2015-05-12
346
Фашистская авиация обрушила свой смертоносный груз на советские города и села. 22 июня 1941 года.
Давайте, почитаем в мемуарах Жукова, о том, как он узнал о войне.
«Под утро 22 июня Н.Ф.Ватутин и я находились у наркома обороны С.К.Тимошенко в его служебном кабинете.
В 3 часа 07 минут мне (?) позвонил по ВЧ командующий Черноморским флотом адмирал Ф.С.Октябрьский и сообщил: «Система ВНОС флота докладывает о подходе со стороны моря большого количества неизвестных самолетов; флот находится в полной боевой готовности. Прошу указаний».
Я спросил адмирала:
— Ваше решение?
— Решение одно: встретить самолеты огнем противовоздушной обороны флота.
Переговорив с С.К.Тимошенко, я ответил адмиралу Ф.С.Октябрьскому:
— Действуйте и доложите своему наркому.
(Опускаем изложение других событий — В.М.)
…В 4 часа я вновь разговаривал с Ф.С. Октябрьским. Он спокойным тоном доложил:
— Вражеский налет отбит. Попытка удара по нашим кораблям сорвана, Но в городе есть разрушения.
Я хотел бы отметить, что Черноморский флот во главе с адмиралом Ф.С.Октябрьским был одним из первых наших объединений, организованно встретивших вражеское нападение».
Можно ли из всего приведенного выше текста, сделать вывод, что на нас напала Германия? Очень затруднительно, даже Октябрьский не решился сделать такой вывод? Как, по Жукову, тот сообщает об инциденте? Сначала, «неизвестные самолеты», а затем — «вражеский налет отбит» и, о немцах, ни слова. Рассмотрим еще раз, внимательно, приведенный отрывок. По Жукову, он вместе со своим заместителем Ватутиным, находится в кабинете у наркома обороны Тимошенко. А что своего кабинета нет? Или же собрались вместе и ждали сообщения? И вдруг раздается нужный телефонный звонок. Жуков же, не хозяин кабинета, а берет телефонную трубку (сам же говорит: «мне позвонил») и ведет разговор с абонентом. Странно, не правда ли? В реальной жизни, можете ли вы, придя в кабинет к своему начальнику и в его присутствии, брать телефонную трубку и отвечать на раздающиеся звонки? В нашем же случае, такое, как видите, возможно. Но, это при условии, что присутствующие в кабинете люди, есть определенное сообщество, где действующие роли, начальника и подчиненного, распределены не так, как в реальной жизни. Например, в любом тайном обществе, его руководитель, не есть, обязательно человек, занимающий высокий пост или чин в реальной жизни, так как тайное общество живет и подчиняется своим, отличным от действительной жизни, законам и правилам. Жуков, по всей видимости, являлся, «активным» заговорщиком и поэтому, вполне мог чувствовать себя хозяином, даже, в кабинете наркома. Это, один из вероятных мотивов, объясняющих эту «странность». Далее о звонке командующего Черноморским флотом. В чьем же оперативном подчинении находился данный флот, что его командующий, сначала позвонил, не наркому ВМФ, в чьем прямом подчинении находился, а самому наркому обороны, да к тому же телефонную трубку в его кабинете, почему-то взял, лично, начальник Генштаба Георгий Константинович?
Не с этой ли целью Одесский военный округ находился в подвешенном состоянии, чтобы вывести Черноморский флот из конкретного оперативного подчинения? Как видите, оказалось, что командующему Черноморским флотом стало очень удобно напрямую звонить в Москву? Это все связано, с неожиданными подвижками в Московском военном округе, о котором речь пойдет чуть попозже. По началу войны, скорее всего, именно, Одесский военный округ должен был преобразовываться в Южный фронт. Поэтому Черноморский флот автоматически должен был входить в оперативное подчинение командованию Южного фронта, как ранее, до войны — Одесскому военному округу. То есть по жизни, Октябрьский должен был звонить Я.Т.Черевиченко. Но командование Московского округа, с определенной целью выбросили из Москвы. И вдруг получается, что вместо звонка командованию Одесского военного округа, надо звонить новому руководству, а так как на этот период оно было еще по пути из Москвы в Винницу, то Октябрьскому ничего другого не оставалось, как звонить в Москву. И именно, тем, людям, которые и отдали такой приказ о переподчинении Черноморского флота. Вроде бы, такая получается раскладка? Да, но в таком случае выходит, что Москва напрямую привязывала руководство флота не к руководству ВМФ или к руководству сухопутными войсками, а к Ставке? Отчасти это так, но, как-то хитро все запутано. С какой целью Черноморский флот вывели из оперативного подчинения Одесскому округу, читатель узнает из главы посвященной данным событиям. А сейчас продолжим о телефонном звонке Жукову.
Для чего позвонил Октябрьский? Думаете, для того, чтобы получить разрешение на открытие зенитного огня по самолетам? Скорее, целью звонка могло быть сообщение о начале акции со стороны немцев, сигнал «наверх», не более, того. Ведь никакого существенного противодействия «неизвестным самолетам» сделано же не было. А ведь это были не просто «неизвестные самолеты». Любой гражданский человек, только по звуку моторов, определит, что это летят бомбардировщики. И ведь не пришла же, в голову командующего флотом мысль, чтобы поднять в воздух самолеты истребительной авиации Черноморского флота, которые смогли бы, наверное, определить не только опознавательные знаки этих «неизвестных» самолетов. Возможно, и не допустили бы бомбежки города Севастополя и разбрасывания плавучих мин в акватории военно-морской базы. А если бы не было бомбежки Севастополя, то какая же без этого война? Кроме того, командующий флотом спрашивает об указаниях у вышестоящего начальства, что в переводе с языка военных надо понимать так: можно ли открывать огонь по этим «неизвестным» самолетам? Других-то, судя по всему, видимо и не было. И что ему ответил Жуков? Если вы, например, не желаете войны, в данном случае с Германией, чтобы вы сделали на месте начальника Генштаба Жукова? Не удивлюсь, если читатель сам предложит, к примеру, что, неплохо было бы установить, для начала, чьи это самолеты? И, во-вторых, выполнить командующему Черноморским флотом то, что мы предложили выше. Но, это при условии, что вы, не желаете, войны с Германией и, лишь, пресекаете попытки спровоцировать ее. Удивительно, что Жуков все время ругает Сталина за чрезмерную осторожность в отношении недопущения попытки попасться на провокацию на границе, а тут сам впадает в другую крайность. Чрезмерная агрессивность, особенно в отношении к «неизвестному» противнику. Так и рвется в бой. Да, но о немцах пока не произнесено ни слова. Не румынская же авиация налетела на нас? Смотрите, как поступает наш «уважаемый» военачальник. «Переговорив с Тимошенко», Георгий Константинович изрек вполне убедительно для Октябрьского: «Действуйте …». Это звучит, если и не как, явный приказ, то уж, во всяком случае, как одобрение предполагаемых действий подчиненного лица. Умеет, кстати, Жуков выкрутиться из сложной ситуации снимая с себя ответственность. Но, ведь есть, же и приказная форма в его ответе: «…доложите своему наркому». О чем? О том, что тот уже доложил наркому обороны, через переводчика, в лице Жукова. Очень спешил, однако. Зачем? Получается, какая-то глупость? Однако, через какое-то, время у Жукова, как он вспоминает, снова состоялся разговор с адмиралом Октябрьским. Видимо, приятно разговаривать с хорошим человеком. Непонятно, только, кто кому первый позвонил? «…Спокойным тоном доложил», так резюмирует Жуков свой второй разговор с командующим Черноморским флотом. А чего, тому волноваться-то? Подумаешь, налетели «неизвестные самолеты», побомбили немножко базу и город Севастополь, всего дел-то?
Хотя бы, поинтересовались оба: Жуков, и, конечно же, Октябрьский, чьи же, все-таки, самолеты бомбили вверенные ему для обороны объекты, и по каким самолетам вела огонь корабельная артиллерия и подразделения ПВО?
Вот, собственно и всё, что сообщил нам Георгий Константинович, восхищаясь Октябрьским, как одним из первых «организованно встретивших вражеское нападение». А был ли сбит хотя бы один «неизвестный» самолет? А если и сбит, то чей же это, все-таки, был самолет? Такие вопросы, судя по всему, в головах наших военных даже и не возникали. Жуков-то, наверное, сразу «догадался», чьи это были «неизвестные» самолеты? Точно, что это были не турецкие. Не зря же сидел в кабинете наркома обороны. Вот такие, у нас «миротворцы» были в военных верхах, ни чета Сталину.
А вот задайтесь вопросами: «Почему Жуков был уверен, что началась война, но не сказал, что с Германией? Почему он не потребовал у Октябрьского выяснить, по чьим же самолетам, тот собирается открывать зенитный огонь, хотя одобрил его действия? Жуков что, действительно не знал, чьи это самолеты?» Вы, читатель, можете в это поверить? Ну, если Вы едва научились читать и впервые услышали о Великой Отечественной войне, то вполне возможно. Грамотный же, читатель вправе задуматься.
Но ведь это противоречит, его же высказываниям, что, дескать, Сталин запретил поддаваться на провокации против немцев. Однако сам же готовил Директиву вместе с Тимошенко, где предупреждал, чтоб наши самолеты далеко не залетали и мы сами, без нужды огня по вражеским самолетам не открывали.
«Интересный» случай произошел в это время в Западном военном округе. Когда «неизвестные» самолеты-бомбардировщики утром 22 июня пересекли нашу границу, то командующий ВВС Западного округа генерал-майор авиации И.И. Копец, в отличие от Ф.С. Октябрьского, поднял в воздух истребительную авиацию, чтобы препятствовать проникновению «вражеских» самолетов вглубь Советской территории. Последовал категорический приказ из Москвы: «Отставить!» Самолеты вернулись на исходные позиции, чтобы затем попасть под удар бомбардировочной авиации врага. А командующий ВВС И.И. Копец, через несколько часов после отдачи приказа, почему-то покончил жизнь «самоубийством». Очень, все это подозрительно.
Далее, в своих мемуарах, Жуков сообщает о звонках командующих округами, где те докладывали о нарушениях государственной границы. Отсюда, видно, и следует Жуковский вывод о начале войны. Тем не менее, все же интересно: «Почему же, именно, Георгию Константиновичу Жукову позвонил командующий Черноморским флотом, а не наркому обороны Тимошенко, пусть, даже, и Председателю Ставки?»
Глава 16. Как же начинаются войны?
Жуков, думается, не хуже нашего понимал, как начинается война. Получив все сведения через Генеральный штаб о событиях в приграничных районах, а они носили характер массовых сообщений о подготовке врага к нападению, он обязан был обо всем этом доложить наркому обороны. Тот, оценив обстановку на западных границах должен был, в свою очередь, доложить главе правительства Сталину — с целью приведения войск западных округов, а их было всего четыре: Ленинградский, Прибалтийский, Западный, Киевский и Одесский, в состояние полной боевой готовности. Думается, именно, в этом случае вскрываются мобилизационные пакеты, в которых предписаны действия командованию. В дальнейшем, им придется ожидать «пикового» состояния на границе. Оно наступит, когда немецкие части станут выдвигаться в районы сосредоточения у самой границы, а наша разведка доложит об этом. При приведении войск в полную боевую готовность у нас, ведь, тоже происходит движение войск. Те части, которые находились вблизи границы, занимают укрепрайоны, а другие, находящиеся во второй полосе обороны, тоже, скрытно, начинают выдвижение в предписываемые им районы прикрытия.
Разумеется, что существовал сигнал о вскрытии мобилизационных пакетов. Это же не Жуковская глупость на трех листах лживой Директивы о приведение войск, в неизвестно, какое состояние. Получалось, что от обычной, повседневной боевой готовности — сразу, хватай винтовку и бегом к границе. Да и это, ко всему прочему, должно было происходить не тогда, когда на голову бойцов падают бомбы и снаряды, а заблаговременно, предопределив обстановку на границе. Иначе, что же это за командование? Кучка ротозеев, не более того.
А затем все ожидают сигнала боевой тревоги, по которой воинские части берут, условно говоря, оружие наизготовку в ожидание нападение врага.
Вообще-то, всё это мы должны были бы вычитать у нашего несравненного маршала Жукова, который на момент нападения Германии представлял Генеральный штаб. Это он, облаченный в военную форму с большим количеством звезд в петлицах, должен был нам рассказать, по какому сигналу войска и флот приводились в состояние повышенной и полной боевой готовности накануне войны с Германией? Как осуществлялся вывод войск в районы прикрытия? Кто конкретно на местах поднимал войска по боевой тревоге? Ничего подобного в «Воспоминаниях» у Жукова нет, так как в ранних главах данной работы уже было сказано, к какой категории лиц был отнесен данный «полководец». Поэтому, что он мог написать в своей книге? То, что положено было осуществиться — не произошло, а это и есть предательство, в замаскированном виде. А то, что произошло — потребует ответа, кто допустил такое? Не скажешь же, читателям, что это было сделано преднамеренно. Выкрутилась хитро-мудрая Хрущевская шайка-лейка, свалив вину на Сталина. Дескать, таким нехорошим человеком оказался, что запретил стрелять по немцам.
А давайте, зададимся вопросом: «Что было бы в действительности, если бы Сталин возьми, да и умри, например, 20 июня 1941 года, то есть, накануне войны?» Что, так и не знали бы что делать в таком случае? Кто же им бумагу подписал бы о Ставке? Или наоборот, руки были бы развязаны. Погнали бы врага до самого Берлина? Уж, в таком случае Жуков, наверное, написал бы в своих мемуарах, как он, во всеоружии, подготовился встретить врага!
А целые полчища военачальников в высоких чинах, которые выжили после войны и оставили о ней свои воспоминания. Отчего все промолчали о том, что должно было быть? и почему этого не случилось на границе? Кто и почему заставил их замолчать и преднамеренно лгать советским гражданам о начальном периоде войны в своих бесчисленных опусах под названием «военные мемуары»? Говорят, что Хрущев. А почему это сделал Хрущев и примкнувшая к нему, компания партийцев? Видимо, по тем же самым причинам, по которым это сделал и Жуков. Все они были замешены в одном «грязном» деле.
Вопросов, как видите, большое количество, и они не уменьшаются по мере узнавания правды о войне.
Вернемся, однако, к тем военным людям, которые смогли каким-то образом, пробившись сквозь цензурные барьеры, немного пояснить своим читателям о том, что было в те, трагические дни начала войны.
Сигналов, которые приводят в движение войска, существует много, и разных. Нам бы, хотя бы, пояснили о том сигнале, по которому вскрывают мобилизационные пакеты. От Жукова мы этого не дождались, а теперь, и не дождемся никогда.
Сигнал состоял из одного ключевого слова, понятного всем командующим округов. Из многочисленных мемуаров наших военных, вырисовывается такая простая картина, что для каждого округа сигнал состоял именно из одного слова: название военного округа и цифр текущего года, например, «КОВО-41». Далее информация сверху растекалась по армиям прикрытия. Кодирующее слово состояло из названия места дислокации штаба армии с прибавлением того же года — 41. Например, сигнал для 5-й армии КОВО выглядел следующим образом — «Луцк-41». На армейском и более низовом уровне была проявлена самостоятельная инициатива командующих по сообщению о вскрытии мобилизационных (или «красных») пакетов.
Это примерная схема по обороне страны, так как, то, что соответствует всему этому исходя из предписаний подготовленных Генеральным штабом и Наркоматом обороны, включает в себя значительный больший объем проводимых мероприятий.
Кто должен был отдать подобный сигнал в войска и на флота? Думается, глава правительства Сталин на совещании в Кремле представителей все трех властей: партийной — ЦК ВКП(б) — Политбюро, законодательной — Президиум Верховного Совета СССР и исполнительной — Совет Народных Комиссаров, должен был, по согласованию со всеми, отдать приказ Наркому обороны Тимошенко об передаче в войска военных округов и на флота сигнала о приведении армии и флота в полную боевую готовность. А дальше вниз по цепочке подчиненности и ожидать дальнейшего развития событий.
В случае перехода границы вражеской армией, видимо, следовал сигнал боевой тревоги. Однако приходится гадать, так как и по сей день неизветно, как должны были вооруженные силы Советского Союза встретить нападение гитлеровской Германии?
Для чего же у нас, и по сей день, существует Генеральный штаб? Или и до сего дня, нападение Германии на СССР составляет государственную тайну? Взяли бы, дяденьки с большими звездами на погонах, да и рассказали бы российским гражданам, как там, в далеком сорок первом году планировалось встретить врага? И ответить на все вопросы, которые обозначены в начале главы. Согласитесь, что генштабистам, намного сподручнее обрисовать существо дела, чем любому военному историку, даже, облаченному в военный мундир. Специфика, однако. Но, как говориться, чего нет — того нет!
Было, правда, ряд исследований по начальному периоду войны, но они отражали проистекающие военные события, и не затрагивали существо интересующего нас дела. А жаль!
Но вернемся к тем, военным людям, оставившим незыбываемые воспоминания о том, что произошло со страной в тот страшный день — 22 июня 1941 года.
Вот, например, как описывает передачу условных сообщений во вверенные ему части, командир 8 механизированного корпуса, 26 армии Юго-Западного фронта Д.И.Рябышев «Первый год войны»:
«…Еще ранее условился с командирами дивизий оповестить их особыми словами, значения которых понимали только мы…
Я взял трубку и, стараясь быть спокойным, произнес:
— У аппарата Рябышев.
— У аппарата Мишанин, — прозвучал приятный, мягкий голос командира 12-й танковой дивизии. — Слушаю вас.
— Здравствуйте. В небе сверкает молния.
— Все ясно, Дмитрий Иванович, — поспешно ответил Т.А.Мишанин.
Пожелав успеха, закончил с ним разговор. В трубке зазвучал, густой бас командира 7-й моторизованной дивизии:
— У аппарата полковник Герасимов.
— Здравствуй, дорогой! Как у тебя, лес шумит?
— Лес шумит, но лесник свое дело знает, Дмитрий Иванович, — пробасил в ответ А.Г.Герасимов.
— До встречи.
На проводе был командир 34-й танковой дивизии полковник И.В.Васильев. Поприветствовав его, я спросил:
— Гора! Желаю успеха!
«Молния», «лес», «гора» — это условные слова, услышав которые от меня командиры соединений немедленно поднимали по тревоге части и вскрывали хранившиеся в сейфах опечатанные пакеты с секретными предписаниями о выходе в район сосредоточения…».
В этих мобилизационных пакетах, должно было быть разъяснение, как вести себя в случае прямой агрессии потенциального противника, т. е. там, в пакетах должны были быть отражены те, самые, планы прикрытия границы.
Опять же, по многочисленным воспоминаниям военных мемуаристов в этих планах, лежащих в пакетах, ничего сверхсекретного не содержалось. Данному войсковому соединению предписывалось то, что и являло собой предназначение Красной Армии — защита рубежей своей Родины. Надо было просто вышвырнуть вторгшегося врага со своей территории и не дать ему далеко проникнуть вглубь страны. А все эти, якобы, удары в «направлении Люблина, Демплина» и прочее, имеющиеся в Директивах, о которых велась и ведется речь и до сих пор, не более чем ложь, с целью запутать существо дела.
Также, не надо думать, что тот командир, который вскрыл «красный» пакет, тупо уставился бы в представленный его глазам документ, как «баран на новые ворота».
Что такое «красный» пакет и почему автор его так называет? Так как слово «мобилизационный» значительно длиннее в написании, то удобнее, в ряде случаев, печатать более короткое слово. А «красный» в названии, видимо потому, что на пакете была красная полоса. Но в работе, могут встречаться как то, так и другое наименование. Итак, «красный» пакет, это отложенный, на неопределенное время, приказ вышестоящего начальства. Разумеется, командир данного войскового соединения знает о том, что ему предстоит делать в случае нападения врага на нашу территорию, но приказ об этом он получит через вскрытие данного пакета. А для вскрытия пакета нужен тоже приказ, который может быть получен им прямым голосовым сообщением по телефонной связи или своеобразным кодируемым радиосигналом, а может быть доставлен офицером связи вышестоящего штаба. Важен не способ доставки приказа командованию, — он варьируется от сложившейся боевой обстановки на тот момент, а скорость доставки приказа, так как без оного, командующий любой войсковой части не вправе принимать самостоятельное решение по вскрытию «красного» пакета. Разумеется, это ведет к пассивному ожиданию неизвестности, что может быть чревато гибелью солдат и офицеров данной воинской части, так как известно, что на войне противник только и делает, что стреляет и убивает живую силу противоположной стороны. Правда, бывают исключения: как-то плен и без вести пропавший. Если с первым все понятно, но неприятно, то со вторым — и неприятно, и не понятно.
Вот, собственно и все о первом этапе обороны собственной страны. Ну, не могли же наши военные сидеть, сложа руки и молча взирать на то, как противник безнаказанно засыпал их бомбами и молотил снарядами.
Продолжу эту тему небольшим лирическим отступлением. В годы молодости, находясь в призывном возрасте, я проходил службу в Группе советских войск в Германии. Наша часть находилась на западе ГДР и располагалась недалеко от границы. Так вот боевая задача, которая была поставлена нашей части, состояла в том, чтобы совместно с соседним танковым полком продержаться, при агрессии войск НАТО, что-то около трех часов до подхода подкрепления. Если все удачно сложится, нам предписывалось продержаться еще определенное время до подхода более крупных сил из восточных районов ГДР и Чехословакии. Дальше, было уже не нашего ума дело. Мы свою задачу должны были выполнить так, как нам предписывалось по плану прикрытия данного района. Если бы мы остались живы, то нам повезло бы, если нет — таков закон воинской службы. И ни у кого из нас не возникало в мыслях, что мы являемся «пушечным мясом» или чем-то иным, что могло нас как-то унизить или оскорбить. Наоборот, нам военнослужащим внушалась уверенность в наших силах, да и мы сами чувствовали в себе решительность, что, в случае чего, уж Гансам-то, точно дадим «по соплям».
Продолжим рассказ о защите рубежей нашей Родины в далеком сорок первом. Все это происходило при внезапном нападении противника, когда время на принятие решение ограничено, но столкновение с противником неизбежно. Не можем же мы мириться с тем, что противник вторгся в пределы нашей страны и покушается, судя по всему, выражаясь дипломатическим языком, на ее суверенитет.
Что касается ссылок на, якобы, разного рода умствования «товарища Сталина», типа «не поддаваться ни на какие провокации» и «огня по противнику не открывать», то они все носили характер устных рассказов Жукова, Хрущева и других товарищей из этой когорты, которые тиражировали их, с помощью деятелей из Центрального Комитета партии. Те, видимо, тоже были заинтересованы в распространении подобной информации, иначе бы, мы не были знакомы с данными опусами. Никакого документального подтверждения подобных высказываний Сталина нет и вряд ли, где будет найдено. Впрочем, жизнь всегда полна неожиданностей и кто знает, может быть, и появятся из какого-нибудь архива подобного рода «документы»?
Да, но мы сами, своими глазами читали подобные документы, где черным по белому было написано, чтобы «не поддаваться на провокации противника» и «без приказа огня не открывать». Как это себе представляло высокое начальство трудно понять? В воспоминаниях бойцов и командиров Красной Армии, встретивших врага 22 июня, очень часто можно было встретить такое высказывание, что высшее командное звено запрещало открывать огонь по противнику. Более того, изымало боеприпасы, разоружало боевую технику и отдавало самые нелепые приказы, грозящие гибелью всему личному составу, прикрываясь, именем Сталина, так как приказ, дескать, шел из Москвы.
А вот и отрывок из приведенных ранее, мемуаров Болдина, подтверждающий сказанное. Куда же яснее, высказывание данного автора:
«Докладываю новые данные (о противнике). Выслушав меня, С.К.Тимошенко говорит:
— Товарищ Болдин, учтите, никаких действий против немцев без нашего ведома не предпринимать. Ставлю в известность вас и прошу передать Павлову, что товарищ Сталин не разрешает открывать артиллерийский огонь по немцам.
— Как же так? — кричу в трубку. — Ведь наши войска вынуждены отступать. Горят города, гибнут люди!
Я очень взволнован. Мне трудно подобрать слова, которыми можно было бы передать всю трагедию, разыгравшуюся на нашей земле. Но существует приказ не поддаваться на провокации немецких генералов…
Настаиваю на немедленном применении механизированных, стрелковых частей и артиллерии, особенно зенитной.
Но нарком повторил прежний приказ: никаких иных мер не предпринимать, кроме разведки вглубь территории противника (?)на шестьдесят километров».
Такой приказ чтобы выслушать, особенно последний абзац, надо иметь крепкую нервную систему. Вопрос, правда, всегда в том, а было ли, в действительности, подобное указание Сталина об отмене стрельбы по противнику? Не надо забывать, когда написаны эти мемуары. Таким лепили образ вождя после XX съезда партии. В дальнейшем верхи решат убрать Сталина на дачу и подобные высказывания о Сталине, канут в небытие. Пока, мы рассматривали первый этап обороны. Неплохо, как видите, с ним поработали военные деятели из Ставки. Это происходит, если враг нападает неожиданно, якобы, безо всяких дипломатий, типа уведомлений нотой протеста.
Теперь рассмотрим второй этап. Нам же надо, в конце концов, выяснить, что надумали немцы, нарушив рубежи на нашей границе? Для этого существует посольство Германии, которое находится под боком, в Москве.
Далее, нашей стороной должна готовиться дипломатическая нота, с содержанием претензий, соответствующих текущему моменту. Если же, одна из сторон, и так понятно какая, не желает продолжения военных действий могущих привести к полномасштабной войне, то она, естественно, стремиться к урегулированию отношений между сторонами, не взирая, ни на какие потери, произошедшие в начальный период конфликта на границе. После, как говориться, разберемся с возмещениями убытков сторон. Если же, противная сторона упирается «рогом» и не хочет идти на попятную, а сует под нос ноту о разрыве дипломатических отношений, то здесь, немного, посложней.
В данном, конкретном случае, Жуков нас истово уверял, что, дескать, сам посол Шуленбург уже стучался в дверь к Молотову, и тот стремглав побежал выяснять отношения.
Все равно, надо дать германскому послу стакан с водой, чтобы попил и успокоился. Выслушать претензии Германской стороны и попытаться, предотвратить свершаемую им глупость. Это главная и основная обязанность министра иностранных дел, в нашем случае, Молотова. Если же и это, не помогает, то с достоинством принять бумагу и пригрозить, что «наше дело правое, враг будет разбит и победа будет за нами!»
А как же наши войска на границе в данном конкретном случае, при нападении Германии? О них не позабыть бы за разговорами? Что им-то, прикажите делать? Действовать сообразно обстановке. Во всяком случае, отражать нападение противника, стараясь не особо далеко переходить границу. А вдруг, действительно, все утрясется? Зачем нам лишние жертвы советских солдат?
Речь, ведь, идет только об отражении агрессии, а не о войне, с последующей мобилизацией населения. Надо же сначала определиться с масштабом развернувшихся боевых действий.
После аудиенции с послом страны агрессора возвратиться в Кремль и доложить собравшимся там товарищам, что Германия, по сообщению своего посла, разрывает с нами дипломатические отношения и вступает в фазу открытого военного противостояния. Товарищи коллегиально решают, что предпринять. Или, во-первых, еще раз воздействовать на Германию через дипломатические каналы — у нас же есть свой посол в Германии Деканозов. Надо же убедиться в правомочности действий германского посла Шуленбурга вручившего документ о разрыве дипломатических отношений. Может, тот является типичным заговорщиком, желающим спровоцировать вооруженное столкновение двух государств. Или, во-вторых, если уж так хочется повоевать, послать ее (Германию) к чертовой матери и начать ответные полномасштабные военные действия с всеобщей мобилизацией. Если товарищи в Кремле убедятся, что первый вариант не проходит — немцы не идут на попятную, то принятие второго решения и будет, по всей видимости, означать полномасштабную войну.
