Эсхатология апостола Павла и представления ветхозаветных иудеев по взгляду Страхова и Глубоковского

В эсхатологическом отрывке 2-й главы второго 2-го послания к фессалоникийцам для нас заметным становится схожесть взглядов ап. Павла с аналогичными отрывками в Евангелии. Однако у двух исследуемых нами библеистов замечаются разные мнения о степени заимствования эсхатологии Павла от представлений иудейской апокалиптики. Проф. Н.Н. Глубоковский пытается усмотреть, что его оппонент, проф. прот. В.Н. Страхов, считает возможным видеть некоторое заимствование эсхатологии апостола Павла от ветхозаветных иудейских или языческих традиций, повлиявших на мысли апостола при написании послания[118]. Так, Страхов прямо соглашается с тем, что на эсхатологию апостола влияли как слова Христа, так и ветхозаветные пророчества об антихристе[119]. Так, он пишет, что «на развитие апостольского учения об антихристе оказали значительное влияние ветхозаветные пророчества об обожении и самообоготворении монархов» [120] и что «учение это создалось на основе пророчеств ветхозаветных и пророчеств самого Иисуса Христа» [121]. Проф. В.Н. Страхов, говоря о сходстве эсхатологии ап. Павла и Евангельских отрывков, усматривает также и зависимость ее от ветхозаветных представлений, основываясь на том, что язык послания Павла восточный и семитский и что использованные Павлом обороты надо понимать в восточном смысле.

С другой стороны, сам проф. Н.Н. Глубоковский склоняется к последователям догматической теории, считавших, что апостольская апокалиптика строилось в большей степени на откровении Христа либо либо своим ученикам, либо самому ап. Павлу в личном видении. Хотя он не отвергает некоторую тень иудейских воззрений, но не усматривает особого влияния их на взгляды апостола Павла. Чтобы принять или отвергнуть наличие этой зависимости, необходимо понять, а какие же ветхозаветные представления преобладали, если они имели место, об антихристе.

Прежде чем понять степень этой зависимости в эсхатологии ап. Павла от дохристианских и иудейских источников, проследим связь ее с Евангельскими эсхатологическими отрывками. На самом деле вторая глава из второго послания к фессалоникийцам скорее близка к Евангельским откровениям о конце мира, чем на бытовавшие иудейские представления о нем в среде израильтян. Все Павловы таинственные понятия, указанные выше, такие как «человек беззакония», «отступник», «апостасия», и «удерживающий» мыслятся так же, как они представлены евангелистами (сравн. Мф.24гл., Мк.13гл., Лк.21гл. и Апок.8-21глл.).

Ниже нами приведена целая серия сходств послания и эсхатологических мест из Евангелия, наглядно показанная в виде таблицы.

Эсхатология у апостола Павла и у евангелистов

Несмотря на предельную близость Павловой эсхатологии к Евангельским апокалиптическим отрывкам в беседе Господа с учениками у всех трех евангелистов, мы можем доказывать и влияние ветхозаветных представлений на Павлову эсхатологию. Так, у Павле есть некие указания на события последних времен, которых в Евангелии мы не находим. Так, в Евангелии нет точного указания на пришествие в мир одного антихриста, а о его вхождении в храм Божий не говорится прямо, но лишь образно: когда увилите мерзость запустения, стоящую на святом месте» (Мф. 42,15).

Страхов принимается за сравнение Павловой эсхатологии с отрывками из Ветхого Завета и находит некоторое сходство. Действительно, мы все же видим некоторое сходство поведения нечестивых царей: Дария, Антиоха Епифана, императора Каллигулы с описанием образа и поведения будущего антихриста и многие принципы действования и в том и в другом случае синонимичны: это самообожествление, осквернение христианских святынь, гонения на христиан, и проч. По этому поводу проф. прот. В.Н. Страхов приводит свою систему доказательства определенного влияния иудейских традиций на взгляды Павла.

Для этого он использует два подхода: филологический, в котором замечает, какие слова ветхозаветных пророков повторяются в послании апостола Павла и смысловой, пытающийся обнаружить сходство по смыслу в ветхозаветных и новозаветных эсхатологических отрывках. Так, проф. В.Н. Страхов замечает, что и в Ветхозаветных и в новозаветных книгах используются слова «’αποστασία» (2Фесс. 2, 3 и 1Макк. 11,14), «ὁ άνθρωπος τῆς ἀνομίας» (2Фесс. 2,3 и Пс. 88,23) и некоторые другие эсхатологические понятия[122], что указывает тем самым на зависимость эсхатологии ап. Павла от дохристианских пророчеств, а наличие определенного артикля перед разбираемыми нами эсхатологическими понятиями второго послания к фессалоникийцам («ὁ άνθρωπος τῆς ἀνομίας», «ἡ ἀποστασία», «τὸ κατέχον» и «ὁ κατέχων») указывает на уже имевшуюся осведомленность солунян этими понятиями из более ранних источников. Также он обращает внимание, что апостол Павел прямо употребляет выражение «вы знаете» (2Фесс. 2,6) говоря о знамениях конца мира, о которых, следует полагать, уже знали солуняне.

Высказываясь по филологическому анализу происхождения Павловой эсхатологии, Глубоковский замечает, что автор, «применив только филологический масштаб, утрировал «ветхозаветную окраску»[123]. В противном случае, он замечает наличие других важных факторы, которые непо­средственнее и сильнее способствовали языковой оригиналь­ности 2 Фес.[124].

В контексте смыслового анализа, по Страхову, эсхатологические пророчества из 2 Фес. и вправду находят отражение в аналогичных местах из книг Ветхого Завета. Так, образ самопосаждения антихриста, являющийся отзвуком распоряжения Калигулы о поставлении в Иерусалимском храме своей статуи, также сроден некоторым ветхозаветным отрывкам. Это и отрывок из книги пророка Исаии (Ис. 14, 13-15), где царь Вавилонский дерзает сравнивать себя с Всевышним и намеревается поставить свой трон на Его горе, и отрывок из книги пророка Даниила, где говорится о возвышении некоего беззаконного царя над всяким богом (Дан. 2:36-37). В другом месте той же книги говорится также, что придет надменный царь, который «прекратит жертвоприношение в храме, так что на крыле святилища будет мерзость запустения», но после этого и этого «опустошителя постигнет гибель» (Дан.9:27). Страхов предлагает для рассмотрения и 3-ю книгу Маккавейскую, где рассказывается о том, как надменный языческий царь Птолемей намеревался войти во Святой Святых. Однако, несмотря на схожесть описанного в них и в послании апостола Павла к фессалоникийцам, эти древние пророчества нельзя посчитать годными для пророчества о грядущем антихристе, поскольку они относились к уже умершим людям – или к царю Навуходоносору или же к Антиоху Епифану, о чем и говорит сам Страхов.[125]

Проанализировав отрывки из Евангелия, повествующие о последнем времени, можно заметить как Господь не раз Сам ссылается на ветхозаветные источники во время беседы с учениками о последнем времени, но при этом использует их лишь как прообраз предапокалиптических событий. Так, у евангелиста Матфея упоминается, как Господь цитирует пророчество Даниила: явится «мерзость запустения, реченная через пророка Даниила, стоящая на святом месте» (выделение мое – Н.С.) (Мф. 42,15). Аналогичный отрывок имеется у Марка – Мк. 13,14. В другом месте Христос сравнивает времена второго пришествия с эпохой Ноя при потопе и Лота при истреблении городов Содома и Гоморры: «И как было во дни Ноя, так будет и во дни Сына Человеческого: ели, пили, женились, выходили замуж, до того дня, как вошел Ной в ковчег, и пришел потоп и погубил всех. … так будет и в тот день, когда Сын Человеческий явиться» (Лк.17:26-30).

Таким образом, для составления своего эсхатологического места апостол Павел мог использовать как ветхозаветные, так и новозаветные свидетельства, но это никак не означало полную зависимость от них.

В отношении же вопроса возможного заимствования апокалиптики ап. Павла от ветхозаветных представлений Страхов допускает их, однако они не претендуют у него роль более высокую, чем откровение Спасителя. Так, в одном месте он пишет, что «на развитие эсхатологии ап. Павла … большое влияние, вероятно, оказали древнейшие христианские пророки», под которыми он предполагает Агава, Иуду и Силу, а также некоторых иных, которые «в свою очередь стояли в зависимости … от пророчеств ветхозаветных, особенно книги прор. Даниила» [126]. Таким образом, Страхов допускает, что на апостола Павла повлияло ветхозаветное представление об эсхатологии. Однако слово «вероятно» делает весь вывод несколько недоказанным. Чуть дальше, Страхов более основательно утверждает, что «апостол Павел создавал его ( эсхатологическое учение – С.Н..) на основании богатого предания», но подчеркивает важность того, «что именно берет ап. Павел из этой традиции, а что отбрасываешь как мусор» [127].

Такми образом, ближе к конце своего исследования, Страхов выводит свое окончательное мнение по вопросу заимствования. Он приходит к ясному пониманию, что все ветхозаветные сведения о пришествии лжемессии: «ни ветхозаветные пророчества и псалмы, ни события современно-исторические, ни апокрифическая литература — не могли дать апостолу полного материала для изображения антихриста». Он подчеркивает, что «такой самостоятельный религиозный мыслитель-пророк, как апостол Павел, ничего не взял бы из древних представлений, если бы не утвердился и не удостоверился в них событиями и переживаниями своей внутренней жизни, своим личным религиозным опытом» [128] (сравн. 1Кор. 11:23; Гал. 1:11; 2Кор. 12, 1—4).

Еще одним доказательством в пользу откровенности эсхатологии апостола Павла, также по мнению Страхова, служит отрывок из послания к Тимофею, где апостол увещевает своего ученика воздерживаться от иудейских басен (1Тим. 1,4; 2Тим. 4,4) и сохранять воспринятые «священные писания» («ἱερὰ γράμματα»), под которыми и следует понимать откровение Христа. [129] Все это показывает нам, по мнению Страхова, отношение самого апостола к ветхозаветным суждениям, как к басням, не подтвержденным истиною и часто расплывчатым и неясным.

Обратимся теперь к пониманию этого вопроса у проф. Н.Н. Глубоковского. Он старается отчетливо показать откровенной характер Павловой эсхатологии, что «она не похожа ни на одну из ветхозаветных, иудейских или иных теорий» [130]. Ссылаясь на следующие отрывки из послания к Коринфянам «Ибо я от Самого Господа принял то, что и вам передал» (1 Кор. 11, 23) и Галатам: «Евангелие, которое я благовествовал, не есть человеческое, но я принял его и научился не от человека, но через откровение Иисуса Христа» (Гал. 1, 11-12). Однако Глубоковский также замечает наличие определенных параллелей и с Ветхим Заветом, влияние которых он последовательно доказывает. Как критик работы своего оппонента – Страхова, следует заметить, что его выводы он прямо называет «неполными и недостаточными», говоря, что он «не анализирует откуда получил свои мысли» [131].

По мнению Глубоковского,в иудейских созерцаниях 1-го века было лишь представление «коллективного антимессии для совокупности врагов Иеговы и народа Божия». [132]

Н.Н. Глубоковскому присуща конкретика и ясность во взглядах. Он говорит, что у Страхова нет выяснения «ни соотношения факторов в их специальном разборе и раскрытии способов, характера или степени иудейско-апокалиптических воздействий» [133] Например, он замечает, что прот. В. Страхов говорит, что образ «человека беззакония может быть вполне понят только на основании еврейского оборота» [134], взятого из книги пророка Даниила, в котором было пророчество вовсе не об антихристе, а об Антиохе Епифане и отсюда будет неграмотно делать вывод, что апостол Павел именно его использовал для пророчества об антихристе. Таким образом, «Ветхозаветная окраска» у Страхова излишне пре­увеличивается, как пишет Глубоковский, который, «говоря о схожести некоторых понятий у ап. Павла с ветхозаветными, не объ­ясняет вполне павлинистических языковых особенностей 2 Фесс, … о чем у последнего сказано гораздо меньше и бледнее» [135]. С критикой Глубоковского в этом вопросе мы можем согласиться.

Подтверждая слабость в степени зависимости учения ап. Павла от иудейского представления об эсхатологии, Глубоковский констатирует, что ни в каких исторических памятниках мне встречается каких-либо сведений о втором пришествии Мессии в мир или же появление антихриста прежде Второго пришествия Христа[136]. Двумя исключениями он считает лишь следующие два отрывка из Ветхого Завета – это 8-ая глава из книги пророка Даниила и 5-ая и 6-ая главы из 3-й книги Ездры, в которых приводится описание личности антихриста, весьма схожее с новозаветным откровением. Приведем цитаты из этих тектсов: «восстанет царь наглый и искусный в коварстве» (Дан. 8, 23) и «тогда будет царствовать тот, которого живущие на земле не ожидают…» (3 Ездр. 5.6)[137].

Кроме ссылок на Ветхий Завет, Глубоковский обращает внимание также и на некоторые внебиблейские источники, где находит пророчества о конце времен, причем и в них также присутствует понятие единоличного образа «человека беззакония». Так в пророческих Сивиллиных книгах антихрист называется «велиаром, который сотворит великие знамения, даже воскрешения мертвых, и соблазнит много евреев и беззаконников, но по воле великого Бога в конце концов сгорит вместе с последователями» [138]. Однако, хотя это описание и схоже с описанием антихриста в Новом Завете, и в частности с отрывком из рассматриваемого нами послания апостола Павла: «пришествие [антихриста – С.Н.], действию сатаны, будет со всякою силою и знамениями и чудесами ложными» - 2 Фесс.2:9), но возможно оно касалось не самого антихриста (апокалиптического), а других «отступников» (по мысли Глубоковского в Сивиллиных книгах содержалось пророчество о Симоне Маге), как в книге пророка Даниила – об Антиохе Епифане.