Отвальная

Закончилась развесёлая, вольная жизнь. Завтра в армию. Пора бы и остепениться, стать мужчиной. Я в армию на самом деле хочу идти. Не только потому, что если не возьмут, поползут разговоры, мол, неполноценный, больной. Хочу в армию, потому что хочется перемен, каких-то изменений в скучной жизни. Хочется оставить свой маленький захолустный городишко, хочется новой, ещё неведомой и от этого сладкой, таинственной жизни. При мечтаниях об этом все разговоры об ужасах армейских будней кажутся глупостью. Сегодня последний день на гражданке, последние посиделки и пьянка – отвальная.

Маленькая комнатка гудела, как улей, когда на него дымит пчеловод, отпугивая назойливых насекомых. Напротив, сигаретный дым и жуткий мат не отпугивал, а привлекал. В комнату приходили всё новые и новые люди. Центром, гвоздём программы был Петька Чижов – Чижик или Чиж, в зависимости от настроения, и Андрюха Герасимов – Керя. Они были уже стариками, в смысле, пришли из армии два года назад. Сейчас же они важно делились с новобранцами, то есть с нами, секретами службы. Особый интерес у окружавших их мальчишек вызывали страшные истории о дедовщине. Когда Чижик начинал что-нибудь такое, наступала тишина, а Керя при этом многозначительно кивал головой.

-Что там дедовщина! С «дедушкой» всегда можно договориться. Есть моменты и похуже.

-Как похуже? Что например? - спрашивали испуганные слушатели.

-Что, что. Чурбаны! Чурки! – при этом Чиж злобно плюнул прямо на пол. - Схватишь его за грудки, тряханёшь: что не понимаешь, чурбан? А он: «Не понимай, что такое чурка?» А я ему: «Знаешь, когда дерево срубают, пенёк остаётся?» «Да, да моя понимай.» «Так вот, ты этот пенёк и есть! Понял теперь?» «Нет, моя твоя не понимай.» Чурка, одним словом, чего с ним разговаривать. Их когда мало, они тише воды, ниже травы. Делают вид, что ничего не понимают, придуряются. Но когда их больше, от такого объединения пощады не жди, на каком языке не проси, бесполезно. Им всё равно, издеваются, как хотят. Мы, когда на киче сидели, они даже есть не давали. Одним словом, азиаты. – Керя засмеялся, подхватив тему:

-А мы, когда их охраняли, наоборот, сами издевались. Был у нас один такой смуглячок носатый, нашего призыва, прослужил уже полтора года, а всё по-русски не понимал. Гад был отменный, всё в самоволку бегал, поэтому часто на губу попадал. Мы однажды договорились с дружком моим его проучить. Кличка была у чёрного - Абрек. Сидим мы, охраняем, как полагается, при оружии, знаем, что Абрек за тонкой стенкой нас прекрасно слышит. Я и говорю, громко так, прямо в самую стену: слушай, Серёга, Абрек меня уже достал своей тупостью. Ты только не говори никому, но я решил его сегодня застрелить. А Серёга поддакивает мне, тоже громко: Тс, он же услышит, тише говори. -Ничего не услышит, здесь стены толстые. А если и услышит, так что с того, он второй год служит, а по-русски не понимает совсем. Серёга мне отвечает, опять громко: если честно, я и сам бы пристрелил рожу носатую! -Ну так и давай! Чего тянуть, офицера дежурного как раз нет. Пошлём его за водой, как к воротам подойдёт, мы его и шлёпнем! Скажем, что хотел убежать. При попытке к бегству, мол, и захвате оружия. Как кончим его, в руки автомат твой вложим, скажем, что завладел оружием. Синяк я тебе обеспечу для отмазки прямо сейчас. Сами сидим, от смеха давимся. Серёга, иди, зови его. Сам снимаю автомат с предохранителя, щёлк, дёргаю затвор, щёлк. Иди, дай ему ведро, а я следом. Заходим к Абреку, он бледный стал, словно лет десять на севере жил. Кричит, упирается, в угол забился, трусится весь. Давай, гад, иди за водой, быстро, быстро. Он обмочился, потом к нам на коленях ползёт, плачет, просит о пощаде. А мы с Серёгой давай ржать. Я так давно уже не смеялся.

Даже сейчас на физиономии Кери была блаженная улыбочка от приятных воспоминаний. Чиж тоже заулыбался.

-А у нас ещё почище вечера юмора бывали. Поймаем молодого чурбана, а до этого верёвку специально подготовим, бритвой подрежем, оставив одну ниточку тонюсенькую. Этим концом подрезанным её к потолку прикрепим, на другом конце петлю сделаем. Чурке зачитываем все нарушения им воинской дисциплины, тоже специально для смеху на листочке подготовленном, и приговариваем к смертной казни через повешение. Он, узкоглазик, головой лысой вертит, моргает. А мы его на табурет, петлю на шею. Давай, молись своему Аллаху. Тот давай чего-то бормотать. Мы табурет выбиваем из-под ног, чурка на землю летит. Долго лежит потом, один глаз откроет, другой, не поймёт, где он- на том свете или всё ещё здесь. Вдруг вскочит, и ну стрекача.

Чиж заржал самым что ни на есть весёлым, неподдельно весёлым смехом. Я содрогнулся от таких рассказов. Надо же, Керя и Чиж ещё хуже чурбанов, они и есть чурбаны, бездушные, глупые чурбаны. Армия – это какая-то чужая, страшная жизнь. Неужели мне придётся столкнуться с ней? Нет, это просто очередное враньё Чижа с Керей. А если не враньё? Если всё это правда?

Отвальная продолжалась уже часа два, так как демонстрация приёмов каратэ, освоенных Чижиком и Керей на службе в ВДВ, закончилась. Все прекрасно знали, что ни в каких войсках «дяди Васи» они не служили, а просто врут. И всё же демонстрация навыков десантника была постоянным атрибутом любой пьянки. Керя уже сидел с огромным фингалом под глазом. А здоровенный Чиж, самодовольно прикуривая десятую сигарету из мешавших друг другу рук молодых поклонников боевых искусств, продолжал что-то врать. Вокруг сидели ещё несколько ребят с такими же бланшами, как и у Кери- все на левый глаз, словно из под станка. Тупицы, постигшие истину практическим путём, продолжали слушать бредятину буквально с открытыми ртами.

-Дураки вы дураки! Чего в армию рвётесь? Посмотрите на себя, тьфу! – Чиж плюнул себе под ноги. - Хилые, мелкие. Вас же там сразу зачморят, из туалета два года вылезать не будете. Ну ладно он, - Чижик кивнул в мою сторону, – здоровый, вроде Кери, постоит за себя. А вам-то всем хана! Давай, что ли выпьем, чтобы в нормальные войска попали. Хотя нормальные только наши, десантные! Правда, Керя?- и Чиж обвёл всех грозным взглядом.

-Да, да! Давай! Наливай! – зашевелилось окружение.

-За ВДВ!- заорал Керя. Выпили стоя. Чижик продолжал:

-В армии всё чётко, всё по распорядку. Никакого разгильдяйства. Утром зарядочка, пробежечка, - при этом Чиж рассматривал своё кругленькое брюшко, но даже не запнулся, как говорится, глазом не моргнул, – дисциплина, взаимопонимание, взаимовыручка, – продолжал он, с трудом припоминая слова когда-то вдалбливаемые в его ефрейторскую голову. А здесь что, на гражданке? Бардак! В армии думать не надо, за тебя всё продумано и придумано. А здесь! А! А, наливай!

Керя опять предложил за ВДВ. Выпили.

-Вот Мишка, музыкантик, дружок ваш, рокер. Дохлый, а сразу сообразил, что в армии делать нечего. Закосил под дурака, статью получил. Дурень дурнем, а умный. Теперь дома будет сидеть, на гитарке брякать, да дурака валять, а вы два года портянки стирать. - Чиж заржал, радуясь внезапной рифме, а может ещё чему.

-За ВДВ! – заорал Керя.

Чиж задумчиво затянулся и, выпустив дым, не менее задумчиво произнёс:

-А чего хорошего в армии-то этой? Здесь, на гражданке хочешь пей, хочешь не пей. Иди куда хочешь или не иди, да и прочие удовольствия. А там одни запреты. Утром не поспать, вечером не погулять. Носишься, как дурак, целый день. Что за жизнь скотская? – перешёл он на фальцет. - Каждый тобой командует.

-За морпехов!- заорал Керя, видно запамятовал, бедный, что служил в «спецназе». Все согласились. А Чижик уже не говорил- он, едва-едва сдерживая слёзы, сморщился, и речь его походила на какое-то чирикание.

-И нафига вам эта армия? - тут слёзы обильно покатили из его глаз. - Зимой колотун, стоишь в задрипанной шинельке у склада, зуб на зуб не попадает. Только-только погреться, а тебя пинками на мороз, на морозяку! Пожрать и то по-человечески нельзя. Одно сало волосатое, варёное, мягкое, со щетиной. Да и того-то малюсенький кусочек на обед, если достанется. А уж масло, масло!

Чижик буквально зарыдал. Ещё через полчаса в армию идти я уже не хотел. Но после выпитого мысль о том, как это сделать, в голову не приходила. Отчаявшись, я молча и угрюмо висел на уже уставшем от рыданий Чиже.

-Ну что? В армию идти не хочешь?

-У!

-Давай тебе руку сломаем, и не пойдёшь.

-У!

Кто-то, не долго думая, принёс полотенце. Его намочили и плотно обмотали правую руку. Кто-то пояснил, что правой рукой стреляют, поэтому надо именно правую. Можно подумать, что со сломанной левой рукой в армию обязательно возьмут. Затем, поставив два стула, установили посередине между ними руку. Локоть на одном, кисть на другом. Доброхоты принесли и ломик, но желающих совершить операцию не нашлось.

-Керя, Керя! Ты же в армии кирпичи ладонью ломал, даже вроде бы в боевых действиях принимал участие.

От такого предложения Керя отказаться не мог. Пора было подтверждать репутацию спецназовца, бывалого солдата. Взяв лом, Керя долго дышал, тупо выкатывая глаза на красной пьяной роже. Затем несколько раз примерился массивной железякой к руке, словно хотел перерубить кость, последний раз прицелился и… Вдруг с криком, похожим на ослиное иа, что есть дури долбанул по руке. Тишину прорезал стон, нет, не мой, потому что от боли у меня в глазах потемнело и перехватило горло, а толпы, сочувствующей моей руке. Кто-то уже снимал полотенце с посиневшей руки, кто-то протягивал стакан с водкой, чуть ли не силой заливая её мне в рот. Нашлись и продолжатели подвига. Двое или трое, обмотав руки мокрыми полотенцами, уже стояли в очередь к довольному Кере.

-Нет, нет! Всё, всё, всё! - замахал руками Чиж.- Вы что! Сразу же догадаются, если завтра явитесь, болваны, на комиссию и все с переломанными руками. Это же членовредительство! Подсудное дело! В общем, ломайте что хотите, но только после того, как этого, - он указал пальцем на меня, - отмажем от армии.

Отвальная продолжалась почти до утра. А утром, едва шевелящимся языком я заявил врачу, что в армию идти ну никак не могу – руку сломал. Врач с постной физиономией ответил:

-Ничего, рука не нога, дойдёшь.

-Куда дойти-то надо? - с надеждой переспросил я.

-Куда, куда. До места службы, разумеется, – как-то радостно ответил доктор. И всё же, осмотрев посиневшую, опухшую руку, отправил на рентгенограмму.

-Может, трещина и есть, да и то вряд ли, - добавил он вяло.

Действительно, рентгеновский снимок ничего не показал, и я сегодня уезжаю. Закончилась развесёлая вольная жизнь. Ура!