Римское государственное право и формы римского законодательства

В языковом отношении римляне принадлежали к латиня­нам, язык которых, входивший в группу индоевропейских языков, следовательно, был родственным греческому, кельт­скому и германскому языкам. В древнейшие времена многие племена пришли на итальянский полуостров из северных районов - это, вероятнее всего, произошло в последний пери-

од второго тысячелетия до н. э. Так же, как и в Греции, наро­ды, жившие на итальянском полуострове к моменту вторже­ния на их территорию переселенцев с севера, видимо, уже имели свои города-государства с политической формой орга­низации своих общественных структур. Этому способство­вали и сами географические условия, которые во многом были схожими с географическими условиями Греции. В древ­нейший период население Рима, по-видимому, составляло максимум 10-12 тыс. человек. Еще в начале V в. до н. э., когда Рим уже начал играть значительную роль в полити­ческой жизни центральной Италии, его территория, по приб­лизительным подчетам, составляла не более 1,5 тыс. км*.

В более поздний период социальное, правовое и культур­ное развитие римских городов и самого Рима испытало на себе значительное влияние двух культур: этрусской и гречес­кой. По всей видимости, царствовавшая в Италии в период с VII по VI вв. до н. э. династия (речь в данном случае идет об этруссках), сыграла важнейшую роль как в качестве примера для подражания, так и в качестве промежуточного звена в области влияния греческой культуры вообще, а в такой обла­сти, как религиозная политика (а возможно, даже и в обла­сти права) в особенности. О последнем мы, к сожалению, мало что знаем, так как этрусские источники нам почти совершенно неизвестны. Решающее влияние этрусской куль­туры на римскую государственность впервые проявилось лишь после того, как римляне завоевали весь восточный район Средиземного моря и полностью подчинили себе все эллинистические государства. В последующие периоды рим­ляне подпали под такое мощное влияние эллинов, их идеоло­гии, высокоразвитой культуры и институтов, что Римская империя более позднего периода по своему характеру стала являть собой совершеннейший образец универсального элли­нистического государства, а в еще более поздний период существования Римской республики все образованные слои общества в подавляющем большинстве своем стали гово­рить не иначе как на греческом языке. Когда знаменитый римский полководец и будущий император Гай Юлий Цезарь перешел речку Рубикон с тем, чтобы силой взять власть в Риме в свои руки, он сказал: "Jacta alea est!" ("Жребий брошен!"), и он сказал это по-гречески.

Первоначально город-государство Рим на протяжении нес­кольких столетий продолжал, однако, оставаться городом, жители которого в основном представляли собой крестьян­скую общину. В ней целиком и полностью распоряжалась относительно небольшая кучка богатых и преуспевающих семейных кланов землевладельцев (патрициев), имевших в собственности огромные земельные угодья и считавшихся основной ударной силой римской армии, а в военное время служивших в императорской дворянской кавалерии, тогда как огромные массы римского народа - плебеи - были отделены

от богатых патриииев глубочайшей социальной пропастью. На протяжении долгих и долгих лет браки между патрици­ями и плебеями были строжайше запрещены. Плебеи не имели права находиться на государственной службе. Плебеи, наконец, не могли стать священниками.

Дворянская кавалерия с военной точки зрения являла собой малоэффективный род войск. Стремян в ту далекую эпоху еще не изобрели, а сама кавалерия в силу того, что она тогда была еще очень далека от совершенства, как правило, не могла одерживать победы над хорошо обученной для ведения боевых действий пехотой с ее хорошо организован­ной военной структурой. Однако уже к концу VI в. до н. э. римляне успели перенять основные тактические приемы ведения боевых действий в конном строю, которые успешно применяли кавалеристы греческих городов-государств, а именно: методы проведения кавалерийских атак небольшими фалангами - плотными сомкнутыми порядками. Римляне, кроме того, переняли у греков также и предметы боевого сна­ряжения всадников, как-то: щиты, короткие копья, дротики, укороченные мечи. Таким образом, проведя соответству­ющую реорганизацию внутри своей армии, римляне создали весьма надежную тактику ведения боя в конном строю, кото­рая успешно и неоднократно выдерживала все боевые испы­тания и в этот период представляла собой высшую ступень военного искусства римлян, просуществовавшего вплоть до вторжения на их земли македонских фаланг, всадники кото­рых были вооружены длинными копьями. Плебеи в ту эпоху непрерывных войн были просто необходимы римскому госу­дарству. Если не принимать в расчет участие плебеев в кава­лерии патрициев в качестве солдат обоза, то в пехоте они составляли основную боевую силу римской армии, которая с годами постепенно накапливала такие характерные для про­столюдинов и необходимые в военной обстановке черты, как хитрость, находчивость, смекалку, проявлявшиеся в самых невероятных и хитроумных тактических маневрах, строи­тельстве фортификационных сооружений и т. д. на протя­жении многих столетий, что в конечном счете и сделало римские легионы почти непобедимыми в любом бою. Кроме того, само социальное и правовое положение плебеев со вре­менем улучшилось, в результате чего определенная часть плебейских семей становилась более зажиточной и даже могла приобрести, пусть и небольшой, но собственный земельйый надел, становясь землевладельцами (equites -всадниками). Кроме того, плебеи начали обретать и некото­рую долю политической власти наряду с представителями древних дворянских сословий. Однако те правовые реформы, которые обеспечили некоторое улучшение социального и пра­вового положения плебеев, затронули лишь тонкий, поверх­ностный слой уже успевших глубоко внедриться в римское общество внутренних социальных противоречий. В основе же

своей Рим по-прежнему оставался под властью аристократи­ческой господствующей верхушки.

Правовая организация римлян, равно как и правовая организация греческих племен, основывалась на базе трех важнейших институтов родового общества: королевской вла­сти, совете старейшин (в Риме он назывался Сенатом) и народном собрании. На ранней стадии развития города-госу­дарства эти три института были преобразованы в республи­канскую конституцию, выраженную в виде формулы "Senatus Populusque Romanus" (S.P.Q.R. - Сенат и римский народ). Коро­левство как таковое в соответствии с римскими традициями было в 510 г. до н. э. упразднено. Вместо него римляне ввели две государственные должности. Лица, назначавшиеся на эти должности, избирались сроком на один год. Управление делами осуществлялось в соответствии с принципом колле­гиальности, т. е., другими словами, люди, занимавшие эти должности, могли взаимно блокировать принимаемые друг другом решения путем наложения вето: "я запрещаю", в ре­зультате чего то или иное решение утрачивало свою закон­ную силу. Первоначально им присваивался титул претора {praetor - от лат. "prae ire", что означает: находящийся впере­ди), а спустя некоторое время их стали называть консулами. Должность претора (minor collega consulum - младший коллега консула) в тот период выступала в качестве судебной власти, т. е. претор выполнял функции государственного судьи, одна­ко довольно часто ей придавались и военно-командные функции, и претор в этом случае должен был исполнять обя­занности военачальника.

В рассматриваемый нами период в Риме существовала масса различных государственных должностей, "зарабаты­вавшихся" чиновниками на выборах. Занятию этих должно­стей предшествовала острая конкурентная борьба между жаждущими власти политическими соперниками в ходе про­ведения предвыборных кампаний, очень часто сопровождав­шихся ожесточенными схватками между конкурентами. Те, кто стремился сделать себе политическую карьеру, а это был единственный способ добиться выших постов в государст­венной иерархии, как правило, начинали с того, что выстав­ляли свои кандидатуры сначала на невысокие должности. Мероприятия по организации таких предвыборных кампаний часто обходились политикам в копеечку. Политики того вре­мени из чисто конкурентных соображений обычно подкреп­ляли такие мероприятия тем, что соблазняли народ специ­ально на его потеху устраиваемыми увеселительными празд­нествами, проводившимися в те далекие времена под люби­мым всем народом девизом "хлеба и зрелищ!" В результате этих празднеств их устроители оказывались перед риском залезть в довольно крупные долги, что случалось довольно часто, но...

По мере дальнейшего расширения границ империи в ходи г- ^следующих завоеваний чужих территорий крупные должно­стные лица, назначавшиеся на ответственные посты во вновь завоеванных провинциях, т. е. всякого рода местные правители, проконсулы или пропреторы, в этом случае полу­чали возможность в нужный момент оплатить крупные долги, сделанные в ходе предвыборных кампаний наиболее перспективными, с их точки зрения, политиками, благодаря чему за счет такой своеобразной благодарности, а выражаясь более конкретно, за счет элементарного подкупа высших дол­жностных лиц, они сами получали неограниченные возмож­ности для своего личного обогащения. Так начала разви­ваться коррупция в Римской империи. В эпоху античности к такого рода злоупотреблениям должностных лиц относились с весьма завидным терпением - коррупция в тот период истории _гРима была самым заурядным, повседневно встре­чавшимся явлением. Но случилось гак, что римские прокон­сулы, столь долго занимавшиеся самым беззастенчивым злоупотреблением властью почти в открытую, наконец-то вызвали справедливое возмущение общественности и как следствие прямое сопротивление на местах.

Когда государство оказывается в крайней опасности, то это, в первую очередь, должно означать, что ему нужен дик­татор, обладающий ничем неограниченной самодержавной властью, способный вызволить страну из опасной ситуации. И такой диктатор вскоре был найден... Максимальный срок полномочий был установлен ему в пределах шести месяцев.

Однако при этом было желательно, чтобы диктатор, по возможности был в состоянии выполнить возложенные на него обязанности в самый кратчайший срок. Среди массы легенд, с той или иной степенью достоверности изложенных в них фактов, сыгравших в свое время немаловажную роль в идеологии Римской республики, лишь одна непосредственно относилась именно к такому диктатору. Его звали Шшцин-нат, и по легенде именно он в момент, когда его пригласили в Рим, с тем чтобы он занял там диктаторское кресло, как раз находился в поле и на своих быках вспахивал землю. Но страна его отцов попала в беду. Вопросов у него не было. Успешно справившись с возложенными на него необычными обязанностями, пахарь-диктатор снова вернулся на свое поле к своим быкам, и единственной наградой ему бы^а благодар­ность его народа - большего ему не требовалось.

Легенда о Цинциннате сыграла значительную роль в истории развития западных стран более позднего периода, примером чему может служить следующий, исторически абсо­лютно достоверный факт: когда первый президент США Джордж Вашингтон (1732-1799 гг.) вместе со своими офице-

1ести и верности

458-439 гг. до н. э. - диктатор; даты жизни неизвестны (прим. пер.). По преданиям, Цинциннат был образцом скромности, доблести и ве гражданскому долгу (прим. пер.).

рами после окончания Войны за независимость в Северной Америке (1775-1783 гг.) учредил орден Цинцинната, то этим он подчеркивал, что после спасения отечества все награж­денные снова возвращаются к мирному труду.

Римский Сенат состоял преимущественно из бывших высокопоставленных государственных чиновников, которые и представляли собой основное ядро Сената или, другими словами, постоянно действующий орган государственной вла­сти, игравший важнейшую роль в общественной жизни Римс­кой республики и одновременно обеспечивавший гибкое соче­тание богатого практического опыта с документированно подкреплявшей его высокой компетентностью в области военной, политической, административной и юридической практики. В административно-чиновничий корпус республи­канского Рима входило также некоторое количество государ­ственных чиновников более низкого ранга. Они играли гораздо менее значительную роль в государственной и обще­ственной жизни Рима и в данном случае ими можно пренет бречь и вместо этого коснуться введенной в Сенат в сере­дине V в. до н. э. должности цензора со сроком действия пол­номочий в течение 18 месяцев. Первейшей обязанностью этого цензора был присмотр за формальным исполнением бывшими государственными чиновниками своих функций в Сенате. Благодаря этому цензоры могли осуществлять сво­его рода моральный контроль за процессом "рекрутирования" государственных чиновников в структуры Сената, и именно поэтому должность цензора пользовалась большим уваже­нием и авторитетом. Начиная с середины III в. до н. э. появи­лась практика назначения на должность цензоров бывших консулов, которая со временем стала обычным явлением.

Римская аристократия, занявшая после крушения коро­левской власти господствующие высоты в государственном управлении Рима, предприняла попытку (за счет использова­ния только что описанной нами выше системы распределе­ния и балансирования государственной власти) одним прие­мом добиться установления хорошо функционирующего госу­дарственного механизма, с одной стороны, и обеспечения гарантии против возможного возрождения королевской вла­сти - с другой. Этим устремлениям правящей аристократи­ческой верхушки Рима длительное время сопутствовал явный успех. Однако знатные римские дворяне старой зак­васки, клан которых постепенно пополнялся и разрастался за счет притока в его ряды разбогатевших представителей пле­бейского сословия, пока еще по-прежнему продолжали удер­живать политическую власть в Риме: Так продолжалось вплоть до появления в Риме новой, еще более могуществен­ной власти в лице Юлия Цезаря. Все их попытки улучшить положение римского крестьянства (особенно после того, как экономика оказалась похороненной из-за колоссального при­тока дешевой рабочей силы в виде рабов, доставлявшихся в

Рим из завоеванных им стран) были безжалостно сломлены силой новой власти.

Система в целом могла функционировать лишь до тех пор, пока солдаты сохраняли верность Римскому государству и аристократическо-республиканской конституции, но стоило только этой солдатской верности по каким-либо причинам перейти на сторону их военачальников, как тут же открывалась широкая дорога к военной диктатуре.

Если теперь подойти к проблеме с формальной точки зре­ния, то законодательная власть в Древнем Риме, без всякого сомнения, находилась в руках народа. И действительно, на­родные собрания, как одна из форм существования демокра­тических государственных структур, впервые возникли в Риме еще на заре его истории, но уже тогда Рим мог похвас­таться тремя видами таких народных представительств, из которых важнейшая роль отводилась так называемым цен-туриатным комициям (comitia centuriata), т. е. собраниям по центуриям, или сотням, которые, собственно говоря, уже с самого начала представляли собой структуры, отражавшие политическое волеизъявление всего общества. Такие струк­туры формировались из воинов и, следовательно, отож­дествлялись с частью всего войска. Такие центуриатные комиции периодически созывали собрания, на которых они избирали должностных лиц, принимали законы (leges), а так­же решали вопросы войны и мира. Однако небезынтересно отметить, что сама система голосования была организована настолько хитроумным способом, что реальная власть в конечном счете все равно оставалась в руках представителей правящей аристократии. Отличительной особенность этого правового института власти было то, что законы, принимав­шиеся на таких народных собраниях, исходили как раз от того чиновника или тех чиновников, которые сами выраба­тывали проекты законов. Однако в любом случае при приня­тии того или иного закона решающее слово оставалось за Сенатом, т. е. за актами Сената (senatus consultum). К сказан­ному нам остается лишь добавить, что важнейшие правовые реформы в период Римской республики, как правило, прово­дились не на основе законов, принимавшихся народными собраниями (центуриатными комициями), а на базе выве­ренной временем судебной практики, которая находилась под полным контролем правящей аристократической верхушки тогдашнего римского общества, осуществлявшимся за счет верховенства ее власти над судебной.

Несмотря на то, что в эпоху ожесточенной классовой борьбы плебеям все же удалось добиться введения в 494 г. до н. э. особой должности народного трибуна (hibunus plebis) для охраны их прав от посягательств со стороны патрициев, и фактического признания народного собрания {concilium plebis), решения которого квалифицировались как "постановления народа" (plebiscita) (здесь интересно сравнить значение этого

слова с его же значением в английском и французском язы­ках, в которых оно переводится как "народное голосование"), как формы особого рода правового института, представляв­шего интересы плебейского сословия и выступавшего в каче­стве законодательного органа, господство аристократической верхушки в древнем римском обществе по-прежнему остава­лось незыблемым. Народным трибунам удалось добиться права наложения вето на решения отдельных чиновников и присутствия в Сенате; с течением времени они получат воз­можность прямого участия в его заседаниях и даже возмож­ность созыва сенатских заседаний, включая и право ведения переговоров, но это потом... А пока, ближе к концу второго столетия до н. э., Сенат использовал народных трибунов и их право вето скорее всего как средство для отзыва из Сената слишком уж самостоятельных и слишком преисполненных чувством собственной значимости чиновников. Когда (приб­лизительно в это же время) народные трибуны выступили в качестве оппозиционеров против властолюбия Сената и попытались демагогическими методами провести револю­ционные преобразования в римском обществе, единство и баланс властных структур в республиканской системе распре­деления власти оказались взорванными, что в конечном счете вызвало гражданскую войну, в свою очередь, привед­шую к гибели Римской республики.

Такие крупные политические вожди, как, например, Марий (около 157-86 гг. до н. э.), Сулла (138-78 гг. до н. э.) и Цезарь (102/100-44 гг. до н. э.), которые как раз оказались современ­никами периода самодержавного расцвета Римской респуб­лики и которые благодаря своим полководческим дарова­ниям взмыли к самым вершинам политического Олимпа, по всей вероятности, прекрасно понимали, что гибель респуб­лики совершенно неизбежна и дни ее уже сочтены. На их гла­зах Рим превратился в могущественную империю, держав­шую под своим каблуком большую часть Средиземноморья. Существовавшая в тот период республиканская конституция вместе с выпестованной ею системой государственных чи­новничьих структур, при сопоставлении ее с теми целями и задачами, которые выдвигались тогдашней государственной властью, должна была выглядеть слишком громоздкой и не­эффективной с точки зрения возлагавшихся на нее функций. Но тем не менее мир идей, заложенных в республиканской конституции, все же не пал в забытье. Юлий Цезарь был убит республиканскими заговорщиками в знак доказатель­ства того факта, что попирать закон об упразднении само­державной королевской власти не дозволено никому, кем бы он ни был, а Цезарь как раз это и сделал, добившись пожиз­ненных диктаторских полномочий, и по сути статуса монарха тем самым преступил этот закон, возлагавший на каждого гражданина Рима священный долг: убивать любого, осмелив­шегося сделать хоть малейшую попытку к восстановлению

монархии. Его приемному сыну Августу, пришедшему к вла­сти в 31 г. до н. э., однако, удалось сделать более плавный и мягкий переход к достижению желанного единовластия. Пер­вое, что он сделал - это сохранил все республиканские инсти­туты власти, а затем, "позволив" пожизненно избрать себя только на важнейшие государственные должности, а в Риме таковых было две, гражданская и военная, он тем самым сос­редоточил в своих руках практически всю государтвенную власть. Далее он категорически отказался от предложенной ему законодательной власти. В действительности же его выступления (oratio principis) как первого лица в Сенате (princeps senatus) фактически имели решающее значение. Ослабление влияния народных собраний и их значимости в государственной и общественной жизни римских граждан нашло свое конкретное выражение, в частности, в том, что любой закон, как правило, появлялся на свет в виде поста­новления Сената (senatus consultum), следовательно, от его имени, хотя формально Сенат как минимум мог только лишь высказывать народному собранию свое мнение о том или ином законе. В некоторых случаях Август и его преемники давали народному собранию разрешение на принятие особо важных законов, однако такие шаги, вне всякого сомнения, носили чисто формальный характер.

Таким образом, Август, сосредоточив в своих руках огром­ную власть, став принцепсем (первым лицом в списке римс­ких сенаторов), создал форму рабовладельческой монархии, но при этом все же сохранил традиционные республиканские учреждения, которые какое-то время продолжали еще сохра­нять черты прежних республиканских институтов, пока не утратили их вовсе. Решения Сената, принимавшиеся им в области законодательства, в конце концов превратились в пустую формальность. Отныне любой закон принимался или отклонялся не голосованием, а аккламацией (acclamatid), т. е. на основе одобрительных и угодливых высказываний типа: "каково бы ни было решение императора, все равно оно пой­дет на благо государства." Центром государственной власти во всех отношениях стал сам император. В части, касавшейся формирования юридических норм, это означало, что любое решение, принимавшееся императором по административным делам, равно как и любое его решение в области права, все больше и больше стало использоваться в качестве основно­го источника права, т. е., если говорить по существу, то на равных с самим законодательством.

Римское государство как империя, созданная на базе горо­да-государства Рим и на этой основе развивавшаяся в госу­дарственную систему с основным центром тяжести в области политики и экономики, население которой в подавляющем большинстве состояло из римских граждан, в период принци­пата превратилась в военную монархию эллинского типа. После того как все без исключения жители Римской империи

в период правления императора Антониниана Каракалла (186-217 гг. н. э.) в соответствии с изданным в 212 г. "эдик­том Антониниана" получили римское гражданство, использо­вавшееся ранее название "город-государство" было упразд­нено, и этот статус утратил силу. Римское гражданство стало привилегией, и с точки зрения правового статуса оно имело большое значение. Обладавший статусом "гражданин Рима" ("Civis romanus sum") невольно вызывал к себе уважение и все­гда мог рассчитывать на поддержку со стороны местных властей. Классической иллюстрацией того, какое значение имел этот правовой статус, может служить решение одного из судов в отношении двух преступников - Павла и Петра, приговоренных к смертной казни. Павел был римским граж­данином и согласно законам Рима был убит мечом, а Петр, не обладавший этим статусом, был распят на кресте.

Одним из важнейших правовых различий между римс­кими гражданами и другими гражданами Римской империи, не обладавшими статусом "гражданин Рима", было то, что гражданское право (jus civile) распространялось исключи­тельно только на римских граждан. Международное право (jus gentium) распространялось абсолютно на всех граждан импе­рии, независимо от их статуса, т. е. фактически было общей для всех правовой нормой. Так же обстояло дело и с естест­венным правом (jus naturale), которое было создано на базе естественных проявлений личности. Гражданское право (jus civile) содержало особый закон, так называемый закон чести (jus honorarium), созданный эдиктами магистратов - крупными государственными сановниками Рима, в первую очередь, преторами.

В III в. на Римское государство обрушились большие нес­частья как внутреннего, так и внешнего характера. Извне на его территорию вторглись соседние народы, разорившие и опустошившие огромные пространства. На империю обруши­лись и другие, более тяжелые по последствиям беды. Ее эко­номические ресурсы оказались подорванными и сильно ослабленными. По всей вероятности, это было результатом отрицательного влияния таких факторов, как, с одной сторо­ны, разрушение окружающей среды, а с другой - недально­видная политика государственных и политических структур правящей элиты. Вследствие этого особенно трагично ска­завшаяся на среднем классе римского общества до предела обременительная государственная налоговая политика и абсолютная бепомощность этой категории граждан хоть как-нибудь противостоять пагубному воздействию инфляции, в конце концов, и привели к полному разорению и опустоше­нию нации в целом. К этому следует добавить еще и то немаловажное обстоятельство, также сыгравшее свою нега­тивную роль в жизни нации, что в середине III в. римская армия, состоявшая из множества представителей самых раз­личных этнических групп населения, в культурном отно-

3 Э. Аннерс

шении имевших довольно низкий уровень, вдруг заняла гос­подствующее положение в государстве, удовлетворив этим свои притязания на роль владычицы империи. Армия стала назначать или, наоборот, смещать своих императоров по сво­ему усмотрению. Беспрестанные, то в одном, то в другом месте вспыхивавшие военные бунты, расползаясь вглубь и вширь, захватывая все новые и новые провинции, поглотили в своем чреве почти все необъятное пространство империи и привели, наконец, к падению государственных администра­тивных и правовых структур власти, тем самым расчистив путь новой форме государтвенного устройства: господству неограниченной монархии - доминату.

Переход к доминату в конце III в. характеризовался ради­кальным изменением государственного права. Так, если в период принципата император соблюдал предписанный ему его положением правовой статус государственной власти и в духе уважения относился к традициям Республики (ситуация, которая характеризовалась соблюдением конституции страны, прежде всего, высокопоставленными должностными лицами и, несомненно, первыми лицами в государстве, кото­рые согласно конституции должны были относиться к зако­нам своей страны с тем же уважением, с каким к ним относи­лись и рядовые граждане), то в период домината император стал уже самодержцем, не связанным никакими законами (princeps legibus solutus est); его желание стало законом (quod principi placuit).

Для того, чтобы можно было раскрыть сущность разви­тия возникшего в Римской империи процесса в части, касаю­щейся римского законодательства в его государственно-пра­вовом идеологическом аспекте, нам необходимо прежде всего несколько задержаться на самих идеологических предпо­сылках этого процесса, которые и подготовили дорогу для прихода домината. Эта государственная форма правления была прямым следствием того идеологического влияния, которое оказывалось на Рим Востоком. Влияние эллинисти­ческой культуры на Рим продолжалось в течение длитель­ного периода времени. Особенно большое влияние на Рим в период заката принципата оказало новое персидское госу­дарство сасанидов. Государственная власть и государствен­ное право в странах Ближнего Востока с незапамятных вре­мен сохраняли религиозные представления о власти и праве, в частности, о божественном происхождении самодержавной власти. Повелитель в их представлениях был одновременно и богом и мирским господином над своими подданными. Почти сразу, как только восточные провинции Рима были завоеваны пришельцами с Востока, римские политические и военные деятели тут же соприкоснулись с их взглядами на право и власть, что, безусловно, оказало большое политичес­кое влияние в этих районах. Одним из наглядных примеров того, как сами римляне нуждались в насаждении у себя

подобных религиозных представлений о власти, может слу­жить ожесточенная борьба за власть, вспыхнувшая между римским императором Октавианом Августом и римским пол­ководцем Антонием (83-30 гг. до н. э.). Октавйан в своих мно­гочисленных выступлениях неоднократно и усердно акценти­ровал внимание своих слушателей на том, что его пост уго­тован ему как сыну богоподобного Цезаря, на что Антоний, в свою очередь, парировал ему тем, что он, т. е. Антоний, вве­дет ритуал возвеличивания бога Диониса. Люди, которые в странах Востока заявляли о своих притязаниях на трон влас­телина мира, должны быть или самими богами, или как минимум сынами богов. Но Август, а в дальнейшем почти все его преемники, в эпоху существования принципата или отказывались или даже вовсе избегали своего возвеличива­ния до уровня богов, по крайней мере в самом Риме, и никому не разрешали преклоняться перед ними. При существовав­ших у римлян той эпохи убеждениях такое преклонение рас­сматривалось бы ими как кощунство по отношению к богам. Но зато в отдаленных провинциях (само собой разумеется, что речь идет о провинциях, расположенных в восточных районах империи) претенденты на свое божественное про­исхождение, конечно же, позволяли своим подданным пре­клоняться перед ними как избранниками бога. По представ­лениям той далекой эпохи такие избранники бога после своей смерти попадали в общество богов, предварительно пройдя обряд обожествления (consecratio), если, конечно, боги давали знак о таком своем желании. И только лишь римские импера­торы Калигула (12 г. до н. э. -? г. н. э.) и Домициан (51-96 гг. н. э.) рискнули принять типичный для восточных представ­лений императорский титул царя и бога (dominus et deus).

Особенно сильное влияние Востока на эпоху принципата происходило в последний период существования этого строя. Основной центр тяжести Римского государства - экономичес­кий, политический, военный - переместился к Востоку. Рим, до этого игравший ведущую роль среди остальных городов Римской империи, в этот период опустился до уровня про­винциального города, а столь ценившиеся ранее взгляды и суждения граждан Рима и римские институты утратили былой авторитет и прежнее значение. Императоры и крупные политические и государственные деятели, теперь уже все в большей степени начавшие представлять различные провин­ции, попали под сильное влияние восточной государственно-правовой конституционной системы.

Переход к неограниченной монархии, доминату, фор­мально был ознаменован тем, что римский император Авре­лиан (214/215-275 гг. н. э.) принял титул "царя и бога" и диа­дему - восточный символ царского достоинства. Во время правления иператора Диоклетиана римская государственная система постепенно, но последовательно осваивала новый вид судебной власти - самодержавный суд, который и был со

временем узаконен еще при Диоклетиане. С этого момента император уже перестал быть первым гражданином своего государства, отныне он - бог, раз и навсегда, владыка, обла­дающий абсолютной властью над своими подданными, став­шими отныне всего-навсего лишь объектами для приложе­ния его властолюбивых устремлений, божественного гнева и, конечно же, забот. Этот феномен безусловно сыграл боль­шую роль в тех границах, в пределах которых император мог оказывать свое влияние на римское законодательство. Он обеспечил устаревшим и уже ослабевшим в традиционном духе Республики выдержанным правовым структурам или, другими словами, законодательству, возможность ухода со сцены естественным путем, сохранив лишь некоторые отдельные термины. Ораторские приемы, которыми пользо­вался Диоклетиан в своих выступлениях, так называемых "речах императора" (oratio principis), перевоплощавшихся потом в решения самого Сената, стали позже рассматриваться в качестве публичных актов. Император милостиво разрешал кому-либо из своих сановных чиновников зачитать в Сенате составленный им текст закона, который после этого должен был восприниматься гражданами как выражение его импера­торской, личной воли, обязывавшей подданных к беспрекос­ловному ее подчинению. Сенат принимал свое решение без всякого соблюдения необходимых для этого формальностей, а руководствуясь - как об этом уже упоминалось ранее -принципом аккламации, т. е. без голосования при выражен­ном одобрении, основываясь на одном лишь императорском желании и раболепных оценках сенаторов о необходимости принятия такого закона как акта, способствующего всеоб­щему благу Империи. Подмена открытого голосования в Сенате покорностью в форме аккламации дает нам ясное представление о том, каким именно образом могуществен­ный ранее Сенат утратил свое былое значение как в качестве основного носителя государственной и политической власти, так и в качестве законодательного органа страны. Все обна­родованные Сенатом законы получили название "leges edictales" (эдикт законов) - последний оставшийся "в живых" терминологический рудимент "ius edicendi" (предписание) рес­публиканских магистратов.

Процесс преобразования императорской законодательной власти, происходивший путем перехода к доминату, можно наглядно проиллюстрировать на примере двух переработан­ных фрагментов книги законов императора Восточной Римс­кой империи Юстиниана (482/483-565 гг. н. э.), известной как Co/pus Juris Civilis (Кодификация Юстиниана) от 529-534 гг. н. э. В первом фрагменте юридических сборников (Дигесты 1.3.31) римский правовед Домиций Ульпиан (170-228 гг. н. э.), в частности, говорит: "Princeps legibus solutus est" - "Господин свободен от законов". Из заголовка этого фрагмента, равно как и из его содержания, следует, что Ульпиан на самом деле

высказывался об уклонении господина только от одного определенного закона (lex Papia), уклонении, которое предо­ставлялось императору самим Сенатом. Как и любой гражда­нин, император был обязан подчиняться законам своей страны и мог освобождаться от этой обязанности только лишь на основании соответствующей правовой нормы, ус­танавливаемой Сенатом (lege aliquem solvere). Ульпиан в своей 13-й книге adlegem Juiam et Papiam писал буквально следующее: "Princeps lege (sc. Papia) solutus est", а именно: император мог освобождаться от тех ограничений в праве наследования, которые были введены императором Августом для нежена­тых и бездетных граждан. Компиляторы путем использова­ния выдержек из других правовых источников придали этому замечанию (об определенном исключительном положе­нии императора в области права наследования) характер пра­вовой основы весьма простым, но искусным способом, всего лишь заменив слово "lege" на слово "legibus", т. е. "закон" на " законодательство".

Еще более интересной оказалась проведенная в пост­классический период переработка второго фрагмента, которая позволила Ульпиану высказаться в Дигесте 1.4.1 в следую­щем духе: "То, что сказал император, имеет силу закона, в то время как народ через императорский закон, данный ему, народу, по отношению к его власти, передает всю эту власть и господство над собой императору и для императора. Таким образом, с этого момента все распоряжения и постановления императора или изданные им эдикты, безукоснительно должны рассматриваться в качестве его законов: это и есть то, что мы обычно называем конституциями". Современные исследования, произведенные путем интерполяции, позво­лили реконструировать приведенный только что класси­ческий текст в следующую формулу: "То, что сказал император, имеет силу закона, в то время как народ - через закон, данный ему в отношении его власти, передает эту власть императору". Ульпиан в этом фрагменте на самом деле только лишь оправдывал факт насильственной при­вязки императорских декретов и предписаний к тем законам империи (lex de impend), благодаря которым император обре­тал власть, уготованную ему государственным правовым статусом Августа. Постклассическая переработка фрагмента придала этому высказыванию совершенно иное, более широ­кое толкование его содержания, которое проливает свет на то, насколько же далеко власти Рима в период домината отошли от еще сохранявшихся во времена принципата основных взглядов на законодательство. Во фрагментах юридических сборников (Дигестах) такая насильственная связь императорских декретов и предписаний с законами империи (lex de impend) подтверждается соответствующей мотивировкой, согласно которой любое волеизъявление императора обретает силу закона. Воля и желание императора

отныне должны восприниматься гражданами как непре­ложный закон. Основанием для этого служит тот из законов империи (lex de imperio), в соответствии с которым народ деле­гирует императору всю свою власть. Такая переработка фраг­мента, кроме всего прочего, фактически означала, что зако­ны империи (lex de imperio) стали ни чем иным, как законами императорской власти (lex regia) и тем самым привязывались к куриатным законам (lex curiata) времен королевской власти, при которой куриатные комиции (comitia curiata) отдали импе­рию во власть короля. Таким образом, круг, в котором шло настойчивое протаскивание взглядов и методов римской государственно-правовой системы времен процветания коро­левской власти, замкнулся - республиканские традиции ока­зались вытесненными на задворки.

Провозглашенные Ульпианом во втором фрагменте "lex regia" (законы императорской власти) очень скоро послужили базой для дальнейшего укрепления положения императора как основного законодателя империи. В византийскую эпоху учреждение законов императорской власти использовалось в качестве утверждения того мнения, что власть римского народа окончательно и бесповоротно передается в руки импе­ратора на основании закона. В Кодексе 1.17.7 это звучит сле­дующим образом: "lege antiqa, quae regia nuncubatur omne ius omnisque potestas populi Romani in imperatoriam tanslata stint potestatem" ("Согласно старому закону, который назывался законом короля, право и власть всего римского народа теперь передаются в руки императорской власти".) Неограни­ченное право императора на исполнение им законодательных функций - особенно после того, как христианство обрело статус государственной религии - получило к тому же еще и религиозное обоснование. Однако после ряда побед, одер­жанных христианством, статус императора как личности, наделенной божественной волей, разумеется, должен был поколебаться. Но ничего подобного не произошло. Вместо этого на свет появилась новая мистификация, другими сло­вами, был создан новый миф - миф, формировавший у граж­дан представление о некой, самим Богом ниспосланной мило­сти, а именно представление о том, что в лице императора сам Бог послал людям владыку, личность которого являет собой одушевленный закон (lex animata). Это утверждение весьма напоминает нам одно замечание Аристотеля: "Лич­ность властителя - суть олицетворение самого закона".

Неограниченная власть византийского императора, а вместе с ней и право установления законов, исходившие из его личного волеизъявления, имели, следовательно, двойст­венные корни. С одной стороны, император именем Бога наделялся властью, которая давала ему возможность управ­лять своим народом. С другой стороны, сам народ в соответ­ствии с законом об императорской власти (lex regia) раз и нав­сегда передавал свою власть и свой суверенитет в руки импе-

ратора. Как уже хорошо известно, оба эти фактора сыграли значительную роль в государственно-правовых взглядах более позднего периода истории. Представления о добро­вольной передаче самим народом всей власти верховному властелину позже будут весьма широко дебатироваться при обсуждении государственно-правовых вопросов в период Сре­дневековья. Представления о божественном начале импера­торской власти, ниспосланной от самого Бога, еще долгое время будут украшать государственное право многих евро­пейских государств.