Становление русской ораторики

Черты ораторики в русской политической публицистике XVI в. Новые черты в политической риторике XVII в.

Гомилетические пристрастия русского публичного дискурса не отменили существования ораторики. Предыстория русской ораторики, как уже было сказано, может быть прослежена уже в древнерусской письменности.

Особенно явно связаны с гомилетической традицией первые русские политические ораторы. Иван Пересветов, публицист XVI в., сторонник, как сказали бы сегодня, «сильной власти», своей «Большой челобитной» изложил план государственных реформ, в том числе создания регулярной армии и упразднения института наместничества. А в «Сказании о Магомет-Салтане» тот же автор нарисовал утопию идеального государства с крепкой военной властью и жестоким подавлением произвола судей и взяточничества.

Оба произведения Пересветова тяготеют к политической проповеди. Пересветов не склонен разбирать аргументы противоположной стороны, но страстно убеждает в правоте своей точки зрения. Такая проповедь рассчитана на долговременное воздействие. В самом деле, отстаиваемая в «Сказании о Магомет-Салтане» идея «царской грозы» становится одним из столбовых политических концептов эпохи Ивана Грозного. Если древнерусская идея сильного князя основывалась на принципе подчинения младших старшему и осуждения междоусобицы, то новая идея сильного царя имела уже более широкий фундамент, косвенно учитывая теорию «Москва – третий Рим» и прямо ссылаясь на отрицательный опыт Византии, павшей из-за своих грехов и слабости государственной власти. Таким образом, Иван Пересветов развивает определенную политическую доктрину, востребованную временем, но, однако, не полемизирует со своими политическими оппонентами. Характерно, что Иван Грозный не только не возвысил Пересветова, но, по имеющимся сведениям, напротив, расправился с ним. При этом царь исходил из той же самой доктрины государственного строительства. Речь, следовательно, не может идти о политической ораторике, об открытой конфронтации двух политических лагерей.

Черты проповеди, как уже отмечалось выше, видны и в знаменитой переписке Ивана Грозного с Андреем Курбским. Покинувший Россию князь Курбский отправил Грозному послание, в котором не просто бросал царю укор, но гневно отчитывал его. Ответное послание глубоко возмущенного Грозного было так пространно, что размером почти в двадцать раз превосходило княжеское. Царь ответил проповедью на проповедь. При этом, помимо разницы во взглядах на власть и личной неприязни, авторов отличало и совершенное неприятие стиля противника. Переписку Ивана Грозного с Курбским нельзя назвать спором, в результате которого участники приходят к общей позиции. Не является она и обычной ораторикой в жанре, называемом сегодня «открытыми письмами» или «дебатами». Аргументы противников не были рассчитаны ни на оппонента, ни даже на третью нейтральную сторону. Каждый из спорящих (особенно это относится к Курбскому) словно говорит для себя самого или для своих ближайших единомышленников. При этом оба часто взывают к Богу. И все же переписка полемична. Иван IV разбирает доводы Курбского, обильно его цитирует, иронизирует над его словами, пародирует его стиль. Это же, хотя менее искусно и менее страстно, делает и Курбский в отношении Ивана Грозного.

XVII век – новый этап становления русской политической ораторики, подготовленный и политической борьбой Смутного времени, и усвоением традиций западноевропейской ораторики. Изменился и облик самой проповеди – исходного жанра гомилетики. Западноевропейскую проповедь всегда отличало большое количество примеров (exempla), всевозможных жизненных казусов, которыми проповедник иллюстрировал свою мысль. Греческое красноречие прекрасно знало этот прием, называвшийся у греков парадигмой, но в проповеди гораздо охотнее использовало притчу. Любопытно, что в семнадцатом веке на русский язык был переведен сборник примеров «Прилог». По сути это парадигмы, однако по старой памяти их продолжали именовать притчами.

Наверное, первым собственно ораторским политическим произведением на русской почве была созданная в начале сороковых годов XVII в. на Дону «Повесть сиречь история об азовском сидении донских казаков 5000 против турок 300000». «Повесть» была написана с намерением повлиять на решение Земского собора 1642 г. Казаки, самовольно захватившие Азов, хотели склонить собор и царя, опасавшегося открытой ссоры с турецким султаном, к официальному закреплению Азова за Россией. Повесть представляет собой весьма продуманную систему аргументов в пользу присоединения Азова. Здесь и успокоение по поводу турецкой угрозы (казаки выстояли против турок, пытавшихся значительно превосходящими силами отобрать Азов), и рассуждение о стратегической важности крепости, «запирающей» море, и указание на большие потери, которые русские уже понесли и которые в случае возвращения Азова могут оказаться напрасными, и очень умелые argumentum ad hominem, задевающие национальное самолюбие и религиозные чувства царя и собора. «Повесть» уже не производит впечатление проповеди, адресованной единомышленникам. Это типичное произведение совещательного красноречия.