Костя - моряк

Старое кладбище, могилы, заросшие малиной, покосившиеся кресты и оградки. Чем дальше от центра кладбища, тем больше могил ухоженных, но меньше крестов. Вместо них памятники со звёздами. Понятно, крест-символ спасения. А звезда? Звезда-то что обозначает? Сверкнул, мол, человек в этом мире, словно звёздочка-искорка, и исчез навсегда. Ещё ближе к выходу стоят памятники совсем без звёзд и крестов, но с фотографиями. Господи! Сколько людей, сколько судеб. Невольно вспоминается элегия Василия Андреевича Жуковского «Сельское кладбище»

Под кровом чёрных сосен и елей наклоненных

Которые окрест, развесившись стоят,

Здесь праотцы села, в гробах уединённых

Навеки затворясь, сном непробудным спят.

У Жуковского - вязов наклонённых. Но у нас, на севере, больше елей, а вязов вовсе нет. Нет на земле такого места, кроме кладбища, где человек так живо не осознавал бы временности бытия, не предавался бы печальным думам о никчемности суеты мирской и её краткости. Наш народ эту печаль знает и даже любит. Идут люди к могилкам, тихонечко сидят возле, разговаривают с обитателями их. Рассказывают, спрашивают, даже выпивают и закусывают, словно за одним столом. Вот они, здесь, совсем рядом, только переступи черту. Какой-то дед возится внутри оградки, подсыпает песком скамеечку, трамбует, уплотняет землю.

-Скажите, пожалуйста, что это за огромный крест в центре кладбища?

Дед выпрямляется, держась за поясницу, смотрит сначала на меня, потом на крест.

-Это? Кости-моряка могилка, -потом задумчиво добавляет, - попа нашего.

- О мертвых плохо не говорят, конечно, но поп-то так себе, наверно, был, если Костя, да ещё и моряк. Прямо представляется какой-то анархист в тельняшке, из кинофильма советских времён.

-Ты что, ты что! - замахал дед руками. - Это его из уважения так звали. Уж очень его люди уважали. И верующие и неверующие. Все! Добрый был. Выпить любил.

Дед даже как-то приободрился, вспомнив это.

-Наш он, местный, северянин. Как выпьет, наденет тельняшку, достанет баян, и давай: «Раскинулось море широко, и волны бушуют вдали…»

Дед от этого воспоминания приободрился ещё больше. «Наверно, сам моряком был в молодости»,-подумал я. Дед продолжал:

-Во время войны пришлось ему на флоте служить. Однажды немцы разбомбили их корабль. Все потонули, замёрзли в воде. А Костя, помор наш, Богу взмолился.

«Выплыву», -говорит, - «стану тебе служить, Боженька.» Стало быть, стану священником, – говорит! Так и случилось: живой остался и обещание выполнил. Ох, как он верил, как служил, как говорил! А проповеди, проповеди какие! Я ведь всё помню, я тогда учителем работал, но иногда слушал на свой страх и риск. В проповедях часто употреблял он образ моря. Примерно так:

Кипит, бушует океан жизни. Он почти никогда не может оставаться спокойным. Миллиарды душ человеческих путешествуют по нему, пытаясь пересечь, переплыть, чтобы очутиться в тихой спокойной гавани. Но немногие люди догадываются, что спасительная бухта находится уже там, за чертой этой бушующей стихии, и добраться туда нелегко. Люди снуют по бурлящему морю-океану туда-сюда, кто на чём. Большинство безрассудно пытается спастись в одиночку, на своих ветхих, одиночных лодчонках. В конечном итоге, все эти утлые судёнышки, похожие на гробы, разбиваются о прибрежные скалы. Их обломки выбрасывает на берег. Из кораблей побольше, вернее, из их обломков и остатков, кто-то из упавших в солёную воду вновь пытается связать плот. Но куда там спастись на каком-то плоту- его разобьёт при первом же шторме. Плывут, любуясь своей красотой, бумажные корабли дураков. Красивые цветные паруса, шикарные палубы, блестящие матросы. Очень, очень скоро бумага намокнет, и они пойдут ко дну. Посреди огромных волн идёт ещё один корабль, белый, огромный и красивый. Волны только скребут о его крепкий борт, и тут же разбиваются, как бы высоки они не были. Называется корабль Церковь, и управляет им сам Бог. Это он ведёт корабль в тихую гавань царствия Божьего. Все люди с разбитых судёнышек, все без исключения, могут попросить помощи и взойти на непотопляемый корабль. Стоит только закричать, и тебе протянут руку помощи. Но люди почему-то предпочитают собирать плоты из осколков кораблей иллюзий и фантазий. Голубые парусники мечтаний бесшумно растворяются, унося с собой своих пассажиров, которые уже никогда не достигнут берега. Многие забираются на борт церковного корабля по ошибке или стараются принести с собой всякие негодные предметы, ненужный и опасный груз. Рано или поздно эта случайная команда всё равно падает за борт и погибает. Чтобы не вывалиться за борт, нужно оставить груз своих грехов, страстей, как ненужный хлам. Только тогда ты станешь пассажиром белого спасительного корабля. Он образно говорил, но очень доходчиво. И жизнь нашу сравнивал с морем, потому что нам так понятней. Мы же все на море родились, на море живём, на нем и помрём. Куда нам без него, без нашего студёного, сурового Белого моря? Душу человеческую он часто сравнивал с парусом. Говорил, что тело человеческое - лодка, а душа - парус. Но парус этот наполняется не простым ветром, а благодатью Божией. Нет Благодати, и висит парус безжизненно, болтается, как тряпка, а лодка остаётся на мели да гниёт. Но как только наполнится душа - парус ветром благодати, туго натянется, так и понесётся кораблик в тихую гавань царствия Божия. Он даже гробы на кладбище называл последними уходящими кораблями, а кресты над могилами- мачтами с невидимыми простому человеческому глазу парусами, без которых, хоть и сел ты в эту лодочку, далеко не уплывёшь. Так и останешься барахтаться у берега, так навсегда и увязнешь в песке и земле. Так он говорил, много ещё чего говорил, но запомнилось только то, что связано с морем. Отец Константин ездил по всему району. Однажды в деревеньке одной мне с ним побывать довелось. Там река подобралась к самому кладбищу, ветер выдул песок, и гробы остались почти на поверхности, ещё немного- и унесёт их вода. Мне показалось это ужасным зрелищем, а Константин говорит: «Смотри, не могут без моря и после смерти, всё их в плавание тянет.» Я тогда много чего не понимал, только теперь и начинаю постигать на старости лет. Видишь, у него на могилке какая мачта!

Дед повернулся к кресту, медленно перекрестился со словами:

-Упокой, Господи, душу раба твоего, священника Константина, - и добавил.-

-От любви его люди Костей - моряком звали.

На этом он замолчал, опять нагнувшись к земле. За несколько минут мне открылась тайна, тайна жизни, сама жизнь. Подойдя к большому деревянному кресту, я долго стоял, радостно печалясь. Опять вспоминал стихи Жуковского, постигая, как мог, тайну смерти.

Прохожий, помолись над этою могилой;

Он в ней нашёл приют от всех земных тревог;

Здесь всё оставил он, что в нём греховно было,

С надеждою, что жив его спаситель-Бог.

Поклонись могилам предков, кривым крестам, оживи эти зелёные руины. Отдай дань печали и радости этим седым холмам. Иначе твой прах просто развеют по ветру.