оказывалась выше реальных возможностей реальных людей. В лучшем случае (как это было, например, у И. Канта) осуществление нравственного идеала переносилось в потусторонний мир. Мораль ими изображалась как надежда, заманчивая, но иллюзорная.

Мораль для человека или человек для морали — так можно кратко определить коренное теоретическое и нормативное различие между эмпирической и религиозно-идеалистической линиями в этике.

Эмпирическая тенденция в этике нашла свое воплощение в натуралистических, космологических и социологических школах, которые различались между собой тем, что берется в качестве исходного пункта для объяснения морали — природа человека, космос или социальные отношения.

Натуралистические школы выводили нравственность из «природы человека» как естественного существа, из его потребностей и интересов, вытекающих из его «неизменной» биолого-психологической сущности. Можно выделить следующие разновидности натуралистической этики.

1 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 41, с. 309.

Гедонизм (от древнегреческого слова hedone — наслаждение, удовольствие) выводит мораль из очевидного, всяким индивидом непосредственно ощущаемого различия между удовольствиями и аэудоводьствиями, а ее основное назначение видит в том, чтобы научить человека наслаждаться, находить полноту своего бытия в стремлении к удовольствиям. В своем классическом виде гедонизм был представлен древнегреческой школой киренаиков, и прежде всего ее основателем Аристиппом (ок. 435 — 355 до н. э.).

Наиболее типичной и пронизывающей всю домарксистскую этику формой натурализма был эвдемонизм (от древнегреческого слова cudaimonia — счастье). Сторонники его считают, что стремление к счастью является исходным пунктом и внутренней движущей силой нравственной деятельности, а достижение счастья — ее конечной целью. В отличие от гедонизма, эвдемонизм не отождествляет моральное благо с телесными и сиюминутными удовольствиями, а понимает его широко — как обладание всеми физическими и духовными (часто и гражданскими) ценностями, которые в своей совокупности составляют счастье человека, приносят ему удовлетворение. Поскольку эвдемонистические установки были свойственны самым разнообразным, в том числе теологическим (этика Фомы Аквинского), системам, то следует более строго очертить границы эвдемонизма как разновидности натуралистической этики. В нем речь идет, во-первых, о реальном посюстороннем счастье, во-вторых, о счастье самого действующего индивида, в-третьих, он связывает счастье с присущими «природе человека» потребностями и стремлениями.

Наиболее яркими и выдающимися представителями эвдемонизма были Демокрит (460 — 370 до н. э.). Эпикур (341 — 270 до н. э.), Фейербах (1804 — 1872). Эвдемонистически окрашенной была этика чарваков (Древняя Индия) и другие восточные учения.

Выражением натурализма следует считать также этический утилитаризм, который отчасти был представлен древней Школой софистов (Антифонт, Фразимах), но в своем законченном виде стожился как направление буржуазной этики (И. Бентам, Дж.-Ст. Милль). Как основу этики утилитаризм рассматривает пользу индивида, которая связывается с его естественным стремлением избегать страданий и добиваться наслаждений. Однако польза понимается утилитаризмом не в античном духе, не как утверждение здоровой человеческой чувственности, а сугубо буржуазно, как выгода, своекорыстие, личный интерес.

Натуралистические концепции неизбежно оказываются противоречивыми. За критерий различения добра и зла они берут природу человека, в частности естественное различие между удоволь-

зтвием и страданием, однако сама природа человека оказывается не столь простой и однозначной, как это кажется на первый взгляд. Удовольствия бывают скоротечны и часто сопряжены со страданиями; разные удовольствия приходят в конфликт между собой и т. д. Возникает потребность в «правильном разграничении» (Демокрит), в «измерении» (Сократ) удовольствий, в ценностном анализе самой природы. В результате следствие становится причиной: человеческие представления о хорошем и плохом оказываются критерием для организации природных импульсов, для различения полезного (приятного) и вредного (неприятного). Так мыслители натуралистического направления неизбежно попадают в порочный круг. II даже киренаики, которые с наибольшей последовательностью старались провести исходный натуралистический постулат, в итоге пришли к глубоко противоречивой формуле о необходимости разумно наслаждаться. Логический круг в рассуждениях натуралистов, когда в саму посылку включается то, что еще предстоит доказать, обусловлен ложностью их исходного тезиса. Мораль не может быть обоснована натуралистически, ибо природа человека, если ее понимать правильно, то есть как совокупность общественных отношений, уже включает в себя мораль.

Космологические школы выводят нравственность из природы вообще и достижение нравственных целей связывают с ее законами. Космологическое обоснование — это особый тип этической теории. Оно было типично прежде всего для раннерабовладельческой эпохи с ее натурфилософской этикой. Здесь мораль рассматривается как частный случай общего мирового закона — логоса (Гераклит), небесной гармонии (пифагорейцы), небесного мира (Конфуций и др.), а высшая цель нравственной деятельности усматривается в том, чтобы приблизиться, приобщиться, наиболее полно слиться с требованиями мировой законосообразности, «придерживаться законов» всеобщей гармонии.

Разновидностью космологических школ является также эволюционная этика, которая возникает в XIX в. Один из наиболее видных ее представителей — Г. Спенсер (1820 — 1903). Эволюционная этика рассматривает мораль как фазу биологической эволюции, человек при этом, оказывается, наследует и развивает то, что принципиально было выработано на животной стадии. Усматривая в морали нечто общее, объединяющее человека и органический мир, сторонники эволюционной этики основной смысл нравственной ориентации видят в обеспечении биологически целесообразной деятельности, взаимно уравновешивающей организм и среду. При этом часто сам органический мир включается в сферу нравственных обязанностей человека.

Всякие попытки свести мораль к природным процессам теории тически бесперспективны: в рамках космологических концепций оказывается невозможным построение теоретически обоснованных нормативных систем. Если же такие системы все-таки создаются, они носят искусственный, недейственный характер (типичный пример — так называемое толстовство с его запретом есть мясную пищу).

Одной из наиболее плодотворных разновидностей эмпирической тенденции в домарксистской этике была попытка обоснования морали исходя из фактов общественной жизни. Социологические школы были в основном представлены теориями общественного договора и разумного эгоизма.

Идея договорной природы законов и норм морали зародилась еще в античную эпоху (софисты, Эпикур), однако широкое распространение она получила в новое время (Г. Гроций, Т. Гоббс, Ж. Ж. Руссо). Здесь мораль выступает в качестве условия совместного социального бытия, благодаря ей (и праву) становится возможным человеческое общежитие. Сторонники теории общественного договора считают, что в морали обособляются некие из-начальные права индивидов и это совершенно необходимо для функционирования в рамках общественного целого; она, следовательно, является своеобразным выражением всеобщей воли, общим знаменателем действий индивидов. В той мере, в какой человек осознает условия и возможности своей жизнедеятельности, он должен осознать и необходимость принятия на себя моральных обязательств. Поскольку санкционируемые обществом принципы морали находятся, как правило, в противоречии с естественным эгоизмом, то задача морального воспитания в значительной мере сводится к самообузданию, а ее стержнем становится разрешение конфликта между аффектами, склонностями и требованиями разума.

Этические идеи разумного эгоизма, получившие свое развернутое обоснование в теориях французских просветителей XVIII в. и русских революционных демократов XIX в., обычно относят к натуралистической школе. Это имеет свои основания, ибо представление о неизменности человеческой природы и ее естественных притязаниях играет в этих теориях важную роль. Однако с этой точки зрения все эмпирические школы (в том числе и концепции общественного договора) следует считать натуралистическими. В то же время теория разумного эгоизма имеет иное содержание, она исходит из признания общественной обусловленности поведення личности. Разумность эгоизма, или правильно понятый характер личного интереса, способствует согласованности интересов индивидов. Верность общественным интересам, подчине-

ние личных устремлении целям революционно-демократической борьбы и даже самоотверженность рассматривались сторонниками этих теорий как выражение эгоистической сущности человека. Этические идеи разумного эгоизма развивались в рамках общей концепции зависимости человека от среды, то есть в рамках тех идей, которые, по мнению К. Маркса, по своим возможным практическим выводам подводили к коммунистическому мировоззрению 1. Нормативный смысл теорий разумного эгоизма состоял в том, чтобы человек научился сочетать личные интересы с общественными.

Основной методологический недостаток социологической ориентации в этике состоял в том, что она базировалась на идее атомарного индивида, заключающего свою сущность в себе самом. Мораль в силу этого выступала в качестве внешнего условия бытия индивидов, имея целью преодоление конфликтов между индивидом и окружающей средой. Такое представление противоречило как непосредственному духовному опыту, свидетельствующему об исключительной важности и интимности нравственных механизмов, так и моральному пафосу самих философов, следующих такой ориентации.

Открытая, последовательная и воинствующая идеалистическая тенденция в этике представлена концепциями, сложившимися в рамках разновидностей философского идеализма. Субъективно-идеалистическая ориентация этики рассматривает мораль как продукт человеческого духа, данный до и независимо от эмпирического (природного и социального) опыта. В зависимости от того, какая сторона человеческой психики рассматривалась в качестве источника морали, следует различать этический субъективный идеализм рационалистического (И. Кант) в эмоционального (теории нравственного чувства А. Шефтсбери, Ф. Хатчесона и др.) толка. Этические концепции, развивавшиеся в рамках объективно-идеалистических систем (Платон, этика брахманизма, Гегель), выводили мораль из объективного надприродного духа. Близко к ним примыкают религиозные моральные доктрины. Идеализм вообще расчищает путь к поповщине. В истории этики их идейное родство обнаруживается со всей очевидностью; более того, здесь идеализм, как правило, прямо совпадает с теологией. Хотя философы-идеалисты и внесли определенный вклад в «общую копилку» этических знаний, в особенности в области логико-гносеологического анализа нравственности, в целом именно в сфере моральной теории идеализм оказался значительно менее плодотворным, чем, например, в гносеологии. Мораль является формой ду-

' См.: Маркс К; Энгельс Ф. Соч. т. 2, с. 145.

ховно-практического отношения к миру, она есть способ практического осознания общественного бытия. Идеализм же продемонстрировал принципиальную неспособность понять своеобразие морали как практически ориентированного мировоззрения, а тем самым и свою непригодность для плодотворного обобщения реальных нравственных механизмов и для обоснованных нормативных выводов.

Границы между «линией Демокрита» и «линией Платона» в домарксистской этике не были столь резкими, а борьба — столь острой, как в гносеологии. Это объясняется слабостью ее материалистических начал: как бы многочисленны ни были эмпирические школы в этике, они в теоретическом отношении оставались на почве исторического идеализма, а в социальном — не могли преодолеть узкий горизонт частнособственнических отношений. Дело коренным образом меняется с возникновением марксистской этики.

2. Марксистская этика — качественно новый этап в развитии этической мысли

Материализм и диалектика — методологические принципы. Марксистско-ленинская этика является последовательно материалистической. Это означает, что она полностью демистифицирует нравственность: функционирующие в обществе идеалы, нормы и добродетели рассматривает как отражение действительных межчеловеческих (ценностных) отношений, как выражение интересов, как требования определенных социальных групп п классов. Нравственность не сводится к обособившейся от мира и претендующей на абсолютность нравственной идеологии. Напротив, само возникновение этих «истинных», «вечных», «священных» заповедей и запретов объясняется фактической нравственной разорванностью общества, является формой, позволяющей господствующему классу навязывать трудящимся свои моральные представления. В наиболее общем виде нравственность можно охарактеризовать как обусловленное социально-историческим бытием человека свойство его поведение, как те ценностные значения, которые связывают между собой (или, наоборот, разъединяют) живых, конкретных индивидов.

Предельно заостряя вопрос, К. Маркс и Ф. Энгельс выразили своеобразие материалистического понимания морали следующим образом: «Коммунисты вообще не проповедуют никакой морали... Они не предъявляют людям морального требования: любите друг

друга, не будьте эгоистами и т. д.; они, наоборот, отлично знают, что как эгоизм, так и самоотверженность есть при определенных обстоятельствах необходимая форма самоутверждения индивидов» 1. Никаких моральных фетишей, а рассмотрение морали в качестве формы самоутверждения, саморазвития индивидов, в качестве реальных межчеловеческих связей — в этом заключается принципиально новый подход к морали.

Марксистско-ленинская этика является диалектической. С ее точки зрения каждое проявление морали, любая норма, добродетель и т. д., точно так же как и мораль в целом, находится в постоянном движении — рождается, развивается, умирает, меняет качественные состояния. Морали вообще, вне конкретно-исторического процесса, не существует. Даже когда можно говорить о тех или иных общих чертах нравственности как общественного явления, люди имеют дело с этими чертами, воплощенными в конкретной морали конкретных эпох, классов и индивидов,

Сказанное не означает оправдание морального плюрализма. Историзм не тождествен релятивизму. И дело не только в том, что одинаковые условия общественного бытия порождают в общем и целом одинаковую нравственность. В развитии морали наблюдается преемственность, и при всем качественном своеобразии различных типов морали ее развитие предстает как единый процесс. Так, представленные в современную эпоху многообразные типы морали («феодальная мораль», «буржуазная мораль», «мелкобуржуазная мораль», «пролетарская мораль», «социалистическая мораль», «коммунистическая мораль») марксистская этика рассматривает как звенья одной цепи, которые представляют собой «различные ступени одного и того же исторического развития» 2, его прошлое, настоящее и будущее.

Марксистско-ленинская этика понимает, таким образом, под нравственностью исторически меняющиеся формы общественной связи между людьми. Она поэтому наука не только о должном. В не меньшей степени она является наукой о сущем.

Назначение этики. Применительно к своему предмету этика выполняет функции троякого рода.

1. Этика описывает качественные границы нравственности, в единой человеческой деятельности выделяет собственно нравственный аспект. Мораль не составляет особой сферы общественной действительности, имеющей свои внешне очерченные контуры, а пронизывает все многообразие человеческого сознания и поведения. Мораль органически сопутствует всякой социально значимой деятельности. На уровне эмпирического созерцания, наблюдения

1 Маркс К, Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 236.

2 Там же, т. 20, с. 95.

за фактами, поступками, ее качественная определенность ускользает: порой она кажется чем-то неуловимым, иллюзорным, а чаще складывается впечатление, что мораль заполняет собой все.

Рассмотрим это на примере категории «совесть». Каждый знает, что есть нечто, именуемое совестью. Каждый ощущал ее власть. Но стоит только попытаться определить совесть или даже просто отграничить ее от других состоянии (печали, раскаяния и т. д.), как обнаруживается неимоверная трудность этой задачи. Совесть как бы не поддается словесному выражению. Но хотя моральные понятия трудно уловимы, их применяют повсюду. О войне говорят как о правой или преступной, об экономической системе — как о справедливой пли несправедливой, о произведении искусства — как о гуманном или антигуманном и т. д. Люди рассуждают о политических, экономических, духовных процессах так, словно они по сути являются нравственными, а моральная оценка оказывается зачастую на переднем плане.

Таким образом, задача вычленения нравственности из сознания и действий реальных живых людей оказывается достаточно сложной. Она не решается на уровне непосредственного созерцания, а органически включается в этическое исследование в качестве его исходного момента.

Сбор и первичная систематизация фактов нравственной жизни, их включение в сферу научного осмысления входит в компетенцию таких разделов этики, как история нравов и социология морали.

2. Далее, этика призвана воспроизвести нравственность теоретически, научно обосновать ее необходимость, происхождение, сущность, специфику, роль в обществе, законы развития. Способность этической теории решить эту центральную задачу в решающей мере определяется практическими потребностями социального прогресса, состоянием нравственности на данном этапе развития общества.

3. Этика — нормативная наука, она не просто отображает нравы, а дает их критически-ценностный, партийно-пристрастный анализ, а следовательно, может обосновывать предпочтение тех или иных норм поведения.

Этика, будучи наукой, в то же время является способом осознания общественного бытия, включена в само нравственное сознание в качестве его высшего этажа. И даже тогда, когда этическая теория мнит себя нейтральной по отношению к живым страстям, стоящей над добром и злом (а это характерно для многих немарксистских этических концепций), она фактически выражает определенный классовый интерес. Неповторимое своеобразие этики, таким образом, заключается в том, что она одновременно наука о морали и отчасти достояние самой морали. Научно-этические представления о нравственности рано или поздно (через ряд опо-

средствующих звеньев) вживаются в массовое сознание, оказывают обратное влияние на состояние и развитие нравов. Можно даже сказать, что нравственность получает в этической теории свое завершение и одновременно новый импульс к развитию.

В понимании задач этики в немарксистской этической мысли наблюдается две крайности: нормативная и позитивистски-сциентистская. Это в особенности характерно для современных буржуазных теорий морали. Нормативное понимание исходит из того, что цель этики — вырабатывать нормы поведения, устанавливать границу между дозволенным и недозволенным. Позитивизм, напротив, считает, что этика должна ограничиваться фиксацией и объяснением моральных фактов. Эти два подхода рассматривают себя как взаимоисключающие. Их основной порок в том, что каждый из них абсолютизирует одну из особенностей, сторон этического звания.

Если этика ограничивается выработкой и формулированием норм поведения и ценностей, она перестает быть наукой, превращается в назидательность, морализаторство. Лишаясь в этом случае каких-либо строгих критериев для разграничения добра и зла, она может стать формой проповеди реакционных идей (история религиозного проповедничества дает тому много примеров), способом манипулирования нравственным сознанием масс. Если же зтика ограничивается только объяснением фактов, то она становится формально-объективистской, лишается действенности, оказывается неспособной влиять на нравственные процессы. Она выглядит в таком случае красивой ненужностью. Этика, не помогающая людям становиться лучше, чище, так же бесполезна, как и медицина, не умеющая лечить.

Марксистская этика преодолевает односторонности нормативизма и спиентизма. Она нормативна, но ее нормативность способствует объективному научному анализу. Она научна, но ее научность ведет к обоснованию определенного нравственного идеала.

Так, осуществляемый марксистской этикой ценностный анализ современных нравственных процессов обнаруживает историческое преимущество, прогрессивность, гуманность норм и принципов коммунистической морали.

Объективное рассмотрение в данном случае обернулось определенной моральной позицией. С другой стороны, разобраться в сложностях и противоречиях моральных процессов можно только п том случае, если анализировать их в свете наиболее развитой формы морали, каковой является коммунистическая мораль. Коммунистическая нормативность в этом смысле служит предпосылкой научной объективности.

Таким образом, этика описывает мораль, объясняет мораль и учит морали. Соответственно этим трем функциям она подразделяется на эмпирически-описательную, философско-теоретическую и нормативную части.

Сбор и описание фактов, их теоретическое объяснение и нор-нативно-ценностный анализ — это три относительно самостоятельные и одновременно тесно взаимосвязанные функции этической науки по отношению к своему предмету. От характера подлежащих теоретическому осмыслению и нормативному анализу фактов зависят и это осмысление, и этот анализ. Но с другой стороны, сам сбор и первичная систематизация фактов предопределяются теоретическими установками исследователя и его нормативными пристрастиями. Теоретическое объяснение морали всегда подводит к той или иной социально-нравственной позиции, и в то же время оно само обусловлено классовыми причинами. Подчеркивая сложное взаимовлияние различных функций и структурных частей этики, следует все же отметить, что ее основной, центральной частью, выражающей само существо науки, является теоретическая этика. К примеру, этика Демокрита и Сократа в античности или этические системы французских просветителей и Канта в новое время отличались между собой не столько по составу эмпирического материала, социально-классовым установкам и нормативным выводам, сколько по философско-теоретическим принципам объяснения нравственности.

Появление диалектико-материалистической этики марксизма означало коренной переворот во взглядах на мораль. Объективно и всесторонне оценив историко-этический процесс, К. Маркс, Ф. Энгельс и В. И. Ленин критически переработали его позитивное содержание и одновременно подвергли принципиальной критике его общефилософские основания. Марксистско-ленинская этика явилась качественно новой этической теорией не только по своим научно-философским основаниям, но и по социально-классовой ориентированности. Впервые в истории последовательно выражая интересы трудящихся, прежде всего рабочего класса, маркси-стско-ленинская этика провозгласила такие ценности, которые открыли перед человечеством невиданные ранее и принципиально новые нравственные горизонты (ценность освобожденного труда, интернационализм, коллективизм как тип поведения и др.).

Контрольные вопросы

1. В чем своеобразие этики как науки, каковы ее основные задачи?

2. Как исторически изменялся предмет этики и чем вызваны эти изменения?

3. Как борьба «линии Демокрита» и «линии Платона» отразилась в истории этических учений?

4. Каковы основные разновидности домарксистских этических школ?

5. Какие основные этапы в своем прогрессивном развитии прошла домарксистская этика, каковыих особенности?

6. Почему возникновение марксистской этики означало революционный переворот во взглядах на мораль?