Газете «Завтра», 2009 г.)

Сталин теперь — в одной из церквей. В той, что за Стрельней, близ Петербурга. На иконе. В своей простой шинели, в какой его запомнили миллионы советских людей, смотрит на вас задумчивыми и глубокими глазами из-под густых бровей. Рядом с ним святая. Матрона Московская с нимбом вокруг головы осеняет красного цезаря крёстным знамени­ем.

Корр. Отец Евстафий, а как вообще возникла идея создать такую икону?

О. Евстафий. Вы знаете, у нас в России полко­водцы часто благословлялись монахами, блаженны­ми, юродивыми. Вот, например, преподобный Сер­гий Радонежский благословил полководца Дмитрия Донского на битву. И битва была выиграна. То же самое произошло в Москве осенью 41-го года. Бла­женная Матрона приняла у себя очень озабоченного положением в Москве вождя Сталина. И успокоила его, сказала: «Ты один останешься в городе. Всех отправляй, город не сдавай. И не сдашь». В этом нет ничего странного. Святые люди всегда благослов­ляли воинов, вождей. На этом стояла, стоит и будет стоять Россия. Здесь нет никакой выдумки. На этой иконе отражение того святого пути, который про­шла Матрона Московская, в том числе и благосло­вив вождя на победу.

Корр. Но ведь Сталин был атеистом.

О. Евстафий. А откуда вы знаете?

Корр. Он возглавлял атеистическое государство.

О. Евстафий. Мало ли кто что возглавлял. Я больше верю двум Патриархам — Сергию и Алек­сию I. Они считали совершенно определённо: Ста­лин был верующим человеком. Во всяком случае, я гораздо больше доверяю им, чем всем этим либера­лам и демократам.

Корр. Скажите, а как на появление такой иконы отреагировало руководство епархии?

О. Евстафий. Вы знаете, у нас мудрое руко­водство епархии. Оно должным образом оттеняет тот факт, что это не икона, прославляющая Стали­на. Это образ святой Матроны Московской. А Сталин — это один из тех людей, кого она благословила. Она благословляла многих. Были среди них и один известный архитектор, и известный композитор тех лет. И Сталин был. Так что в этом нет никакого кри­минала с точки зрения богословия.

Корр. Имя Сталина сейчас оболгано, предано ана­феме. На него вылили ушаты грязи. Как вы считаете, историческая справедливость когда-нибудь востор­жествует? Будет это имя у нас когда-нибудь официально оценено по достоинству?

О. Евстафий. Вы знаете, вот когда издохнут все эти пигмеи и моськи, которые имеют свой заказ или интерес, тогда очистится атмосфера. Да, так и напи­шите обязательно: именно издохнут! И вокруг Ста­лина, наконец, начнётся почитание. Речь не идёт о его канонизации. Речь идёт именно о почитании великого вождя и руководителя, спасителя страны. Но это будет ещё не очень скоро.

Корр. Отец Евстафий, я случайно узнал, что вы в дни памяти Сталина служите о нём панихиды и поминаете его всегда в дни, связанные с Победой над фа­шистской Германией. В то же время сейчас Сталина принято считать злодеем и тираном. Почему вы при­держиваетесь противоположной точки зрения?

О. Евстафий. Прежде всего, я хочу сказать, что это чувство, что Сталин — отец народов, что это от­части и мой высокий отец — это чувство не поки­дало меня всю жизнь. Когда хоронили Сталина (я жил в Иванове) — этот сумрачный день, эти слёзы на глазах у людей — они были непритворны, это были искренние слёзы. Я помню это всю мою жизнь.

У меня было два отца (кроме Отца Небесного): один отец — это мой отец по плоти, а другой отец — это отец народов, который был строг, который су­дил, который, может быть, ошибался, но который всё равно, тем не менее, имеет для меня высокое имя моего отца как отца моей страны. Именно поэтому любые нападки на Сталина и смешны, и отврати­тельны. Я не хочу слушать этих пуделей демократии, которые лают на мёртвого льва, я слушаю моё серд­це, мою душу. Я поминаю Иосифа Виссарионовича Сталина на всех службах, где это уместно, особенно в те дни, когда он умирал, в день его рождения, в те дни, когда он праздновал общую Победу нашего народа.

Корр. Основным аргументом наших демократов против Сталина является то, что якобы при нём были массовые репрессии, были убиты и замучены в лагерях миллионы людей.

О. Евстафий. Наши демократы отвратительны для меня, это люди, которые, живя за счёт Сталина, сегодня отваживаются, смеют его оплёвывать. Конечно, для Сталина это — ничто, потому что Ста­лин слишком велик. Да и история нашей страны так сложна, что здесь нужны не куриные мозги этих клеветников, а провидческое видение Достоевского или иных прозорливцев, чтобы оценить всё то, что представляет наша история.

По большому счёту ведь история нашей стра­ны — это история тех, кто борется с русским народом, история тех, кто является русофобами, и исто­рия тех, кто всё-таки противодействует русофобии, кто всё-таки, в конечном счёте, в трудной борьбе защищает нашу страну, нашу землю, наш народ. И Сталин был человек, который противопоставил, порой даже предельно жестоким образом — свою жёсткость этой всемирной русофобии, которая и се­годня направлена на то, чтобы уничтожить русский народ и завладеть его территорией. Величие Стали­на в том, что он не поддался русофобам, что он ге­ниально разгромил «верных ленинцев».

Корр. В связи с этим как вы оцениваете роль Ок­тябрьской революции и большевиков, а также их руководства в отношении к нашей стране?

О. Евстафий. Ленин действительно привёз в нашу страну группу людей, которые, в конечном счете, осуществляли геноцид русского народа. Эти люди окопались в Кремле, эти люди ненавидели и уничтожали Православие. И Сталин — это как раз тот человек, который в течение многих лет посте­пенно выкорчёвывал из русской почвы троцкистов, бухаринцев, зиновьевцев...

Корр. Но были ли события 1917 года случайным эпизодом, который получился по трагическому стече­нию обстоятельств, или же у них была объективная предпосылка?

О. Евстафий. Главная предпосылка — это сла­бость и недостаточная святость Русской Православ­ной Церкви. Эта слабость произошла от необдуман­ных реформ Петра I. Русская Православная Церковь потеряла должное значение в XVIII и XIX и отчасти в XX веке. Вместо того, чтобы воспитывать народ в духе Православия, Русская Православная Церковь постепенно в своём движении оказалась несостоя­тельной в борьбе с Лениным. Иначе почему же вы­шло так, что народ, в значительной своей части, уби­вал священников, убивал митрополитов? Это была месть русского народа тем пастырям, которые ока­зались неспособными совершить свой пастырский подвиг. Да, был преподобный Серафим Саровский, были другие подвижники. Но были и те, которые в конечном счёте оказались неспособными воспитать русский народ в истинном духе Православия. Поэ­тому трагедия Николая II, трагедия приезда Ленина в опломбированном вагоне — это трагедия, прежде всего, несостоявшегося Православия.

Корр. А какова здесь роль последнего русского им­ператора Николая II?

О. Евстафий. Вряд ли имеет смысл говорить от­дельно об императоре Николае П. Надо говорить о триаде: Николай II — Ленин — Сталин. Сталин — это был своеобразный синтез, если говорить гегелевс­кими терминами, это было то великолепное окон­чание вот этого самого пути от слабого Николая II, который обречён быть слабым по произволению Божьему, этого как бы сильного Ленина, который обречён быть сильным потому, что Господь попус­тил его силу, и наконец, Сталина, который вобрал в себя и Православие Николая И, и власть императо­ра, и оказался тем человеком, который вывел нашу страну на тот путь, идя по которому, мы наконец мо­жем вновь, как мне кажется, стать истинной право­славной монархией.

Корр. То есть вы разделяете свойства Николая II как личности, его личные качества, и как правителя страны?

О. Евстафий. Святость Николая II в том, что он оказался слабым там, где надо быть слабым, где Господь попустил его слабость. Он оказался силь­ным там, где Господь попустил его силу. В конечном счете, это была жертва, принесённая Николаем II за все те беззакония, которые совершались в сино­дальный период Русской Православной Церкви в России. Кровь Николая II и всей его семьи оказа­лась тем краеугольным камнем, на котором сегодня мы, как уже выяснилось, можем строить новую, и в конечном счёте, очень старую, ту, исконную право­славную Россию.

Корр. Если брать партию большевиков, которая пришла к власти в 1917 году, то сейчас многие исто­рики и исследователи, как, например, декан истори­ческого факультета нашего университета Фроянов, считают, что там было два течения, одно из которых стремилось к тому, чтобы использовать Россию в ка­честве охапки хвороста для мировой революции, а дру­гое стремилось использовать революцию для России.

О. Евстафий. Россия — это всё-таки та терри­тория, на которой обитает богоизбранный народ. Я глубоко уверен, что несчастья России — это свое­образные уроки, которые даёт Бог богоизбранному народу на пути его шествия. Раньше был, как из­вестно, другой богоизбранный народ — еврейский. Но богоизбранность не является вечным ярлыком, а меняется от века к веку, от тысячелетия к тыся­челетию. Я глубоко уверен, что уважаемый мною еврейский народ потерял свою богоизбранность с того времени, когда был распят Господь наш Иисус Христос. И вот сегодня я вижу другой богоизбран­ный народ — это наш. Я имею честь принадлежать, и вы тоже имеете честь принадлежать к этому народу. И поэтому такие сравнения как «охапка хвороста», «поджигание» и прочее — они не совсем корректны. Речь идёт о том, что по очень сложному, ухабисто­му пути идёт русский народ к цели, известной лишь Творцу, а всё остальное — это, попросту говоря, под­робности, о которых мы можем говорить, а можем и не говорить.

Корр. Некоторые публицисты обвиняют Стали­на в антисемитизме...

О. Евстафий. В еврейском народе, как и в лю­бом другом, есть выродки. Поэтому надо отличать великий еврейский народ, народ, который дал нам великих пророков, от тех выродков, которых привёз с собой Ленин. Поэтому не стоит говорить об анти­семитизме Сталина. Надо говорить о том, что Ста­лин — это человек, который не дал состояться заго­вору всемирного масонства. Год за годом голова за головой слетали с плеч этих отвратительных людей. И здесь я не могу не вспомнить Андрея Януарьевича Вышинского, великого прокурора, который долж­ным образом оценивал деятельность этих людей, называя их бешеными собаками. Это и были беше­ные собаки. И они, тем не менее, благодаря гению Сталина, были все поочередно или группами унич­тожены, и, таким образом, хотя бы на этот период Россия была спасена от последствий их заговора.

Корр. Когда мы читаем сегодня стенограмму, на­пример, бухаринского процесса, то видим те форму­лировки, которые можно было бы вполне применить к некоторым современным деятелям России... Но были ли они все действительно виновны в тех преступле­ниях, в которых их обвиняли? Не было ли всё-таки не­винных среди пострадавших?

О. Евстафий. Несомненно, среди расстрелян­ных священников, среди сидящих в лагерях было немало невинно пострадавших. Но вообще невин­ность этих людей должна отчасти оцениваться ус­ловно. Потому что всё-таки никто не снимал те формулировки Ветхого завета, в которых сказано, что аж до третьего и четвёртого поколения должны страдать потомки за гнусные деяния предков своих. И те, кто пострадали за гнусные деяния предков своих — эти люди, вероятно, приняты с особым ува­жением Господом, их душам оказан особый приём в Царстве Небесном. Потому что миг жизни зем­ной — это лишь миг, а жизнь вечная и жизнь в Царс­тве Небесном — это целая вечность. Поэтому если миг здесь оказался мигом людей, пострадавших не­винно, то вечность в Царстве Небесном для них бу­дет уже истинной вечностью. Страна, населённая богоизбранным народом, должна не забывать о том, что на крови жертвенни­ков стоит православный мир. Если кто-то получил из невинно расстрелянных, из священников, митрополитов, архиепископов и многих других — если кто-то из них получил венец мученичества, то это и есть те дрожжи, на которых может взойти тесто на­шего развития. И это тоже заслуга Сталина.

Но среди невинных были и те, которые лишь казались невинными. Господь знает преступления этих людей. Господь знает беззакония, которые тайно совершили они. И то, что кажется сегодня невинностью, завтра, быть может, будет классифи­цировано как ужасная виновность перед народом, перед Богом. И перед Сталиным тоже.

Корр. Как известно, в начале своей жизни Ста­лин (тогда ещё Иосиф Джугашвили) обучался в пра­вославной семинарии. Потом он стал профессиональ­ным революционером, состоял в руководстве партии большевиков. Во время его правления в 30-е годы был разрушен храм Христа Спасителя и другие православ­ные храмы, подвергалось репрессиям духовенство. Но тем не менее, позднее он, наоборот, предпринял шаги по восстановлению роли Православной Церкви в нашей стране. Вот как вы оцениваете отношение Сталина к Православию в течение его жизни, менялось ли оно со временем?

О. Евстафий. Народ, который в значительной части своей равнодушно относился к низверганию своих святынь, народ, который равнодушно в зна­чительной части своей отнёсся к осквернению мо­щей — этот народ должен быть наказан. И это на­казание, в принципе, не ужасное. Это наказание, которое ведёт народ к лучшему. Это учительство, поскольку Бог является педагогом. И вот именно таким педагогическим, я уверен, приёмом, является то, что в нашей стране произошло с Православной Церковью в 20-е и 30-е годы. И это было частью де­ятельности Сталина.

Но Сталин обязан был делать то, что он де­лал. Он обязан был это делать по попущению Божию. Он обязан был делать именно потому, что он был порядочный человек, который вынужден быть в «ленинской гвардии» и не мог быстро изменить своим обещаниям. И поэтому его действия в эти годы — это действия человека, которые попущены Самим Господом, это действия человека, который не сразу смог отказаться от своих обязанностей и обязательств, связанных с тем, что он сотрудничал с Лениным.

Потом постепенно, в течение последующих лет, Сталин, опять-таки по попущению Божию, понял, что это время прошло. Наступило другое время, время, когда Русская Православная Церковь долж­на быть поддержана им, когда новые руководители Русской Православной Церкви должны быть при­няты им, и этот приём, и эти последующие обеща­ния известным митрополитам, прибывшим к нему в Кремль, обещания в том, что наступило для Церкви Православной иное время — они были выполнены буквально «большевистскими темпами».

В несколько дней было изменено всё. Был со­зван собор архиереев, выбравших, наконец, Пат­риарха, и затянувшийся период, когда Патриарха в Русской Православной Церкви не было, чудесным образом закончился. Закончился благодаря тому, что Сталин чутко реагировал на те мистические им­пульсы, которые были даны ему в годы войны.

Корр. Но не было ли это просто ходом государс­твенного руководителя? Или же Сталин искренне в то время вернулся в Православие?

О. Евстафий. Я знал людей (к сожалению, не уполномочен назвать их имена), разговаривавших с митрополитами, бывшими на приёме у Сталина в Кремле в 1943 году. Те сообщали, что Сталин был человеком, который вёл себя как иподьякон. Он, зна­ющий и не забывший церковный устав, должным образом общался с владыками митрополитами, и те были поражены, как прост, как обаятелен, и как, в сущности, православен этот человек. Его правосла­вие не было притворным, потому что другие люди, разговаривавшие с патриархом Алексием I, говори­ли о том, что Сталин причащался, Сталин молился и в последние годы его жизни. Он был, пожалуй, единственным среди кремлёвских руководителей, который искренне верил в Бога и просил Господа простить его грехи.

Корр. Как же тогда оценить роль Хрущёва, кото­рый, как известно, после смерти Сталина не только подверг его всяческому поношению под предлогом разо­блачения «культа личности», но также и организовал вторую волну гонений на Православную Церковь?

О. Евстафий. Хрущёв - это шут, который при жизни Сталина плясал и угодничал ему, а после смерти решил свести счёты с трупом Сталина. И сводя счёты с трупом Сталина, он не знал, что его руками водит, собственно говоря, воля Божья. По­тому что нет худшего наказания для православно­го человека, чем лежать в Мавзолее. Сводя счёты с трупом Сталина, пигмей Хрущёв руками своими со­вершил дело Божье, он помог Сталину после своей смерти обрести достойный покой. Именно поэтому но водительству Божию и с подачи Хрущёва тело Иосифа Виссарионовича Сталина было вынесено из Мавзолея.

Страшное наказание, которому до сих пор под­вергается Ленин... к счастью, обошло Иосифа Виссарионовича. Он был всё-таки похоронен в земле, как это должно быть для православного человека. И это наказание, которое до сих пор имеет педаго­гический смысл: пусть человек, который привёл в Россию такие демонические силы — пусть он лежит в Мавзолее, и пусть тот, кто туда придёт — видит этот урок Божий.

Корр. Современные публицисты любят говорить, что успехи, которых достигла наша страна в период правления Сталина — та же победа в войне, отстро­енная промышленность и всё прочее — это всё якобы достигнуто вопреки ему, а не благодаря.

О. Евстафий. Демократы просто ненавидят тех, кто заботится об Отечестве, тех, кто побеждает в войнах, тех, кто способствует сохранению нашей территории. Для них как воздух необходимо преда­тельство интересов русского народа. Поэтому когда они говорят о Сталине так, то они ещё больше, ещё очевиднее выдают свои планы и, наверное, не нуж­но опровергать их, потому что сама истина, сама ис­тория доказывает величие тех дел, которые сегодня очевидны ещё больше, чем вчера.

Корр. Как можно заметить, особой ненависти и поношению у этих людей подвергается не только Иосиф Виссарионович Сталин, но и другие правители России, которые стремились к её величию и решитель­но боролись с её внешними и внутренними врагами. На­пример, Иван Васильевич Грозный.

О. Евстафий. Современные пацифисты и все­возможные враги смертной казни не хотят сказать нам, что наши лучшие руководители считали, что они обязаны взять на себя грех убийства, и это грех убийства врага. Потому что душу свою надо поло­жить за друга своя, и когда мы убиваем врага — мы, конечно, убиваем, и это, конечно, грех. Но ещё больший грех — сделать так, что враг неубитый убь­ёт твоих ближних. Поэтому Иван Грозный, извест­ный своей грозностью — это был тот, который клал душу свою за друга своя. Его страшные, лютые каз­ни, мучившие всю жизнь его самого, казни, кото­рые послужили для него, может быть, причиной его преждевременной смерти — это, собственно говоря, испытание, прежде всего, для него. Любая казнь для Ивана Грозного — это было его собственное испытание, это была его собственная боль. И успокоение и прощение в его деятельности он находил у Господа.

С этой точки зрения, я знаю, что Сталин, вспо­миная об Иване Грозном, считал его своим учителем, тем, кто страшно страдал о своих деяниях, молился о прощении и всё-таки клал душу свою за други своя, за ближних, за весь народ. С точки зре­ния пацифистов-демократов все наши полководцы и вожди, Александр Невский, Дмитрий Донской — это ведь, в сущности, убийцы, поскольку они убива­ли врагов. Но Господь их прославил как защитников Отечества.