2015-05-18
1682
Накопление принципиально новых материалов в эпиграфике (берестяные гармоты, граффити, надписи на бытовых предметах и т.д.) в сильнейшей степени видоизменило методы исследования, поставив перед эпиграфистом в одном случае задачу стать мастером стратиграфического анализа, в другом — располагать достаточными знаниями «стратиграфии» архитектурной.
Параллельно с важнейшим процессом переосмысления задач сфрагистики активно развивается процесс интеграции вспомогательных дисциплин. И уже сейчас немыслимо значительное эпиграфическое исследование — без связи с нумизматикой и сфрагистикой. Так же немыслимо независимое исследование любой из специальных проблем, разрабатываемых этими дисциплинами, без синтезирования их материалов с основными материалами иных письменных и археологических источников.
Что касается современной русской эпиграфики, то самыми большими событиями в ней были открытие новгородских берестяных грамот и частичное издание древнерусских граффити. Главная задача ближайшего времени заключается в подготовке полного свода граффити и перекрестном изучении граффити и бересты. Такое исследование способно создать хронологическую основу классификации большой группы письменных источников, еще по-настоящему не введенных в науку. Новые задачи встанут перед эпиграфикой в ближайшие годы после издания сводов древнерусских печатей и монет. Эти виды массовых источников до сих пор вообще не изучались эпиграфически. Между тем, будучи точно датированными, они создают после эпиграфической обработки надежный хронологический стержень, на который возможно будет проецировать любые трудные для хронологического освоения материалы. Нет особой нужды доказывать также, что эпиграфическая проверка сводов сфрагистических и нумизматических материалов может явиться важнейшим критерием для оценки их хронологических решений.
Мы снова, таким образом, приходим к выводу о неизбежной интеграции вспомогательных дисциплин, о необходимости не только их окончательного самоопределения, но и их постоянного скрещения. Только синтез методов в наши дни выводит на правильную дорогу к открытию тех истин, которые являются конечной целью науки.
Эпиграфика. Надписи на стенах древнейших соборов стали известны с середины эпизодически с конца 19 века. Расчистили стены и обнаружили. Значительным это явление стало с середины 20 века. Когда смыли стены Софии Киевской, обнаружили уникальные записи 11-13 веков. Они изданы отдельным сборником. Учёный Высоцкий внёс большой вклад.
Первоначальные записи о смерти Ярослава Мудрого. Дело в том, что вопрос о дате смерти Ярослава Мудрого имеет целую историографию. Была написана целая работа, содержащая много противоречий, но не прояснившая вопрос. В летописи написано, что умер в такой-то год, такой-то месяц, в такой-то день.
Шляхов (математик-астроном) анализирует эту дату и приходит к выводу, что дата смерти другой год, другой месяц и другой день. Он отбрасывает данные летописи.
В летописи: умер в 1054 году, 20-го февраля, день воскресный. Но по таблицам получается, что 20 февраля день субботний. И вот надпись о смерти Ярослава на стене Софийского собора. Алфавит не кириллический. Пишет на доске. 6 строчек, имя отсутствует, но есть выражение «царя нашего». В советское время главным историком был академик Рыбаков. Поэтому первая публикация была сделана академиком, хотя надпись нашёл Высоцкий. Академик не обратил внимания на многие нюансы, а также не обратил внимания на главное. Он прочёл эту дату как 20 февраля и день недели как воскресенье. Но дело-то в том, что такого названия как «воскресенье» в древнерусском языке не было. Последний день недели назывался «неделя». Отсюда «понедельник». А «воскресенье» появилось только к 16 веку. А в записи было слово «в Вышгороде».
По мнению этой надписи, год был 1052, а по летописи – 1054. Значит, было два каких-то летосчисления. Цифры надписи можно толковать по-разному. Первоначальные записи на киевском соборе дают два варианта записи: по греческой традиции и по русской. На стене собора явно писал кто-то из греческого окружения. И понимание этого факта сразу снимает все противоречия. Там упоминается день святого Феодора – он 17-го февраля, имеет издавна чёткую дату.
Следствия из работ В.Л. Янина. Эпиграфика изучает письмо всего населения, от царских печатей до владельческой надписи крестьянки на пряслице, от буллы дипломатического документа до граффити скучающего прихожанина на штукатурке церкви. Напротив, палеография исследует письмо книжников, преимущественно монахов и для таких же монахов, а то и для духовных иерархов, бояр, князей и самого царя. Ясно, что этот вид письма предназначен для узкого круга правящей элиты. Это – письмо самого высокого профессионального уровня. Наконец, теория и история алфавита изучает искусственный продукт филологов на базе господствующей письменности: узаконенный вариант начертания, названия, порядка следования и числового значения знаков письма, известный под именем алфавита. Скорее всего, такими филологами являлись преподаватели чтения и письма в монастырях, которые при составлении азбук руководствовались не столько лингвистическими (фонетическими) проблемами, сколько целями обучения, дидактикой. Но слой преподавателей в те времена был, пожалуй, еще малочисленнее, чем слой правящей и духовной элиты. Второе следствие – принятие или неприятие духовного продукта нельзя ввести декретом, даже если его изобретателем является важное духовное лицо. В данном случае совершенно неважно, был ли изобретателем кириллицы сам Кирилл, или его брат Мефодий, или их ученики Наум, Горазд, Климент Охридский. Так, в наши дни имеются почитатели творчества поэта-трибуна В.В. Маяковского, который, в частности, предложил такие неологизмы, как «леева» («стальной изливаясь левой»), «двухметроворостая», «флейта-позвоночник», «облако в штанах». Заметим, что ни одно из этих слов или словосочетаний русский язык не принял, хотя современники увлекались творчеством этого модного поэта. В Х веке были популярны «короткие» азбуки, а в ХХ веке гимназисты сложили стишок: «фита да ижица – розга к телу ближится». Иными словами, отдельные буквы азбуки встречались населением отрицательно, поскольку не находили поддержки в практике чтения. Так что хотя азбука может создаваться небольшой группой лиц или даже отдельным лицом, ее принятие может и не состояться, ибо у населения имеются свои требования к отдельным буквам и правилам орфографии. Третье следствие – развитие азбуки не может занимать несколько десятков лет, а растягивается на целые столетия, поскольку одни и те же проблемы со временем решаются иначе.
