В Провансе существовало множество форм куртуазной поэзии, но к наиболее распространенным относились кансона, альба, баллада, пасторела, тенсона, плач сирвентес

Кансона («песня») в повествовательной форме излагала любовную тему:

В час, когда разлив потока

Серебром струи блестит,

И цветет шиповник скромный,

И раскаты соловья

Вдаль плывут волной широкой

По безлюдью рощи темной,

Пусть мои звучат напевы!

От тоски по вас, Далекой, Сердце бедное болит. Утешения никчемны, Коль не увлечет меня В сад, во мрак его глубокий, Или же в покой укромный Нежный ваш призыв, - но где вы?! (Джауфре Рюделъ)

Альба («утренняя заря») посвящалась земной, разделенной любви. В ней расска­зывалось о том, что после тайного свидания влюбленные расстаются на заре, и о приближении утренней зари их предупреждает слуга или друг, стоящий на страже:

Молю тебя, всесильный, светлый Бог, Чтоб друг живым уйти отсюда мог! Да бодрствует над ним твоя десница! С зари вечерней здесь свиданье длится, И близок час рассвета...

Мой милый друг! Я с вечера не спал, Всю ночь я на коленях простоял; Творца молил я жаркими словами О том, чтоб снова свидеться мне с вами. А близок час рассвета.

(Гираут де Борнейлъ)

Баллада в то время обозначала плясовую песню:

Все цветет! Вокруг весна!

-Эйя!-

Королева влюблена.

-Эйя!-

И, лишив ревнивца сна.

-Эйя!-

К нам пришла сюда она, Как сам апрель, сияя. А ревнивцам даем мы приказ: Прочь от нас, прочь от нас! Мы резвый затеяли пляс.

(Безымянные песни)

Пасторела - песня, в которой рассказывалось о встрече рыцаря и пастушки:

Встретил пастушку вчера я, Здесь, у ограды блуждая. Бойкая, хоть и простая, Мне повстречалась девица. Шубка на ней меховая И кацавейка цветная, Чепчик - от ветра прикрыться.

К ней обратился тогда я: - Милочка! Буря какая Нынче взметается злая! - Дон! - отвечала девица, -Право, здорова всегда я, Сроду простуды не зная, -Буря пускай себе злится!

(Маркабрюн)

Плач - песня, в которой поэт тоскует, оплакивает свою долю либо скорбит о смерти близкого человека:

Нет, не вернусь я, милые друзья, В наш Вентадорн: она ко мне сурова. Там ждал любви - и ждал напрасно я, Мне не дождаться жребия иного!

Люблю ее - то вся вина моя, И вот я изгнан в дальние края. Лишенный прежних милостей и крова... (Бернарт де Вентадорн)

Тенсона - стихотворный спор, в котором принимают участие либо два поэта, либо поэт и Прекрасная Дама, поэт и Любовь:

Я велел с недавних пор

Сердцу моему молчать,

Но Любовь со мною спор

Не замедлила начать:

-Друг Пейроль, решили, знать,

Распрощаться вы со мной,

Да и с песнею былой?

Что ж, бесславный ждет удел

Тех, кто сердцем охладел!

- Ах, Любовь, на ваш укор Мне не трудно отвечать: Долго Донны светлый взор Я готов был воспевать, Но в награду мог стяжать Только боль обиды злой, -Дайте ж наконец покой! Я роптать на вас не смел, Но уж песни-то отпел!

(Пейроль)

Сиреентес - песня, в которой поднимаются уже социальные вопросы, главный из которых: кто больше достоинлюбви-учтивый простолюдин или бесславный барон?

- Перигон? Порой бесславно Жизнь ведет свою барон, Он и труб и неумен, А иной виллан1 бесправный Щедр, учтив, и добр, и смел, И в науках преуспел. Что Донне можете сказать: Кого из этих двух избрать, Когда к любви ее влечет?

- Мой сеньор! Уже издавна Был обычай заведен (И вполне разумен он!): Если Донна благонравна, С ровней связывать удел Тот обычай повелел. Как мужику любовь отдать? Ведь это значит потерять И уваженье и почет...

(Далъфин и Перигон)

¹ Виллан - крестьянин

Наличие в провансальской поэзии таких форм, как тенсона, сирвентес и плач, свидетельствует о том, что хотя любовная тема и занимала в ней господствующее положение, она не являлась единственной. Трубадуры охотно откликались на зло­бу дня, касались в своих песнях вопросов политических и социальных.

Трубадуры были первыми куртуазными лириками Европы. За ними последовали немецкие миннезингеры - «певцы любви». Однако в их поэзии чувственный эле­мент играл меньшую роль, нежели в поэзии романской, и скорее преобладал мора-лизаторский оттенок, например:

Те времена прошли давно. Когда-то, Бог свидетель, Царили в мире заодно Любовь и добродетель.

и религиозный подтекст:

Святого нашего креста И ты достоин, Когда твоя душа чиста, Отважный воин. Такое бремя не для тех, Кто глуповат,

Все в грех теперь погружено. Любить грешно и жить грешно. Губительный владетель, Грех греху радетель... -

Кто в суете земных утех Погрязнуть рад. Ты плащ с крестом надел Во имя добрых дел. Напрасен твой обет, Когда креста на сердце нет.

В то же время среди немецких миннезингеров существовала целая плеяда по­этов, весьма изысканно воспевавших «высокую любовь». Причем их отличитель­ной чертой была полная отрешенность от окружающего мира. Поэт, переполнен­ный любовным томлением, как бы бродит в густом тумане любовной меланхолии:

Что мне за дело до рассвета! Пусть веселятся все, кому не лень.

Мне безразлично, день или не день. Теперь мне все едино:

Не мне сияет солнце это. Куда себя ни день,

Глаза подернула скорбная тень. Кручина да кручина...

Миннезингеры играли в культурной жизни такую важную роль, что один из них Тангейзер со временем стал даже героем популярной легенды, положенной вели­ким немецким композитором XIX в. Вагнером в основу своей оперы, которая так и называется «Тангейзер».

В легенде Тангейзер становится возлюбленным госпожи Венеры и живет вместе с ней в сказочной «Венериной горе». Папа Урбан проклинает раскаявшегося грешника, заявляя, что как не может зазеленеть посох в его руке, так не может Тангейзер обрести прощение на земле. Удрученный Тангейзер возвращается в Венерину гору, а посох папы расцветает, об­личая недостойное жестокосердие последнего.

Творчество трубадуров, труверов, миннезингеров можно назвать первым вели­ким расцветом европейской лирики, за которым последовал еще более могучий рас­цвет, порожденный эпохой Возрождения.