double arrow

Сталин и актуальные вопросы ленинизма

Теоретиками не рождаются, но далеко и не все ими становятся. Не каждому дано увидеть историчес­кую перспективу, вдвойне сложно соединить эту пер­спективу с решением практических задач текущего момента. Не случайно люди, снискавшие себе в пар­тии звание ее «теоретиков» накануне Октября и в пер­вые годы советской власти, с одной стороны, очень гордились им. С другой — они ревниво оберегали свою теоретическую деятельность от «конкуренции», тщательно следили, чтобы в узкий круг «посвящен­ных» не проник кто-нибудь из «посторонних». Чего-чего, а самолюбия и тщеславия у этих людей было в то время хоть отбавляй, в личных амбициях им не от­кажешь.

Даже теоретическую деятельность Ленина его яв­ные и скрытые оппоненты встречали в штыки вплоть до самой смерти пролетарского вождя, порой воспри­нимали ее с насмешкой, считая, что ленинизм — это не теория, а всего лишь практическая разработка марксизма применительно к России. Троцкий в од­ном из своих писем в 1913 году утверждал, что «все здание ленинизма построено на лжи и фальсифика-ции и несет в себе ядовитое начало собственного раз­ложения».

Время все расставило по местам.

Как в свое время разного рода недруги стремились принизить важность для революции учения Ленина, так и о Сталине они пытались создать представление как о «заскорузлом догматике», годящемся только для практической работы, которая не требует углуб­ленной подготовки по теоретическим вопросам. Не случайно особую ревность записных «теоретиков.» партии вызвало вторжение Сталина в «чужую» сферу выходившую далеко за рамки его сложившейся «спе­циализации» — разработки политики партии по на­циональному вопросу. Они восприняли попытки Ста­лина всесторонне осмыслить ленинское наследие как едва ли не покушение на их «вотчину», где мож­но было спокойно заниматься умственными упраж­нениями, далекими от реальной жизни. Случилось это в апреле 1924 года, когда Сталин приступил к чтению лекций в Коммунистическом университете им. Я. М. Свердлова, сразу обнаруживших его широ­кое и целостное мировоззрение, недюжинные твор­ческие способности, логику и убедительность дово­дов и трактовок.

Цикл лекций «Об основах ленинизма», которыми в последующем открывались все его прижизненные издания сборника «Вопросы ленинизма», посвящал­ся «ленинскому призыву» — людям, к которым Ста­лин в течение всей жизни питал особенно теплые чув­ства. К тому же члены партии получили, по сути, учебное пособие по ленинизму.

Для нас особенно важно в этих лекциях станин­ское определение ленинизма как марксизма эпохи импе­риализма и пролетарской революции. В этом определе­нии кроется диалектический принцип освоения ле­нинского теоретического наследия, многое из которого в процессе общественного развития претер­певает значительные изменения.

В то же время Сталин, подчеркивая недопусти­мость одностороннего подхода к наследию Ленина и огромное всемирное значение ленинизма, писал: «„.Если бы ленинизм являлся только лишь приме­нением марксизма к своеобразной обстановке Рос­сии, то тогда ленинизм был бы чисто национальным и только национальным, чисто русским и только русским явлением. Между тем мы знаем, что лени-низм есть явление интернациональное, имеющее корни во всем международном развитии, а не только русское».

Можно сравнить эту формулировку с определени­ем Зиновьева, которое Сталин подверг жесткой кри-тике: «Ленинизм есть марксизм эпохи империалисти­ческих войн и мировой революции, непосредственно начавшейся в стране, где преобладает крестьянство». Особенно резко он осуждал Зиновьева и его сторон­ников за подмену понятия «диктатура пролетариата» понятием «диктатура партии». Он, в частности, пи­сал: «Этой формулой, взятой без оговорок, как бы подсказывают: а) беспартийным массам: не смейте противоречить, не смейте рассуждать, ибо партия все может, ибо у нас диктатура партии; б) партийным ка­драм: действуйте посмелее, нажимайте покрепче, можно и не прислушиваться к голосу беспартийных масс, — у нас диктатура партии; в) партийным верхам: можно позволить роскошь некоторого самодовольства, пожалуй, можно даже зазнаться, ибо у нас диктатура партии, а значит, и диктатура вождей».

Из пункта «в» вытекало самоуспокоение — по сло­вам Сталина, самая страшная угроза для коммунис­тов, пришедших к власти. Такое самоуспокоение в со­вокупности с отсутствием жажды продвижения вперед по пути прогресса, инициативы, любознатель­ности стало, пожалуй, самой главной причиной той катастрофы, которая постигла СССР и КПСС. В тот момент, когда история потребовала от советских ком­мунистов абсолютной мобилизации разума, воли и всех сил, они не смогли этого сделать. Партия, осо­бенно ее верхи, да и вся государственная система к этому времени, можно сказать, зажирели, впали в дремотное состояние, утратили чувство опасности. Это их и погубило.

Подмена диктатуры пролетариата диктатурой пар­тии произошла в то время, когда Компартия стала подчеркивать свою роль в обществе как единственной «руководящей и направляющей» силы, когда эта роль КПСС была даже закреплена в конституции страны. Беззаботное почивание высшего руководства КПСС на вершине властной пирамиды привело к обюрокра­чиванию партии, стагнации хозяйственной и полити­ческой жизни.

Сталин прекрасно видел ту угрозу, которую несет стремление бюрократии не только взять власть в свои руки, но и встать над народом, отделиться от него, превратиться в новое привилегированное сословие. Его отношение к этому характеризуют не раз повто­рявшиеся слова: «Каста проклятая!»

Ныне эти и другие худшие черты КПСС копирует партия «Единая Россия». Она фактически уже стала «руководящей и направляющей силой», правда, при этом на всякий случай согласует все свои действия с Кремлем. Однако «ЕР» не может предложить общест­ву реального плана поступательного движения. В пе­риод выборных кампаний 2007—2008 годов что-то ту­манно говорилось о якобы имеющемся у «Единой России» так называемом «плане Путина», но теперь и об этом молчат.

Для всех давно уже очевидно, что разговоры о су­ществовании мистического «плана» были лишь попу­листским приемом, направленным на обман избирате­лей. А решения Путина то возглавить избирательный список «ЕР», то стать ее председателем служили для того, чтобы манипулировать общественным мнением. Это с одной стороны. А с другой — они открыли «до­рогу в жизнь» разных мастей карьеристам. Это то, что случилось в свое время с КПСС после смерти Стали­на, когда членство в ней стало трамплином для тысяч людей, преследовавших исключительно эгоистичес­кие цели.

Огромное теоретическое наследство, которое ос­тавил нам Сталин, не потеряло своего значения и по сей день. Но, обращаясь к нему, важно помнить, по­жалуй, о самом главном предупреждении Сталина, прозвучавшем на XVIII съезде партии: «Нельзя требо­вать от классиков марксизма, отделенных от нашего времени периодом в 45—55 лет, чтобы они предвиде­ли все и всякие случаи зигзагов истории в каждой от­дельной стране в далеком будущем. Было бы смешно требовать, чтобы классики марксизма выработали для нас готовые решения на все и всякие теоретические вопросы, которые могут возникнуть в каждой отдель­ной стране спустя 50—100 лет, с тем, чтобы мы, по­томки классиков марксизма, имели возможность спо­койно лежать на печке и жевать готовые решения. Но мы можем и должны требовать от марксистов-ленин­цев нашего времени, чтобы они не ограничивались заучиванием отдельных общих положений марксиз­ма, чтобы они вникали в существо марксизма...»

Эта мысль особенно важна для коммунистов, ко­торым приходится сплошь и рядом сталкиваться с людьми, имеющими весьма странное представление о марксистско-ленинской теории. Имеется в виду та группа людей, которые почему-то полагают, что, твердя слова «марксизм», «рабочий класс» или «дик­татура пролетариата», заученные в институтах хресто­матийные формулы из учебных пособий по общест­венным наукам, можно разом решить все стоящие перед современным коммунистическим движением вопросы.

Сталин словно заглянул в нашу эпоху и вскрыл суть ее жгучих проблем. Ведь очень часто те, кто в по­следние годы больше других говорит о своей вернос­ти марксизму, почему-то упорно не хотят замечать со­держащихся и у Ленина, и у Сталина многократных предостережений от его догматического толкования и начетничества.

Сталин весьма саркастически относился к тем «марксистам», кто свою деятельность основывает не на учете практической работы, а на цитатах из Марк­са, Энгельса, Ленина. В частности, он высмеивал тех, кто, прикрывая свои сомнения в созидательной силе России, цеплялся за устаревшую формулу Энгельса о том, что пролетарская революция должна будет про­изойти одновременно в нескольких ведущих странах, но она невозможна в одной отдельной стране. «...Яс­но, — говорил Сталин в 1926 году, — что то, что счи­тал Энгельс в 40-х годах прошлого столетия, в услови­ях домонополистического капитализма, неосущест­вимым и невозможным для одной страны, стало осуществимым и возможным в нашей стране, в усло­виях империализма».

В своей последней теоретической работе «Эконо­мические проблемы социализма в СССР» Сталин от­бросил и другое ошибочное положение Энгельса — о том, что стирание грани между городом и деревней должно повести к «гибели больших городов». Хотя, как считал Сталин, в СССР, в полном соответствии с марксистской теорией, и уничтожен антагонизм меж­ду городом и деревней, между физическим и умствен­ным трудом, это не означает устранения «существен­ных различий» между ними. Оно сможет произойти только в отдаленном будущем.

Как известно, и Сталин прекрасно об этом знал, сам Энгельс свои выводы ни в коем случае не считал правилами, которыми надлежит бездумно руководст­воваться, и утверждал, что «миропонимание Марк­са — это не доктрина, а метод. Оно дает не готовые догмы, а отправные пункты для дальнейшего иссле­дования и метод для этого исследования». На этот счет находим много замечаний и у Маркса. В частно­сти, в 1877 году в письме русским читателям «Отече­ственных записок», подчеркивая, что он ученый, а не пророк, Маркс писал: «Конструирование будущего и провозглашение раз и навсегда готовых решений для грядущих времен не есть наше дело».

А ведь часто люди, считающие себя марксистами, пытаются перенести на современную действитель­ность то, что в свое время преследовало исключи­тельно тактические цели или частные задачи. Что бы­ло применимо только к конкретно-историческим ус­ловиям эпохи, от которой отделяют нас несколько десятилетий. Цитаты, формулировки и тезисы, вы­рванные ими из контекста тех или иных теоретичес­ких работ и предлагаемые в качестве готовых рецеп­тов на сегодняшний день, очень часто бывают на руку убежденным противникам марксизма. Подобный подход к марксистско-ленинской теории стал одной из главных причин разрозненности действий много­численных коммунистических организаций, создан­ных после распада КПСС, и в конечном счете дезори­ентировал широкие массы трудящихся. Мешал им консолидироваться и не мог направить их выступле­ния в единое политическое русло.

Часто предпринимаются попытки «теоретичес­ких» обобщений, основанных на опыте большевиков в эпоху Октября и первых лет советской власти. Мно­гие конкретные шаги диктовались тогда не только и не столько доктринальными соображениями, сколько касаниями «стенок» весьма узкого «коридора», по ко­торому приходилось идти. Хотя ни Ленин, ни Сталин из применения жестких методов, соответствовавших суровой обстановке, никакого идеала никогда не де­лали. Однако в партии всегда было немало тех, кто впопыхах принимал эти меры за идеал, будь то «воен­ный коммунизм» и продразверстка в годы Граждан­ской войны или ускоренная коллективизация в де­ревне и ликвидация кулачества как класса на рубеже двадцатых — тридцатых годов.

Марксизм — не символ веры, а средство познания и преобразования современности, — считал Сталин, ре­шительно выступая против догматического использо­вания марксистско-ленинской теории. На богатейшем политическом опыте партии он убеждался в том, что теоретические выводы, преобразованные в лозунги для масс, способны мобилизовать людей на поступа­тельное движение, на преодоление многочисленных препятствий на пути к новому обществу.

Уместно в связи с этим напомнить очень важные ленинские слова о сути марксизма и причинах его кризисов, которые всегда находятся в зависимости от складывающихся обстоятельств. Ленин в статье «О некоторых особенностях исторического развития марксизма» (1910) писал:

«Именно потому, что марксизм не мертвая догма, не какое-либо законченное, готовое, неизменное уче­ние, а живое руководство к действию, именно поэто­му он не мог не отразить на себе поразительно-резкой смены условий общественной жизни. Отражением смены явился глубокий распад, разброд, всякого рода шатания, одним словом, — серьезнейший внутренний кризис марксизма. Решительный отпор этому распа­ду, решительная и упорная борьба за основы марксиз­ма встала опять на очередь дня. Чрезвычайно широ­кие слои тех классов, которые не могут миновать марксизма при формулировке своих задач, усвоили себе марксизм в предыдущую эпоху крайне односто­ронне, уродливо, затвердив те или иные "лозунги", те или иные ответы на тактические вопросы и не поняв марксистских критериев этих ответов. "Переоценка всех ценностей" в различных областях общественной жизни повела к "ревизии" наиболее абстрактных и общих философских основ марксизма....Повторение заученных, но непонятых, непродуманных "лозун­гов" повело к широкому распространению пустой фразы, на деле сводившейся к совершенно немарк­систским, мелкобуржуазным течениям...»

Дело здесь не только в том, что мысль о недопус­тимости догматического подхода к марксизму была полностью воспринята и развита Сталиным. «Пора­зительно-резкая» смена условий общественной жиз­ни, о которой говорил Ленин, — отличительная черта эпохи, которую мы сейчас переживаем. Меняются времена — суть кризисных ситуаций остается одной и той же: быстрое и стремительное изменение тенден­ций развития и поверхностное усвоение марксизма значительной массой тех, кто причисляет себя к марксистам.

Характерно, что Сталин изучал труды Ленина до конца своей жизни, с гордостью повторяя в свои зре­лые годы: «Я только ученик Ленина и цель моей жиз­ни — быть достойным его учеником». И при этом он предупреждал о недопустимости упрощенного про­чтения Ленина:

«Иные думают, что ленинизм есть примат практи­ки перед теорией в том смысле, что главное в нем — претворение марксистских положений в дело, "ис­полнение" этих положений, что же касается теории, то на этот счет ленинизм довольно будто бы беззабо­тен... Я должен заявить, что это более чем странное мнение о Ленине и ленинизме совершенно непра­вильно и ни в коей мере не соответствует действи­тельности, что стремление практиков отмахнуться от теории противоречит духу ленинизма и чревато боль­шими опасностями для дела...

Ленин больше, чем кто-либо другой, понимал важное значение теории, особенно такой партии, как наша, ввиду той роли передового борца международ­ного пролетариата, которая выпала на ее долю, и вви­ду той сложности внутренней и внешней обстановки, которая окружает ее».

Отрицание ведущей роли теории в революции Сталину всегда представлялось столь же гибельным для судеб партии, как и ее отрыв от масс. Сталин был убежден, что партия пришла к власти лишь благодаря научно обоснованному объяснению общественных процессов, выдвигая во главу угла марксистский иде­ал общественного устройства, который долгие годы служил знаменем для рабочего класса и всех трудя­щихся России.

Сила идеологии сталинской эпохи заключалась в неразрывной связи теории с экономической практи­кой. Важнейшие выводы марксизма подкреплялись реальными делами и достижениями, зримым улучше-нием жизни большинства граждан Советского Союза.

В своей последней теоретической работе — «Эко­номические проблемы социализма в СССР» — Ста­лин подчеркивал необходимость признания законов науки в экономической политике, так как видел в них «отражение объективных процессов, происходящих независимо от воли людей». Он был категорически не согласен с иждивенческим утверждением той части партийных кадров, которые полагали, что советская власть в деле построения социализма играет особую роль, «которая якобы дает ей возможность уничто­жить существующие законы экономического разви­тия и "сформировать" новые». Наоборот, достижения советской власти обусловлены тем, что она «опира­лась на экономический закон обязательного соответ­ствия производственных отношений характеру про­изводительных сил». Социалистический закон планомерного развития народного хозяйства дает воз­можность правильно планировать общественное производство. Но эту возможность нельзя смешивать с действительностью. Это, по Сталину, «две разные вещи».

Подчеркивая в этой же работе необходимость марксистского воспитания коммунистов страны, Сталин в очередной раз представляет перед нами свое видение марксизма как науки об общественном раз­витии, отражающей объективную реальность, а не со­брание вечных и безупречных формул.

Здесь же Сталин впервые в марксистской теории сформулировал основной экономический закон соци­ализма как обеспечение максимального удовлетворе­ния постоянно растущих материальных и культурных потребностей всего общества путем непрерывного роста и совершенствования социалистического про­изводства на базе высшей техники. Поставив во главу угла этой формулы человека и его потребности, Ста­лин указывал на необходимость сокращения рабочего дня «по крайней мере до 6, а потом и до 5 часов», вве­дения общеобразовательного политехнического обу­чения, улучшения коренным образом жилищных ус­ловий и повышения реальной заработной платы рабочих и служащих минимум вдвое, «как путем пря­мого повышения денежной зарплаты, так и, особен­но, путем дальнейшего систематического снижения цен на предметы массового потребления».

Для марксистов использование наследия Сталина сегодня означает отнюдь не слепое следование букве его работ и порядку действий. Необходимо понять и ис­пользовать ту методологию, с которой он сам подходил к вопросу об опыте предшественников.

Целый ряд его разработок обладает большей глу­биной, чем мы привыкли думать. Десятилетиями многие полагали, что сталинский тезис, выдвинутый в июле 1928 года на пленуме ЦК ВКП(б), об обостре­нии классовой борьбы с развитием социализма и возрас­танием сопротивления капиталистических элементов, служил лишь для того, чтобы оправдать жесткие ме­тоды руководства страной и чинимые в последующем беззакония. Однако этот тезис приобретает совер­шенно иное звучание, когда анализируешь причины распада СССР и КПСС, чему так и не смогли воспре­пятствовать здоровые силы партии и государства. Никто не ожидал, насколько сплоченными и озлоб­ленными окажутся враги социализма, прятавшиеся до поры до времени за спину Горбачева под видом сторонников перестройки. События, которые про­изошли во второй половине восьмидесятых годов и в последующие годы, показывают нам, что контррево­люция никуда не делась, не отказывалась от захвата власти любыми, в том числе и кровавыми способами. В нашей стране это проявилось в октябрьских собы-тиях 1993 года. Социализм и целостность Югославии были разрушены в результате внешней агрессии им­периализма, вмешательства США, которые взяли на себя обязанности мирового жандарма.

Полностью оправдал себя и другой сталинский те­зис — о том, что международный капитал не прочь бу­дет «помочь» России в деле перерождения социалисти­ческой страны в буржуазную республику. Все мы помним, какие усилия прилагал Запад, чтобы удер­жать у власти контрреволюцию, реставрировавшую в России капиталистические порядки. В набор этой «помощи» входила даже подготовка проекта ныне действующей Конституции РФ, которая проводилась на Западе. Под непосредственным руководством Международного валютного фонда осуществлялось реформирование экономики в духе ее либерализации и делались попытки ликвидировать социальные заво­евания трудящихся. Что удалось осуществить только после того, как большинство Госдумы стало «карман­ной» фракцией президента. Со временем выясни­лось, что и решение о дефолте, объявленное россий­ским правительством 17 августа 1998 года, также было согласовано с Международным валютным фондом. Вот только куда делись выданные им накануне тран­ши в 4 и 6 миллиардов долларов, остается тайной за семью печатями.

А ведь это только отдельные примеры «всесторон­ней помощи» России со стороны западного капитала.

Для нас также поучительно, что, будучи беззавет­но преданным делу рабочего класса, Сталин не рас­сматривал пролетариат как некую однородную ре-волюционную силу. Класс наемных рабочих, по Сталину, не был устойчивым и четко оформленным социальным образованием; он выделял в нем три слоя. «Первый слой» — это основная масса пролета­риата, его ядро, это та масса «чистокровных пролета­риев», которая давно уже порвала связи с классом ка­питалистов. «Второй слой» — это выходцы из других классов, недавно только влившиеся в состав пролета­риата и внесшие в рабочий класс свои навыки, свои привычки, свои колебания, свои шатания. Этот слой представляет наиболее благоприятную почву для вся­ких анархистских, полуанархистских и «ультралевых» группировок. «Третий слой» — это «рабочая аристо­кратия», верхушка рабочего класса, наиболее обеспе­ченная часть пролетариата с ее стремлением к ком­промиссам с буржуазией, с ее преобладающим наст­роением приспособления к сильным мира сего, с ее настроением «выйти в люди». Этот слой представляет наиболее благоприятную почву для откровенных ре­формистов и оппортунистов.

Сталин обращал внимание на способность проле­тариата к социальной трансформации, что имеет большое значение в наши дни, пока еще общество на­ходится в состоянии социальной неопределенности. Чтобы понять, какие изменения сейчас происходят в структуре российского общества, когда она еще толь­ко выкристаллизовывается, важен сталинский метод классового анализа. Причем это особенно значимо потому, что КПРФ приходится работать в условиях, когда промышленное ядро пролетариата в сравнении с советским периодом уменьшилось, по крайней ме­ре, вдвое.

В составе рабочего класса так же, как и при Стали­не, можно достаточно четко выделить три слоя. Во-первых, это своего рода «рабочая аристократия», сконцентрированная прежде всего в нефтегазовой и других отраслях, работающих на экспорт. Эти люди во многом являются заложниками своего относительно благополучного положения и более всего страшатся его потерять. Поэтому они, как правило, обществен­но пассивны и политически управляемы.

Во-вторых, это работники тех предприятий, кото­рые смогли уцелеть в хаосе экономической ломки по­следних пятнадцати — двадцати лет и постоянно балан­сируют на грани стабильности. С ними у партии выстраивается гораздо лучшее взаимодействие.

Третий слой составляют трудящиеся заводов и фа­брик, «лежащих на боку», втянутых в нескончаемый процесс передела собственности, их искусственного разорения либо полного уничтожения. Здесь концен­трируется громадный потенциал протеста. Объектив­но эта «треть» промышленного пролетариата ближе всего коммунистам по настроениям и интересам. Но, к сожалению, партия не всегда находит общий язык с этой возбужденной и радикализованной массой, по­рой, как показывает практика, опаздывает подклю­чаться к ее выступлениям.

В то же время оказался расколотым основной мас­сив людей труда, который по своему характеру значи­тельно отличается от сталинского времени, — служа­щие предприятий, крестьяне, мелкие и средние предприниматели, создающие конкретные ценности, «компьютерный пролетариат».

Пока не сформировался тот, по выражению Ста­лина, «кипящий слой», на который коммунисты мог­ли бы сполна положиться. В то же время необходимо принять во внимание и активно использовать то об­стоятельство, что власть своей политикой и практиче­скими шагами делает все, чтобы растущую социаль­ную активность, особенно низкооплачиваемых групп населения, довести до точки кипения.

В потоке социального расплава, вызванного ли­беральными реформами, успел сформироваться и организационно сплотиться только слой крупных собственников, представляющих господствующую верхушку нового класса буржуазии. Другим наиболее устоявшимся сегментом общества стал слой чиновни­чества, охватывающий почти шестую часть населения страны. Огромный бюрократический аппарат соста­вил ядро социально-политической базы режима, его «классовую гвардию», которую власть укрепляет и кормит на народные деньги. Полностью в зависи­мость от «партии власти» попала низшая прослойка госслужащих, так называемые «бюджетники» — педа­гоги, воспитатели, научные и медицинские работни­ки, которым периодически что-то перепадает с бар­ского стола.

Считая, что интересам России более всего отвеча­ет выбор социалистического пути развития, основой которого станут обобществление труда и преодоление эксплуатации человека человеком, коммунисты убеждены, что научно-технический прогресс создает предпосылки для качественного и структурного об­новления рабочего класса, видят свою социальную базу в обновляемом содружестве людей труда. К ним они в первую очередь и обращаются со своими идея­ми, содействуя осознанию и реализации трудящими­ся их интересов в национальном и международном масштабе. В руках этой ведущей общественной си­лы — судьба России.

...В области теоретических разработок Сталина сразу же обращают на себя внимание, что мы уже от­мечали, доступность излагаемого материала, а также последовательность и логичность в отстаивании соб­ственной позиции. И конечно же трезвость мысли, основанная не только на кабинетных бдениях, а на глубоком знании обстановки, истинного положения вещей.

Реализм — это то качество, которое существенно выделяло его среди плеяды революционеров, опреде­лявших лицо партии и на трудном пути к Октябрю, и, особенно, в послереволюционное время, после кон­чины Ленина. Однако Сталин с презрением относил­ся к «узкому практицизму и беспринципному деляче­ству», осудив их еще в своей работе «Основы лени­низма». Ему была чужда позиция практиков, которые были заняты решением злободневных вопросов хо­зяйства и обороны страны или ее внешней политики, однако воспринимали теоретическое наследие Марк­са, Энгельса и Ленина как набор обязательных, но не относящихся к делу ритуальных формул, а потому не могли увидеть отдаленную перспективу, заглянуть в завтрашний день.

Реальный взгляд на вещи позволял Сталину про­являть гибкость в решении стоящих проблем, от госу­дарственного устройства России до вопросов хозяйст­венного строительства. Например, он был твердым сторонником нэпа, когда на производителя стала да­вить политика военного коммунизма, когда новая экономическая политика стала играть положитель­ную роль в восстановлении хозяйства после интер­венции Антанты и Гражданской войны. Но он при­ступил к решительному свертыванию его тогда, когда нэп стал противоречить объективным потребностям развития страны.

Или взять его отношение к некоторым формам собственности в экономическом устройстве страны. Казалось бы, чего мы только не знаем об истории ко­оперативного движения. Однако Сталин отвечал на вопрос о роли кооперативов отнюдь не однозначно: «...Полезны или вредны для пролетариата кооперати­вы... все зависит от времени и места... Кооперативы могут принести большую пользу пролетариату, если за их создание и руководство возьмется сама партия, там же, где этих условий нет, кооперативы являются вред­ными для пролетариата, так как они порождают у ра­бочих мелко-торгашеские тенденции и цеховую замк­нутость...»

И опять — словно о нашем времени. Многие из нас были свидетелями начала жуткой вакханалии в экономике страны, когда в мае 1988 года был принят Закон «О кооперации в СССР», причем от контроля за деятельностью кооперативов полностью отказа­лась КПСС. Именно под флагом кооперативного движения развернулось реальное наступление на со­циализм. Характерно, что подавляющее большинство кооперативов было создано в рамках государствен­ных предприятий; на них они и паразитировали, не создавая практически никаких материальных ценно­стей. Началась невиданная по своему цинизму и раз­маху перекачка государственных средств в частный сектор, носивший в большинстве случаев откровенно противозаконный характер. К тому же кооперативы породили «мелко-торгашескую тенденцию» в стране, которую в свое время подметил Сталин.

Поражают прозорливость Сталина по целому ряду принципиальных вопросов, его способность к про­гнозированию развития событий.

Так, он задолго до 1929 года, до начала Великой депрессии, указывал на неизбежность мирового кри­зиса, к которому ведут процессы в экономике ка­питалистических стран, писал, что он будет «самым серьезным и самым глубоким кризисом из всех су­ществовавших до сих пор мировых экономических кризисов», несравненно более глубоким, чем кризис перед последней империалистической войной. Ста­лин предвидел также, что этот кризис капиталисти­ческой экономики «будет перерастать в ряде стран в кризис политический. Это значит, что буржуазия бу­дет искать выхода из положения в дальнейшей фа­шизации в области внутренней политики». В облас­ти внешней политики он считал, что «буржуазия бу­дет искать выхода в новой империалистической войне».

Ее характер не вызывал у Сталина никаких сомне­ний: «...Речь идет о реальной и действительной угрозе новой войны вообще, войны против СССР — в осо­бенности».

В то же самое время, когда над страной нависла мрачная тень грядущей войны, Бухарину слышалось, что «земля дрожит уже отдаленными гулами великих революций, которые превзойдут по своему размаху даже то, что мы пережили и перечувствовали...».

Пророческие оценки Сталина вряд ли следует считать каким-то особым даром предвидения мис­тического свойства. Их точность прежде всего сви­детельствует о совершенном владении Сталиным марксистским учением, его умении на практике при­менять ленинский метод анализа международной об­становки.

Многие предупреждения Сталина актуальны и в наши дни, особенно те, которые касаются выбора пу­ти развития России. И самый опасный и пагубный — это путь, который лишает страну самостоятельности, неизбежно превращает ее в придаток мировой капи­талистической системы.

На всю деятельность Сталина наложил свой отпе­чаток многонациональный характер социал-демокра­тических организаций, в которых он начинал револю­ционную работу. В Закавказье он приобрел опыт разрешения национальных противоречий, который всегда ценил Ленин, указывая на то, что «грузины + армяне + татары + русские работали вместе в единой с.-д. организации больше десяти лет».

Сталин с самого начала прекрасно понимал всю важность «национального вопроса». Этими пробле­мами он начал интересоваться еще в молодости и, в отличие от многих своих соратников, очень серьезно относился к национальным аспектам политической борьбы, прекрасно понимал, какие силы и энергия та­ятся в национальном самосознании народов.

Сталин сумел вычленить главное, что объединяло людей разных национальностей в набиравшем силу рабочем движении: общность целей у основной массы эксплуатируемых народов. В статье «Как понимает со­циал-демократия национальный вопрос?», написан­ной в 1904 году, сразу же после ознакомления с Про­граммой партии, принятой на II съезде РСДРП, Сталин указывал: «"Национальный вопрос" в разные времена служит различным интересам, принимает различные оттенки в зависимости от того, какой класс и когда выдвигает его».

Практика показала, что в «новой», современной, России так и не вырос класс буржуазии, которую от­личала бы национальная преданность своей Роди­не, — жизненно важные отрасли ее экономики давно задохнулись и погибли без инвестиций, и никто не горит желанием их реанимировать. В то же время де­ятельность подавляющего большинства крупных биз­несменов и предпринимателей носит компрадорский характер, прямо противоречит интересам страны. Цель, которую они ставят перед собой, проста: лич­ное обогащение всеми возможными способами. Все, что их волнует, — это нефтяная «труба», через кото­рую утекают последние надежды народа, и междуна­родные финансовые спекуляции. А огромная страна, ее обороноспособность приносятся в жертву сиюми­нутным коммерческим интересам. Людям, среди ко­торых главной забавой стало соревнование «у кого яхта круче», «мода» на «патриотизм» Медведева и Пу­тина глубоко безразлична, так же как и судьба Отече­ства. «Патриотизм» кремлевской власти стряпается для средних и мелкобуржуазных слоев населения, его с удовольствием подхватывают различные национа­листические течения. Такое явление не ново, Сталин называл его «выхолощенным "патриотизмом" бур­жуазии».

Такой, с позволения сказать, «патриотизм», от­влекающий народ от его коренных задач, замкнутый на второстепенные, мелкие интересы, обнажает свою ущербность, когда речь заходит о политике по отно­шению к другим республикам бывшего Советского Союза, к дружественным народам других стран. Именно это обусловило колебания российской вер­хушки в решении важнейших вопросов по Южной Осетии и Абхазии. Можно привести и другие приме­ры. Это — и отсутствие заинтересованности в окон­чательной подготовке и подписании Союзного дого­вора с Белоруссией, политика невмешательства при разыгравшейся в 1999 году трагедии Югославии, роб­кие демарши при решении вопроса об отделении Ко­сова от Сербии. Сербы оказались грубо униженными в собственной стране.

Эта ситуация во многом сходна с положением рус­ских в России, которые оказались самым крупным разделенным народом в мире — за пределами России их сейчас проживает 25 миллионов. Русский народ составляет подавляющее большинство самых обездо­ленных слоев населения. Русских немного в высших эшелонах власти, они изгоняются из сфер управле­ния, финансов, средств массовой информации.

Коммунисты никогда не ставили вопрос о превос­ходстве русского народа над другими народами Рос­сии и бывшего СССР или каких-либо привилегиях и преимуществах для русских. Но при общности корен­ных национальных интересов именно русскому наро­ду — в силу целого ряда исторических, географичес­ких, демографических и иных факторов — довелось стать государствообразующим этносом, зодчим вели­кой державы.

Это очень хорошо понимал Сталин. Постоянно подчеркивая определяющую роль русских в судьбах России, он особенно высоко оценил исторический вклад русского народа в победу над фашистской Гер­манией, его роль стержневой опоры всех народов СССР в противостоянии агрессору и разгроме врага. Наиболее емкое представление об отношении Стали­на к русским дает его тост на приеме в Кремле по слу­чаю Парада Победы 24 июня 1945 года:

«...Я пью прежде всего за здоровье русского наро­да потому, что он является наиболее выдающейся на­цией из всех наций, входящих в состав Советского Союза.

Я поднимаю тост за здоровье русского народа по­тому, что он заслужил в этой войне всеобщее призна­ние, как руководящей силы Советского Союза среди всех народов нашей страны.

Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он — руководящий народ, но и по­тому, что у него имеется ясный ум, стойкий характер и терпение...»

Положение русских, которые составляют свыше 80 процентов населения страны, — это индикатор со­циального самочувствия всех российских народов. Вряд ли надо кому-то объяснять, чем для России обернется происходящая в наши дни депопуляция русской нации: за последние 15 лет численность насе­ления Российской Федерации сократилась на 10 мил­лионов человек, при этом русские потеряли 9,5 мил­лиона. Коренные русские области вымирают в два-три раза быстрее, чем другие регионы.

В течение своей многовековой истории русский народ уже дважды — в период ордынского нашествия и во время фашистского вторжения — оказывался пе­ред угрозой физического истребления. Теперь уже в третий раз над русской нацией нависла зримая угроза ее полного исчезновения. Геноцид нации, свидете­лями которого мы являемся, носит сознательный, спланированный характер. Опасность подобного~раз-в'ития событий возникла давно — глобальная русофо­бия, ненависть к России и русскому народу получили «теоретическое обоснование» еще в начале XX века. Именно тогда появились первые теоретики нового мироустройства, среди которых своими антирусски­ми взглядами выделялся Хэлфорд Макиндер — один из наиболее почитаемых в западных кругах родо­начальников геополитики. Они и заговорили о том, что Запад не может спать спокойно, пока Россия держит в своих руках «географическую ось истории», пока существует «русское господство» над «сердцем мира» — континентальным ядром евразийского ма­терика.

Все последующие доктрины той же американской геополитики — от «Четырнадцати пунктов президен­та Вильсона» до «Великой шахматной доски» Збигне-ва Бжезинского — буквально пропитаны идеей рас­членения русского «сердца мира» на множество про­текторатов, сокращения исконно русского населения до «безопасной величины», которая уже никогда не позволит вернуть ему контроль над собственной стра­ной. Если же этого достичь не удастся, следует закре­пить западное господство по периметру евразийского континента. И уже оттуда задушить Россию в кольце военных баз и экономических конкурентов, посте­пенно «откусывая» у нее пограничные регионы, ли­шая ее выхода к морям, к выгодным рынкам сбыта и союзным государствам.

Мы видим, как эта геополитическая концепция, получившая название «Кольцо анаконды», осуще­ствляется на практике. Поэтому-то Запад так актив-но поддержал в свое время российских «демокра-тов», использовавших русофобию в качестве одного из главных инструментов разрушения СССР и Рос­сии. С его помощью в Советском Союзе и был осу­ществлен «демократический» переворот, который вполне соответствовал давно вынашиваемым пла­нам сокращения русского населения до 50 и даже 30 миллионов человек — такова, по мнению ряда «спе­циалистов», оптимальная численность российского населения, необходимого для обслуживания нефтя­ных и газовых труб, рудников и выполнения другой «грязной» работы. В 1982 году Маргарет Тэтчер не постеснялась публично озвучить и другие цифры, заявив, что, с западной точки зрения, «экономичес­ки оправданным является проживание на террито­рии СССР не более пятнадцати миллионов человек». Естественно, что оставшиеся должны быть лишены собственной культуры и исторической памяти. Еще в начале девяностых годов некоторые доморощен­ные «ученые» призывали к уничтожению нацио­нального культурного кода, смене социокультурного ядра — для того, чтобы Россия смогла войти в пре­словутую мировую цивилизацию.

...И все же, как показала первая русская револю­ция, значение национального вопроса в социал-де­мократическом движении России перед решающим, октябрьским штурмом явно недооценивалось. Именно поэтому Ленин предложил Сталину напи­сать на эту тему теоретическую статью, которая бы­ла подготовлена в 1913 году и вошла в историю под названием «Марксизм и национальный вопрос». Хорошо известно, что эта первая обстоятельная на­учная работа Сталина получила у Ленина востор­женную оценку. В ней было сформулировано клас­сическое определение нации, которое не утратило своего значения и по сей день: нация есть «истори­чески сложившаяся устойчивая общность языка, территории, экономической жизни и психического склада, проявляющегося в общности культуры». На­чавшемуся после поражения первой русской рево­люции процессу разбегания ее участников по своим национальным квартирам Сталин противопостав­ляет «принцип интернационального сплочения рабочих, как необходимый пункт в решении национального во­проса».

Однако этот принцип для Сталина не умалял зна­чения национальных особенностей и самобытности людей, участвующих в пролетарском движении. Он считал, что если большевики не будут бороться за на­циональные требования людей, то те окажутся под влиянием национально настроенной буржуазии. Что и происходит с современной Россией с той лишь раз­ницей, что спекулировать национальными проблема­ми «поручено» «Единой России».

Силу национальных особенностей, особенно ус­тойчивость национальных языков к попыткам асси­миляции, Сталин подчеркивал позднее в работе «На­циональный вопрос и ленинизм (Ответ товарищам Мешкову, Ковальчуку и другим)». В ней он в очеред­ной раз предстал непримиримым противником раз­рушителей национальной культуры.

В преддверии создания союзного государства Сталин поддержал ленинский принцип права наций на самоопределение вплоть до отделения и образова­ния самостоятельных государств. Но он понимал и всю опасность абсолютизации лозунга о самоопреде­лении, грозившего в случае его бездумной реализа­ции развалом единого государства. Поэтому он ука­зывал на «необходимость толкования принципа самоопределения как права на самоопределение не буржуазии, а трудовых масс данной нации. Принцип самоопределения должен быть средством для борьбы за социализм и должен быть подчинен принципам социализма».

Выступая на XII съезде РКП(б) с заключительным словом по докладу «О национальных моментах в пар­тийном и государственном строительстве», он сказал: «Следует помнить, что кроме права народов на само­определение есть еще право рабочего класса на ук­репление своей власти, и этому последнему праву подчинено право на самоопределение. Бывают слу­чаи, когда право на самоопределение вступает в про­тиворечие с другим, высшим правом, — правом ра­бочего класса, пришедшего к власти, на укрепление своей власти».

Эта теоретическая предпосылка и легла вскоре в основание партийной политики. В апреле 1926 года Сталин встретился с наркомом просвещения Украи­ны Шумским, известным сторонником ускоренной «украинизации» республики. По итогам беседы Ста­лин направил членам Политбюро украинского ЦК специальное письмо, в котором писал: «Нельзя заста­вить русские рабочие массы отказаться от русского языка и русской культуры и признать своей культурой и своим языком украинский... Это была бы не нацио­нальная свобода, а своеобразная форма национально­го гнета». Бездумная украинизация, предупреждал он, может принять «характер борьбы за отчужден­ность украинской культуры и украинской обществен­ности... характер борьбы против "Москвы" вообще, против русских вообще...».

Уместно напомнить, что одной из причин разру­шения СССР был охват населения союзных респуб­лик буржуазным национализмом, который был спровоцирован зарождающимся классом капиталис-тов. Националистические настроения до сих пор поддерживаются правящими силами некоторых го­сударств, образованных на постсоветском простран­стве, в том числе в Украине и странах Балтии. Что особенно тревожит, они создают благоприятный фон для реанимации в этих странах бандеровщины и фашизма.

В статье «Политика Советской власти по нацио­нальному вопросу в России», опубликованной в «Правде» в октябре 1920 года, Сталин осуждал по­пытки национальных меньшинств воспользоваться правом отделения от России: «Требование отделения окраин от России, как форма отношений между цен­тром и окраинами, должно быть исключено не толь­ко потому, что оно противоречит самой постановке вопроса об установлении союза между центром и ок­раинами, но прежде всего потому, что оно в корне противоречит интересам народных масс». Сталин видел лишь две альтернативы для развития нацио­нальных окраин: «Либо вместе с Россией, и тогда — освобождение трудовых масс окраин от империали­стического гнета; либо вместе с Антантой, и тогда — неминуемое империалистическое ярмо. Третьего вы­хода нет».

Сталинский девиз полностью приемлем и сего­дня, только с одной поправкой: Антанту сейчас заме­щает НАТО, куда мечтают попасть страны, «освобо­дившиеся» от влияния России.

Надо отметить, что свою конечную задачу — пост­роение мощной державы — Сталин всегда соизмерял с требованиями текущего момента, с конкретной поли­тической обстановкой в партии и в стране. Так, на­пример, он был убежден, что государство не может быть сильным, если оно внутренне нестабильно, если нет прочной взаимосвязи между центром и региона­ми. Поэтому Сталин выступал против принципа феде­рализма в государственном устройстве, был убежден­ным и последовательным централистом. При этом в разное время он готов был согласиться с разными по­литическими формами, различными механизмами и схемами воплощения в жизнь своей идеи.

Так, еще в ходе революции он выступил как сто­ронник унитарной системы государственного управ­ления и опубликовал в марте 1917 года в «Правде» статью, которая так и называлась — «Против федера­лизма». В условиях распада Российской империи, растущего сепаратизма окраин, неспособности и не­желания Временного правительства противостоять этим губительным тенденциям Сталин считал невоз­можным и даже гибельным любое ослабление цент­ральной власти. Он считал, что в ряде ведущих капи­талистических стран «развитие шло от независимых областей через их федерацию к унитарному государ­ству, что тенденция развития идет не в пользу федера­ции, а против нее... Из этого следует, — писал он, — что неразумно добиваться для России федерации, са­мой жизнью обреченной на исчезновение».

Однако, чувствуя, что споры на эту тему грозят привести партию к расколу, он смягчает свою пози­цию, признав за федерализмом, которому суждено сыграть свою переходную роль — к будущему социа­листическому унитаризму, право на существование.

Позднее, в декабре 1924 года, он разъяснил основ­ные причины, по которым он существенно поменял свою позицию. Во-первых, ко времени Октябрьской революции целый ряд национальностей России «ока­зался на деле в состоянии полного отделения и пол­ной оторванности друг от друга, ввиду чего федерация оказалась шагом вперед от разрозненности трудящих­ся масс к их сближению, к их объединению». Кроме того, «формы советской федерации оказались вовсе не противоречащими целям экономического сближе­ния трудящихся масс национальностей России». И, наконец, в-третьих, «удельный вес национального движения оказался гораздо более серьезным, а путь объединения наций — гораздо более сложным, чем это могло казаться раньше».

И все же, несмотря на глубину проработки вопро­са, национальные отношения в России оказались на­столько сложными, что их трудно было осмыслить до конца к такому историческому событию, каким яви­лось образование СССР.

Как известно, главная задача национальной поли­тики советской власти первых послереволюционных лет, решение которой было положено в основу созда­ния Советского Союза, состояла в ликвидации фак­тического национального неравенства. Причем поиск принципов объединения советских республик в еди­ное государство проходил в трудных дискуссиях. Ле­нин подчеркивал, что необходимо обеспечить реаль­ное равенство наций.

Бухарин считал, что этого можно добиться сле­дующим образом. «Мы в качестве бывшей великодер­жавной нации, — писал он, — должны поставить себя в неравное положение... Только при такой политике, когда мы себя искусственно поставим в положение, более низкое по сравнению с другими, только этой ценой мы сможем купить доверие прежде угнетенных наций».

Ошибалось или нет то большинство в руководстве партии, которое так считало? Ответить на этот вопрос трудно, не зная атмосферы тех лет: внутри партии был силен дух русофобии, учиненный троцкистами. По­этому в 1923 году на XII съезде партии Сталин выска­зался довольно категорично: «Говорят, что нельзя обижать националов. Это совершенно правильно, я согласен с этим, — не надо их обижать. Но создавать из этого новую теорию о том, что надо поставить ве­ликорусский пролетариат в положение неравноправ­ного в отношении бывших угнетенных наций, — это значит сказать несообразность».

Однако переломить общую тенденцию ему тогда не удалось. На практике всесторонняя помощь нацио­нальным окраинам оказывалась, во-первых, за счет человеческого, материального и культурного потен­циала Центральной России. Во-вторых, единое госу­дарство формировалось по федеративному принципу, с признанием полного равноправия с Россией новых республик.

Соответствовала ли реальному положению вещей позиция большинства коммунистов, считавших, что для разрешения проблемы национальных отношений должна лежать система уступок со стороны русских и преимуществ для нерусских народов, и как эта пози­ция отразилась на исторической перспективе?

Опять-таки, все обусловливалось совершенно конкретными условиями места и времени. Эта поли­тика приносила определенный успех, пока соответст­вовала объективным задачам, пока обстоятельства не изменились. Бездумное ее продолжение и после того, как фактическое неравенство было в основном пре­одолено, губительно сказалось сначала на судьбе Со­ветского Союза, а затем и самой России. Более того, сразу после образования СССР заговорили о мнимой угрозе великорусского шовинизма, что позднее стало сопровождаться оскорбительными выпадами против русских.

Надо сказать, что недобрая традиция пренебрежи­тельного отношения к русским рождена той частью революционеров, которым был чужд русский народ, которые в России не видели ничего, кроме, как мы уже говорили, материала для разжигания «мирового пожара». Например, когда в 1918 году по инициативе Ленина был ратифицирован Брестский мирный дого­вор, Радек, который был тогда заместителем наркома по иностранным делам, произнес знаковую фразу: «Боже! Если бы в этой борьбе за нами стояла другая нация, а не русские, мы бы перевернули мир».

Подспудно протест русского населения против своего униженного положения начал зреть позднее, в послевоенные годы, а реакцией на него явилось со­здание в 1956 году газеты «Советская Россия». Новое дыхание он приобрел после того, как русские пат­риоты объединились в борьбе против правитель­ственного проекта переброса северных рек, осу­ществление которого неминуемо привело бы к экологической катастрофе на обширных территори­ях России. Важнейшим этапом его стало создание широкого фронта патриотических сил после измены Горбачева — Ельцина. Безусловно, в ходе развития патриотического движения были и крупные ошибки, в том числе поддержка поспешного решения о суве­ренитете России, в значительной степени ускорив­шего распад СССР.

Сдерживая давление со стороны внутрипартий­ных русофобов, Сталин последовательно и основа­тельно проводил курс на восстановление попранной ими национальной справедливости, на постепенную и тщательно сбалансированную кадровую политику. Однако хрущевская и брежневская эпохи затушева­ли этот курс, сделав возможной новую вспышку огол­телой русофобии в пору «горбачевской» перестройки и либеральных «реформ». Всем памятны издеватель­ства над русским «старшим братом» — осмеянным, оболганным, изгнанным. Тем самым «братом», кото­рый, согласно политике сталинского времени, ис­пользовал «свое положение ведущего в семье равных советских республик... чтобы помочь подняться, расправиться, развиться тем народам, которых наи­более угнетало царское правительство, которые больше всего отстали в экономическом и культур­ном развитии».

Кануло ли в Лету это историческое призвание рус­ских? Хочется надеяться, что нет. Союзное государст­во, выпестованное Сталиным, должно возродиться. И возродится оно, рано или поздно, вокруг русской на­ции. Придет время, и сталинские разработки в облас­ти теории национальных отношений будут востребо­ваны полностью. К созданию нового единого государства неизбежно приведет осознание трудящи­мися массами братских стран общности своих корен­ных интересов.

Сейчас же КПРФ прямо говорит: не будет равно­правен, обеспечен и счастлив русский народ — не бу­дет достатка, равенства и счастья ни у одного другого народа России.

Ярким проявлением державности сталинского мышления стала его речь на приеме по случаю двадца­тилетия Октябрьской революции. «Русские цари, — говорил Сталин, — сделали одно хорошее дело — сколотили огромное государство до Камчатки. Мы получили в наследство это государство. И впервые мы, большевики, сплотили и укрепили это государст­во как единое, неделимое государство не в интересах помещиков и капиталистов, а в пользу трудящихся, всех народов, составляющих это государство. Мы объединили государство таким образом, что каждая часть, которая была бы оторвана от общего социалис­тического государства, не только не нанесла бы ущерб последнему, но и не могла бы существовать самостоя­тельно и неизбежно попала бы в чужую кабалу. По­этому каждый, кто пытается разрушить это единство социалистического государства, кто стремится к от­делению от него отдельной части и национальности, враг, заклятый враг государства, народов СССР».

Сталин прекрасно понимал, что уникальная страна собиралась по крупицам веками, а развалить ее можно за очень короткий исторический срок. Что в конечном счете и произошло с СССР. На при­мере ряда государств, созданных на территории быв­шего Советского Союза, мы наблюдаем неумолимый процесс закабаления «частей» социалистического государства, о котором говорил Сталин. Путь к зави­симости от иностранных держав не блещет ориги­нальностью — планы вступления наших соседей в ВТО, НАТО, ЕЭС хорошо известны. По сути, мало чем отличается от этого и путь, избранный Россией, которая все больше становится сырьевым придатком развитых западных держав. Те требования, которые предъявили к нашей стране чиновники ВТО, в том числе на международном симпозиуме «Взгляд в бу­дущее: Россия в XXI веке» (19 июня 2008 года), озна­чают, что РФ может полностью отдать свои рынки под импортное продовольствие, потерять собствен­ную продовольственную базу, свое сельскохозяйст­венное производство.

В целом — с поправкой на современные усло­вия — нынешняя ситуация в области национально-государственных проблем разительно напоминает ту, с которой пришлось столкнуться большевикам в пер­вые годы советской власти. Налицо и полное отделе­ние прежних союзных республик, и разобщение их братских народов, и резкий всплеск национального движения.

Схожая задача стоит в области экономического сближения новых независимых государств — сейчас это прежде всего Россия, Белоруссия, Украина, Ка­захстан, — без чего невозможно серьезно говорить о каком-либо экономическом прорыве в будущее, авто­ритете на международной арене. Не случайно одна из главных задач США — не допустить, чтобы эти само­стоятельные ныне государства объединили свои по­тенциалы.

В определенной форме все эти проблемы сущест­вуют и внутри Российской Федерации. А потому, го­воря о необходимости государственной централиза­ции, нельзя игнорировать прежний опыт и закрывать глаза на реальную политическую обстановку в стране и в мире. Сейчас, как и в первые годы существования молодой Советской республики, задача состоит в том, чтобы создать в России устойчивую и эффективную конфигурацию государственной власти, которая со­четала бы в себе элементы и централизма, и федера­лизма. Этого требует и внешнеполитическая обста­новка, пошатнувшаяся геополитическая роль России.

Именно поэтому КПРФ сегодня последовательно доказывает, что нынешняя перевернутая пирамида управления государством, когда исполнительная власть полностью подмяла под себя народное пред­ставительство, находится в вопиющем противоречии с традициями нашего народа и современными по­требностями страны.

Становится все более очевидным, что Россия остро нуждается в восстановлении приоритета представи­тельной власти. С этой целью Компартия предлагает свой путь изменения государственного устройства, главная цель которого — создание на базе российских традиций парламентской республики советского типа, которая бы выражала интересы подлинно националь­ного, выстраданного и проверенного историей движе­ния к народовластию в истинном его понимании.

Во главе угла неразрешенной проблемы нацио­нальных отношений уже давно стоит русский вопрос, в более широком его смысле — вопрос о русском со­циализме, без разрешения которого немыслим капи­тальный «ремонт» государственности. Все коммуни­сты сейчас прекрасно понимают, что возрождение нашей отечественной государственности и возвраще­ние России на путь социализма — явления нераздели­мые. История вновь поставила народы нашей Ро­дины перед тем же выбором, что и в 1917-м, и в 1941 году: либо великая держава и социализм, либо дальнейшее разрушение страны и превращение ее в сырь­евой придаток.

Спекулируя на патриотизме россиян, кремлев­ские сидельцы все время уводят их от главной про­блемы — проблемы собственности. Закономерен во­прос: каким образом будут решаться обострившиеся социальные противоречия и стратегические вопросы национального развития, если государственный сек­тор экономики составляет на сегодняшний день все­го лишь чуть более 10 процентов? Структуру совре­менной экономики России нельзя назвать даже пародией на то, что мы видим в ведущих европейских странах. Здесь государственная собственность неиз­менно превалирует во всех отраслях, обеспечиваю­щих национальную безопасность и стратегию соци­ально-экономического развития. А ее удельный вес в наиболее развитых странах составляет от 36 до 43 процентов.

Огромную тревогу общества вызывает тот факт, что из-под его контроля полностью выведены Фонд будущих поколений и Резервный фонд. Структура их активов засекречена даже от депутатов Госдумы. Из­вестно, что накопленные в них средства размещаются таким образом, что приносят минимальную финан­совую отдачу и работают на чужую, прежде всего аме­риканскую, экономику. При этом правительство упорно скрывает ответ на вопрос: могут ли эти деньги вообще использоваться Россией?

...Оценивая с позиций нашего времени прошлый опыт, можно уверенно сказать, что в целом дееспо­собность и эффективность государственной нацио­нальной политики послужили созданию необходимых предпосылок для наиболее выдающихся достижений советской эпохи. В основание такой политики Ста­лин положил два важнейших принципа: беспощад­ную борьбу с любыми формами национал-сепаратиз­ма и опору на русский народ как на главную, державообразующую нацию.

Оба этих принципа оформились не вдруг и не сра­зу. Оба пробивали себе дорогу долго и трудно, в ходе жестокой внутрипартийной борьбы между привер­женцами национально ориентированной, историчес­ки преемственной стратегии развития страны и сто­ронниками русофобской теории «перманентной революции».

Еще в первом номере газеты «Правда», формули­руя задачи новой большевистской газеты, Сталин публикует статью, которая, можно без преувеличения сказать, отражает его важнейшее мировоззренческое кредо — взгляд на разрешение противоречий внутри рабочего движения и партии и на то, как эти противо­речия могут быть увязаны с принципом необходимо­сти единства в политической борьбе. Он, в частности, писал: «Мы отнюдь не намерены замазывать разно­гласий, имеющихся среди социал-демократических рабочих. Более того: мы думаем, что мощное и полное жизни движение немыслимо без разногласий... Но это еще не значит, что пунктов расхождения больше, чем пунктов схождения... Поэтому "Правда" будет призывать прежде всего и главным образом к единст­ву классовой борьбы пролетариата, к единству во что бы то ни стало... Война врагам рабочего движения, мир и дружная работа внутри движения — вот чем бу­дет руководствоваться "Правда" в своей повседнев­ной работе».

Принципом «единства во что бы то ни стало» Ста­лин руководствовался в разрешении всех спорных во­просов. Один из сподвижников Троцкого как-то за­метил, что многие лидеры оппозиции, говоря о своем неприятии Сталина в качестве руководителя партии, при этом добавляют: «Если бы не он... все бы развали­лось на части. Именно он держит все вместе».

Чтобы понять, как следует, о чем идет речь, нужно хорошо представлять, что в руководстве партии про­блема единства возникла еще при жизни Ленина, осо­бенно остро она стояла в период его болезни. Конеч­но, одно дело, когда возникали принципиальные, идейные расхождения, совсем другое — когда рас­кольниками преследовались неблаговидные цели. Вспомним хотя бы, для чего Троцкий инициировал в партии дискуссию о профсоюзах. Эта дискуссия по­казала еще раз, насколько велика опасность полного раскола в партии.

Эту опасность сознавал и Сталин, обращая вни­мание на то, что «внутри ЦК... сложились (не могли не сложиться) некоторые навыки и некоторые тради­ции внутрицекистской борьбы, создающие иногда ат­мосферу не совсем хорошую». И делал вывод: «Нам нужны независимые люди в ЦК, свободные от лич­ных влияний, от тех навыков и традиций борьбы вну­три ЦК, которые у нас сложились и которые иногда создают внутри ЦК тревогу».

Возможность внутрипартийного раскола стала очевидна еще в годы Гражданской войны. Его опас­ность возрастала по мере размежевания руководства партии по оценкам перспектив строительства социа­лизма в России, коренным вопросом которых являл­ся вопрос о возможности (или невозможности) побе­ды социализма в одной, отдельно взятой стране, о том, может или нет устоять социалистическое госу­дарство во враждебном окружении империалисти­ческих держав. Раскол проявился также в период по­становки Сталиным вопросов индустриализации страны, коллективизации ее сельского хозяйства.

Да, действительно, при подходе к тем или иным вопросам возникновение разногласий было неизбеж­но. Но очень часто шум, который поднимался различ­ного рода оппозиционерами, не согласными с гене­ральной линией партии, отражал процесс их борьбы за власть, который шел в партии, подтачивал к ней доверие и отравлял.

«В конечном итоге все противоречия сходились в борьбе за власть» — так считал Троцкий. «Борьба между троцкистами и Советским правительством не борьба за власть, а борьба двух программ», — мнение Сталина.

Суть постоянно возникающих противоречий за­ключалась в том, что внутри Компартии, едва ли не с момента ее рождения и практически на всех этапах ее развития, существовало два противоборствующих на-правления, фактически, две партии: партия «наша страна» и партия «эта страна». Имена первой хорошо знают широкие массы людей. К ней принадлежали Ле-нин и Сталин, Шолохов и Королев, Жуков и Гагарин Курчатов и Стаханов. В нее входили наиболее активная часть рабочего класса и крестьянства, большое число управленцев и партаппаратчиков, безотказно тянув­ших лямку в тяжелейшие для страны дни, другими сло­вами, — миллионы тружеников-патриотов. В эту же партию вступали тысячи бойцов на фронтах войны.

Вторая численно не шла ни в какое сравнение с первой, но ее политический вес и влияние в высших эшелонах власти были непропорционально огромны­ми, часто решающими. Ее в основном составляли лю­ди с партбилетами, для которых «эта страна» и «этот народ» были лишь ареной, материалом для реализа-ции своих непомерных тщеславных амбиций и влас­толюбивых вожделений, полигоном для авантюрных социальных экспериментов. Это — партия Троцкого и Кагановича, Берии и Мехлиса, Горбачева и Ельци­на, Яковлева и Шеварднадзе.

Одни по окончании Гражданской войны стреми­лись восстановить разрушенное и парализованное хо­зяйство, наладить продовольственное снабжение, мо­дернизировать экономику, возродить вооруженные силы. Они не щадили себя, терпели лишения, недо­едали вместе со страной.

Другие подписывали зверские приказы о пого­ловном «расказачивании», уничтожали священно­служителей, пропагандировали «расстрелы как метод воспитания», ни в чем себе не отказывали и хладно­кровно морили голодом миллионы людей, взрывали национальные святыни.

Партийная борьба свидетельствовала о том, что в партии изначально существовали противоположные тенденции — пролетарские и мелкобуржуазные, де­мократические и бюрократические, противостояние которых особенно обострилось после Октябрьской революции, когда надо было определять политику го­сударства в сфере идеологии и экономики, в отноше­ниях с другими странами.

Противостояние в партии, незримо разделенной на два непримиримых лагеря, с начала двадцатых го­лов стало олицетворяться противостоянием двух лю­дей, двух руководителей партии — Сталина как по­следователя дела Ленина и Троцкого как главного выразителя в партии мелкобуржуазной стихии. Столк­новение Троцкого со Сталиным — это прежде всего борьба двух направлений в революции и развитии со­ветского общества. Троцкий если не открыто, то в глубине души противопоставлял себя и Ленину, еще при жизни вождя лелеял надежды оттеснить его на второстепенные роли, чтобы самому возглавить пар­тию и государство.

Но, пожалуй, главное, что характеризует Троцкого и его последователей, — это поразительное неверие в возможности России, в способности русского народа к созидательной деятельности. Стоит ли удивляться, что наиболее реальной он считал перспективу превра­щения России в административную единицу Соеди­ненных Штатов Европы. Идея эта была особенно по­пулярна среди троцкистов в связи с их ожиданиями мировой революции и революции в Германии как ее важнейшего этапа.

Весь последующий ход революционных преобра­зований в России в годы правления Сталина показал теоретическую несостоятельность троцкистов. В ряде своих работ, в том числе в статье «Октябрьская рево­люция и тактика русских коммунистов» (1924 год), он подверг резкой критике утверждение Троцкого о том, что «до тех пор, пока в остальных европейских го­сударствах стоит буржуазия, мы вынуждены, в борьбе с экономической изолированностью, искать согла­шения с


Понравилась статья? Добавь ее в закладку (CTRL+D) и не забудь поделиться с друзьями:  



Сейчас читают про: