2015-05-18
295
По сути дела, Фрейд признавал лишь один пол, считая женскую сексуальность низшим этапом развития. М. Клайн и К. Хорни отстаивали равноправие мужского и женского пола и пересмотрели концепцию Фрейда. Согласно Хорни, переключение на мужскую чувствительность у девочек объясняется страхом. Девочка, идентифицирующая себя со взрослой женщиной, матерью, должна справиться с агрессией. М. Клайн возводит страх перед матерью к концу кормления грудью. Он возникает на основе морального осуждения агрессивного желания причинить вред матери за то, что она прекратила давать грудь. М. Бонапарт считает использование морального аргумента преждевременным. Ненависть к матери сопровождается любовью. По М. Клайн, вначале садистская драма разыгрывается между младенцем и кормилицей, затем появляется соперник. Его появление усиливает агрессивность, что и ведет к усилению фаллического начала. М. Бонапарт, наоборот, исходит из решающей роли строения органов. Мужские ― направляют агрессию во вне, женские ― внутрь. Отсюда делается вывод о неизбежности мазохизма у женщин.
М. Клайн также считает, что комплекс Эдипа начинает действовать еще до фаллической фазы, как реакция на отнятие от груди. Оральный эротизм начинает распространяться сверху вниз. Младенец, разозленный на мать, желает опустошить ее чрево. Из-за страха возмездия за свои фантазмы, девочка представляет мать чем-то вроде людоедки из древних мифов и развивает свое первое репрессивное сверх-Я. Этот комплекс кастрации тормозит женскую агрессию и обусловливает столь часто встречающуюся вагинальную бесчувственность женщин, которые бессознательно боятся получить раны и лишиться внутренних органов. Обе исследовательницы отрицают первичность комплекса мужественности у женщин.
Согласно классической теории, пол задан от рождения, т. е. анатомическое строение тела автоматически предполагает определенную модель сознания и поведения. Вместе с тем, соотнесение себя с мужчиной или женщиной ― результат социальной практики. В центре полоролевой теории Т. Парсонса лежит идея социализации как процесса научения и интериоризации культурных стандартов, стабилизирующих общество. Главная форма представления пола в культуре и повседневности ― сексуальность. В сознании большинства людей до сих пор царит познавательная установка, что именно морфологический уровень является начальной точкой отсчета при оценке всех составляющих биологического пола. Такое противопоставление мужского и женского, как доказывается в гендерных исследованиях, всего лишь удачно отражает иерархическую структуру общества, в котором мужчины и женщины обладают различными социальными статусами, играют взаимодополняющие социальные роли и служит обоснованием принудительной гетеросексуальности. Между тем сочетание различных характеристик каждого уровня сексуальной организации человека определяет многообразие конституциональных особенностей каждого человека и заставляет с сомнением отнестись к традиционному делению людей только на два пола.
Современная гендерная модель исходит из допущения множественности половой идентичности. Между биологическим полом и сексуальной ролью отсутствует прямая и однозначная связь. Потому современная женщина выбирает себе форму женственности безотносительно к мужчине. Пол становится потерянной личностной характеристикой наряду с возрастом, национальностью, гражданством. По мнению Г. А. Брандт в будущем не будет мужчин и женщин в традиционном смысле слова, а будут индивидуальности с разным набором мужских и женских качеств, которые распределены вне зависимости от физиологического строения органов, и свободным, не навязываемым обществом выбором вида социального поведения и сексуальной ориентации. Ж. Делез также настаивал на множественности «полов» в человеке.
Исходная посылка М. Бонапарт ― бисексуальность: «мужское и женское изначально существует у любого человека», бисексуальность находится у истоков психики[19]. Это допущение имеет важные методологические последствия. Оригинальность теории М. Бонапарт состоит в признании игры первичных биологических мотивов и вторичных психических реакций. Она опирается на сформулированный испанским биологом Григорием Мараноном закон, согласно которому всякое человеческое существо изначально несет в себе признаки двух полов. Один из них позже становится доминирующим, не подавляя проявлений противоположного пола. Можно ли считать доминирование мужского начала прогрессом, а женского ― регрессом? Положительный ответ на этот вопрос означает, то женщина остается на этапе развития между юностью и мужской зрелостью, которая принимается как окончательная фаза био- и психогенеза вида человек. Сегодня такое допущение расценивается как мужской шовинизм. Считается, что женщина наделена как материнскими наклонностями, так и комплексом мужественности.
Психоанализ базируется на следующих допущениях: 1) детские эмоции, связанные с комплексом Эдипа, действуют так, словно они осуществляются в реальности; 2) способ, каким ребенок воображает сексуальность, предопределяет его будущую психосексуальную и в целом телесно-эротическую диспозицию.
Но так ли на самом деле? Не приходится ли психоаналитикам долго и основательно работать над тем, чтобы заставить пациента признать Эдипа? Конечно, мы много и часто думаем о лицах противоположного пола и много выдумываем друг о друге: женщина ― это фантазм мужчины. Почему для получения эротического наслаждения необходима та или иная форма эдиповых мечтаний? Согласно психоаналитической теории, сексуальность задается конституцией организма, но мечтания-действия, в свою очередь, задают основу всей будущей сексуальности. От того, что в этих мечтаниях будет преобладающим, перенесет ли ребенок во взрослую жизнь сохраненную или потерпевшую крах сексуальность, зависит его судьба.
Когда маленький мальчик мечтает жениться на матери или на дочери своего отца, он чувствует, что в реальности это не сбудется, но продолжает фантазировать на эту тему. Сомнение относительно «серьезности» комплекса Эдипа подрывает главную опору психоанализа. По сути дела, комплекс Эдипа не наносит глубокой травмы и его значение у Фрейда явно преувеличено. Травма происходит в результате гнета морали, создания комплекса вины. Психоанализ не только не освобождает от нее, а, наоборот, предполагает. Более того, фигура Фрейда исключена из анализа, и сам он делал все возможное, чтобы уничтожить любые пути, ведущие к его бессознательному, которое даже не было вытесненным.
Фрейд описал формирование образа женщины в аспекте развития сексуальности. Конечно, это важный, но не единственный аспект ее постижения. Фрейд явно впадает в пафос, когда описывает отношения матери и ребенка как сексуальные. Допущение об оральном эротизме у детей ― это явный перенос не совсем здоровых эротических практик взрослых на детей. Вряд ли ребенок ощущает удовольствие, когда взрослые тети пытаются его расцеловать. Но зато хорошо помнится тепло ― физическое и психическое, которое царило в материнском доме. Знаменитый Эдипов комплекс на самом деле протекает в виде борьбы за право согреваться теплом материнского тела. Спорят вовсе не за право обладать матерью. Маленький мальчик просыпается ночью в своей кроватке, ощущает физический холод и переживает страх одиночества. Он спускает ножки на пол, устремляется к родительской кровати и затихает между телами родителей.
Сегодня образ женщины формируется масс-медиа и, может быть, поэтому мы не можем жить с нею рядом. Женщина — это не только приятный вид и возбуждающая эстетическое желание фигура; это мать и хозяйка, та, что согревает и кормит, защищает и утешает. Еще на пренатальной стадии, т. е. в утробе матери, где младенец развивается в оболочке, которая и является его двойником как физиологическим, так и мистическим, имеет место диадическая коммуникация ребенка и матери. Еще до всякой стадии зеркала ребенок помнит и знает, что у него есть Другой, с которым он внутренне связан. Это чувство связи и лежит в основе поисков образно-символических эрзацев, поисков, характерных для людей, которые испытывают тоску по интимной близости с другим, поисков, свидетельствующих о том, что они ее утратили.
Если внимательно наблюдать за ребенком, то можно зафиксировать ранние формы его коммуникации с миром. Можно предположить, что единства с другим младенец достигает по крайне мере на стадии кормления, а также когда играет с матерью и особенно, когда начинает воспринимать ее лицо. Опыт бытия в форме «глаза в глаза», несомненно, предшествует стадии зеркала, и только научившись интегрировать лицо матери, ребенок способен воспринимать себя как такой же «хороший объект», каким ему кажется мать. Это поднимает во многом еще неясный вопрос о роли восприятия и воображения, т. е. визуальности в целом, в «сборке» своего Я. Насколько велика при этом фантазматическая сила воображения и насколько эффективна символическая интеграция с другим ― это и есть спорный вопрос.
Но что же все-таки произошло в обществе, когда зародился в Вене и мгновенно распространился по всему миру психоанализ? Фуко связывал трансформацию древнего искусства эротики в сексологию с развитием психоанализа как буржуазной науки. Делез также считал психоанализ продуктом капитализма. И все-таки аргументы, приводимые Фуко и Делезом не объясняют внутренних причин сексуальных расстройств. Необходимо глубже исследовать ситуацию конца ХIХ ― начала ХХ вв., особенно в венской культуре, продуктом которой был не только психоанализ, но и теория относительности, романы Музиля и Канетти, философия Витгенштейна и Венского кружка и, может быть, даже фашизм, поскольку Гитлер и Витгенштейн учились в одной гимназии.
Судя по художественной литературе того времени, сексуальная революция произошла не в 1968 г., а значительно раньше. И состояла она в появлении новых, неслыханных фантазмов, в которых сексуальные желания стали направляться на то, что было раньше не просто запрещено, но вообще не приходило в голову. Ответом на них и стал венский психоанализ, открывший весьма затейливые формы, в кои облекаются желания, вытесненные моралью в бессознательное. Это привело к тому, что искусство, особенно литература, поднялись на новую ступень развития повествования о сложных способах символизации сексуальных переживаний. Конечно, можно видеть в этом проникновение идеологии буржуазного общества в душевную жизнь людей, но этого явно недостаточно для понимания всей сложности проблемы. Эдип — не просто идеология, а сложный био-психо-культурный феномен, для изучения которого мало арсенала методов критики социальных наук.
Революция 1968 г. была несколько проще. Открытие стероидных контрацептивов позволило разгрузить секс и, прежде всего, освободило женщин от незапланированной беременности. Одновременно развивалась сексология, предлагающая разнообразные опции достижения сексуального наслаждения. Это сопровождается общей тенденцией разгрузки жизни от забот и трудов, расцениваемых как родовое проклятие человека. Работа стала легче, а свободного времени ― больше. Оно тратится на развлечения, в том числе и на получение все более острого необычного сексуального наслаждения. Женщины заявили право на оргазм, и началась настоящая охота за его достижение. Повышение уровня жизни сделало существование матери-одиночки более сносным, чем раньше, и многие женщины уже не желают терпеть занудство мужчин. Сексуальные техники настолько усовершенствовались, что отсутствие наслаждения объясняется незнанием опций. Разгрузка сексуальности идет в двух направлениях. Предубеждение против секса, как помехи труда развеивается. Рекомендуется секс на работе, ибо считается, что он не только не имеет вредных для здоровья и опасных для общества последствий, но и повышает производительность работников особенно «умственного» труда.
Все большее число людей стали жить в индивидуальных апартаментах, где уже нет места Другому. Развитие искусства интерьера и совершенствование бытовой техники привели к тому, что квартира одинокого человека стала строиться как своеобразная студия, где индивид мог постоянно самосовершенствоваться.
Век XX прошел под знаком парного жительства людей, параноидально стремящихся обрести свои «половинки». Но сегодня все иначе. Вместо симбиоза с Другим сегодня практикуется симбиоз с самим собой. Возникает проблема идентичности, которая обостряется по мере открытия в себе множества Я. Но она решается не столько философской рефлексией, сколько архитектурой и дизайном, которые и определяют место нашей экзистенции. Апартамент становится своеобразным ателье самореализации. Это не келья монаха, где душа сожительствует с Богом, а место, где индивид утверждается системой вещей. Здесь главным становится различие между индивидом и полнотой его потенциальных состояний. Более того, используя различные техники, он создает множество образов и уже не может сказать, кто он такой на «самом деле».
