Глава V Возможность выбора и способность выбирать

Проблемы морального выбора

«Направо пойдешь — голову потеряешь, налево — счастливым будешь» — читает витязь на камне у пересечения трех дорог и принимает решение. Это — одна из древнейших моделей морального выбора. Ситуация выбора пришла в сказку из реальной действительности. Любого человека на дороге жизни ждет множество перекрестков, требующих нравственного самоопределения. Древнейший сюжет о перепутье и добром молодце, определяющем по каменному указателю последствия своего решения, свидетельствует о том, что акт выбора стар почти так же, как и человеческая мораль. Однако в динамичных условиях современной жизни выбор приобретает особую значимость, предъявляет особые требования к нравственной позиции личности, ее активности и действенности.

Необходимость выбора, бремя и счастье выбора — неотъемлемое свойство нравственной деятельности. Выбором пронизаны все поступки человека. Идеалы и профессия, жизненная позиция и спутник жизни... Выбор составляет стержень человеческой активности. Выступить на производственном собрании против бюрократа или поддержать его в надежде на ускоренное продвижение по службе? Уйти из фактически распавшейся семьи или попытаться сохранить ее ради счастья детей? Отвергнуть посулы классового врага или склониться к предательству? Разная по масштабу и напряженности, характеру и значимости (от выбора единичного поступка до «замысла жизни», от элементарных стереотипных решений до мучительных колебаний, взвешиваний «за» и «против» в сложных конфликтах), ситуация морального выбора требует от человека ответственного и самостоятельного решения и действия, в которых реализуются его долг, убеждения, представления о нравственном и безнравственном.

Но вот решение принято. «Рубикон» перейден. Как важно, чтобы совершение акта выбора не обернулось переходом границы, отделяющей добро от зла, нарушением ее вопреки собственным намерениям личности и ожиданиям окружающих! Предпочтение одного поступка другому обязывает соотнести выбор с обстоятельствами, слить целесообразность с моральной принципиальностью, гуманностью, выбрать необходимые средства, обеспечивающие не только достижение цели, но и органическое единство мотива и последствий Поступка.

1. Ситуация морального выбора

Возможность выбора и способность выбирать. Моральный выбор — определенный вид целесообразной человеческой деятельности. Выбор любого действия-операции возможен в том случае, если существует несколько вариантов последнего. Когда же речь идет о вариантах действия-поступка, создается ситуация собственно морального выбора. Она возникает тогда, когда объективные обстоятельства предлагают несколько возможностей поступка и субъект должен принять решение в пользу одной из них и вопреки другим.

Субъектом морального выбора могут быть: индивид, выбирающий определенный поступок; коллектив людей, формирующий нормы взаимоотношений своих членов; класс, стремящийся изменить или сохранить социально-политическую систему; общество в целом, решающее вопрос о перспективах своего развития. При этом индивидуальный моральный выбор воплощает в себе существенные черты выбора группы, коллектива, класса и всего общества.

Диапазон объективных возможностей поступка и субъективной способности личности выбирать — необходимое условие свободы морального выбора. Если нет возможности сравнить и предпочесть варианты поведения, сознательно определить позицию и воплотить ее в действии, субъект лишен такой свободы. Вариативное представление о нравственной деятельности, необходимость многообразия решений не означают, однако, социальной и моральной безграничности диапазона морального выбора. Исследуя его разнообразные ситуации, марксистская этика исходит из их обусловленности образом жизни человека, его местом в системе социальных отношений, определенными, закрепленными в культуре системами моральных ценностей.

Социальная обусловленность морального выбора выражается прежде всего в характере объективных возможностей поступать

так или иначе, ибо человек может выбирать «всегда только между определенными вещами, входящими в круг его жизни...» '. Формальное многообразие вариантов в значительной мере ограничивается социальными обстоятельствами. А. Франс иронически сопоставляет «свободу выбора» богатого и обездоленного человека в капиталистическом обществе: миллионер и нищий одинаково вольны спать под мостом, но первый все же «выбирает» жизнь во дворце, тогда как второй — под мостом. Только в условиях социалистической общественной системы, где уничтожены классовые антагонизмы, общие интересы и цели жизни исключают коренные различия в возможностях выбора.

Историческое развитие общества определяет расширение диапазона морального выбора. Социальная детерминированность нравственной деятельности выражается в обусловленности направленности, возможностей и средств выбора. Степень свободы, веер вариантов решений и действий несут на себе достижения социального прогресса. Так, вопросы о свободе сохранения семьи не являлись актуальными, пока не были созданы условия для свободы развода; возможности профессионального самоопределения ограничиваются числом вакансий и потребностями производства (в этом смысле социологи справедливо обращают внимание на неточное гь представлений о выборе профессии как процессе одностороннем: не только человек выбирает себе дороги жизни, но и «дороги выбирают его»). Превращение возможности морального выбора из «вещи в себе» в «вещь для нас» несет на себе явную печать объективных обстоятельств.

Социальная обусловленность обстоятельств, сложившихся в ситуации выбора, неразрывно связана с мировоззренческой, моральной определенностью решения человека, с изнутри идущей детерминацией поступка. Моральный выбор не может совершаться вне пределов добра и зла. Учет нравственной допустимости альтернатив обусловливает решение человека не меньше, чем осознание объективно недоступных возможностей выбора в определенных социальных обстоятельствах.

Возникает вопрос: не исключает ли внешняя и внутренняя обусловленность выбора свободы морального решения? Как совместить влияние на выбор характеристики ситуации с тем фактом, что субъективная способность выбора (зависимость поступка от воли и разума личности, ее самостоятельности и сознательности в предпочтении определенной возможности и в отказе от другой) — не менее важный элемент ситуации, чем объективная возможность выбирать?

' Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 304.

Данный вопрос был камнем преткновения в истории этической мысли. Ответы на него в немарксистской этике приняли вид неразрешимой дилеммы: либо поведение человека предопределено обстоятельствами, а потому моральный выбор — фикция, ложное представление человека о свободе, либо личность в своих решениях абсолютно автономна по отношению к объективным обстоятельствам и именно поэтому абсолютно свободна.

Дилемма обусловленности морального выбора либо только объективными обстоятельствами (моральный фатализм), либо только волей личности (моральный волюнтаризм) порождена метафизическим разрывом свободы и необходимости в деятельности человека. Безусловное отрицание свободы морального выбора (все решает рок, судьба; человек лишь марионетка обстоятельств) или сведение ее к субъективистскому произволу (человек одинок в своих решениях) приводит к устранению морального характера решения личности, выводит моральный выбор за пределы добра и зла, лишает человека возможности — и необходимости — совершения нравственных поступков.

В действительности детерминация морального выбора совершается не вопреки индивидуальному решению, а благодаря ему. В ситуации выбора объективные обстоятельства и личное решение взаимообусловлены как элементы одного целого, являются системой объективных и субъективных сторон свободы. Признание объективной обусловленности ситуации выбора не означает, что решение предопределяется обстоятельствами помимо человека. Моральный выбор совершает общественный субъект, в поведении которого индивидуализированы общественные отношения. Социальная детерминация выбора каждого человека может быть верно оценена лишь «в материалистическом смысле, т. е. если он свободен не вследствие отрицательной силы избегать того или другого, а вследствие положительной силы проявлять свою истинную индивидуальность...» '.

В марксистской этике в основу решения вопроса о свободе морального выбора, о соотношении объективных возможностей поступать так или иначе и субъективной способности принимать самостоятельное решение лежит диалектико-материалистическое понимание свободы и необходимости. «Не в воображаемой независимости от законов природы заключается свобода, а в познании этих законов и в основанной на этом знании возможности планомерно заставлять законы природы действовать для определенных целей... Свобода воли означает, следовательно, не что иное, лак способность принимать решения со знанием дела» 2. Свобода морального выбора — это способность принимать решение о поступке в соответствии- с познанной исторической необходимостью, которая принимает форму нравственной необходимости. Нравственная необходимость — выражение детерминации чело-

1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 2, с. 145.

2 Там же, т. 20, с. 116.

веческих поступков существующими в обществе системами моральных норм и ценностей. Она отражается в сознании в виде цели, которую человек должен реализовать в своем поступке.

Соответствие принятого решения требованиям нравственной необходимости выражается не только в единичном поступке. Через данный поступок обнаруживается его характер в предшествующей нравственной деятельности (вплоть до выбора общих моральных ориентации в процессе нравственного становления личности); оно определяет и последующую нравственную деятельность человека, становясь элементом необходимости в очередных ситуациях выбора. Поэтому в жизни человека случаются такие положения, когда решение, диктуемое всем сложившимся нравственным миром человека, всем опытом выбора на прошлых «перекрестках» жизни, неизбежно одно. Решение «не могу иначе» не допускает перебора всех формально возможных вариантов. Противопоставляя такой взгляд на свободу выбора тем, для кого в любой ситуации есть альтернатива, писатель А. Чаковский устами героя своего романа «Блокада» архитектора Валицкого утверждает, что в жизни каждого человека бывают такие моменты, когда возможности второго решения нет.

Положение о познании нравственной необходимости как условии свободы морального выбора ни в коей мере не означает призыва к пассивному следованию сложившимся обстоятельствам. В буржуазной философии стало общим местом обвинение марксизма в том, что он якобы сводит свободу выбора лишь к подбору средств для достижения «предустановленных» целей. Но низведение свободы выбора до функциональной способности человека принимать моральные решения без изменения сложившейся ситуации — характерная черта как раз буржуазных этических концепций, апологетически настроенных по отношению к капиталистической действительности. Марксизм же считает принципиально важным моментом свободы выбора целеполагание и ответственность личности за способность к преобразованию самой ситуации.

Наличие объективной возможности поступать так или иначе (возможность выбирать), субъективного знания альтернатив и предпочтение одной из них в соответствии с нравственной необходимостью обеспечивают свободное решение лишь в том случае, если оно является добровольным и совершается по личному убеждению (способность выбирать). Недостаточно просто «угадать» нравственную необходимость, пассивно следовать за ней. Свобода морального выбора — это умение намеренно преобразовывать обстоятельства во имя прогрессивных нравственных целей. Необходимые и достаточные условия свободы морального выбора дости-

гаются, таким образом, лишь при взаимодействии обоих элементов ситуации.

В. ситуации морального выбора возникает проблема поиска такой формы поведения, которая сочетала бы решимость стремления к добру с учетом объективных обстоятельств. Форма активности, игнорирующая эти обстоятельства, в обыденном языке получила нарицательное наименование «донкихотство». За заимствованным из литературы образом стоит тип выбора, в котором активность во имя долга и идеала считается безусловной добродетелью, стоящей над обстоятельствами и последствиями действия. «Я иду, даже если не вижу пути, и не знаю, куда я приду», — говорит Дон Кихот в одной из современных пьес по мотивам Сервантеса.

Донкихотство — во многом понятная и естественная реакция не только на приспособленчество, пассивность, возведенную в ранг добродетели на том основании, что она обеспечивает человеку благополучие и комфорт, но и на так называемый «гамлетизм» — поведение людей, стремящихся рациональным анализом исчерпать все последствия вмешательства в ситуацию и из боязни ошибиться и опорочить нравственную цель не решающихся на выбор. «И вянет, как цветок, решимость наша в бесплодье умственного тупика», — говорит об этом герой Шекспира.

Дает ли нейтрализм с мотивами гамлетизма надежную гарантию от ошибок в моральном выборе? Служит ли «невмешательство» действительной альтернативой крайностям «донкихотской» активности? Практическое решение этого вопроса не может быть однозначным вне социального анализа объективных обстоятельств.

Абсолютизация нейтрализма весьма типична для многих представителей буржуазного общества. «Если ты хочешь заслужить ад, достаточно не вылезать из своей кровати. Мир несправедлив: раз ты его приемлешь, значит, становишься сообщником, а захочешь изменить — станешь подлецом». В этом суждении одного из героев Сартра выражен действительный момент ситуации выбора в обстановке социального и морального отчуждения:

выполнение требований буржуазной морали порождает фактическую аморальность и в решении житейских вопросов, и в сложных вопросах мировоззрения. Поэтому в условиях, склоняющих человека к безнравственности, естественно возникает стремление уклониться от следования нормам буржуазной морали, не выполнять ее предписаний, заняв позицию «последовательного имморализма».

Смысл такой формы поведения — в стремлении сохранить личное достоинство. Это своеобразный способ нравственного спасения личности. Не в силах изменить обстоятельства и активно противостоять им, человек пытается не дать этим обстоятельствам поработить себя, изменить свой нравственный облик.

Действительно, не каждый человек и не в каждой ситуации властен над обстоятельствами. В этом смысле стремление сохранить верность своим нравственным принципам может быть оценено положительно. Тем не менее нейтралитет нравственно порядочных людей в условиях социального и морального отчуждения при всех его преимуществах в конкретных си-

туациях в конечном счете оказывается лишь трагическим выбором «меньшего зла», которое буржуазное общество навязывает личности. Позиция нейтрализма еще дает возможность принять правильное решение о том, «чего нельзя делать ни при каких обстоятельствах», но оказывается слепой и весьма беспомощной, когда речь идет о необходимости активной борьбы со злом. Основная слабость нейтрализма в моральном выборе заключается в том, что он зарекается от овладения социальной необходимостью, от преобразования обстоятельств. В современных условиях революционного преобразования мира, когда имеется объективная возможность и потребность активности личности, нейтралистское уклонение от выбора становится исторически регрессивным.

Более того, отказ от выбора, стремление «умыть руки» могут обернуться и преступлением против нравственности. Если нельзя отложить принятие решения и цель должна быть достигнута безотлагательно, то отказ от выбора оборачивается своеобразной формой выбора, вмешательством особого рода. Уклонился от активного противостояния злу — объективно встал на его сторону, способствовал укреплению его позиции. По меткому замечанию одного из персонажей Брехта, «люди, умывающие руки, умывают их в крови».

Анализ нейтрализма в моральном выборе показывает, что нельзя формулировать проблему активности в форме вопроса: «Вмешиваться или не вмешиваться?» В условиях устранения социальных антагонизмов и причин отчуждения оба варианта — донкихотство и гамлетизм — не являются истинными. Как вмешаться, какие выбрать средства для достижения успеха — вот действительная постановка вопроса об активности личности.

При таком подходе к вопросу очевидна необходимость стремления видеть максимум альтернатив, весь диапазон вариантов решений, избегая при этом узколобого фанатичного выбора по принципу «либо-либо» там, где ситуация предлагает широкое поле возможностей, и сохраняя принципиальную линию выбора, настойчиво п последовательно осуществляя нравственную цель. Нерассуждающей активности донкихотского типа, неизбежно порождающей разочарования при каждом случае поражения, противостоят не эгоистическая пассивность и не бесконечные колебания рефлектирующего гамлетизма, а способность совершать правильный выбор, умение «принимать решение со знанием дела». Для разрешения проблемы активности важное значение имеют критические замечания В. И. Ленина своим корреспондентам, жаловавшимся на неудачи в борьбе со злом. «...Где доказано, — пишет В. И. Ленин, — что Вы правильно боролись, искусно? Бюрократы — ловкачи, многие мерзавцы из них — архипройдохи. Их голыми руками не возьмешь. Правильно ли Вы боролись? по всем ли правилам военного искусства окружили «врага»?» '; «Вы опускали руки, а не боролись, не исчерпалвгвсех средств борьбы» 2.

' Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 52, с. 194.

2 Там же, т. 53, с. 217.

Разумеется, нравственная оценка успеха активного выбора не тождественна утилитарно понимаемой эффективности. Очень долгое время отделяет иногда «посев от жатвы», нравственный эффект внешне безнадежного и бесполезного поступка от появления условий, подтверждающих его социальную необходимость. Однако и нравственная победа невозможна без способности выбирать, без соответствия формы активности обстоятельствам.

Нравственный конфликт. Своеобразной ситуацией морального выбора является нравственный конфликт. Его особенность заключается в том, что моральное сознание личности, которой предстоит решение, констатирует противоречие: осуществление каждой из выбранных возможностей поступка во имя. какой-либо нравственной нормы одновременно ведет к нарушению другой нормы, представляющей для человека определенную моральную ценность. От личности требуется совершить выбор между сталкивающимися моральными ценностями в пользу одной из них и через разрешение данного противоречия реализовать свои нравственные цели. Сложность решения заключается в этом случае не столько в том, что человек не знает нравственных норм или не желает их выполнять, сколько в необходимости разрешить их столкновение.

Конфликтная ситуация морального выбора хорошо показана в кульминационном эпизоде «Северной повести» К. Паустовского.

...При обходе караульных постов командиром полка, в составе которого нес службу на Аландских островах близ Швеции прапорщик Бестужев, были задержаны раненый декабрист и матрос мятежного корабля, пытавшиеся скрыться от преследования за границу. Полковник Киселев, жестокий и наглый, издевательски обходится с изнуренным до беспамятства арестованным офицером и оскорбляет проявившую к нему сочувствие невесту Бестужева Анну. Вступившись за них, вспыльчивый Бестужев вызывает Киселева на дуэль. Но дуэль может помешать организовать побег арестованных. «Он сжал голову ладонями и задумался: как быть с дуэлью? Ежели он будет завтра убит на дуэли, то побег не состоится, арестованного офицера и матроса отправят с первой оказией в Петербург и там повесят. Этого нельзя было допускать. Ежели он откажется от дуэли, то его сочтут трусом. Киселев предаст его военному суду за тяжкое оскорбление полкового командира, побег будет сорван, позор ляжет на его голову и отравит последние дни. Оставалось одно — оттянуть дуэль до совершения побега, остаться в Мариегамне и стреляться. Это означало крушение всех его тайных мыслей о бегстве с Анной и жизни, полной радости и скитаний».

Обнаженность проблем морального выбора в ситуации нравственного конфликта иногда порождает представление о том, что любая ситуация конфликтна уже потому, что требует предпочесть один вариант другому. Хотя всякая ситуация выбора требует предпочтения, вряд ли все ситуации морального выбора конфликтны, то есть ведут к резкому столкновению нравственных ценностей и

необходимости принесения в жертву одной из них. Необходимо отличать реальные конфликтные ситуации от ситуаций мнимо-конфликтных, возникающих из-за неспособности субъекта понять механизм функционирования нравственных норм, неумения творчески соотнести норму с особенностью ситуации.

Нравственные конфликты следует отличать и от такого противоречия нравственных норм, которое выражает безотносительность их формулировки, метафизические рекомендации по их применению в ситуации морального выбора. О такой противоречивости системы нравственных норм и ценностей говорится в рассказе Леонида Андреева «Правила добра». В основе сюжета парадокс: черт решил учиться у попа добру. «Два года сидел черт над книгами и мучительно доискивался: что есть добро и как его делать так, чтобы не вышло зла... Какими же словами можно описать отчаяние и последний ужас несчастного дьявола, когда, подведя последние итоги, не только не нашел в них ожидаемых твердых правил, а наоборот, и последние утратил в смуте жесточайших противоречий. Подумать только, какие оказались итоги: когда надо, — не убий; а когда надо, — убий; когда надо, — скажи правду; а когда надо, — солги; когда надо, — отдай; а когда надо, — сам возьми, даже отними... И так до самого конца: когда надо... а когда надо, — и наоборот. Не было, кажется, ни одного действия, строго предписанного попиком, которое через несколько страниц не встречало бы действия противоположного, столь же строго предначертанного к исполнению; и пока шла речь о действиях, все как будто шло согласно, и противоречий даже не замечалось, а как начнет дьявол делать из действия правило, — сейчас же ложь, противоречия, воистину безумная смута».

Характерна и реакция героев рассказа на нравственные противоречия — догматическое и релятивистское отношение к правилам их разрешения. «...Как начал я с умом читать эти ваши книги, так только одни противоречия и вижу... А мне такого ответа надо, чтобы годился он на все времена и для всяких случаев жизни, и чтобы не было никаких противоречий», — требует дьявол. «Не для нас с тобой эти слова. И вообще не нужно ни слов, ни толкований, ни даже правил. Вижу я, что иногда хорошо любить, а иногда хорошо и ненавидеть; иногда хорошо, чтобы тебя били, а иногда хорошо, чтобы ты и сам кого-нибудь побил. Вот оно, сударь, добро-то... Нету правил. Нету и нету!» — отвечает отчаявшийся поп.

К нравственным конфликтам относятся два типа столкновения норм: в рамках одной системы моральных ценностей и между нормами различных моральных систем. Такая классификация с необходимостью вытекает из представления о социальной обусловленности выбора. Марксистская этика рассматривает нравственные конфликты как специфическое отражение социальных противоречий: существование классовых антагонизмов и неантагонистических социальных противоречий и определяет разделение ситуаций нравственного конфликта на два типа.

Примером антагонистического типа нравственно-конфликтной ситуации может служить столкновение норм и принципов буржуазной и социалистической морали. В ситуации, требующей от человека принять решение о предпочтительности одной из этих моральных систем, нравственный конфликт является идеологиче-

ским выражением социального антагонизма двух общественно-экономических формаций и потому носит бескомпромиссный характер. Не менее наглядным примером является и противостояние религиозной и атеистической морали.

Социальная основа нравственного конфликта в рамках социалистической морали принципиально иная. Нравственный конфликт в этом случае является примером неантагонистического типа, ибо он является выражением неантагонистических противоречий личности и общества, личности и коллектива, межличностных противоречий. Общность социальных позиций, возникшая в результате развития социалистических общественных отношений и формирования новой исторической общности людей с единой идеологией и общими нравствеяными ценностями, порождает принципиальное совпадение нравственных позиций, на основе которых разрешаются конфликтные ситуации: столкновения между существующим уровнем нравственного сознания и требованиями нравственного идеала, различными видами обязанностей, между долгом и склонностью и т. п. Возможность успешного разрешения нравственных противоречий этого типа придает личной ответственности за выбор особую важность, требует от человека максимальных усилий в принятии решений «со знанием дела».

Отождествление двух основных типов нравственных конфликтов, построение типологии конфликтных ситуаций без учета различия антагонистических и неантагонистических нравственных противоречий во всякой структуре нравственных норм и ценностей ведут к усугублению остроты конфликта. Примером такого ошибочного применения правил, пригодных для определенного типа конфликтных ситуаций, к ситуациям прямо противоположным можно считать ответ Ж. П. Сартра на вопрос его ученика: уйти ли ему на войну с фашистами и оставить дома мать, для которой он единственная опора и надежда, или остаться с матерью и тем самым нарушить гражданский долг? Сартр ответил, что оба решения этой конфликтной ситуации в нравственном отношении равноценны.

Такой ответ вполне естествен для сторонника волюнтаристской концепции морального выбора, но он абсолютно неприемлем с точки зрения марксистской этики, где критерием свободы морального выбора выступает его соответствие нравственной необходимости. Сартр в своем ответе рассматривает как равноценные два противоположных типа конфликтных ситуаций, тогда как каждый из них требует принципиально различных решений. По логике подлинно морального выбора отказ уйти в Сопротивление, оказать ему посильную поддержку — это действие в пользу фашизма, а потому недопустимо как выбор в пользу зла. Реальная слож-

ность конфликтной ситуации — трудность расставания с матерью — преодолевается предпочтением долга перед отечеством как более высокой нравственной ценности. История знает массу примеров имеино такого разрешения нравственных конфликтов.

Советский литературовед В. Днепров ссылается в этой связи на опыт, освещенный в литературе. Аналогичная ситуация выбора представлена здесь не с сыновней, а с материнской стороны. «Сохранить свое дитя по праву и обязанности материнской жалости или отпустить туда, где его ждут страдания и смерть? Эта проблема вовсе не теоретическая: ее на деле решали в наш век миллионы матерей. Ее решает Мать Горького, Мать в «Гроздьях гнева» Стейнбека, Мать в одноименной пьесе Чапека, Мать в брехтовской пьесе «Винтовки Тересы Каррар»... И решение везде одно и то же: мать добровольно принимает муки и гибель сына, борющегося за дело народа».

Разрешение нравственных конфликтов базируется на построении иерархии нравственных ценностей (общественный долг рассматривается как более высокий по сравнению с частным) с четким осознанием диалектики абсолютного и относительного в-применении любой нравственной нормы (из нормы, требующей говорить правду, например, исключают смертельно больных).

Удачным примером такого подхода может служить научно-художественное исследование нравственных конфликтов писателем-фантастом А. Азимовым в цикле рассказов «Я робот». (Разумеется, «мораль роботов» не более чем ограниченная модель реальной человеческой морали.)

В сознание азимовских роботов заложены «Три закона роботехники»:

1) робот не может причинить вреда человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред; 2) робот должен повиноваться командам, которые дает ему человек, кроме тех случаев, когда эти команды противоречат первому закону; 3) робот должен позаботиться о своей безопасности, поскольку это не противоречит первому и второму законам.

...Робот Спиди получил задание принести селен из озера. Но там таилась опасность для робота. Подчиняясь приказу человека, Спиди идет к озеру. Но третий закон (забота о собственной безопасности) заставляет его нарушить второй закон и вернуться назад, поскольку в его программе третий закон был задан особенно строго. Возникла типичная конфликтная ситуация: один закон гонит робота вперед, другой — назад, и робот начинает кружить (рассказ называется «Хоровод») вокруг озера, оставаясь на той линии, где существовало спасительное равновесие. Только тогда, когда робота заставили спасать человека, находившегося в опасности (выполнять первый закон), он перестал кружиться.

Итак, нравственный конфликт в рамках единой системы моральных ценностей разрешается на основе соблюдения строгой иерархии ценностей и норм. Соблюдение требований нравственности и социальной целесообразности в ситуации выбора — сфера моральной ответственности личности.

Мера ответственности. Подход к проблеме ответственности за моральный выбор определяется тем или иным решением вопроса о свободе выбора и форме нравственной активности личности. При всем многообразии ответов на него в истории этики и современных немарксистских концепциях также обнаруживается альтернативная постановка проблемы, соответствующая либо фаталистическим, либо волюнтаристским представлениям о свободе выбора.

Фаталистическая концепция ответственности основывается на отрицании свободы личности. Не случайно именно ее взяли на вооружение адвокаты фашистских преступников на Нюрнбергском процессе. Некоторых носителей морали фашизма защитники пытались оправдать тем. что за выполнение приказа несут якобы ответственность не подчиненные, а те, кто отдает приказы; с тех же, кто занимал высшие посты, пытались спять ответственность ссылками на «волю всего народа», избирающего своих вождей.

Нюрнбергский трибунал отверг ложный аргумент об оправдывающей роли такого обстоятельства в ситуации выбора, как приказ: «Важен не факт наличия приказа, а вопрос о том, был ли практически возможен моральный выбор». Наиболее последовательные члены трибунала сформулировали еще более строгий критерий ответственности: «Человек, который встретился с опасностью наказания, даже смертной казни, все равно имеет моральный выбор, если он решит не выполнять преступный приказ. Он может предпочесть собственное наказание причинению незаконного вреда невинному человеку». Дело, таким образом, сводится не к наличию или отсутствию приказа, а к тем моральным целям, ради которых этот приказ отдавался. Ответственность фашистских преступников за аморальные средства выражает их ответственность за безнравственные, человеконенавистнические цели, которые и обусловили выбор средств. История знает много примеров, демонстрирующих возможность сопротивления фашизму, — от подпольной борьбы до различных форм саботажа. Многие из мужественных борцов с фашизмом погибли, но не сдались.

В прямую противоположность фатализму, прокламирующему безответственность «винтика» и соглашателя, выдвигается тезис «человек отвечает за все». Однако истолкование этой альтернативы и ее применение к конкретной ситуации морального выбора может быть весьма различным: оно существенно отличается, например, в этической теории марксизма и экзистенциалистской этике.

Экзистенциализм утверждает, что именно ему принадлежит приоритет в постановке и разрешении проблемы личной ответственности за выбор. Сартр, например, видит заслугу экзистенциалистской концепции в том, что она отдает каждого человека во власть самому себе и безотносительно к обстоятельствам возлагает всю ответственность на его плечи: «Ни одно общественное событие, возникающее внезапно и увлекающее меня, не приходит извне: если я мобилизован на войну — это моя война, я виновен в

ней и я ее заслуживаю. Я ее заслуживаю прежде всего потому, что мог уклониться: стать дезертиром или покончить с собой. Раз я этого не сделал, значит, я ее выбрал, стал ее соучастником».

Тезис «человек отвечает за все» принимает в экзистенциализме волюнтаристский смысл, ибо основывается на абсолютном игнорировании обстоятельств: «В мире нет чужого зла, все люди одинаково виноваты в его существовании». Развивая это положение, выразитель авторской точки зрения в одной из пьес Сартра говорит: «В течение тридцати лет я чувствую себя виноватым, виноватым потому, что живу».

Экзистенциалистская концепция гипертрофирует личную ответственность. Желают того или нет стородники такой позиции, но ее объективным результатом является выгораживание действительных социальных источников и конкретных виновников зла. Уравнительный, нивелирующий подход к роли личности в ситуации выбора приводит к тому, что человек, который «отвечает за все», на практике ни за что конкретно не отвечает: абсолютизация ответственности личности снимает личную ответственность. При всей своей беспощадной ригористичности по отношению к разным формам безответственного поведения (малодушию, трусости, предательству и т. п.) экзистенциализм не может создать истинной концепции ответственности из-за пренебрежения к мировоззренческой и практической способности личности принимать решения.

Методологическая причина такого парадокса — игнорирование меры ответственности. В действительности личность ответственна в меру свободы выбора, то есть она отвечает лишь за то, что она объективно — в соответствии с обстоятельствами — могла и субъективно — в соответствии с нравственной необходимостью — должна была выбрать и реализовать в поступке. Возможность и способность выбора, а также нравственный долг — вот что определяет меру ответственности.

Вопрос о мере ответственности за выбор возникает в связи с тем, что ситуация требует от личности решения, соответствующего нравственной необходимости. Получив объективную возможность поступать так или иначе, личность должна действовать определенным образом — именно ее выбор является условием разрешения ситуации. Средством адекватного ответа личности на ситуацию и является принятие решения «со знанием дела».

Марксизм задолго до экзистенциализма поставил и решил проблему ответственности личности. Марксистская позиция «познавательной ответственности» превосходит экзистенциалистскую концепцию тем, что считает личность ответственной не только перед своей совестью, но и за истинность содержания своих нрав-

ственных убеждений, их нравственную чистоту. Личность с этой точки зрения несет ответственность не только за слабость воли или откровенное предательство, но и за теоретическую (мировоззренческую) или практическую незрелость. Способность к моральному выбору оказывается таким же объектом ответственности, как и само стремление к решению ситуации морального выбора.

Мера ответственности личности возрастает вместе с увеличением диапазона свободы морального выбора. Ценность коммунистической морали и марксистской этики как раз и заключается в том, что они открывают возможность исторически выверенного решения вопроса о свободе и ответственности, обогащенного опытом борьбы народных масс за свободу и социализм и опирающегося на диалектико-материалистическую философию.

2. Соотношение нравственной цели и средств

Нравственная цель и средства... Существует ли между ними неразрывная связь, или они безразличны друг другу? Есть ли какие-либо ограничения в выборе средств для достижения нравственной цели? Определяются ли эти ограничения характером цели или характером средств? А может быть, они лежат вне соотношения нравственной цели и средств? Есть ли в системе нравственных целей объективно высшая цель, которая бы определяла ценность и способы достижения всех других целей и потому служила бы решающим аргументом морального выбора? Таков круг вопросов, составляющих стержень проблемы соотношения нравственной цели и средств. Ее разрешение позволит найти верные критерии морального выбора.

Оправдывает ли цель средства? В форме такого вопроса немарксистская этика и практика морали классово антагонистических формаций поставили проблему соотношения цели и средств, породив целый спектр ответов на него. Альтернативные решения вопроса о соотношении цели и средств выкристаллизовывались в концепциях «иезуитизма»' и «абстрактного гуманизма». В сходной форме они откладывались и закреплялись в обыденном сознании, в публицистике на моральные темы, во многих беллетристических произведениях.

На вопрос: «Оправдывает ли цель средства?» — иезуитизм дает безоговорочно утвердительный ответ. Под «оправданием»

' Термин произошел от названия католического монашеского ордена Иисуса (лат. lesus) и исторически связан с церковно-политической организацией иезуитов, основанной при папском престоле в XVI в. Деятельность иезуитов отличалась беспринципностью в выборе средств для достижения политических целей (интриги, убийства, клятвопреступления).

понимается полное безразличие самой цели к нравственному характеру средств: не существует средств «подлых» и «святых». Для достижения цели можно не считаться с нравственным характером средств: цель освещает любые из них. На основе такого подхода к вопросу выдвигается принцип оптимальности нравственного поведения, указывающий на критерий эффективности средств и пренебрегающий критерием их нравственности. Ложь и предательство, яд и кинжал — все допустимо и даже желательно, если кратчайшим путем ведет к желаемой (и заведомо предполагаемой вполне и постоянно нравственной) цели. В иезуитской концепции речь идет не просто об относительной ценности средства соответственно нравственному характеру цели, а о произвольном отношении к оценке средств. Социологический субъективизм и этический релятивизм — вот методологическая основа иезуитской этики, придающая ответу на вопрос о соотношении цели и средств вполне определенный циничный смысл: «цель оправдывает любые средства».

Соответствующая практика, в обилии порождаемая частнособственническими отношениями, привела к тому, что одобрительный ответ на вопрос об «оправдании средств» стал прочно ассоциироваться с откровенной защитой беспринципности и аморализма. В сфере политической деятельности аморализм такого рода присущ преимущественно реакционным силам (поскольку исторические обстоятельства побуждают их любыми средствами защищать свое право на продление существования). В лице фашизма он продемонстрировал миру поистине чудовищные последствия подобной аморальной практики.

Противостоящая иезуитизму концепция «абстрактного гуманизма» рельефнее всего выявила себя в известной теории «непротивления злу насилием». Ее сторонники утверждают автономность средств от цели и потому считают, что цель не может оправдывать средства. В своих требованиях они претендуют на применение таких средств морального выбора, которые были бы и нравственными, и целесообразными, несли одно только «добро» без малейшей примеси «зла». Злу можно и надо противиться, но не с помощью насилия, ибо «зло нельзя уничтожить злом» так же, как «огнем погасить огня», утверждал Л. Н. Толстой.

С точки зрения теории «непротивления злу насилием» средства управляют целью и изменяют ее: «мы собираем то, что посеем». Однако из отрицания иезуитского противопоставления цели и средств (в ущерб нравственной ценности средства) данная теория выдвигает правило, тоже противопоставляющее цель и средства, но теперь уже в ущерб самим целям: «цели мы не знаем, для нас важны только средства, средства — это все». Та-

ким универсальным средством достижения гармонического равновесия целей и средств объявлялось «ненасилие».

Один из основных аргументов этой теории заключается в том, что «ненасилие» в качестве универсального свойства всех допустимых средств оценивается как добро вне зависимости от цели, ради которой оно применяется (соответственно абсолютным злом объявляется насилие). Таким образом, в противоположность иезуитскому беспринципному релятивизму в выборе средств здесь производится догматическое разделение средств, одним из которых приписывается вечный статус «святости», а другим — «подлости». При этом первым обязывают отдавать предпочтение не только в сравнении со вторыми, но и в сравнении с любыми пелями, если эти цели хоть в чем-то не соответствуют безупречной чистоте средств.

Одним из авторов теории «непротивления злу насилием» был, как известно, Л. Н. Толстой. В статьях о Толстом В. И. Ленин показал, что его учение поставило «с громадной силой, уверенностью, искренностью» важнейшие вопросы современности, однако вместе с открытиями гениального ума это учение содержало и серьезные предрассудки. Выражая «непонимание причин кризиса и средств выхода» из него, свойственного «патриархальному, наивному крестьянину», толстовство оказалось утопичным и реакционным по своему содержанию. И если «критические элементы учения Толстого могли на практике приносить иногда пользу некоторым слоям населения вопреки реакционным и утопическим чертам толстовства» в определенный исторический период, то в условиях обострения революционной борьбы «всякая попытка идеализации учения Толстого... приносит самый непосредственный и самый глубокий вред» '.

Реальная история попыток осуществления абстрактно-гуманистической концепции — особенно в современную эпоху революционных преобразований всего старого мира — показывает, что последовательное проведение в жизнь теории ненасилия отнюдь не приводит к искомой гармонизации целей и средств. Чаще всего на базе такой установки складывается «нейтралистский» тип поведения, вдохновляемый «этикой недеяния» перед лицом активности зла, формируется позиция, по существу потворствующая злу.

Конечно, глубокого уважения заслуживают действия таких поборников «абстрактного гуманизма», как Махатма Ганди, А. Швейцер, М. Л. Кинг, за то, что они неустанно пробуждали в

' Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 20, с. 38, 21, 104.

людях совесть, направляя ее против жестокости, аморализма, всяческого угнетения, деспотизма, многих существенных свойств буржуазного образа жизни, за то, что выступали против оппортунистической тактики оправдания зла «ближайшей необходимостью», неизбежно перераставшей в признание принципа «цель оправдывает любые средства». Однако практика нравственной жизни сурово и неумолимо обрекала «абстрактный гуманизм» на поражение в борьбе со злом, вела к капитулянтству.

Общее свойство рассмотренных концепций — метафизическая односторонность, абсолютизация роли либо цели, либо средств. Марксистский подход раскрывает всю софистичность самой постановки проблемы цели и средств в форме вопроса об оправдании средств целью. Противопоставление этих двух сторон неразрывного акта деятельности порождает ту антиномию морального выбора, которую можно охарактеризовать как противостояние «беспринципной силы» и «бессильного принципа». В скрытой форме на такую теоретическую бесплодность и безнравственность обречены и те способы решения вопроса об «оправдании средств», которые во что бы то ни стало стараются избегнуть крайних выводов с помощью их примирения в фокусе пресловутой «золотой середины».

Научная этика марксизма осуществляет принципиально иной подход к разрешению этой сложнейшей проблемы, чем все принятые в буржуазной этике подходы. Исходный пункт и критерий коммунистической нравственности марксистская этика видит в борьбе за коммунизм. Коммунизм и выступает как объективно высшая цель, определяющая моральную ценность всех других целей и средств их достижения.

Важным моментом связи цели и средств, таким образом, является обусловленность ценности средства нравственным характером цели, для достижения которой это средство применяется. От характера цели зависит ценность средств. Но цель именно определяет средства, а не оправдывает их. Всякие рассуждения относительно оправдания средства означают на деле лишь приписывание средству свойства, объективно ему не присущего. В моральном смысле такого рода манипулятивная операция означает просто вынужденное, лицемерное прикрытие безнравственных действий ссылками на благородство, возвышенность целей.

Результат, в котором воплощается цель, суть предназначение средства. Выбор не соответствующих цели средств ведет к нежелаемому результату и тем самым искажает природу цели.

В качестве примера можно привести ситуацию из кинофильма «Мимо окон идут поезда». Семиклассника Саньку Зенькова избили пятеро ребят. Назвать молодой учительнице их фамилии он отказывается. Стремясь к

«торжеству» справедливости, учительница применяет оригинальное сродство наказания обидчиков.

— Пятеро против одного! А чего ты один стоишь? — спрашивает она ухмыляющегося вожака ребят.

— А вы проверьте.

И начинается «проверка» путем новой драки — теперь по сценарию педагога: Зеньков бьет обидчиков поодиночке, бьет и тех, кто сильнее его, и тех, кто слабее. Он вбивает в них кулаком новую заповедь: все против одного — плохо, один против одного — всегда хорошо. О каком воспитательном эффекте можно говорить в данном случае, если единственный урок, который могут извлечь ребята, — за справедливость можно бороться любыми средствами? А ведь именно к такому выводу подталкивает ребят решительная учительница. Своим присутствием в комнате она связывает руки тем, кто должен быть наказан, и развязывает руки «мстителю»: обида за обиду, унижение за унижение. Так методом от противного в фильме показано, что не соответствующие цели средства искажают, а то и вовсе уничтожают ее нравственный характер. Чем сильнее человек верит в безграничность свободы выбора средств, чем больше проявляет он произвола в таком выборе на практике, тем дальше отстоит результат морального выбора от запланированной цели.

Обусловленность нравственной ценности средства характером цели предполагает такие характеристики ценности средства, как абсолютность и объективность. Целесообразность выбора любого средства оказывается в действительности лишь видимостью: игнорируя объективные свойства средства, момент абсолютности в их ценности, «воля человека, его практика, сама препятствует достижению своей цели...» '. Именно поэтому в марксистской этике тезис «цель определяет средства» взаимодополняется тезисом «средства определяют цель».

Нравственная цель и средства не только взаимоопределяемы, но и соотносительны. Это значит, что любая цель в иной ситуации может выступать в роли средства и, наоборот, то, что было средством, в новой ситуации морального выбора может оказаться целью. Такое понимание системы «цель — средство» выявляет всю несостоятельность попыток определения необходимости какого-то средства лишь путем его соотнесения с ближайшей целью, ибо, как только последняя будет достигнута, ей придется самой служить в качестве средства для более высокой цели. Отсюда вытекает требование строгой последовательности в выборе средств. И если ближайшая цель может быть достигнута лишь ценой, уничтожающей нравственный характер более высокой цели, то такое средство достижения должно быть отвергнуто, как лишенное целесообразности. Более того, для обеспечения нравственного характера выбора необходимо не, только выведение конкретной текущей цели из цели отдаленной и высокой, но и из предыдущих, уже реализованных целей. А так как эти уже достигнутые цели

' Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 29, с. 197.

ранее соотносились с соответствующими средствами, то обязательно пристальное и принципиальное внимание к каждому средству на каждом этапе движения к высшей цели.

Анализ диалектики нравственной цели и средств позволяет сделать следующий вывод: нравственно то средство, которое необходимо и достаточно для достижения нравственной цели, которое не противоречит более высокой и высшей цели, не изменяет ее морального характера. В этом выводе слиты два требования к средствам выбора — эффективность и нравственная ценность;

целесообразность средств оказывается, таким образом, связанной с их нравственным качеством.

Выбор средств и проблема «меньшего зла». В практике морального выбора обнаруживают себя две причины рассогласования целей и средств. Первая заключается в неумении выбрать эффективное средство. Вторая проявляется в ситуациях, в которых средства выявляют аморальный характер цели, по отношению к которой они вполне целесообразны.

В первом случае человек либо зарекается от всяких попыток поиска и применения эффективных средств, чтобы не исказить нравственных принципов, либо противопоставляет злу его же «беспринципную силу», стремясь оптимизировать свои действия, исходя из принципа «все позволено», и оправдать их, пытаясь убедить себя и других в невозможности победить зло якобы неэффективными средствами добра. Так формируется вредный пред-. рассудок об оправдании целью «любых средств».

Подлинно нравственная позиция несовместима с еще встречающимися в обыденной моральной практике попытками стихийного поиска эффективных приемов борьбы со злом путем освоения методов деятельности людей беспринципных, не гнушающихся «любыми средствами» (даже если такой «арсенал» используется с искренней надеждой на нравственные результаты).

Вспомним страхового агента Юрия Деточкина — героя повести Э. Брагинского и Э. Рязанова, по которой был снят фильм «Берегись автомобиля». Он решил бороться с жуликами их же методами. Уверовав, что нашел универсальный, хотя и незаконный, способ борьбы со злом, Деточкин угоняет у владельцев приобретенные на нетрудовые доходы автомашины, перепродает их и переводит вырученные деньги на счета детских домов. Нам мил этот бескорыстный рыцарь справедливости, как антипод жуликов, с которыми он борется, и тех, кто, предпочитая «умеренность и аккуратность», не вмешивается в борьбу со злом. Но логика борьбы по-детски наивного героя (недаром он носит фамилию Деточкин) со злом оказывается не столь уж детски невинной (ведь приобретают у него украденные машины опять же жулики и расхитители), а этика этой борьбы, ее средства выглядят совершенно неприглядно. Надо ли удивляться, что такая борьба приводит к поражению, и именно благодаря выбранным средствам.

Здесь с очевидностью обнаруживается тот «Рубикон», который нельзя перейти при положительно ориентированном моральном выборе и который сознательно нарушается в ситуации выбора с заведомо аморальными целями. Классическим примером такого выбора является преступление Родиона Раскольникова.

На первый взгляд читателю романа Ф. М. Достоевского может показаться, что и в ситуации Раскольникова речь идет о благих намерениях, которыми «вымощена дорога в ад», то есть о противоречии высокой цели и неправильно выбранных средств. Однако писатель показал, что аморальность средств и результатов в поведении Раскольникова находится не столько в противоречии с целью, сколько в соответствии с «подпольными» целями, с преступным замыслом Раскольникова. Именно средства и результаты выявляют подлинную цель Раскольникова.

Марксистский подход к решению проблемы соотношения цели и средств не допускает возможности использования аморальных (тем более иезуитских) методов в революционной борьбе. Этика марксизма выдвигает требование эффективности средства не вопреки нравственному характеру цели, а для ее реализации. Поэтому связь требований и нравственности и эффективности оказывается неразрывной: этический контроль не ограничивается ни только средством, ни только целью. «Цели без средств пусты, средства без цели слепы».

Недопустимость нарушения единства этих требований становится особенно очевидной в наиболее сложных конфликтных ситуациях, вынуждающих человека решаться на выбор средств, ведущих к цели очень дорогой ценой. Конфликтность ситуации, когда моральные соображения запрещают применить «эффективное» средство и вместе с тем побуждают оптимизировать результат выбора, порождает необходимость поиска меньшего зла. В этом случае также может возникнуть вопрос об «оправдании» средств целью, за некорректной формулировкой которого скрыты сомнения и колебания в праве использования определенного рода средств, несущих с собой отрицательные моральные последствия. Это вопрос об оценке «меньшего зла».

Проблема «меньшего зла» имеет несколько смыслов. Во-первых, речь может идти о принципе выбора, который в положительном смысле формулируется как требование «наибольшего добра» — избирать средства, которые не просто реализуют цель, но и представляют собой наибольшую самостоятельную ценность. Отрицательное выражение этого требования и звучит как наименьшее зло. Во-вторых, под «меньшим злом» можно понимать результат согласования объективных и субъективных элементов ситуации выбора, например компромисс между «Сциллой желаний» и «Харибдой условий». В этом случае «меньшее зло» играет роль

своеобразного «баланса», требуемого неблагоприятным стечением обстоятельств.

Проблема выбора «меньшего зла» становится более ясной, если рассматривать ее применительно к моральному компромиссу, требующему от личности осознанной жертвы одними моральными ценностями во имя сохранения других — ценностей высшего порядка. В таком диалектическом подходе равное ударение делается и на позитивный и на негативный моменты критерия выбора: меньшее, но все же зло; зло, но все же меньшее.

Основной смысл проблемы оценки «меньшего зла» в практике нравственной деятельности заключается в понимании допустимости компромиссов и готовности к ним в ситуации морального выбора, но только тех компромиссов, которые не выдуманы трусами и приспособленцами, а отражают объективные особенности конфликтных ситуаций, своеобразно преломляют общеисторическую закономерность развития прогресса в форме зла.

Компромисс — наиболее сложный и тонкий акт морального выбора, в нем особенно велик риск уничтожения нравственного характера цели в процессе ее достижения. Однако выводом из опасений за характер компромисса должно быть не догматическое его отрицание (и не релятивистское обожествление), а определение. и соблюдение меры компромисса.

Компромиссный моральный выбор — это в первую очередь выбор так называемых «вынужденных средств», без помощи которых нельзя разрешить ситуацию. Догматический отказ от таких средств (например, от насилия, как того требует теория «непротивления злу насилием») с необходимостью ставит человека, принимающего решение, в такое положение, когда вместо того, чтобы уничтожить возможность зла, он уничтожает возможность добра и позволяет торжествовать злу. Именно это имел в виду К. Маркс, когда предостерегал от таких «лицемерных друзей, которые, правда, заявляют о своем согласии с принципами, но сомневаются в их осуществимости, потому что мир-де еще не созрел для них, и которые даже не намерены способствовать его созреванию, а, наоборот, предпочитают в этой земной юдоли разделять общую участь всего дурного» '.

Естественно, может возникнуть вопрос: зачем же в таком случае постоянно напоминать о сложности и противоречивости морального выбора, акцентировать неизбежность жертв моральными ценностями при выборе «вынужденных средств», как это, например, делал В. И. Ленин в оценке Брестского мира, революционного насилия и т. п.? Вопрос этот не чисто академический. Он,

1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 5, с. 22.

во-первых, связан с мировоззренческой ориентацией и практической деятельностью коммунистов по достижению их «конечной цели», с правильным соотношением при этом морали и политики. Во-вторых, этот вопрос используется для злостной фальсификации марксистского учения о целях и средствах со стороны антикоммунизма.

Марксистская этика оценивает «вынужденные средства» как «меньшее зло», чтобы определить перспективу морального выбора. В идеале марксизма, когда завершится «предыстория человечества», когда будут устранены социальные и нравственные антагонизмы, нет места таким «вынужденным средствам», как насилие. Поэтому-то задачей марксистов В. И. Ленин считал не абстрактное отречение от «вынужденных средств» во имя «святых» (такое метафизическое противопоставление он называл софистикой), а умение через все тактические компромиссы, поскольку они объективно неизбежны, «провести верность своим принципам, своему классу, своей революционной задаче...» '.

Осознание того, что в конфликтной ситуации моральный выбор является отрешением от какой-либо ценности во имя ценности более высокой, необходимо, чтобы видеть отрицательный характер побочных последствий такого выбора и понять необходимость сведения этих последствий к минимально возможным. Роль «меньшего зла» в таких ситуациях — искоренить необходимость прибегать к нему в будущем.

Гуманизм в качестве цели определяет наиболее гуманные для определенной исторической эпохи средства его достижения. Гуманистичность марксистской этической концепции цели и средств заключается в том, что она рассматривает коммунизм как научно обоснованную систему целей, воплощающих свободу и счастье человека, и соответствующих им средств.

3. Поступок: мотив и деяние

Выбор поступка. По мере усложнения нравственных отношений между людьми в процессе исторического

развития стали обнаруживаться известные, подчас весьма значительные, несовпадения мотива и реального последствия морального выбора. Оказалось, что один и тот же мотив приводит к различным последствиям и, напротив, разные мотивы способны вызвать тождественные результаты. Возникло тревожное сомнение: должна ли нравственная ценность мотива совпадать с такой же ценностью

' Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 34, с. 133.

последствий поступка? Возник вопрос: возможно ли по ценности одного из этих элементов поступка выносить суждение о ценности другого? И чему в случае их расхождения отдать предпочтение — мотиву или последствиям действия?!

Если практические трудности проблемы заключаются в фактах несоответствия мотивов н последствий (в форме доведения до абсурда такое несоответствие отражено в известной басне о медведе, с самыми добрыми намерениями убивающем муху на лбу хозяина с помощью огромной дубины), то теоретические содержатся в противоречивых представлениях о сущности поступка и соотношении его структурных элементов. При решении этой проблемы в истории этики сложились две альтернативные позиции.

Сторонники так называемой консеквенциальной этики (к ней относятся утилитаризм, гедонизм, эвдемонизм и некоторые теории интуитивизма) полагали, что единственный критерий нравственной ценности поступка всецело заключен в его реальных социальных последствиях. Обычно они указывали на то, что мотивы поступка слабоуловимы, что в стимуляции поступка участвуют, переплетаясь, различные качественно неоднородные мотивы, а практика регуляции поведения слишком часто приносит подтверждение поговорке о «благих намерениях», которыми «вымощена дорога в ад». Защитники второй точки зрения (так называемая теория «доброй воли», «моральной доброты») исходили из того, что критерий ценности поступка заключен исключительно в характере его мотивов, и тем самым отрицали моральную ценность социально полезных действий, совершенных случайно, вопреки направленности воли личности. Моральными они считали лишь те мотивы, в которых обнаруживалось самоподчинение долгу, «категорическому императиву» или аскетическим установкам.

Эти альтернативные точки зрения вытекали не только из различного понимания морали, природы добра и зла, структуры поступка. В конечном счете они обусловливались особенностями нравственной жизни в условиях классово антагонистических формаций. Когда действительность противоречит идеалам, когда моральные нормы воспринимаются как «не свои», чуждые, извне навязываемые правила, когда постоянно сталкиваются обязанности человека и гражданина, веления закона и совести, тогда требование руководствоваться нравственными мотивами и достигать при этом социально полезных последствий представляется противоречивым и невыполнимым.

В рамках немарксистской этики предпринимались и попытки найти гармонию поступка, но они терпели неудачу, поскольку предлагаемые абстрактные решения не считались с объективными, конкретно-социальными условиями разрешения проблемы, с

необходимостью изменения самой человеческой жизнедеятельности, что вело к сохранению и воспроизведению все тех же крайностей «консеквенциализма» и теории «моральной доброты».

Для преодоления долгого соперничества этих метафизических концепций необходимо было по-новому рассмотреть природу морального выбора. Научное понимание соотношения мотива, действия и последствий в марксистской этике исходит из того, что цель морали — регуляция поведения имеет специфическое условие — сознательное, добровольное служение добру. Самополагание долга, убежденное стремление к добру — необходимая характеристика поведения. Этим и объясняется исключительно важное значение мотива в структуре поступка, причем нравственным мотивом коммунистическая мораль считает стремление к общественному интересу, выражающему требование исторической необходимости.

Принципиальное значение для решения проблемы соотношения мотива и последствий имеет отказ от сведения морального выбора к акту только духовной деятельности, предшествующей действию и его последствиям и предопределяющей его. Моральным является как выбор в конкретной моральной ситуации, так и выбор «замысла жизни», «линии поведения» в целом. Такой подход позволяет избежать противопоставления поступка и практического деяния и представить поступок как целостное явление, как систему определенным образом организованных, находящихся в диалектическом единстве элементов: мотивов, целей, средств, деяний, последствий и т. д.

Каково же соотношение элементов поступка? Чтобы понять это, требуется в первую очередь определить место и роль мотива в структуре поступка, так как в зависимости от того, включается ли мотив в структуру поступка или выносится за его рамки, решается и вопрос о ценности мотива и ценности последствий поступка. Мотив (от лат. moveo — приводить в движение, толкать) в обыденном словоупотреблении чаще всего понимают как силу, побуждающую к поступку. При этом мотив обычно не отличают от других понятий, характеризующих фактор действия, — стимула, намерения, цели. Однако отождествление всей этой группы родственных понятий, относящихся к внутренней, идеальной стороне поступка, приводит к затушевыванию специфической роли мотива.

В самом деле, мотив, конечно, стимулирует деятельность, но вместе с тем далеко не каждый стимул становится мотивом. Далее, если мотив есть основание поступка, то намерение — итоговая характеристика всей духовной стороны морального решения, в том числе и выбора при борьбе различных мотивов. Что касается цели, то следует учитывать, что мотив есть «оправдательно-объяснительное целеполагание»: он может определять и постановку цели, а

также выбор соответствующих средств. Цель в этом случае является реализацией мотива. Она указывает на то, что предстоит сделать, тогда как мотив говорит о том, во имя чего надлежит стремиться именно к данной, а не иной цели. При нравственной оценке поступка очень важно учитывать, что характер и направленность целей и мотивов могут как совпадать, так и различаться. Так, стремление к участию в общественной работе мы вправе расценивать как морально-положительную деятельность (при условии, конечно, положительной направленности самой активности, ее соответствия потребностям общественного развития). Однако мотивы, побуждающие личность к этой цели, могут быть как положительными (стремление бороться с недостатками, участвовать в коллективной выработке решений по управлению общественными делами, желание помочь товарищам и т. п.), так и отрицательными (карьеристские устремления, тщеславие, властолюбие).

В чем же сущность моральной мотивации? Мотив — внутреннее, субъективно-личностное побуждение к поступку, заинтересованность в его совершении. Но побуждения могут быть и неосознанными, быть просто влечениями, на основе которых происходят непроизвольные действия, вынужденные реакции на какие-то внешние события (скажем, действие, вызванное испугом). Мотив — это осознанное личностью побуждение, причем в такой степени, что оно превращается в цель деятельности. При этом нравственно-положительный мотив обусловливает действие, продиктованное стремлением выполнить социальную обязанность (которую личность сама считает для себя обязательной) даже в тех случаях, если давление внешних событий принуждает к уклонению от этих обязанностей, и