Задачи криминалистики 6 страница

Следовательно, речь должна идти не о принципиальном отри­цании провокации (побуждения) как средства деятельности против преступников, что по сути своей бессмысленно и алогично, а о чет­ком разграничении тех элементов (способов) провокации, которые традиционно используются и допустимы, и тех, которые вообще применяться не могут. В 1999г. в Одессе состоялось посвящение в «авторитеты» одного из преступников, который как выяснилось позднее, был «опущеным». В результате этого 50 «авторитетов», которые его «короновали», оказались дискредитированы в связи с нарушением преступных «законов». Оценивая урон, нанесенный преступной среде, журналист высказал предположение - не была ли данная операция организована оперативными службами правоох­ранительных органов? Эту операцию, если журналист прав, тоже можно назвать провокацией. Но из таких «провокаций», по наше­му мнению, должна состоять деятельность против современной

преступности ибо это - профессиональный ответ на действия про­фессионалов, а не мелочные попытки «упрятать» их за решетку пу­тем подбрасывания оружия или наркотиков, на что нередко идут практические работники в бесплодных боях с преступниками в си­лу отсутствия надежных правовых средств их изобличения. В связи с этим в программе «Стратегия и тактика борьбы с организованной преступностью и коррупцией» правильно ставится вопрос о необ­ходимости «дать четкое определение в законодательном порядке понятия провокации с тем, чтобы оперативные комбинации спец­подразделений при задержании преступников с вещественными до­казательствами или для получения доказательств их вины в процес­се оперативно-розыскной деятельности не являлись противоправ­ными» (170,32).

В деятельности следователя разграничение и ограничения при­менительно к рассматриваемым категориям должны быть более строгими, потому что данные, получаемые оперативно - розыс­кным путем, используются в основном как основание для проверки определенных лиц и событий, а в расследовании информация ис­пользуется для решения процессуальных вопросов, связанных с судьбой подозреваемого, и здесь ошибки могут иметь существен­ные и непоправимые последствия. Но и здесь побуждение-провоци­рование на определенные действия может иметь правомерное мес­то. Обыск на большом приусадебном участке не дал результата. Тогда следователь сказал: «На сегодня хватит, завтра возьмем тех­нику и продолжим поиск». Ночью, когда подозреваемый решил откапать и перепрятать труп в другое место, оперативные работни­ки задержали его. Если акцентировать внимание только на форме осуществленного, то можно сказать, что здесь налицо явные обман и провокация, ибо подозреваемого подтолкнули к выполнению тех действий, которые привели к его изобличению. Но если рассматри-^вать содержательную сторону проведенной операции, то в ней нет ничего провокационного, так как преступление уже было соверше­но, труп был спрятан виновным и своими действиями он лишь об­легчил работу следователя, а не создал правовые основания своей ответственности, которых без побуждения извне не существовало.

Примеров подобного плана можно приводить массу и они бу­дут свидетельствовать о том, что без таких побуждений следова-

тель обойтись не может, а поэтому опять-таки нужно лишь строго разграничить то, что допустимо и что таковым являться не может.

Применительно к деятельности следователя провокацией в чис­том виде будет все то, что может породить ответственность лица и чего он без этого «подталкивания» мог не совершить.

Однако возникает вопрос: можно ли в принципе использовать провокацию в борьбе с преступностью? Во многих странах на этот вопрос дан категорический утвердительный ответ. Например, в борьбе с контрабандой наркотиков и оружия, проституцией. Кста­ти, и у нас приобретение подставным лицом наркотиков, на осно­вании чего в последующем изобличается наркосбытчик, использу­ется в оперативно-следственной и судебной практике, как аргумент того, что обычные средства борьбы с данным явлением недоста­точны. А в остальном о провокации говорят как о безусловно не­допустимом средстве.

Если быть формально последовательными,™, во-первых, про­вокация должна быть либо разрешена, либо безоговорочно запре­щена без всяких исключений, во-вторых, чтобы не смешивать средство деятельности по борьбе с преступностью с возможностью изобличения лица в совершенном им по нашей «наводке» преступ­лении, необходимо установить, что получаемые в результате этих операций данные не могут служить непосредственным основанием для привлечения к уголовной ответственности. Сложности разоб­лачения взяточников общеизвестны, поэтому в деятельности пра­воохранительных органов используется операция «Задержание с поличным». Судебная практика знает множество примеров привле­чения к уголовной ответственности на основе подобных операций. И по этому поводу правильно утверждается, что «операция по вру­чению вымогателю предмета взятки - только закрепление доказа­тельств уже совершенного преступления» (171,309).

Но заинтересованное лицо может организовать такую опера­цию на базе сфальцифицированных данных. И опять-таки не еди­ничны примеры, когда таким образом устраняли принципиальных следователей. Из этой ситуации напрашивается конкретный вывод: результаты подобной операции могут служить свидетельством ви­новности подозреваемого только в том случае, когда «чистота»

операции по вручению взятки находится под полным контролем -не просто обнаружили в кабинете помеченные деньги, а зафиксиро­вали факт их непосредственной передачи, состоявшийся при этом разговор и т.д. Во всех остальных случаях сам факт обнаружения денег может рассматриваться лишь как основание для профилак­тической беседы с подозреваемым в получении взятки. Хотя аргу­ментируется и правомерность вручения взятки для привлечения проверяемого к уголовной ответственности (172,157-162).

Аналогично в свое время поднимался вопрос о провокации, когда работники милиции для выявления угонщиков транспор­тных средств, карманных воров «подставляли» автомобиль или карман с кошельком-ловушкой. При задержании таких преступни­ков и попытке привлечения их к уголовной ответственности по дан­ным фактам некоторые ученые и судьи говорили: «Работники ми­лиции спровоцировали его на совершение данного преступления и без этой организованной ими «подставки» он бы никакого преступ­ления не совершил». Поставим это заявление под большое сомне­ние, так как данный карманник или угонщик до этого несколько раз был судим (не говоря о недоказанных случаях задержаний) и вряд ли совершенно случайно снова залез в чужой карман или ма­шину. Но поскольку теоретически (весьма теоретически!) возмож­ны случаи, когда честный гражданин или преступник, который еще не попадался и не привлекался к уголовной ответственности, может случайно оказаться в подобной ситуации, вести речь об использо­вании такого средства для установления с целью привлечения к уголовной ответственности нельзя. Но применять его для выявле­ния склонных к этому лиц и официального государственного пре­дупреждения о недопустимости подобного поведения (которое пос­ле 2-3 кратного повторения может быть признано по закону прею­дициальным для привлечения к уголовной ответственности за ана­логичные «шалости»), не только можно, но и необходимо, если мы хотим по настоящему бороться с преступностью и развивать про­филактическую сторону этой деятельности, реально защищать граждан и общество от совершаемых преступлений, которые могут оставаться безнаказанными из-за отсутствия надлежащих средств выявления и разоблачения преступников.

В Латвии планируется предусмотреть проведение в особом по­рядке следственного эксперимента (в отличие от предлагаемого у нас «оперативного эксперимента»). Его целью будет служить про­верка того, «как в конкретной ситуации, которая может способс­твовать проявлению преступного умысла, подготовке или соверше­нию преступления, будет действовать лицо, в отношении которого имеются сведения, что оно причастно к совершению преступления или готовится к этому». При этом в проекте закона особо подчер­кнуто, что «запрещено насилием, угрозами или шантажом воздейс­твовать на выбор лица или подстрекать его действовать именно преступно» (126,69-70).

Ранее достаточно большое внимание уделялось созданию сле-дообразующих условий (всевозможные химические ловушки) для выявления лиц, посягающих на те или иные объекты и ценности, высказывались предложения о создании «ароматических ловушек», не воспринимаемых обонянием человека, но обнаруживаемых инс­трументально или с помощью собаки (173,201). Однако из-за отме­чавшихся возражений от использования этих средств практически отказались. И опять-таки, что провокационного в том, что, напри­мер, в учреждении, где из сумок, столов, одежды начались кражи денег и ценностей, в специально оставленную сумку с деньгами по­местили химловушку? Кого здесь и на что провоцируют? Того, кто уже неоднократно совершал кражи этих денег и вещей и кто перес­тал бы красть, если бы ему не «подсунули» эту ловушку? Снова все упирается в то, что такого рода операции ни в коем случае не яв­ляются провокацией, если контролируются условия «срабатыва­ния» ловушки, если исключены все возможности ошибки и случай­ного попадания постороннего в подобную ситуацию. При этом требуется учет различия двух ситуаций:

-на лице, его одежде обнаружены следы химвещества и другие изобличающие доказательства, полученные в ходе проведения иных следственных действий,

-выявлены лишь следы химвещества, но никаких иных следов и доказательств (например, при обыске) не обнаружено.

В первом случае факт «провокации» (установка химловушки), явившись поводом к последующему сбору изобличающих доказа-

тельств, теряет свое значение и отходит на задний план - дело раз­решается как бы без него. Во втором случае, когда нет «подкрепле­ния», должна быть предметная оценка возможной самостоятель­ности и достаточности проведенной «подставки» как для процессу­альных, так и иных мер воздействия на установленное таким обра­зом лицо (дисциплинарных, административных).

На наш взгляд, о побудительных действиях нужно вести речь не как о провокации, а как о средстве проверки лица на честность, ус­тановления реального поведения проверяемого человека.

Что в себя, практически во всех проявлениях, включает такти­ка? Элементарный обман. Тактика - это умение переиграть своего оппонента, которое проявляется прежде всего в хитрости. «Пере­играть противника» - значит скрыть (утаить) свои планы и намере­ния и за счет этого достичь необходимого (желаемого). В рамках расследования это значит добыть информацию, которую без по­добных тактических ходов получить невозможно или исключитель­но затруднительно. Но получить реальную информацию, которой обладает интересующее лицо, в отношении которого применяется тот или иной тактический прием, т.е. не принуждение, не навязыва­ние того, чего не было на самом деле, а создание условий добро­вольного «деления» наличной информацией.

Автор ранее искал и пытался обосновать различие между обма­ном и хитростью (174,27-28). Но теперь убедился в бессмысленнос­ти и бесполезности этого и полностью согласился с Р.С.Белкиным, который говорит, что реальный обман использовался и будет ис­пользоваться в рамках тактических аспектов деятельности следова­теля, и нужно лишь выделить и запретить тот обман, который про­тиворечит принципам и целям этой деятельности, угрожает нару­шением прав и интересов личности (175,13-16).

Рассмотрим с учетом этого некоторые следственные действия, в которых имеются элементы тактики. Так, маскировка целей допро­са - по форме обман, а по существу лишь средство получения ин­формации. Преступники, выдававшие себя за работников мили­ции, под видом проведения обысков похитили значительные цен­ности у жителей Киева, Харькова и Москвы. Подозрение в причас­тности к данной группе пало на жителя Днепропетровска, который

в период совершения этих преступлений выезжал из города на сво­ей автомашине. Допрашивать его «в открытую» не имело смысла, поэтому следователь пригласил его на допрос в помещение ГАИ и спросил, не проходил ли маршрут его поездки в указанный период через Вологду, где имело место дорожное происшествие с автомо­билем сходных характеристик. Не зная истинного интереса следо­вателя и стремясь защититься от подозрения в причастности к ДТП, допрашиваемый показал, что в Вологде он не был, а нахо­дился в этот период в Харькове, Киеве, Москве. При этом он сос­лался на данные, подтверждающие факт пребывания там (176,88). Американцы в этом плане идут значительно дальше: чтобы добить­ся признания подозреваемого в совершенном преступлении, его об­виняют в несовершенном более тяжком, т.е. ставят перед выбором - сознаться в своем или подвергнуться возможной угрозе привлече­ния за чужое преступление (177,20). В этом приеме уже нет такти­ческой чистоты, здесь налицо угроза и давление. Этот пример явля­ется свидетельством уже отмечавшейся необходимости разграниче­ния правомерного и недопустимого.

Прием «создание впечатления осведомленности следователя об обстоятельствах события» - это то же формально обман, а точнее создание видимости знания, на которое допрашиваемый реагирует (или не реагирует) сам. При допросе подозреваемых в совершении краж из железнодорожных составов следователь широко использо­вал информацию специалистов о технологии обработки рефриже­раторных поездов, режиме их работы, расположении и использова­нии в качестве тайников для перевозки похищенного секций, ниш и других мест поездов, применяемой железнодорожниками термино­логии и т.п. Все это подозреваемые оценили как знание следовате­лем конкретных фактов и обстоятельств совершенных ими преступ­лений и дали признательные показания (176,88-89).

Может ли человек не причастный и не осведомленный о собы­тии рассказать детально о нем? Естественно, нет. А если его вынуж­дают сказать то, чего не было (с его участием по крайней мере), или заставляют поведать о том, что им было совершено, но о чем он добровольно говорить был не намерен, то здесь уже не обман, как средство получения информации, а нарушение правил осущест-

вления уголовного судопроизводства, при котором обман выступа­ет вспомогательным средством давления, насилия. Подозреваемый отрицал свою вину. Для его разоблачения требовалось доказать, что в пригородный поселок он прибыл отдельно от остальных чле­нов семьи: все на электропоезде, а он на угнанной машине. Однако, в связи с договоренностью все утверждали, что он приехал вместе с ними. Не утруждая себя тем, чтобы за счет детализации показаний каждого выявить расхождения и противоречия, и таким путем ра­зоблачить ложь, следователь при повторном допросе изолировал друг от друга членов семьи и начал допрос с отца. Тот не изменил своих показаний. После этого следователь пригласил его дочь. Когда она стала повторять свои прежние показания, следователь «зачитал» «показания отца» о том, что они приехали отдельно от брата. Дочь подтвердила этот факт. Затем подобная операция бы­ла проделана с матерью и наконец протоколы допроса жены и до­чери были предъявлены отцу подозреваемого, который признал, что ранее давал ложные показания. На основе полученных таким путем данных был допрошен и сознался задержанный (107,150-151). Недопустимость такого «тактического» приема заключается в том, что во-первых, допущен прямой обман (сообщение дочери, что отец дал показания), хотя и приведший к установлению истины в данном конкретном случае, но позволивший вынудить к даче «тре­буемых» показаний, во-вторых, допрошенные разберутся, кто пер­вым сказал о том, что условились скрывать и как это произошло, т.е. выяснят «методы» работы следователя. Но главная опасность состоит в том, что сделав первый шаг на пути использования тако- го обмана, последующие (и более серьезные) следователю будет сделать проще.

Что означает тактика организации «проговорки» как не обман, поскольку лицо заманивается в «расставленные для него сети»? Но реагировать или нет на эти «сети» допрашиваемый определяет сам.

О «психологических ловушках» с демонстрацией каких-либо объектов, которая должна способствовать получению показаний, то же говорят как о неправомерных из-за обмана. Суть же этих «хитростей» заключается в создании ситуаций, когда допрашивае­мое лицо может невольно продемонстрировать свою осведомлен-

ность, открыто прореагировать на выданную ему информацию. Так, подозреваемый в совершении кражи упорно отрицал на доп­росе свою причастность к преступлению. К следующему допросу следователь нашел один из предметов, аналогичный похищенному, и поместил его на сейф, накрыв газетой, но так, чтобы его можно было рассмотреть с места, на котором будет сидеть допрашивае­мый. Пригласив подозреваемого, следователь стал детально расс­прашивать его о предыдущей судимости, занятиях после освобож­дения из ИТУ, не затрагивая вопрос о краже. Подозреваемый все время бросал взгляд в сторону сейфа, отвечал на вопросы с промед­лением, односложно, а затем, сказав: «Хватит об этом», подробно рассказал о совершении кражи, в том числе о месте нахождения по­хищенного, где оно (включая «предъявленный» предмет) было об­наружено (178,135). Мог ли подозреваемый, не будучи причастным к краже, узнать этот предмет и таким образом прореагировать на него? Но правомерность подобного обмана будет только тогда, когда подозреваемый без прямого давления со стороны следовате­ля сам примет решение - прореагировать на представленную ин­формацию или сделать вид, что ничего не произошло (176,97).

Число подобных иллюстраций можно продолжать бесконечно и все они будут свидетельствовать, что тактика без обмана невоз­можна, но есть обман как средство решения задач раскрытия и рас­следования преступлений и как недопустимые действия, поскольку нарушают законные права участников уголовного судопроизводс­тва, аморальны по своей сути и дискредитируют саму систему пра­воохранительных органов.

В связи с обманом целесообразно рассмотреть такие понятия как дезинформация, утаивание, сокрытие информации и т.п. Лю­бое из них также может быть средством или условием следственной деятельности, а может быть и недопустимым. Дезинформация - это сообщение неточной или полностью искаженной информации. В отдельных сферах деятельности (военной, политической и пр.) -это элементарное и распространенное средство достижения ставя­щихся целей. Применительно к следственной деятельности о дезин­формации обычно не говорят, относясь к ней как к обычному об­ману. Но и в борьбе с преступностью дезинформация не только мо-

жет, но и должна использоваться в качестве средства деятельности. Например, дезинформация как способ сокрытия места нахождения свидетеля, жизни которого имеется реальная угроза, или выявления тех поисковых действий заинтересованных лиц, которые могут быть осуществлены в специально ложно названном месте. В насто­ящее время киллеры и заказчики убийств иногда ищут друг друга с помощью газетных объявлений, грабители и квартирные воры ищут своих «клиентов» на основе анализа объявлений и т.д. В свя­зи с этим правоохранительные органы должны использовать объявления-ловушки для выявления потенциальных заказчиков преступлений и готовых к их исполнению лиц (179,144).

Есть тайна следствия и ни у кого не вызывает сомнений ее необ­ходимость и правомерность, но под прикрытием тайны следствия можно нарушать права участников процесса. Поэтому сокрытие (утаивание) информации в тактических целях, для обеспечения прав и интересов личности (неразглашение интимных сторон жиз­ни и т.п.) необходимо. Но сокрытие или искажение информации, которую лицо имеет право знать, будет уже противозаконным. В тех случаях, когда сокрытие информации как средство деятельнос­ти будет вступать в противоречие с защитой прав человека, прио­ритет, как правило, должен отдаваться последнему. Например, по­дозреваемый желает узнать задержан ли его соучастник. В интере­сах следователя может быть пока нецелесообразным сообщать ему об этом, но в таком случае окажутся нарушены его права на защи­ту, если до этого его действия не квалифицировались как совершен­ные группой.

Запрет на обман, дезинформацию, провокацию и иные подоб­ные средства деятельности проистекает из теории «бесконфликтно­го следствия» (76,148-155). Но такого в реальности нет, поэтому нельзя следователя оставлять безоружным и беззащитным перед всем арсеналом средств противодействия преступников. Однако, это ни в коем случае не означает, что нам можно и нужно действо­вать также как преступники, т.е. не считаясь ни с чем, лишь бы дос­тигалась определенная цель - выявить, найти, разоблачить. Но не следует лицемерно и формально оценивать возможности расшире-

ния средств и методов деятельности против всесторонне вооружен­ной и уверенной в безнаказанности преступности, считать, что ее хитростям, обману и подлости будут противопоставляться только стерильно чистые действия следователя. Л.М.Карнеева и В.Е.Коно­валова давно и правильно отметили, что многие совершенно пра­вильные приемы и методы деятельности встречают возражение из-за неправильных и претенциозных названий: использование взаи­моотношений между соучастниками теперь именуют «разжиганием конфликта», использование элемента внезапности - «захватом врасплох» и т.п. (180,12; 181,17,88). Так и о провокации можно го­ворить как о подстрекательстве с недобросовестной целью, а мож­но и как о побуждении к действиям.

Таким образом, по нашему мнению, должен ставиться вопрос не о том, допустимы или нет обман, дезинформация, провокация и иные подобные средства, а когда и при каких обстоятельствах они могут выступать средствами деятельности, когда и при каких чет­ко определенных условиях они могут использоваться и соответс­твенно когда их применение недопустимо.

Р.С.Белкин, первым открыто сказавший о допустимости обма­на, указал перечень тех случаев, когда обман принципиально не до­пустим:

а) обман основан на правовой неосведомленности противосто­
ящего следователю лица, на незнании им своих прав и обязаннос­
тей, на неправильном представлении о правовых последствиях сво­
их действий,

б) на заведомо невыполнимых обещаниях этому лицу,

в) на фальсифицированных доказательствах,

г) на дефектах психики подследственного и иных его болезнен­
ных состояниях,

д) на мистических и религиозных предрассудках лица (175,22-23).

Несомненно, что этот перечень требует уточнения и дополне­ния, но два условия, по нашему мнению, являются определяющими: - у лица, в отношении которого используются эти средства,

всегда должна оставаться возможность свободного выбора поведения. В качестве безальтернативного давления эти средства никогда использоваться не должны, - при реализации результатов применения этих средств не должны допускаться нарушения прав данной личности.

Теоретическое и практическое разрешение поставленной проб­лемы является, на наш взгляд, одним из путей расширения арсена­ла реальных средств борьбы с современной преступностью.

7. Научно-методическое обеспечение следственной практики

Эффективность любого вида человеческой деятельности нахо­дится в прямой зависимости от уровня и сбалансированности ее на­учного, организационного, ресурсного и иных систем обеспечения. «Обеспечить» значит создать условия для осуществления, достиже­ния чего-либо, в данном случае - полноценного осуществления де­ятельности.

В настоящее время в юридической литературе уделяется боль­шое внимание различным аспектам обеспечения деятельности по раскрытию и расследованию преступлений, при этом речь в основ­ном идет о криминалистическом обеспечении. Однако в сам термин «криминалистическое обеспечение» вкладывается различное содер­жание. Чаще всего о криминалистическом обеспечении говорят как о создании условий для успешного применения криминалистичес­ких возможностей с целью успешного решения задач конкретной сферы правоохранительной деятельности (182,44).

В.Г.Коломацкий дает следующее определение криминалисти­ческого обеспечения деятельности органов внутренних дел - «Это система внедрения в практическую деятельность должностных лиц, подразделений, служб и органов внутренних дел по охране общес­твенного порядка и борьбе с преступностью криминалистических знаний, воплощенных в умение работников использовать научные, методические, технико-криминалистические средства и технологии их применения в целях предотвращения, раскрытия и расследова-

ния преступлению^ 183,62). В соответствии с этим он считает, что система криминалистического обеспечения включает в себя три подсистемы:

- криминалистические знания (разработки
криминалистической науки);

- криминалистическое образование (подготовка),

- криминалистическая техника (средства и методы).

Включение образования в криминалистическое обеспечение ар­гументируется следующим образом: «Чтобы произведенное крими­налистической наукой прикладное знание (методы и средства) ста­ло орудием практики, оно должно пройти стадию криминалисти­ческого образования, в результате чего криминалистические зна­ния трансформируются в элемент профессиональных знаний и уме­ний работников органов внутренних дел» (26,67). Против необхо­димости этого спорить не приходится, но это уже сфера другого обеспечения.

При отмеченном подходе в определение обеспечения включает­ся не только собственно криминалистическое обеспечение, а и все иные виды обеспечения по отношению к криминалистическим средствам и методам (организация внедрения, обучения и т.д.). Та­кая широкая трактовка термина «криминалистическое обеспече­ние» приводит к тому, что в него включают даже совершенствова­ние законодательства, призванного способствовать рационализа­ции применения криминалистических средств и методов в практи­ческой деятельности (182,52), но это уже не криминалистическое обеспечение, а создание условий для его реализации.

По нашему мнению, необходимо четко разграничивать «крими­налистическое обеспечение деятельности» и «обеспечение деятель­ности криминалистическими средствами и методами». Первое - это отражение сути криминалистики, ее предназначение, а именно -разработка тех криминалистических средств и методов, которые требуются для выполнения практической деятельности. Второе -организационные и прочие меры по доведению этих средств до их применения. Такое разграничение необходимо для того, чтобы бы-

ло ясно, кто и чем именно должен заниматься применительно к обеспечению следственной деятельности, поскольку возложение на криминалистику и криминалистов не свойственных им задач будет приводить к их некачественному либо вообще невыполнению. Так, например, применительно к заказным убийствам задача кримина­листики сводится к обобщению опыта их раскрытия и разработке на этой основе методики их расследования, а создание условий для успешной реализации данной методики (соответствующая подго­товка кадров, внедрение специализации в деятельность следовате­лей, особенно при осуществлении убийств с помощью взрыва, и т.д.)- все это уже организационные, кадровые и прочие виды обес­печения расследования.

З.И.Кирсанов пишет, что криминалистическое обеспечение борьбы с преступностью состоит «в разработке и предоставлении судебно-следственным, оперативно-розыскным и другим правоох­ранительным органам криминалистических средств и методик по­лучения, оценки и использования информации, необходимой для выявления, предотвращения и раскрытия преступлений (184,10). С «разработкой» все понятно, ибо создание криминалистических ре­комендаций и есть собственно криминалистическое обеспечение, а вот с термином «предоставление» необходимо разобраться. Если он употреблен в смысле «предоставлено самим фактом создания», то никаких вопросов не возникает, поскольку главное отражено в термине «разработка», а если «предоставление как обеспечение поступления по адресу», то требуется уточнение. Но поскольку ав­тор далее заявляет, что «криминалистическое обеспечение следует рассматривать не только как решение прикладных задач кримина­листики, но и как ее дидактическую функцию», так как «необходи­мо не только информировать широкий круг следователей, опера­тивных работников и специалистов-криминалистов о новых науч­ных разработках, но и обучить их, создать им условия для получе­ния соответствующих практических навыков» (184,11), ясно, что он понятие криминалистического обеспечения трактует расширитель­но. Мы с такой трактовкой согласиться не можем по уже отмечен­ной причине - каждый, в том числе любая наука, должен занимать-

ся своим делом. Здесь можно провести аналогию с участием ученых во внедрении своих разработок в практику. Несомненно, непос­редственное участие разработчика во внедрении его новшества в практику имеет ряд существенных положительных моментов: лич­ная заинтересованность во внедрении, четкое представление о су­ти внедряемого и требуемых для этого условиях, способность выде­лить ранее не учтенные препятствия для эффективного действия новшества и т.д. Но при этом наличествуют и весьма отрица­тельные моменты: во-первых, для организации внедрения требуют­ся особые качества личности, которыми ученый нередко не облада­ет, во-вторых, заниматься этим ученый будет, как правило, в ущерб своей основной работе, которую за него никто не выполнит. Следо­вательно, в криминалистическом обеспечении и по содержанию, и по форме прежде всего должен реализовываться принцип рацио­нальной специализации.

Исходя из изложенного, мы считаем, что криминалистическое обеспечение деятельности заключается в разработке криминалисти­ческих средств и методов, необходимых для ее эффективного осу­ществления. А на базе этого появляется потребность и возмож­ность обеспечения осуществляемой деятельности созданными нов­шествами. Ярким примером этого может служить научная разра­ботка генотипной экспертизы и практическое отсутствие возмож­ностей ее использования в.следственной деятельности в настоящее время (кроме исключений вроде дела Гонгадзе).