Строитель державы

В памяти народной Сталин остался прежде всего волевым, твердым и решительным политиком-госу­дарственником, лидером нации, архитектором и строителем огромной, мошной державы. Сегодня, в условиях геополитической катастрофы, после развала Советского Союза и распада общественного единст­ва, особенно важно правильно понять и верно оце­нить опыт державного строительства сталинской эпо­хи. Ведь именно тогда наш народ обеспечил себе невиданный ранее уровень национальной безопасно­сти, победил в великой и страшной войне, превратил свою страну в сверхдержаву, влияние которой про­стерлось до самых отдаленных уголков планеты.

Суть сталинских преобразований — самостоя­тельность России, полная экономическая независи­мость от окружающих ее враждебных стран капита­листического мира.

Выступая в 1925 году на XIV съезде ВКП(б), Ста­лин сформулировал главную цель экономической по­литики партии следующим образом: мы исходим из того, что «должны приложить все силы к тому, чтобы

сделать нашу страну страной экономически самосто­ятельной, независимой, базирующейся на внутрен­нем рынке».

Генеральной линии партии противостоят люди, говорил Сталин, которые исходят из того, что «на­ша страна должна остаться еще долго страной аг­рарной, должна вывозить сельскохозяйственные про­дукты и привозить оборудование... Эта линия ведет к тому, что наша страна никогда, или почти никог­да, не могла бы по-настоящему индустриализиро­ваться... Мы должны строить наше хозяйство так, чтобы наша страна не превратилась в придаток миро­вой капиталистической системы, чтобы она не была включена в общую схему капиталистического разви­тия как ее подсобное предприятие, чтобы наше хо­зяйство развивалось не как подсобное предприятие мирового капитализма, а как самостоятельная эконо­мическая единица, опирающаяся главным образом на внутренний рынок, опирающаяся на смычку на­шей индустрии с крестьянским хозяйством нашей страны».

Когда читаешь эти сталинские слова, невольно думаешь: действительно ли их произносил Сталин в далеком от нас 1925 году или кто-то перепутал их ав­торство — настолько актуально они звучат, настолько точно сбылось предупреждение Сталина о том, во что может превратиться Россия, если она не будет опи­раться на свои внутренние возможности. Это преду­преждение следовало бы знать тем, кто никак не мо­жет или не хочет понять: если дело пойдет так и дальше, нашу страну уже в недалеком будущем ждет незавидная участь «подсобного предприятия» разви­тых капиталистических стран.

Огромная работа по преображению страны, кото­рая началась в середине двадцатых годов, наталкива­лась на сопротивление тех, кто не верил в возмож­ность победы в ней социализма без поддержки революционных масс западных стран.

На XIV съезде партии, когда Сталин подверг рез­кой критике такую линию оппозиции, Каменев обна­родовал замысел его противников: изменить руковод­ство партии и убрать Сталина с поста генерального секретаря.

Не получилось. Съезд поддержал Сталина, а не­благовидные попытки Зиновьева и Каменева бой­котировать решения съезда в Ленинграде и сбить с толку местных коммунистов закончились в январе 1926 года тем, что ленинградскую парторганиза­цию возглавил верный единомышленник Сталина С. М. Киров.

Накал борьбы за выбор пути развития России до­стиг такой степени, что летом 1926 года в подмосков­ном лесу было проведено нелегальное совещание оп­позиционеров, на котором заместитель председателя Реввоенсовета СССР Лашевич призвал к борьбе с ЦК РКП(б).

Краеугольным камнем экономической политики Сталина была задача превращения страны из аграр­ной в индустриальную державу. Суть этой задачи он раскрывает коротко и ясно: «Индустриализация должна пониматься прежде всего как развитие у нас тяжелой промышленности и, особенно, как развитие собственного машиностроения, этого основного нер­ва индустрии вообще. Без этого нечего и говорить об обеспечении экономической самостоятельности на­шей страны».

Перевод страны на индустриальные рельсы вос­принимался также неоднозначно, далеко не все по­нимали решающую роль в этом процессе тяжелой промышленности — ведь страна еще оставалась по­луголодной и оборванной. В хорошо известной бесе­де «На хлебном фронте» (май 1928 года) Сталин зада­ется вопросом: «Может быть, следовало бы для большей "осторожности" задержать развитие тяже­лой промышленности с тем, чтобы сделать легкую промышленность, работающую главным образом на крестьянский рынок, базой нашей промышленности? Ни в коем случае! Это было бы самоубийством, под­рывом всей нашей промышленности, в том числе и легкой промышленности. Это означало бы отход от лозунга индустриализации нашей страны, превраще­ние нашей страны в придаток мировой капиталисти­ческой системы хозяйства».

Что же давало Сталину возможность определить именно такой главную перспективу продвижения страны к будущему, уверенность в том, что именно та­ким образом можно преодолеть вековую отсталость? Заметим, что сталинские планы были прямо противо­положны намерениям тех, кто считал, говоря нынеш­ним языком, «интеграцию в мировое хозяйство» чуть ли не единственно возможным путем ее развития. И тех, кто продолжает считать так сегодня.

Сталин смог разобраться в нагромождении про­блем, стоявших перед промышленностью и сельским хозяйством страны, потому что в экономической об­ласти он был, безусловно, убежденным марксистом. Поэтому вполне понятно, что общественная собст­венность на средства производства, плановая эконо­мика, кооперация сельского хозяйства составляли ос­нову народно-хозяйственного механизма Советского Союза. В то же время есть все основания говорить и об особой, сталинской, модели экономики. Главной, чисто российской особенностью этой модели являлась опора на собственные силы, стремление к созданию са­модостаточной экономики. Естественность и органич­ность такого самобытного пути, его преимущества пе­ред другими возможными вариантами продвижения сказались на стремительном росте темпов экономи­ческого развития страны, надежно гарантировали и экономическую, и военную безопасность России, ее способность проводить самостоятельную политику на международной арене даже в условиях полной ка­питалистической изоляции.

Опорой самодостаточной экономики стали колос­сальные природные богатства России. Но главным при этом оставались мощные человеческие ресурсы — та­лантливый и трудолюбивый народ, который смог все богатства страны использовать для укрепления ее могу­щества. Это дало стране единственную возможность устоять перед агрессивной западной цивилизацией, чье процветание уже тогда было основано на искус­ном манипулировании финансовыми и товарными потоками «свободного рынка», на эксплуатации дру­гих народов.

Опора на собственные ресурсы — для Сталина не просто лозунг, а руководство к повседневной работе, в которой он, несмотря на грандиозные масштабы пре­образований, вникал во все мелочи. Во главу угла он ставит такой вопрос, как борьба с расхищением го­сударственной собственности, с расточительством го­сударственных средств. «Когда ловят шпиона или изменника, — приводил он пример, — негодование публики не знает границ, она требует расстрела. А когда вор орудует на глазах у всех, расхищая государ­ственное добро, окружающая публика ограничивает­ся смешками и похлопыванием по плечу. Между тем ясно, что вор, расхищающий народное добро и под­капывающийся под интересы народного хозяйства, есть тот же шпион и предатель, если не хуже... Таких воров у нас сотни и тысячи. Всех не изведешь с помо­щью ГПУ».

К любой правящей партии, как известно, всегда примазываются разного рода конъюнктурные «по­путчики». Не обошлось без них и в ВКП(б) — партии, вступившей в полосу грандиозных, невиданных ранее преобразований. Такие люди смотрели на страну и го­сударственную собственность как на свою «добычу», подлежащую разделу.

В наши дни те же вожделения тех же людей объ­явились в другом облачении — под видом «возвраще­ния в мировую цивилизацию». Суть одна — отхватить побольше кусок от общего пирога и продаться Западу подороже. По коррупции и масштабам расхищения общенационального достояния, созданного и накоп­ленного трудом нескольких поколений, Россия давно уже вышла на лидирующие места в мире. Из страны вывозится все, что имеет хоть какой-то спрос в мире. Например, заготовка древесины на экспорт, в том числе и незаконная, приняла размеры, которые давно уже не поддаются никакой статистике. При этом ма­ло кто думает о том, что останется тем, кто завтра возьмется за возрождение России. Ну а во что пре­вратится завтра воздушная денежная масса под назва­нием «Фонд будущих поколений», которая лежит в западных банках под ничтожные проценты и работа­ет на экономику США и западных стран, можно толь­ко гадать. Очевидно, растает без следа. Надо сказать, что грабеж собственных граждан в России все чаще осуществляется вполне легально: например, ни в од­ной крупной добывающей стране мира нет таких вы­соких цен на бензин и газ, как у нас...

Воссоздание сталинской модели во многих ее важнейших чертах, таких как опора на собственные ресурсы, создание внутреннего рынка, который на­дежно защищал бы страну от мировых потрясений, безусловно, носит актуальный характер и для нынеш­ней России. Но при этом, конечно, следует учитывать принципиальные особенности времени. В частности, нет никаких сомнений, что обязательным условием эффективного развития страны — наряду с восста­новлением общенародного ядра экономики, вклю­чающего в себя как природные богатства, ключевые отрасли производства, так и жизненно важные госу­дарственные монополии, — является ее многоуклад-ность. При этом необходимо ликвидировать огром­ный перекос в действующей сейчас экономической системе путем создания всесторонних условий для развития малого и среднего предпринимательства, ломки препятствующих ему административных барь­еров, кредитования на льготных условиях.

Все это вместе является для России необходимым средством выживания, обязательной предпосылкой для сохранения ее национальной независимости, го­сударственного суверенитета и территориальной це­лостности. Вопрос заключается только в том, сможет ли и захочет ли осуществлять такой курс нынешнее правительство, стоящее на страже интересов россий­ской олигархии. Или же оно вместо решения узловых проблем будет и дальше топтаться на месте, зани­маться, как говорил Сталин, «толчением воды».

Сталин дал партии, народу ясную и определенную цель: «Мы отстали от передовых стран на 50—100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут».

Либо —либо... Вот где действительно «иного не дано». Эта четкая альтернатива убеждала и вдохнов­ляла советских людей, поднимала и вела их на трудо­вой подвиг, действовала на них сильнее всякой разъ­яснительной работы. Тем более что перед лицом нарастающей угрозы фашистской агрессии постав­ленная Сталиным задача совпадала по своей сути с вопросом о национально-государственном выжива­нии Советского Союза. Поэтому годы первых пятиле­ток — это не только масштабное строительство, это не просто возведение новых заводов и городов, элек­тростанций и железных дорог. Это — невиданный ни­когда прежде энтузиазм строителей нового социалис­тического общества, воспринимавших поставленные цели как свое общее дело.

Истоки этого энтузиазма никогда не поймут те, кому неведомо вдохновение, которое приносит сози­дательный коллективный труд во имя общего дела. Те, кто не имеет представления, что такое освобож­денный труд и какую радость человеку приносят его результаты. Те, кто ни разу не ощутил огромную силу сплотившихся людей, которой не страшны никакие препятствия.

Эти истоки питали героев первых пятилеток — шахтера Алексея Стаханова, женщину-механизатора Пашу Ангелину, ткачиху Марию Виноградову и ты­сячи других людей, бросивших вызов человеческим возможностям. Они придавали силы и мужество лю­дям героических профессий — летчикам и полярни­кам, защитникам Отечества, дерзость — ученым и новаторам.

Когда замечательного летчика Валерия Чкалова, перелетевшего в 1937 году через Северный полюс из Москвы в Ванкувер вместе с Байдуковым и Беляко­вым, американцы спросили, насколько он богат, он ответил: «Сто пятьдесят миллионов моих соотечест­венников работают на меня, а я — на них».

В этом ответе — ключ к разгадке причин массово­го энтузиазма тридцатых годов, когда люди жили од­ним порывом, когда каждый человек ощущал себя частицей единого целого, осознавал свою сопричаст­ность к великим делам. Этот энтузиазм не был «ка­зенным», каким бы его желали видеть недоброжелате­ли нашей страны. Например, Валентина Гризодубова, совершившая вместе с П. Осипенко и М. Расковой перелет из Москвы на Дальний Восток, спустя 50 лет подчеркивала, что это — не «замыливание глаз». «Ре­кордные перелеты и достижения, — убеждена она, — итог работы громадного количества людей, свиде­тельство научно-технического прогресса Советского государства...» Добавим, что, по мнению видных во­енных того времени, подобные достижения советских летчиков заставили японских милитаристов заду­маться, а стоит ли им ввязываться в драку.

Как-то Дзержинский сказал: «Я не умею наполо­вину ненавидеть или наполовину любить. Я не умею отдать лишь половину души». Советские люди тогда любили и ненавидели полным сердцем, воспринима­ли все происходящее вокруг открытой душой. Это ка­чество в течение многих десятилетий и определяло особый, новый тип характера — характер советского человека. Россия стала «страной с душой и идеа­лом» — так охарактеризовал ее крупный английский банкир того времени Д. Гиббсон.

Огромное значение вдохновенного труда, ломаю­щего представления о пределах возможного, высоко ценил Сталин. Главной силой исторических побед на трудовом фронте, как он считал, были «активность и самоотверженность, энтузиазм и инициатива милли­онных масс рабочих и колхозников, развившими вместе с инженерно-техническими силами колос­сальную энергию по разворачиванию социалистиче­ского соревнования и ударничества. Не может быть сомнения, что без этого обстоятельства мы не могли бы добиться цели, не могли бы двинуться вперед ни на шаг».

Была поднята на новый уровень ответственность партийных кадров. «Глупо было бы утешать себя тем, — говорил Сталин на пленуме ЦК ВКП(б) в но­ябре 1928 года, — что, так как отсталость нашей стра­ны не нами придумана, а передана нам в наследство всей историей нашей страны, то мы не можем и не должны отвечать за нее... Раз мы пришли к власти и взяли на себя задачу преобразования страны на осно­ве социализма, мы отвечаем и должны отвечать за все — и за плохое, и за хорошее».

Началом отсчета глубоких преобразований в стра­не принято считать XV съезд ВКП(б), на котором бы­ли приняты директивы по составлению первого пяти­летнего плана развития народного хозяйства. С учетом капиталистического окружения директивы ставили во главу угла задачу быстрейшего развития отраслей, которые обеспечивали обороноспособность и хозяйственную устойчивость страны в воен­ное время. Однако наряду с этим большое значение придавалось оптимизации темпов роста. В частности, в решениях съезда говорилось: «Здесь следует исхо­дить не из максимума темпа накопления на ближай­ший год или несколько лет, а из такого соотношения элементов народного хозяйства, которое обеспечива­ло бы длительно наиболее быстрый темп развития».

Первый пятилетний план буржуазная пресса тех лет называла «бредом» и «утопией». Но он, как изве­стно, был в целом значительно перевыполнен.

Не случайно большой доклад Сталина, сделанный по итогам первой пятилетки на объединенном плену­ме Центрального комитета и Центральной контроль­ной комиссии ВКП(б) в январе 1933 года, начинался с раздела о международном значении успешного вы­полнения пятилетнего плана. Понимая неизбежность нового столкновения с империалистическими держа­вами, Сталин вновь напоминает о суровой альтерна­тиве: «Война неумолима, она ставит вопрос с беспо­щадной резкостью: либо погибнуть, либо догнать передовые страны».

Итоги пятилетки породили раскол общественного мнения в капиталистических странах. Одни продол­жали утверждать, что пятилетний план потерпел пол­ный крах и большевики стоят на краю гибели. Другие смотрели на вещи более реалистично и, как о них го­ворил Сталин, «наоборот, уверяли, что хотя больше­вики скверные люди... у них все же выходит дело и они, должно быть, добьются своей цели». Это означа­ло одно: с Россией начинали считаться.

А кроме того, был начисто разбит тезис россий­ских оппортунистов и западных социал-демократов о том, что невозможно построить социализм в одной, отдельно взятой стране.

За годы первой пятилетки был удвоен промыш­ленный потенциал СССР, причем на первое место вышла тяжелая индустрия. Каждый год страна стала вводить по 600 предприятий, причем по тем временам это были лучшие заводы, не уступающие мировым стандартам.

Героизмом советских людей было отмечено за­вершение строительства Днепрогэса, возведение це­лого ряда других электростанций в различных регио­нах России и союзных республиках. В 1931 году в основном был выполнен план ГОЭЛРО, что, наряду с пуском новых энергетических мощностей, позво­лило в полном объеме обеспечить электроэнергией тысячи новых промышленных предприятий. Среди них — Сталинградский и Харьковский тракторные, Московский и Нижегородский (впоследствии Горь-ковский) автомобильные заводы, Уралмаш и Новота­гильский металлургический завод, Магнитка, первая очередь метрополитена столицы.

Претворялась одна из главных идей Сталина, зало­женная в пятилетний план, — сделать страну стальной.

Отдельной страницей в историю социалистиче­ского строительства вошло строительство Комсо­мольска-на-Амуре, вместе с которым возводились судостроительный завод и металлургический завод «Амурсталь». Вслед за Кузнецком мечта о возведении «города-сада» стала символом всех великих строек первых пятилеток. Она стала знаменем реальных по­бед, а не частью мифа о социалистическом строитель­стве, как хотят некоторые авторы представить это се­годня.

В орбиту производственного прогресса втянулись бывшие окраины. В 1937 году новые производства да­ли свыше 80 процентов всей промышленной продук­ции. В начале третьей пятилетки промышленность стала уже рентабельной.

Не трудно заметить, что центр тяжести в создании отечественной тяжелой промышленности переме­щался на территории, расположенные от Урала до Дальнего Востока. Сталин вслед за русскими царями, которые со времен Ивана Грозного неустанно заботи­лись о пополнении населения этого сурового и уни­кального по своим богатствам края, сознавал страте­гическую важность для страны Сибири и Дальнего Востока, осваивал азиатскую часть СССР, используя огромные государственные инвестиции и задейство­вав жесткие административно-командные рычаги. В результате в эти районы наблюдался большой приток рабочей силы. В 1936 году комсомолка Валентина Хе-тагурова обратилась с призывом к девушкам Советско­го Союза: «Приезжайте, девушки, к нам на Дальний Восток!» К концу 1937 года на ее призыв откликну­лись 50 тысяч человек. Естественно, добровольно, без какого-либо принуждения.

Впечатляют и цифры развития экономики края: промышленное производство на Урале, в Сибири и на Дальнем Востоке возросло в 1940 году по сравнению с 1913 годом — в экономическом отношении наиболее благополучным для царской России предвоенным го­дом — в 14,5 раза.

При Сталине Сибирь стала гордостью России.

В результате сталинской политики индустриали­зации коренным образом стала меняться культура труда миллионов людей. В середине первой пятилет­ки было покончено с безработицей. Знаменательно, что эта задача была осуществлена в те годы, когда ка­питализм был охвачен самым разрушительным за свою историю экономическим кризисом 1929—1933 годов, затронувшим наиболее развитые государства. Причем количество безработных в них составляло примерно четверть всех занятых в производстве. Да и в нашей стране в годы нэпа безработица стремитель­но росла и еще в 1928 году превышала 1,7 миллиона человек.

К началу сороковых годов уровень грамотности народа составил свыше 80 процентов. Сотни тысяч молодых людей, выходцев из рядов рабочего класса и крестьянства, прошли через вузы и техникумы — рождалась новая советская интеллигенция.

Люди, которые шли учиться, руководствовались сталинским заветом: «Учиться, стиснув зубы, не бо­ясь, что враги будут смеяться над нами, над нашим невежеством, над нашей отсталостью». Если в 1928/29 учебном году в начальных и средних школах обуча­лось 12,6 миллиона человек, то в 1936/37 учебном го­ду — 28,8 миллиона. Доля учащихся средних школ возросла с 29,5 до 62 процентов. Число занимавшихся в средних специальных учебных заведениях возросло с 260 до 770 тысяч, в вузах — со 177 до 542 тысяч.

Повышение общего образовательного уровня на­селения, создание системы народного образования, включающей все ступени обучения, рассматривались в качестве важнейших предпосылок решения круп­ных народно-хозяйственных задач.

«Нам нужны теперь... специалисты по металлу, по текстилю, по топливу, по химии, по сельскому хозяй­ству, по транспорту, по торговле, по бухгалтерии и т. д. и т. п. — так ставил задачу Сталин. — Нам нужны те­перь целые группы, сотни и тысячи новых кадров, могущих быть хозяевами дела в разнообразнейших отраслях знаний. Без этого нечего и говорить о быст­ром темпе социалистического строительства нашей страны».

Огромная роль отводилась техническим знаниям трудящихся, обучению в ходе самого производства. Был выдвинут лозунг, созвучный объективным по­требностям экономики: «Кадры, овладевшие техни­кой, решают все!». В начале второй пятилетки развер­нулось массовое движение рабочих за овладение техминимумом, а в 1935 году был введен государст­венно-технический экзамен. Все это благотворно сказывалось на росте производительности труда и ка­честве выпускаемой продукции.

Каждому стали доступны достижения культуры, строились новые театры, открывались музеи и конеч­но же библиотеки. В 1937 году их насчитывалось око­ло 70 тысяч против 12,5 тысячи до революции. Число книг в публичных библиотеках в том же году достиг­ло 127 миллионов экземпляров, увеличившись за пять лет почти на 40 миллионов. СССР превращался в од­ну из самых читающих стран мира.

Что бы сейчас ни говорили, ничто не может стать в один ряд с великими произведениями, особенно в области литературы и кинематографии, увидевшими свет в период сталинской эпохи. Благодаря постоян­ному воздействию Сталина на всю художественную культуру особенно много внимания уделялось созда­нию героических образов современников, воплощав­ших в себе главные особенности времени, отражав­ших практику социалистического строительства, и конечно же исторических портретов прославленных предков, олицетворявших патриотизм, мужество и другие лучшие человеческие качества. К сожалению, многие из этих произведений теперь опошлены со­временными примитивными оценками невежд от ис­кусства.

Несмотря на тяжелые изломы коллективизации, возрождалось и вставало на ноги российское кресть­янство. Только за годы второй пятилетки колхозы получили более 500 тысяч тракторов, около 124 ты­сяч комбайнов, свыше 140 тысяч грузовых автомо­билей, а профессию механизатора освоили около пяти миллионов крестьян. У людей на селе появи­лось свободное время, а значит, возможность учить­ся, повышать свой культурный уровень, заниматься общественными делами. С середины тридцатых го­дов стал обычным делом рост заработной платы, все полнее удовлетворялась потребность людей в про­дуктах питания.

Прошло то время, когда разоренная Гражданской войной полуграмотная Россия рассматривалась за­падным миром как предмет хищнического дележа. Еще в 1929 году у нас не было в нужной мере ни трак­торов, ни самолетов, ни танков. А 1941 год СССР встретил с самым современным вооружением. Уже перед войной у нас была мощная материально-техни­ческая база, развивавшаяся столь динамично, что в сороковые годы мы смогли бы обойти Европу.

Но самое главное — было воспитано поколение граждан, готовых самозабвенно отстаивать честь, сво­боду и независимость Родины, обеспечить победу над самой темной и зловещей силой в мировой исто­рии — фашизмом.

Принятая в 1936 году Конституция СССР, подводя итог этому созидательному процессу, провозгласила не­виданные в истории новые социалистические права: на труд, на отдых, на получение высшего образования, на материальное обеспечение в старости. Никогда и нигде ни один документ подобных прав не провозглашал.

* * *

Высокие темпы индустриализации страны вызва­ли бурный рост промышленного пролетариата, кото­рый нужно было кормить. Для страны, вступающей в принципиально новую эпоху, необходимо было иметь надежные резервы хлеба. В конце двадцатых годов Сталин выделил четыре обстоятельства, почему это необходимо: 1) мы не гарантированы от военного на­падения; 2) мы не гарантированы от осложнений на хлебном рынке; 3) мы не гарантированы от неурожая; 4) нам абсолютно необходим резерв для экспорта хлеба.

В конце двадцатых годов для Сталина и его сто­ронников стало очевидным, что новая экономичес­кая политика вступила в противоречие с потребнос­тями страны. Поворот руководителей ВКП(б) от защиты нэпа к отказу от него был положительно встречен большинством партии и рабочего класса — ведь налицо был кризис новой экономической поли­тики, который выразился в больших продовольствен­ных проблемах, испытанных страной в 1927—1928 го­дах. Количество товарного зерна в стране в сравнении с предвоенным уровнем сократилось в два раза, а его экспорт упал в 20 раз. После всех испытаний, которые перенесла Россия в годы Первой мировой войны, по­сле революции и Гражданской войны люди возвраща­лись к натуральному хозяйству, производили хлеб только себе на прокорм.

Становилось все более очевидным, что личные крестьянские хозяйства в силу своего крайне низкого технического оснащения, неблагоприятного распо­ложения основной их массы в зоне рискованного земледелия не могут прокормить страну. Положение усугублялось и тем, что в результате Октябрьской ре­волюции осуществился переход от крупного поме­щичьего и крупного кулацкого хозяйства, дававшего наибольшую долю товарного хлеба, к мелкому и сред­нему крестьянскому хозяйству. Вместо 15—16 миллио­нов индивидуальных хозяйств, существовавших в стране до Первой мировой войны, их стало 24— 25 миллионов.

В то же время урожайность в колхозах и совхо­зах была значительно выше (к началу коллективиза­ции на 15—30 процентов), чем в среднем по стране. Был в них и более высокий уровень механизации, ко­торый рос быстрыми темпами: если в 1927—1928 го­дах промышленность выпустила 1,3 тысячи тракто­ров, то в 1929—1930 годах их производство составило свыше девяти тысяч.

Еще в 1913 году Сталин утверждал: «Судьбы рус­ского вопроса, а значит, и "освобождения" наций связываются в России с решением аграрного вопро­са». Это был вековечный русский вопрос, лежащий в основе формирования представлений основной мас­сы населения страны — трудящегося крестьянства — о социальной справедливости. Октябрьская револю­ция решила его, вызволив крестьянина из помещичь­ей кабалы, проведя в жизнь ленинский лозунг «Зем­ля — крестьянам!». Переход Сталина к политике сплошной коллективизации означал крутой поворот, призванный обеспечить не только резкий рост товар­ной продукции сельскохозяйственного производства, но и формирование качественно новых, социалисти­ческих отношений на селе.

Проблему продовольствия, как известно, не по­мог решить ни брошенный Бухариным в крестьян­ские массы лозунг «Обогащайтесь!», ни политика «врастания кулака в социализм». Также, впрочем, как в наше время не помогла селу политика «сказочного» превращения колхозов и совхозов в фермерские хо­зяйства без наличия подготовленной базы для этого.

Оценивая на пленуме позицию Бухарина и его сторонников, известную в партии как «правый ук­лон», Сталин считал, что для оппозиции «ключом ре­конструкции сельского хозяйства является развитие индивидуального крестьянского хозяйства». «Плану Бу­харина» Сталин противопоставлял план революцион­ного преобразования страны, который предполагал перевооружение промышленности и сельского хозяй­ства. Именно на этой основе должна была проводить­ся коллективизация сельского хозяйства.

Была ли, кроме преимуществ коллективного тру­да и совместного использования техники, социальная почва для проведения коллективизации? Безусловно. Это в первую очередь беднейшие слои крестьянства. Это — общинные традиции русской деревни, кото­рые были живы, несмотря на то, что еще дореволюци­онные, Столыпинские, реформы в значительной ме­ре разделили сельское население страны.

«Мелким хозяйством из нужды не выйти», — го­ворил Ленин, подчеркивая при этом, что задача пре­образования мелкотоварного производства «принад­лежит к числу труднейших задач социалистического строительства».

Почти все главные события второй половины двад­цатых — тридцатых годов, в том числе и коллективи­зацию, противники Сталина, как правило, объясняют исключительно его волей. А статью «Головокружение от успехов», осудившую перегибы в колхозном дви­жении, они расценивают исключительно как дымо­вую завесу для отвлечения внимания общества от за­планированных репрессий против крестьянства. Однако далеко не всё происходившее тогда удается объяснить тем, что якобы так и было задумано.

Колхозы и совхозы Сталин вводил не ради того, чтобы поэкспериментировать на живом теле России. Надо было переломить тенденцию, которая сложи­лась в сельском хозяйстве и грозила отбросить страну назад. Кроме того, надо было обеспечить продоволь­ственную безопасность, явившуюся впоследствии од­ним из решающих факторов победы над фашизмом.

Основой продовольственной безопасности стала высокая товарность колхозно-совхозного производ­ства. Буквально за несколько месяцев до начала Вто­рой мировой войны Сталин отмечал, что именно это обстоятельство имело «серьезнейшее значение для снабжения страны. В этой именно особенности кол­хозов и совхозов заключается секрет того, что нашей стране удалось так легко и быстро разрешить зерно­вую проблему — проблему достаточного снабжения громадной страны товарным зерном».

Как мы знаем, не слишком «легко», скорее наобо­рот, но жизненно важная для России проблема была разрешена.

И наконец, Сталин огромное значение придавал социальной стороне вопроса, считая, как и Ленин, что «колхозы являются единственным средством, даю­щим крестьянам выход из нужды и темноты».

Вся работа по коллективизации была тщательно продумана.

В ходе нее была поставлена задача расширения строительства колхозов и совхозов, массового приме­нения контрактации и машинно-тракторных станций как средства установления производственной смычки между индустрией и сельским хозяйством. При этом признавалась допустимость временных чрезвычай­ных мер, подкрепленных общественной поддержкой середняцко-бедняцких масс. Это было главным сред­ством преодоления сопротивления кулачества и изъя­тия у него хлебных излишков, необходимых для то­го, чтобы обойтись без импорта хлеба и сохранить валюту для развития индустрии. Индивидуальные бедняцко-середняцкие хозяйства намечалось посте­пенно перевести на рельсы крупных коллективных хозяйств.

Однако чтобы добиться всего этого, сталинский план предусматривал значительное усиление разви­тия индустрии, металлургии, химии, машинострое­ния, тракторных заводов, заводов сельскохозяйствен­ных машин. Сталин считал, что без этого невозможно разрешение зерновой проблемы, так же как невоз­можна реконструкция сельского хозяйства, и делал вывод: ключом реконструкции сельского хозяйства яв­ляется быстрый темп развития нашей индустрии.

В короткий промежуток времени был достигнут высочайший уровень концентрации, наиболее эф­фективного использования и сбережения сельскохо­зяйственной техники — путем создания сети машин­но-тракторных станций. В 1938 году с помощью МТС обрабатывалось свыше 93 процентов колхозных пло­щадей. Они стали основными государственными ор­ганизациями в деревне, через которые осуществлялся технический прогресс, внедрялись достижения сель­скохозяйственной науки. Поскольку расчет между хо­зяйствами и МТС осуществлялся натурой, машинно-тракторные станции служили связующим звеном между деревней и городом: через них в город шли продукты питания и сельскохозяйственное сырье, и из города — техника и удобрения. Особенно важную роль в максимальной мобилизации сельхозресурсов МТС сыграли во время войны.

Уже в послевоенные годы, считая ошибочными мнения некоторых экономистов о необходимости продажи машинно-тракторных станций колхозам, Сталин в работе «Экономические проблемы социа­лизма в СССР» указывал, что в этом случае колхозы понесут большие убытки, которые окупятся лишь че­рез шесть — восемь лет. Время подтвердило его пра­воту. Осуществленная Хрущевым продажа МТС кол­хозам ввела их в убытки, с которыми многие из них так и не смогли справиться.

Рассуждая о выборе пути преобразования села в сталинские годы, о том, что принесла крестьянству коллективизация, стоит прислушаться к крупнейшим западным специалистам по экономике, которых так любили в свое время цитировать наши «перестрой­щики».

Так, профессор Гарвардского университета, лауре­ат Нобелевской премии В. В. Леонтьев считает, что удивительно высокие темпы экономического роста, которым был дан толчок в тридцатые годы, сохрани­лись и в пятидесятые — семидесятые годы. Однако позднее, в восьмидесятых годах, главной причиной их снижения стало «очень неэффективное и расточитель­ное управление самостоятельными производственны­ми единицами» (курсив мой. — Г. 3.).

Таким образом, Леонтьев видит проблему не в спо­собе организации сельскохозяйственного производст­ва, а в управлении им. То есть в том, чего никак не могли обеспечить прорвавшиеся в конце восьмидеся­тых—начале девяностых годов во власть недоучки, вытеснившие высококвалифицированных управлен­цев и «красных директоров». Единоличное хозяйство, созданное на клочке земли, по мнению Леонтьева, по всем параметрам проигрывает коллективной форме организации сельскохозяйственного производства.

Другой видный гарвардский экономист, лауреат Нобелевской премии Дж. К. Гэлбрейт в 1990 году вы­сказал следующее мнение: «Когда было необходимо сломать феодальную структуру царской России путем передачи земли, власти, перераспределения доходов, социализм добился значительных успехов. Когда страна перешла к созданию громадной индустриаль­ной структуры — металлургических заводов, систем электрификации, транспортной сети, топливной промышленности, то, несомненно, система планиро­вания, указания, исходящие от министерства и Гос­плана, опять же оказались весьма эффективными. В конце концов, именно таким образом была создана великая индустриальная держава...

Я изучал советские колхозы и совхозы, и меня удивляют здесь две вещи: во-первых, жизнь там на­много легче и проще, нежели жизнь трудолюбивого се­мейного фермера (курсив мой. — Г. 3.)... Во-вторых, меня удивляет большой штат бюрократических ра­ботников, дающих разного рода инструкции колхо­зам и совхозам».

Как видим, опять признается эффективность со­циалистической системы хозяйствования, а ее недо­статки носят скорее субъективный характер и лежат в области управления. Что же касается проблемы «большого штата бюрократических работников», так численность чиновников в вымирающей ныне «демо­кратической» России вдвое превысила численность бюрократов в Советском Союзе.

Не кто-нибудь — крупнейший специалист с ми­ровым именем утверждает, что жизнь советского кол­хозника была «легче и проще», чем жизнь американ­ского фермера. Впрочем, чтобы это понять, не обязательно ехать за океан — эти преимущества об­щеизвестны. Главное — люди получили возможность и работать, и отдыхать, и учиться. В более позднее со­ветское время для молодых тружеников села даже ус­танавливался так называемый целевой набор, кото­рый позволял им поступать в высшие учебные заведения на льготных условиях вне конкурса. Жиз­ненные перспективы крестьянской молодежи стано­вились несравненно шире.

Уже упомянутый нами философ А. Зиновьев, чьи взаимоотношения с советской властью складыва­лись непросто, был выходцем из крестьян. Он вспо­минал, что его мать, прошедшая через все трудности в период коллективизации, испытывала к ней тем не менее благодарное чувство, так как она открыла пе­ред ее детьми горизонты, о которых ранее немысли­мо было и мечтать. Один сын стал профессором, дру­гой — директором завода, третий — полковником, еще трое — инженерами. Нечто подобное происхо­дило с миллионами других русских семей, освобож­денными от пут и безысходности прежней деревен­ской жизни.

Тем, кто громче всех кричит о «вековом рабстве» русского крестьянина, не плохо бы осмотреться во­круг и подумать, а что же сделали с крестьянством се­годня, разрушив созданную Сталиным социалистиче­скую форму хозяйствования в деревне. Если сейчас крестьянин еще работает на земле, то он в большин­стве случаев находится в феодальной зависимости от ее владельца и своего работодателя. То, что раньше называлось колхозными рынками, находится под контролем криминала и мигрантов, которые диктуют цены и обкладывают непомерной данью тех, кто еще по-прежнему растит хлеб и скот. Зачастую такое по­ложение крестьянства является единственно возмож­ным способом существования. В городе для совре­менного крестьянина сейчас тоже нет работы. Вырваться из этого заколдованного круга почти не­возможно, так как дети крестьян практически лише­ны возможности получить полноценное образование, чтобы «выйти в люди».

...К сожалению, коллективизация не обошлась без перегибов. Интересен в связи с этим ответ Сталина на письмо М. Шолохова (май 1933 года), в котором наш великий писатель обращал внимание на их существо­вание в хлебозаготовках в Вешенском и Верхне-Дон-ском районах:

«Дорогой тов. Шолохов!

Оба Ваши письма получены, как Вам известно. Помощь, какую требовали, оказана уже...

Но это не все, т. Шолохов. Дело в том, что Ваши письма производят несколько однобокое впечатле­ние. Об этом я хочу написать Вам несколько слов.

Я поблагодарил Вас за письма, так как они вскры­вают болячку нашей партийно-советской работы, вскрывают то, как иногда наши работники, желая обуздать врага, бьют нечаянно по друзьям и докаты­ваются до садизма. Но это не значит, что я во всем со­гласен с Вами. Вы видите одну сторону, видите непло­хо. Но это только одна сторона дела. Чтобы не ошибиться в политике (Ваши письма — не беллетри­стика, а сплошная политика), надо обозреть, надо уметь видеть и другую сторону. А другая сторона со­стоит в том, что уважаемые хлеборобы вашего района (и не только вашего района) проводили "итальянку" (саботаж!) и не прочь были оставить рабочих, Крас­ную армию — без хлеба. Тот факт, что саботаж был ти­хий и внешне безобидный (без крови), — этот факт не меняет того, что уважаемые хлеборобы по сути дела вели "тихую" войну с советской властью. Войну на измор, дорогой тов. Шолохов...

Конечно, это обстоятельство ни в какой мере не может оправдать тех безобразий, которые были допу­щены, как уверяете Вы, нашими работниками. И ви­новные в этих безобразиях должны понести должное наказание. Но все же ясно, как божий день, что ува­жаемые хлеборобы не такие уж безобидные люди, как это могло бы показаться издали.

Ну, всего хорошего и жму Вашу руку.

Ваш И. Сталин».

Перегибы на местах тяжело, но выправлялись. Постановление ЦК ВКП(б) «О борьбе с искривлени­ями партлинии в колхозном движении», принятое 14 марта 1930 года, обязало партийные организации прекратить наблюдающуюся в ряде мест практику принудительных методов коллективизации и вести одновременно работу по вовлечению крестьянства в колхозы на основе добровольности и укрепления су­ществующих колхозов. ЦК ВКП(б) потребовал от них проверить списки раскулаченных и лишенных изби­рательных прав и немедленно исправить допущенные в этой области ошибки. Воспрещалось закрытие рын­ков, предлагалось немедленно восстановить базары и не стеснять продажу крестьянами, в том числе кол­хозниками, своих продуктов на рынке. ЦК потребо­вал от парторганизаций смещать с постов и заменять другими работников, не умеющих или не желающих повести решительную борьбу с искривлениями пар­тийной линии.

Нельзя искажать или замалчивать такие историче­ские источники эпохи, каким является статья Стали­на «Головокружение от успехов», опубликованная в «Правде» накануне выхода упомянутого постановле­ния ЦК ВКП(б), 2 марта 1930 года. В ней Сталин под­черкивает, что в основе партийной линии лежат принципы добровольности колхозного движения и учета разнообразия условий в различных районах СССР. В статье обвиняются те, кто потерял чувство меры и способность понимать действительность, кто занимается головотяпскими упражнениями по части «обобществления», допускает серьезные перегибы, пытается подменить подготовительную работу по ор­ганизации колхозов чиновничьим декретированием колхозного движения и бумажными резолюциями. Ошибки и искривления «левых» загибщиков, как подчеркивается в статье, являются главным тормозом колхозного движения.

Сталин задается вопросом: «Что это — политика руководства колхозом или политика его разложения и дискредитации?»

Заметим, что извращение идеи коллективизации на местах, жесткие меры по ликвидации кулачества как класса действительно привели в ряде областей и регионов к массовому сопротивлению, ставившему на местах под угрозу существование еще не окрепшей со­ветской власти. В то же время это сопротивление не было сплошным, как это пытаются порой представить, а главной его причиной были допущенные перегибы. В противном случае большевистская партия вряд ли бы удержалась у руля государства. И уж тем более кре­стьянин, составлявший основу Красной армии к 1941 году, не подставлял бы свою грудь под пули, спа­сая социалистическую державу. Что бы сейчас ни гово­рили, народ в годы Великой Отечественной войны за­щищал не просто Отчизну, а свою Советскую Родину.

В опубликованном через месяц «Ответе товари­щам колхозникам» Сталин вскрыл корень ошибок в крестьянском вопросе, который состоял в неправиль­ном подходе к середняку. Был предан забвению глав­ный принцип колхозного движения, основой которо­го являлся «союз рабочего класса и бедноты с середняком против капитализма вообще, против ку­лачества в особенности... Забыли, что насилие, необ­ходимое и полезное в деле борьбы с нашими классо­выми врагами, недопустимо и пагубно в отношении середняка, являющегося нашим союзником».

Сталин называет три главные ошибки в колхоз­ном движении:

1) нарушение ленинского принципа добровольно­сти при построении колхозов;

2) нарушение принципа учета разнообразия усло­вий в различных районах СССР;

3) перескакивание применительно к колхозно­му строительству через незавершенную форму движе­ния.

Сталин требует от парторганизаций научиться различать форму работы и ее содержание. Например, в речи на объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) в январе 1933 года он особо подчеркивал, что колхозы являются всего лишь формой хозяйственной органи­зации. «Многие наши товарищи, — говорил Сталин, — переоценили колхозы, как новую форму хозяйства, переоценили и превратили их в икону. Они решили, что коль скоро даны колхозы, как социалистическая форма хозяйства, то этим уже дано все, этим уже обеспечены правильное ведение дела колхозов, пра­вильное планирование колхозного хозяйства, превра­щение колхозов в образцовые социалистические хо­зяйства». И далее — главное: «Все зависит от того, какое содержание будет влито в эту форму».

О том, что понимал Сталин под масштабным пре­образованием села, много лет спустя, по сути дела, го­ворили неангажированные западные специалисты, которых мы уже здесь цитировали. Но об этом никак не хотели даже слышать в конце восьмидесятых годов наши кабинетные «специалисты», разрушавшие кол­лективные формы хозяйства и бездумно насаждавшие фермерство, чтобы было всё, «как у них».

Современные противники Сталина, умалчивая или не понимая характера преобразований в дерев­не, больше говорят об издержках коллективизации, пытаются, например, списать на нее голод 1932— 1933 годов.

Мы далеки от мысли оправдывать кого-либо в страдании народа. Но ради исторической правды сле­дует сказать, что голод не был спровоцирован коллек­тивизацией. Неизбежные издержки тяжелого процес­са, который шел в деревне, только усилили обычный для России голод в неурожайные годы.

Мы почему-то забываем о том, что живем в зоне рискованного земледелия. Если в России цикл сель­скохозяйственных работ составляет 125—130 рабочих дней, то в Европе он в два раза больше. К тому же по-годно-климатические условия в европейских странах и США несравнимо более благоприятные.

На протяжении многих веков, а не только после Октябрьской революции, выживание и могущество России обеспечивались исключительно тяжелым тру­дом, лишениями поколений, которые вынуждены бы­ли компенсировать то, что недодала ей природа. По­этому крестьянин и трудился от зари до зари. Другие же его земляки, как мы знаем, в это же время несли тяжелую воинскую повинность. Не случайно среди людей долго жила поговорка: «У царя есть колокол на всю Русь — рекрутчина». Эти особенности России хо­рошо понимали все правители России, а главной иде­ей государственной идеологии было самоотвержен­ное служение Отечеству.

Если у кого-то понимание истории России сфор­мировано на представлениях о дореволюционной жизни дворянско-помещичьего сословия, то посове­туем им заглянуть в глубины реальной жизни и быта прошлых лет. Тогда не трудно будет заметить, что го­лод в России повторялся с ужасающей частотой еще задолго до революции. Но при этом почему-то никто не критикует царское правительство за то, что оно и в неурожайные годы продавало хлеб за границу. Кстати, великий русский писатель Лев Толстой, к примеру, возглавлял Комиссию по ликвидации голода и помо­щи голодающим.

Только коллективизация дала возможность одо­леть это в какой-то степени привычное для страны явление. За исключением 1946—1947 годов, когда жестокая засуха совпала с первым послевоенным ле­том, голода в СССР больше не было. Когда же в засу­шливом 1936 году было собрано всего 55,8 миллиона тонн зерна — меньше, чем собиралось в 1931-м и 1932-м (ежегодный сбор тогда составлял около 70 миллионов тонн), предупредить голод помогли за­крома общесоюзного фонда. Стоит также напом­нить, что еще раньше, в 1935 году, были отменены карточки на хлеб, муку и крупу, позже — на осталь­ные продовольственные товары, продажа которых была нормирована. Больше к карточкам не возвра­щались до начала войны.

Напомним, что голод, наблюдавшийся в результа­те большого недорода в 1927—1928 годах, и подтолк­нул Сталина к неотложным мерам по коллективиза­ции сельского хозяйства. Сталин хотя и вырос в Закавказье, в зоне, благоприятной для земледелия, как талантливый человек, знал характер особеннос­тей коренной России. То, чего совершенно не хотят видеть люди, привыкшие руководить селом из своих кабинетов. Об этом говорит целый ряд его выступле­ний и статей в конце двадцатых — начале тридцатых годов. Но его власть, вопреки сложившемуся в опреде­ленных кругах мнению, не была беспредельной, рассказы о его всемогуществе в начале тридцатых годов сильно преувеличены. Надо понять всю сложность и новизну ситуаций, с которыми сталкивался Сталин, принимая те или иные решения. И, в конце концов, выходил из них победителем.

Анализируя ситуацию, сложившуюся в 1932 году, когда в результате неблагоприятных климатических условий имели место огромные потери урожая на Ку­бани, Тереке, в некоторых районах Украины, Сталин отметил одну важную особенность: хлеба было собра­но в том году больше, чем в предшествующем, трид­цать первом, когда засуха в пяти основных районах северо-востока СССР значительно сократила хлеб­ный баланс страны. Одной из главной причин сло­жившегося положения дел стала предпринятая госу­дарством мера, которую сегодня можно назвать вполне либеральной, — легализация колхозной тор­говли хлебом. Колхозники стали припрятывать хлеб, чтобы продать его по рыночной стоимости, план по хлебозаготовкам не выполнялся. Деревенские комму­нисты, как подчеркивал Сталин, рассматривали кол­хозную торговлю лишь с положительной стороны, но совершенно не поняли и не усвоили ее отрицатель­ных сторон, которые причиняли большой вред госу­дарству.

К 1939 году колхозная деревня в целом уже удов­летворяла сырьевые потребности быстро развивав­шейся индустрии, позволила до минимума снизить импорт сырья из-за рубежа, а по ряду культур вывела СССР в число крупнейших производителей. Высокая самообеспеченность страны стала залогом ее эконо­мической независимости.

Многие проблемы на селе в период коллективи­зации порождались противниками сталинского кур­са, их желанием путем чрезвычайных мер, явных перегибов вызвать у крестьян озлобление к советской власти.

Наконец, не дремала контрреволюция. Подобно тому, как один из лидеров русской контрреволюции Милюков во время Кронштадтского мятежа выдви­нул лозунг «Советы без коммунистов», в среде анти­советских элементов вынашивался лозунг «Колхозы без коммунистов». Эти лозунги отражали верное по­нимание контрреволюцией того, что дело не в Сове­тах и не в колхозах, а в том, кто ими руководит. Ряд колхозов превратился в прикрытие неблаговидной деятельности оппозиции, бывших деникинцев, кол­чаковцев, петлюровцев, приложивших руку к срыву хлебозаготовок.

От недородов в 1931 и 1932 годах конечно же тя­жело пострадала Украина. Но не надо забывать о го­лоде, который царил на Северном Кавказе, Нижней Волге, в Сибири и других регионах России. Тем более безнравственно представлять дело так, будто голод украинского народа организован чуть ли не созна­тельно, по распоряжениям, полученным из Москвы. Такую чушь еще доводится слышать в наши дни в официальных средствах массовой информации, осо­бенно грешат этим наши соседи.

В одной из своих последних статей Александр Сол­женицын пришел к выводу, что подобные разговоры ведутся специально для Запада. По словам писателя, «провокаторский вскрик о "геноциде" стал зарож­даться десятилетиями спустя — сперва потаенно в затхлых шовинистических умах, злобно настроенных против "москалей", — а вот теперь вознесся и в госу­дарственные круги нынешней Украины».

Беззастенчиво спекулируя на тяжелых испытани­ях, выпавших на долю украинского и российского на­родов, власти обеих стран — не только Украины, но и России, — используя эту тему в своих целях, уводят людей от реальных проблем наших дней, как внешне­политических, так и внутренних. В России, напри­мер, все больше дает о себе знать угроза голода, ко­торая нависла над подавляющим большинством населения. Она возникла в результате захвата власти узким олигархическим кланом и фактического рас­крестьянивания жителей сельской местности, прове­дения разрушительных «реформ» последних двух десятилетий. Затеянная «перестройщиками» ликви­дация созданной Сталиным колхозной системы была не чем иным, как покушением на здоровье народа, как физическое, так и нравственное, организацией вымирания населения.

За годы «реформ» посевные площади сократились со 118 до 77 миллионов гектаров. Производство зерна все эти годы уменьшалось пропорционально сокра­щению посевных площадей, а заверения дельцов от сельского хозяйства, что они сокращаются, потому что урожайность у частников выше — примитивная ложь. Остовы разрушенных ферм и заброшенные, по­росшие лесом пашни стали неотъемлемой частью пейзажа сельской России.

С лица земли исчезли 15 тысяч деревень, а в девя­ти тысячах осталось по 20—30 человек, в основном старики. Численность занятых в сельскохозяйствен­ном секторе уменьшилась за последние годы на 1,7 миллиона человек, в том числе трактористов-маши­нистов — на 300 тысяч, операторов машинного дое­ния — на 128 тысяч человек.

Производительность труда в сельскохозяйствен­ном секторе экономики России в восемь — десять раз ниже, чем в высокоразвитых странах Европы, в 25 раз ниже, чем в США. В стране крайне низкий уровень технической обеспеченности сельского хозяйства. Ес­ли количество тракторов на тысячу гектаров пашни в цивилизованном мире составляет в среднем 20 штук (в Канаде - 16, Белоруссии - 18, ЕС - 93, США - 27), то в России — 5,3 штуки (в 1990 году было 10).

По сравнению с 1990 годом значительно сократи­лось производство основных продуктов питания, и как следствие — снизилось их потребление в расчете на душу населения. А о качестве большинства продук­тов, ввезенных из-за рубежа, говорить не приходит­ся — почти все они в странах изготовления предназ­начены для малоимущих слоев населения, выращены с применением технологий генной инженерии, со­держат вредные для здоровья человека всевозмож­ные примеси. По данным мониторинга пищевого статуса россиян, проведенного Институтом питания РАМН, дефицит многих питательных веществ в их рационе составляет от 20 до 50 процентов, в зависи­мости от региона проживания и времени года. Стоит ли тогда удивляться резкому росту хронических забо­леваний среди населения, продолжающемуся выми­ранию народа?

На заседании круглого стола, состоявшегося в мае 2008 года в Общественной палате РФ, российские бизнесмены выступили с инициативой введения кар­точек на продукты питания для бедных. Они мотиви­ровали это тем, что производство социально значи­мых продуктов имеет низкую прибыльность. А по сути дела речь идет о признании бессилия власти что­либо противопоставить обнищанию широких слоев населения, об узаконивании «права» на нищету.

В то же время у России есть еще возможности для осуществления прорыва в собственном агропромыш­ленном производстве. Имея огромную территорию, она может не только полностью обеспечить себя эко­логически чистыми продуктами, но еще и отправлять их на экспорт. По оценкам целого ряда специалис­тов-аграриев, наши российские черноземы вполне могут прокормить минимум 600—700 миллионов человек, а не 143 миллиона оставшихся сегодня в стране.

А тем временем... Все чаще раздаются голоса эко­номистов, обеспокоенных тем, что рост цен на про­дукты питания, удорожание топлива и инфляция грозят миру продовольственным кризисом. Прези­дент Всемирного банка Роберт Зеллик предупредил, что в 33 государствах мира рост цен на продовольст­вие может привести к социальной нестабильности, при этом уже очевидно, что в ближайшее время цены не снизятся. Он не одинок. «Мир движется к дли­тельному периоду конфликтов, связанных с повыше­нием цен на продовольствие и острой нехваткой про­дуктов, — в унисон с ним делает вывод специальный докладчик ООН Жан Зиглер в интервью француз­ской газете «Либерасьон». — Мы идем к затяжной полосе конфликтов, волн региональной дестабили­зации».

Причина взрывоопасной ситуации — ухудшаю­щиеся условия жизни населения наименее благопо­лучных стран.

К их числу относится и Россия.

Не случайно в поисках ответов на наболевшие во­просы люди все чаще обращаются к сталинскому вре­мени. Невольно на ум приходит сравнение той эпохи с нынешним временем, когда видишь хаос и неразбе­риху, царящие сегодня в экономике. Есть с чем срав­нивать: это рубежи, которые советский народ одолел при Сталине. Есть ее реальные, а не мнимые, поисти­не выдающиеся достижения. Они и служат ответами на злободневные вопросы современности: как пре­одолеть нищету, экономический хаос, классовое не­равенство. Воплотить в жизнь решение этих задач сможет только социализм, утверждение в нашей стра­не общества социальной справедливости, к которому все чаще устремляют свои взоры народы России.