Допереходные и постпереходные состояния

Это рассуждение подводит нас ко второму вопросу - о сходстве и различии допереходных или постпереходных состояний. ТДП действительно исходит из предпосылки, что ситуации "высокая смертность - высокая рождаемость" до перехода, так же, как "низкая смертность - низкая рождаемость" после перехода, - "общие для всех". Такая общность предопределяет определенное сходство демографических показателей, за которым стоит и сходство социальных механизмов, регулирующих демографические процессы. Однако понятно и то, что такое сходство не идет дальше однотипности и показателей, и социальных механизмов, а отнюдь не означает их полной одинаковости, отсутствия какой-либо вариабельности. Разнообразие как неотъемлемая черта сложных систем всегда присуща всем проявлениям и социального, и демографического. Это относится в равной степени к показателям и механизмам регулирования рождаемости, которые сейчас привлекают наибольшее внимание критиков ТДП.

Оживление их позиции связано с интерпретацией новейших тенденций динамики коэффициента суммарной рождаемости в развитых странах. Его повышение и возвращение в некоторых из этих стран к уровню, близкому к уровню простого воспроизводства, полагают некоторые авторы, дает достаточно очевидные эмпирические основания говорить о появлении "нового аттрактора рождаемости", а значит, и альтернативных режимов рождаемости, что якобы вступает в противоречие с основными посылками теории демографического перехода. "Теории перехода склонны трактовать будущее демографическое развитие мирового Севера как конвергентное... Продуктивнее рассматривать его как борьбу альтернатив, которая может иметь, по меньшей мере, три исхода - стягивание к высокому аттрактору, низкому аттрактору и сохранение нынешних различий". Дальнейшее развитие этой мысли ведет к выводу о том, что в ТДП "альтернативность глобального развития сводится к некоторой региональной вариации вокруг основного тренда", а "демографическая история предстает в таких теориях процессом с заранее известным (сторонникам теории) финалом", тогда как, согласно альтернативному подходу, возможно возникновение новых региональных феноменов, и "регионы, таким образом, оказываются источниками и носителями альтернативности истории" [Клупт, 2012^б, с. 592, 590]. Перед лицом столь серьезного вывода стоит внимательнее присмотреться к различиям показателей в постиндустриальных странах, которые дали основание для обнаружения в них разных "аттракторов рождаемости".

Слушая критиков ТДП, можно подумать, что ее сторонники ничего не знают о разнообразии постпереходных ситуаций или стараются их не замечать. Обнаружение различий в новейших тенденциях рождаемости представляется как некое открытие, будто таких различий не существовало прежде и о них никто не знал. "Итоговое число рожденных детей в когорте женщин 1965 г. рождения, - пишет Клупт, - в США (2,07), Норвегии (2,06) Австралии (2,03) и Франции (2,02) разительно контрастирует, например, с Италией (1,49) и Испанией (1,59). Гипотеза о том, что в современном развитом мире существуют не один, а два аттрактора рождаемости опирается, таким образом, на достаточно очевидные эмпирические основания" [Клупт, 2012^б, с. 591].

стр. 117

Рис. 1. Итоговая рождаемость женских поколений.

Источник: База данных Института демографии НИУ ВШЭ (http://demoscope.ru/weckly/app/app40ctfr.php).

На рисунке 1 представлена итоговая рождаемость женщин, начиная с поколений 1930 г. рождения, достигавших возраста материнства в послевоенные десятилетия, а к странам, названным Клуптом, добавлены Россия и Япония.

На глаз видно, что различия существовали всегда, а сейчас они, скорее, сокращаются, нежели увеличиваются. График в его правой части действительно наводит на мысль о двух "аттракторах", хотя и в пределах очень ограниченного диапазона различий. Однако и такие "аттракторы" - скорее всего артефакт, созданный искусственным отбором стран. Если взять их более полный список, то никаких особых точек притяжения не обнаруживается. Скорее, можно говорить о непрерывном континууме (см. рис. 2).

Уровни рождаемости в европейских странах сильно различаются и на ранних, и на поздних стадиях перехода, но в их ранжировании тогда и теперь трудно заметить какую-либо преемственность, требующую объяснения специфическими страновыми факторами, институциональными особенностями и т.п. Утверждение, что "рождаемость обнаруживает существенную зависимость от предшествующего развития: "лидеры" и "аутсайдеры" редко меняются местами" [Клупт, 2012^а, с. 70], при его проверке на достаточно длительном периоде наблюдения, позволяющем учесть и "предшествующее развитие", не подтверждается фактами. Франция, на протяжении всего XIX в. бывшая европейским аутсайдером, в XX в. вышла в лидеры, тогда как Россия, еще в начале XX в. имевшая самую высокую в Европе рождаемость, давно уже опустилась существенно ниже Франции. Рождаемость поколения итальянок, родившихся в 1910 г., была близка ко все еще высокой рождаемости соответствующего поколения россиянок и тогда намного превосходила рождаемость шведок. Сейчас разрыв между числом детей у женщин, родившихся в Италии и Швеции в конце 1960-х гг., почти такой же, каким был у поколений 1910 г. рождения, но только на этот раз в пользу Швеции (см. рис. 3).

Вопрос о том, до какой степени ТДП должна учитывать локальную специфику, отражающую региональные или культурные особенности, не нов. Назойливые напоминания о связи этой теории с теориями модернизации, "для которых направление истории абсолютно очевидно", и ее привязанности к "изначально заданному, "каноническому" списку детерминантов демографического развития" [Клупт, 2005,

стр. 118

Рис. 2. Итоговая рождаемость женских поколений 1930, 1950 и 1969/1970 гг. в некоторых странах (детей на 1 женщину).

Источник: База данных Института демографии НИУ ВШЭ (http://demoscope.ru/weckly/app/app40ctlr.php).

стр. 119

Рис. 2. Окончание.

с. 145 - 146], в силу чего она недооценивает локальное своеобразие социальных и культурных институтов, оказывающих влияние на демографическое развитие, бездоказательны и, к тому же, игнорируют уже высказывавшиеся по этому поводу соображения при более ранних обсуждениях.

Например, Ливи Баччи описывал, по сути, ту же ситуацию, что и Клупт: "Традиционные индикаторы модернизации - важные для теории демографического перехода - не позволяли объяснить значительную часть различий в ситуации. Это необъясненная часть нередко интерпретировалась как досадный пробел в знании... Нужны - говорили в этом случае - значащие индикаторы, которые позволили бы заполнить пробел". Эти значащие индикаторы пытались найти, обращаясь к понятию "регион-культура". "Местный колорит и пейзаж, диалект или язык, иногда религия, издавна общие история и традиции ассоциируются с понятием регион-культура" [Livi Bacci, 1995, p. 456].

Ливи Баччи не отрицал, что во многих случаях многофакторный анализ действительно позволяет обнаружить признаки влияния "региона". Однако он совершенно справедливо задавался вопросом о научной ценности такого рода находок. "Предположим, - писал он, - что некий идеальный набор индикаторов позволяет нам с точностью описать-предвидеть переход; предположим, что для этого мы используем большое количество индикаторов (дающих различные объяснения - экономические, социальные, культурные...) и что необъясненные различия будут равны нулю: будем ли мы знать больше о переходе? Мы, конечно, объяснили бы его полностью, но, введя "все" факторы изменений, мы получили бы результат, не имеющий никакой объяснительной ценности... Простая статистическая игра, доведенная до крайности, становится бесполезной" [Livi Bacci, 1995, p. 456-457]. Между тем сторонники ТДП всегда подчеркивают ее "полезность", практическую ценность, хотя это вовсе не означает, что истинность и практическая ценность теории, указывающей "тропу перемен", должна постоянно проверяться и подтверждаться на каждом сантиметре этой тропы, на каждой ее извилине, чего нередко ожидают не только критики теории, но и ее сторонники.

стр. 120