Признаки капитализма

Еще в XIX в. Маркс и Ленин выдвигали разные признаки капиталисти­ческой формации. У Маркса два основных критерия, которые позволяют судить о том, есть капитализм или нет: подавляющее большинство крестьян должно превратиться в наемных рабочих, должен возникнуть «средний сель­ский класс из более или менее состоятельного меньшинства крестьян»¹⁴. А в России в 1890— 1913 гг. численность наемных рабочих из крестьян не пре­вышала 12 млн, часть которых представляла потомственный пролетариат, а часть — отходников, т.е. потомственных крестьян, на время приходящих в город на заработки. Само городское население не превышало 10%. Значитель­ная часть крупных предприятий, более 70%, располагалась вне городских агломераций'⁵. Следовательно, большинство рабочих окончательно не порва­ло связь с землей, т.е. в строгом европейском смысле слова рабочим классом еще не были.

Средний сельский класс не мог сформироваться потому, что товарные отношения еще неглубоко проникли в деревню. Хотя кулаки и зажиточные крестьяне в начале XX в. и являлись серьезной экономической силой, поли-

¹⁴ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 412.

^ь Рашин Л.Г. Формирование рабочего класса России. М., 1958. С. 173, 309.

тического влияния на страну не оказывали. Значит, их нельзя назвать клас­сом. Социальный класс — это объединение экономических субъектов, кото­рые способны отстаивать свои политические интересы мирным путем — че­рез партию, парламент, законодательство.

Критерии капитализма у Ленина изложены в «Развитии капитализма в России». Это сформированность внутреннего экономического рынка, появ­ление наемного труда, формирование машинной индустрии, социальная дифференциация крестьянства и распад общины, наличие соответствующей финансовой инфраструктуры. О наемных рабочих и финансовых институ­тах (банках и биржах) уже говорилось. Машинная индустрия была нужна Ленину только с одной точки зрения — она помогала концентрации проле­тариата и росту его классового самосозна­ния. Как любили говорить русские запад­ники, по численности рабочего класса, его удельному весу мы отстаем от Европы, зато по числу крупных предприятий мы «впереди Европы всей». Действительно, в Англии и Германии тогда преобладали мелкие и средние предприятия, но там, где трудился один немец или англичанин, русских рабочих требовалось пять-шесть. Концентрация пролетариата в действи­тельности указывает на раздутые штаты и переизбыток ручного труда. Может быть, поэтому Маркс советовал позаимствовать за рубежом передовые технологии? Доба­вим еще два важнейших фактора — деше­вая земля и дешевая рабочая сила.

Остаются нерассмотренными два кри­терия — рынок и дифференциация кресть­янства. Внутренний рынок прежде всего зависит от плотности населения. В ком­пактной Западной Европе какой-нибудь немецкий сапожник, не выдержав конку­ренции в своем городке, сразу уезжал, на­пример, во Францию. При наличии хоро­ших дорог времени это занимало немного. Так складывались международное разде­ление труда и рынок. А сколько бы време­ни добирался из своей деревеньки по неезженым дорогам до крупного цент­ра российский крестьянин, чтобы продать товар? Поэтому он все произво­дил в своем хозяйстве. Отсюда консервация натурального хозяйства и низкое качество продукции. Говорят, что до революции 1917 г. Россия кормила пол­мира. Но кто кормил — сибирский или уральский крестьянин, который ни­когда в жизни не доберется на своей телеге до европейских рынков, а если доберется, то себестоимость продукции перекроет ее продажную цену, или украинский и белорусский крестьянин, живущий по соседству с Европой и соединенный с ней прекрасными дорогами?

А плотность населения в России известна. До революции 1917 г. ее рассчи­тал (точнее сказать, обработал статистические данные) П. Сорокин. У него получилось: на квадратную версту в Европе от 300—500 человек и более, в Турции — 32, а в России — 1,2. Известно, что интенсивность социального взаи­модействия и экономического обмена коррелирует с плотностью населения. И наконец, уход крестьян из общины. В 1861 г. было отменено крепост­ное право — крестьянину дали возможность стать индивидуальным хозяи­ном-товаропроизводителем. Но крестьяне не разбежались. В конце XIX в. К. Кочаровский обследовал 4 млн крестьян и обнаружил, что через 20 лет русские крестьяне возвращаются в общину, не желая жить по-европейски или по-американски. Не те менталитет, традиции и образ жизни. Стало быть, община — это не дикость и не пережиток, как думал Ленин, она вовсе не тормозит прогресс. Крестьянам предоставили добровольно выбирать два пути, два мира, два образа жизни, и они выбрали традиционный. Ни капи­талистическая эксплуатация, ни гнет помещиков, ни нелепые постановле­ния правительства не смогли вытравить из русского народа дух коллективиз­ма. Даже там, где раньше общинные порядки были плохо развиты или пору­шены, спустя десятилетие после отмены крепостного права они воз­рождались. В конце XIX — начале XX в. У₄ русского населения вернулось к общинному укладу.

С традиционного пути страну пы­тался свернуть Петр I. Результат — раз­дутый военно-промышленный комп­лекс, укрепление имперского духа, по­прание традиций и религиозных ценностей народа. По-своему продол­жил его начинания П. Столыпин. Го­ворят, если бы его не убили, он бы пре­образовал всю Россию и сделал ее ка­питалистической. Так ли это просто? Сталинская индустриализация — следующий этап разрушения крестьянства. Результат — ни современной индустрии, ни эффективного сельского хозяй­ства. Маркс предлагал прежде всего уничтожить раздутый бюрократический аппарат. А что сделали большевики? Реформы Ельцина? Спросим себя: уто­пичным или реалистичным был проект Маркса — сохранить общину и со­единить ее с западными технологиями?