Рис. 3. Четыре составные части сна 6 страница

В большинстве случаев такое случается потому, что это зер­кало существует как напоминание о том, что воин должен нау­читься быть свободным и отстраненным от окружающего мира, не подвергая его суждениям. Иными словами, воину следует ус­воить, что все живое пребывает во взаимодействии и по этой причине любое поведение человека возникает из-за его связи с окружающими. Таким образом, даже если человек избавился от того образа действий, который отражался в его родителях или ребенке, то ему по-прежнему необходимо провести определен­ную работу над своими взаимосвязями и взаимодействием не только с родителями или ребенком, но и со всем миром в целом. Когда это будет сделано, родители или ребенок непременно из­менят свое отношение к нему, пусть даже оно останется преж­ним по отношению ко всем остальным, — это случится по той простой причине, что никто не может избежать влияния закона Света и Отражения.

Последний вопрос, о котором следует поговорить под­робнее, заключается в том, что если человек приложил все силы к безупречному отношению со своими зеркалами, но какое-то из них остается неизменным, то можно со всей смелостью предпо­ложить, что это зеркало превратилось в испытание. В таких слу­чаях испытание обычно связано с тем, что человеку необходимо занять твердую позицию в отношении того, за что он сражается. Обычно все сводится к той или иной форме компромисса. К примеру, ученики Пути Воина часто допускают ошибку, не желая прервать какие-либо личные отношения, даже если их сохране­ние подвергает учеников риску. Это могут быть любовные, дело­вые и дружеские отношения, а изредка — отношения с родите­лями или детьми. И все же следует осознать, что если человек собирается заявить свои права на силу, то рано или поздно он столкнется с необходимостью занять твердую позицию и защи­тить самого себя и свои убеждения.

Чаще всего для преодоления подобного испытания доста­точно просто отстоять свои права, однако случается так, что ис­пытание заключается в выборе между Путем Воина и подобны­ми личными отношениями. В таком случае у человека не остает­ся иного выбора, кроме прекращения отношений, каким бы трудным решением это ни оказалось. Нет нужды говорить, что это особенно трудно в том случае, когда речь идет о собственном ребенке, который одновременно является и зеркалом. И все же временами приходится проявлять откровенную безжалостность даже к своему ребенку — если человек не отстоит свои права, то никогда не сможет заявить права на силу, а это не принесет ника­кой пользы никому — и меньше всего его ребенку.

Я совсем не имею в виду, что родители преступников долж­ны сбрасывать с себя ответственность, просто оставляя своих де­тей; напротив, я утверждаю, что такие родители должны предп­ринять все необходимые действия для того, чтобы запечатлеть в разуме своего ребенка полную недопустимость подобного пове­дения. То, как именно это можно сделать, зависит исключитель­но от обстоятельств жизни семьи; к примеру, можно отправить ребенка в интернат для трудных подростков, а при необходимос­ти — ив исправительную колонию. Принимая такое решение, родители во всех отношениях прерывают отношения с ребен­ком, так как его не будет рядом, однако при этом они не уклоня­ются от ответственности за него. С такими испытаниями очень нелегко справиться, и эта тема требует более подробных поясне­ний, чем те, что были представлены, и все же без рассказа о по­добных формах испытаний изложение данного раздела учений оказалось бы неполным.

Итак, никого не обвиняя и время от времени возвращаясь вспять, воин не имеет иного выбора, кроме подхода к жизни со смирением. Изо дня в день работая с принципом зеркал, каждый ученик на собственном жизненном опыте рано или поздно пос­тигает тот факт, что он действительно не лучше и не хуже других. В конечном счете все мы равны друг другу и всем остальным формам жизни на этой планете. Единственная подлинная разни­ца между двумя существами заключается в том разнообразии подходов, какое все мы используем для воплощения в действи­тельность своих жизненных испытаний.

Хотя в мире существует огромное число людей, мнящих се­бя выше других, благодаря работе с зеркалами воин понимает, что он — не ангел; научившись честно признавать себя таким, каков он есть, воин не боится всего того, что существует на его острове тоналя. Постигнув все стороны своего бытия, от худшей до самой лучшей, он не может осуждать других людей и существа вообще — в этом и заключается его величайшее достоинство. Не стыдясь того, что он не лучше самого низкого преступника, и одновременно не стесняясь того, что в нем кроются черты харак­тера святого, воин может честно смотреть в лицо всему живому, выпрямившись во весь рост и гордо подняв голову, — эта поза означает не высокомерие, не чувство собственной важности и не ложную гордыню; она показывает, что воин обрел то подлинное смирение, которое опирается на истинные знания о том, что, во-первых, нет никого выше или ниже и, во-вторых, воин пред­ставляет собой исполненное достоинства существо, так как он достаточно честен ко всем граням своего острова тоналя и дос­таточно смел, чтобы сражаться за безупречность.

Честность и смелость — вот те два качества, что служат признаками достоинства настоящего воина, поскольку в конеч­ном счете именно они являются двумя сторонами той медали, которую называют достоинством. Чтобы быть честным перед собой, нужна смелость, а без честности не бывает истинной отва­ги — только напускная бравада, скрывающая глубокий страх пе­ред тем, что некто сможет заметить в тебе что-то такое, о чем тебе не хочется знать самому, не говоря уже о том, чтобы отк­рыть это окружающим. Но может ли достоинство проявиться в той жизни, которая опирается на ложь, притворство и порож­денную страхом трусость? Можно ли надеяться заявить свои права на силу воина, если человеку недостает ни честности, ни смелости? Чтобы обрести силу, нужны знания; поскольку знания можно получить только из жизненного опыта, то как человек добьется силы, если не желает узнать, что он на самом деле собой представляет? И все же необходимо понять, что следует распоз­нать в себе худшее — и не возненавидеть себя за это; признать в себе все самое лучшее — и поверить в то, что ты достоин таких прекрасных качеств. Умение сделать это требует несомненной честности и непоколебимой отваги.

Единственный способ добиться такой честности заключает­ся в том, чтобы смириться с фактом, что окружающий мир — зеркало. Есть только один путь к обретению необходимой сме­лости: опираться на понимание того, что, если человеку не нра­вятся отражения в этом зеркале, он обладает достаточными спо­собностями и силой, чтобы изменить эти отражения, меняя са­мого себя. Таким образом, хотя воин не может осуждать других, он осознает и то, что не обязан оправдывать недостойное пове­дение. Воин не мирится с таким поведением в самом себе и пото­му совсем не обязан терпеть его со стороны других. Вследствие этого воин никогда не оценивает самих людей, но с умением раз­личать воспринимает поведение окружающих. Куда ведет их поведение — к свободе или к рабству? Возвышает оно или уни­жает? Является это поведение достойным или недостойным? И все же даже при таком подходе воин никогда не оказывается нас­только высокомерным, чтобы осуждать другого за его поведе­ние, так как, признавая свою ответственность за возникновение этого зеркала, воин пытается выявить такое поведение в самом себе, а в остальных случаях относится к нему как к испытанию. Иными словами, вопрос заключается в том, отражает ли поведе­ние другого человека те качества воина, которые повышают его достоинство.

Все то, что было сказано о зеркалах, чрезвычайно важно принимать во внимание при разработке любой стратегии, так как стратегия воина не нацелена на изменение других путем на­вязывания им своей воли, но составлена таким образом, чтобы возвышать самого воина и тем самым все живое, что его окружа­ет. Воин стремится именно к этому; он поступает так не потому, что этого требуют его моральные принципы, и не по причине своего бескорыстия — просто его чувство собственного достоин­ства таково, что он не может заниматься кем-то кроме самого себя. Таким образом, даже если воину придется выбирать между отношениями с каким-либо человеком и Путем Воина, он все-та­ки выберет самого себя и собственное развитие. Делая то, что лучше для него, он невольно совершает наибольшее благо для любого близкого человека.

Такая практика представляет собой саму основу сталкинга; именно благодаря ей воин управляет всем, ничем не управляя, — следует понять, что, изменяя себя, человек действительно меняет весь окружающий мир и потому ему совсем не нужно прибегать к мелочной диктатуре. Используя закон Света и Отражения и воплощая на практике взаимосвязанность всего живого, воин со временем становится подлинно неуязвимым существом, в рас­поряжении которого есть значительная сила. Однако вначале все ученики ошибочно воспринимают это утверждение слишком простодушно или упрощенно. И все же оно в точности описыва­ет все то, что делает воин: несмотря на то что все его действия обманчиво просты и выглядят обыденными и безобидными, они несут в себе невообразимую силу. Это особенно справедливо в отношении разрабатываемых воином стратегий — предельная простота действительно придает им безобидный вид, но на са­мом деле они попросту беспощадны. Чтобы понять, как это выг­лядит на практике, вновь вернемся к примеру Шона и его брата Уиллиса.

Разрабатывая стратегию для битвы со своим братом, Шон должен принимать во внимание второй аспект правила сталкера, то есть тот факт, что б своем стремлении к простоте воин отбрасывает любые лишние действия. Учитывая знания о зерка­лах, этот аспект правила сталкера становится достаточно прос­тым для понимания. Обращая все к себе и к собственному дви­жению по Пути Воина, воин избавляется от огромного числа поступков, эмоций, чувств и мыслей, которые могут возникнуть и иметь какое-либо значение лишь в контексте чувства собс­твенной важности и эгоцентричности.

Это утверждение не требует каких-либо дальнейших пояс­нений, так как даже одной мысли о принципе зеркал окажется достаточно для того, чтобы написать целые тома. Поступки, эмоциональное состояние, непрекращающиеся и двигающиеся по кругу мысли и сумбурное смешение чувств подавляющего большинства людей вызваны их эгоцентрическим подходом к жизни и умонастроением жертвы. С точки зрения воина, любая битва совершенно проста — это сражение за достоинство воина. Уже не затрачивая усилий на то, чтобы укрепить свою социаль­ную обусловленность нежеланием признавать собственные не­достатки или попытками оправдать свое поведение, осуждая те поступки, которые он не одобряет, воин не принимает в расчет почти ничего такого, что не помогает ему возвысить себя и стать еще более достойным существом.

Не может быть ничего проще, и все же свершение такого подвига совсем не просто, так как все мы являемся загадочными созданиями и эта загадочность заставляет нас действовать с по­истине поразительной сложностью. В связи с этим важно отме­тить, что люди в целом неизменно совершают одну ошибку: они полагают, что знают самих себя и, следовательно, понимают свое поведение. И все же обычные люди не имеют даже туманно­го представления о том, что именно становится причиной их по­ведения и почему у них появились те недостатки, которые им свойственны. Люди утверждают, что понимают все это, но даже простейшая проверка показывает: то, что они называют пони­манием, неизменно оказывается не чем иным, как индивидуаль­ным вариантом игры в обвинения других.

Это приводит нас непосредственно к четырем постулатам сталкинга. В случае Шона необходимо прежде всего рассмотреть второй постулат сталкинга, так как он связан с действием, а разработка стратегии представляет собой самое первое действие, которое он предпринимает в своей битве с Уиллисом. Во втором постулате утверждается, что долг воина заключается в разгадке этой тайны, хотя воин никогда не должен предаваться надежде на то, что это ему удастся.

Мы уже выяснили, что подлинная битва Шона заключается в избавлении от своей заниженной самооценки; для этого он должен признать перед самим собой, что на самом деле он, как личность, обладает высокой значимостью. Прежде всего, Шону предстоит путем перепросмотра установить, что именно вызвало у него невысокое мнение о самом себе. Однако перепросмотр вы­явит только причину заниженной самооценки, но не сможет по­казать основу того, почему битве за правильное мнение о себе суждено стать одним из важнейших испытаний Шона за всю его жизнь.

Очевидно, ответ на последний вопрос тесно связан с пред­назначением, и все же в данном случае причина того, почему Шону приходится бороться со своей заниженной самооценкой, остается частью загадочности его бытия. В этом и заключается подлинное значение второй части рассматриваемого постулата, так как следует помнить, что все на острове тоналя имеет свою причину и, хотя человек постепенно превращает свои недостат­ки в ценное достояние, эти недостатки все же остаются с ним на протяжении всей жизни. Иными словами, несмотря на то, что со временем Шон покорит невысокое мнение о самом себе (научив­шись пользоваться им конструктивно вместо того, чтобы позво­лить ему вызывать те поступки, которые подрывают его уверен­ность в себе и самоуважение), такая заниженная самооценка все-таки останется с ним на всю жизнь, так как является особен­ностью его острова тоналя.

Это относится к любым недостаткам, так как превращение недостатков в достоинства означает лишь то, что человек учить­ся заставлять их работать на него, а не против него. И все же в процессе такого превращения он никогда не избавляется от сво­их недостатков и не уничтожает их — впрочем, это и не жела­тельно, так как недостатки человека являются его билетом к сво­боде и дорогой к силе. В отсутствие недостатков ему никогда не удастся превратить себя в воина, поскольку только борьба за их превращение в достоинства позволяет окончательно избавиться от того поведения, к которому недостатки первоначально при­водили. Именно посредством превращения своих недостатков человеку удается преобразить себя в воина; это означает, что он избавляется только от того поведения, какое вызывали эти не­достатки, но не от них самих — беззаботные ученики слишком часто об этом забывают.

Логично предположить, что если недостатки позволяют че­ловеку раскрывать загадочность его бытия, но от них невозмож­но избавиться, то решение этой загадки, разумеется, требует намного большего срока, чем одна человеческая жизнь. Иными словами, лучшее, что может сделать каждый человек, — начать с того места, где он находится, и приложить все усилия к тому, чтобы разгадать как можно большую часть тайны своего бытия на протяжении текущей жизни. Именно об этом говорится в первой части второго постулата: долг воина заключается в раз­гадке этой тайны. Слово «долг» предполагает, что решение за­гадки собственного бытия представляет собой долг не только пе­ред самим собой, но и перед всем вокруг, поскольку все живое взаимозависимо. Впрочем, присущее воину чувство долга совсем не совпадает с представлениями о долге, свойственными обыч­ным людям. Для воина долг означает признание того факта, что он не имеет права стоять на месте и дожидаться, пока все осталь­ные исполнят свои обязанности, то есть сослужат ему службу. Все без исключения обязаны возвышать самих себя — не только потому, что это способствует развитию личных способностей, но и потому, что такое поведение приносит благо всем, ибо все лю­ди являются частями одной жизни. Таким образом, всякий раз, когда воину удается разгадать некую часть тайны собственного бытия, он одновременно разгадывает и крошечный фрагмент той огромной загадки, что охватывает все живое, частью которо­го воин является. В конечном счете именно это понимается под выражением «составление карты непознанного» — и именно это воин считает своим долгом, а также единственным оправданием того, что его наградили бесценным даром жизни.

Вполне понятно, что, продолжая разработку своей стра­тегии, Шону следует обратиться к третьем постулату. Напом­ним, что этот постулат гласит: воины считают самих себя частью этой загадки — этот факт уже отмечался в разговоре о зеркалах. Однако, помимо этого, в постулате говорится и о том, что воины становятся едиными с ней. Это чрезвычайно важно, поскольку, как уже упоминалось ранее, человек получает надеж­ду на разрешение этой загадки, только погружаясь в нее цели­ком. Причина заключается в том, что, когда дело касается загад­ки бытия, рациональный ум почти не приносит пользы, и пото­му человек должен опираться на чувствительность; с другой стороны, практически невозможно почувствовать нечто, не погрузившись в него. На важность обращения к чувствам указы­вает и тот факт, что при работе с третьим постулатом человек обращается к Югу — как известно из книги «Крик Орла», эта сторона света связана с иррациональным, и потому требует чув­ствования, а не рационального ума.

Шон обнаруживает, что ему не так уж легко отбросить обыч­ную рациональность и обратиться к чувствованию, так как он всегда был достаточно традиционен и широко опирался на раци­ональный ум. Обращение к чувствованию представляет собой то, что называют умением слушать свое сердце — сложное умение, которое редко удается развить быстро и без труда; к счастью, в распоряжении Шона есть третий аспект правила сталкера. Этот принцип будет подробно исследован в следующей главе, но сей­час, при изучении того, как воин разрабатывает свою стратегию, необходимо кратко его коснуться.

Третий аспект правила сталкера гласит: воин всегда готов сразиться насмерть прямо здесь и прямо сейчас. Раздумывая об этом, Шон обнаруживает, что в действительности не так уж труд­но отбросить в сторону все свои рациональные рассуждения о том, как ему лучше всего справиться со сложившейся ситуацией. Для этого понадобилось всего лишь сосредоточить свое внима­ние на том факте, что ни один человек не имеет гарантий долгой жизни и потому подлинной важностью обладает только текущее мгновение. По этой причине, едва только Шон задается вопро­сом о том, чего он захотел бы больше всего, если бы эта минута была последним мигом его жизни на свете, Шона внезапно охва­тывает весьма странное чувство, вызывающее почти непреодо­лимое желание освободиться от близких отношений со своим братом.

Сначала Шон не может сообразить, что именно означает пе­реживаемое им чувство, и все же он уверен в одном: ему опреде­ленно хочется окончательно разорвать отношения с Уиллисом. Однако, если Шон собирается освободиться от этих отношений, ему придется тем или иным образом заявить свои права на силу. Это ничуть не удивительно, так как при работе с третьим пос­тулатом Шон обратился к Югу, который является не только местом тепла, но и местом силы. Эта особенность характерна для всех стратегий, разрабатываемых воином, поскольку в конечном счете единственная цель всех испытаний заключается в том, что­бы предоставить человеку возможность заявить права на силу и при этом возвысить себя.

Размышляя над тем, как лучше всего заявить права на силу именно в этой битве, Шон вспоминает, что его подлинное сраже­ние заключается в необходимости наилучшим образом восполь­зоваться этой возможностью, чтобы начать превращать свою за­ниженную самооценку в достоинство. Однако рациональный ум здесь не приносит особой пользы, так как рациональность спо­собна направлять Шона лишь в том, что ему уже известно, то есть она могла пригодиться, если бы он принял один из общеупотребимых вариантов. Но мы уже убедились, что в данном сра­жении ни один из них не пойдет Шону на пользу. К этому заклю­чению Шон приходит с помощью третьего постулата, но, что­бы закончить разработку своей стратегии, ему предстоит столк­нуться с новым испытанием — найти тот вариант, который пока ему совершенно не известен. При встречах с непознанным также необходимо пользоваться чувствованием, и это означает, что теперь Шон должен обратиться лицом к Западу, месту чувствова­ния, и воспользоваться четвертым постулатом сталкинга.

Обернувшись к Западу, Шон быстро осознает: поскольку эта четверть связана со стиранием личной истории, это подразуме­вает, что его стратегия должна в той или иной мере стать упраж­нением по стиранию личной истории. Это прозрение становится для Шона невероятно глубоким, так как теперь он понимает, что именно личная история — которая, как поясняется в «Крике Ор­ла», и является нашей самооценкой — становится самым круп­ным препятствием в жизни человека. Это особенно справедливо для текущего момента жизни Шона, так как сейчас он по-насто­ящему страдает от последствий своего заниженного мнения о себе. Однако необходимо отдавать себе отчет в том, что личная история крепко приковывает даже людей с правильной само­оценкой к их взгляду на мир, и потому ее можно обнаруживать у самых корней любого жизненного испытания. Единственный способ преодолеть свои испытания и разрешить загадку собс­твенного бытия заключается в стирании личной истории с целью остановки мира. Пока человек не остановит мир, загадка бытия будет ускользать от него, испытания будут казаться ему тяжким бременем, а жизнь в целом — скучным и безотрадным явлением в рамках обыденного мира.

Размышляя о стирании личной истории и понимая, что оно означает необходимую трансформацию его заниженной само­оценки в достоинство, Шон вспоминает, что воин использует в качестве указаний те линии напряжения, которые относятся к те­кущей битве. В данном случае эти линии напряжения, без сомне­ний, опутывают его мнения о самом себе и о своем брате. Вспом­ним, что линии напряжения порождаются качеством интенсив­ности, а эта интенсивность является следствием взаимодейс­твия между восприятиями двух личностей.

При обдумывании этого факта Шон внезапно понимает, что если у него есть такое жгучее желание освободиться от общения с братом, то это невысказанное стремление, пусть даже он никог­да прежде его не осознавал, было вызвано очень давней напря­женностью между ним и его братом. Более того, поскольку нача­ло битве положил Уиллис, то есть все основания полагать, что он испытывает то же самое желание; в конце концов, заявив, что он начинает управлять компанией, Уиллис, вероятнее всего, имел в виду именно это.

Эта мысль уже посещала Шона, когда он пытался выяснить, что является его настоящей битвой, но в тот момент он мог быть уверен только в том, что и ему и Уиллису придется сражаться за свои самооценки. Теперь, оценивая связанные с этой битвой линии напряжения, Шон вновь вспоминает то странное ощуще­ние, которое возникало у него раньше и которое он тогда не смог понять. Однако сейчас он осознает, что это чувство, без сомне­ний, означало его желание освободиться от Уиллиса, — все окон­чательно становится на свои места.

Теперь Шон ясно понимает, что важнейшая линия напряже­ния в его деловых отношениях с Уиллисом всегда сводилась к тому, чтобы любой ценой ладить с братом, — по той простой причине, что их обоих увлекали общие желания и мечты в отно­шении будущего. Осознав это, Шон может постичь и значение своего странного ощущения, а также подобрать для него подхо­дящее название: «зависимость друг от друга»! Поскольку и Шон и Уиллис уже очень давно страдают от заниженной самооценки, каждый неизменно полагался во всех своих делах на поддержку другого, и в результате они начали зависеть друг от друга. Эта взаимная зависимость стала такой сильной, что, размышляя об этом, Шон выяснил, что ему очень трудно отделить самого себя от тех черт своего брата, которые он непроизвольно начал счи­тать своими собственными.

После этого осознания Шону стало совершенно ясно, что важнейшей задачей для него является разрыв с братом и поиск собственной личности. Вследствие этого вопрос о партнерских отношениях с Уиллисом был снят. С другой стороны, Шону не принесут пользы и попытки сохранить компанию — хотя в са­мом начале это действительно была его компания, с того момен­та, когда к делу присоединился Уиллис, она тоже стала отраже­нием их зависимости друг от друга. Деятельность компании в целом, тот тип клиентов, который она привлекала, и характер выполняемых ею заказов — все это опиралось на взаимную за­висимость двух братьев. Таким образом, если Шон собирается найти собственную личность, ему необходимо освободиться от всего, что в той или иной степени сохраняет эту взаимозависи­мость. Коротко говоря, теперь Шон понимает, что ему следует позволить Уиллису взять в свои руки управление компанией и всем вместе взятым, — не потому, что Шон слишком труслив, чтобы сражаться, но лишь по той причине, что этого требует его предназначение.

С учетом относящихся к делу линий напряжения Шону ста­новится понятно, что суть этой борьбы — как для него самого, так и для Уиллиса — заключается в том, что оба должны изба­виться от сложившейся зависимости друг от друга. Стремление завладеть компанией было для Уиллиса только способом выра­жения того, что он тоже хочет избавиться от влияния Шона в своей жизни. Иными словами, с точки зрения Уиллиса, пост уп­равляющего директора компании позволит ему отнестись к себе лучше, добиться большей уверенности в себе, — а это будет оз­начать меньшую зависимость от Шона.

В этот миг ясности Шона охватывает глубочайшее благого­вение перед тем фактом, что люди действительно представляют собой лишь зеркала; теперь он на собственном опыте способен осознать: как утверждается в четвертом постулате, основой этой тайны является бесконечная загадочность бытия всего су­щего и в этой загадке бытия все равны. В результате Шон уже не чувствует злости на брата — сейчас он может по-настоящему понять свою собственную роль в происшедшем и потому глубо­ко погружается в переживание истинного смысла фразы «воин достигает подлинного смирения».

Помимо того, Шон понимает, что если он намерен заявить свои права на силу воина, то ему совершенно необходимо сделать это так, чтобы одновременно повысить собственное мнение о себе. В этом смысле Шон понимает, что впервые в жизни по-нас­тоящему хочет отдавать себе отчет в собственных желаниях и смириться со своим сильнейшим стремлением освободиться от брата. Таким образом, ему остается лишь обсудить с братом практические вопросы, связанные с переводом всей компании на имя Уиллиса. После недолгих размышлений Шон понимает, что в действительности ему нужны только деньги за три месяца, ко­торые позволят ему продержаться до тех пор, пока он не начнет новое дело, — это вполне разумная и простая просьба: Уиллису и в голову не придет возражать.

После разработки своей стратегии, которая являет собой са­му простоту, Шону остается только применить ее на практике; при этом в качестве указаний он вновь воспользуется теми лини­ями напряжения, что связаны с низкими самооценками обоих братьев. Иными словами, понимая, что его брат, скорее всего, займет оборонительную позицию, так как Уиллису будет нелов­ко за свои несправедливые требования, Шон должен будет дать своему брату понять, что самого Шона предложение Уиллиса вполне устраивает. Это сводится к тому, что Шону предстоит убедить Уиллиса в том, что тот сделал совершенно правильный выбор для обоих и потому Шон не держит на Уиллиса никакого зла.

Нет нужды говорить, что стратегия Шона полностью отли­чается от любого развития событий, какой предпочло бы боль­шинство людей, окажись они на его месте, и все же эта стратегия беспощадна. Уиллис меньше всего ожидает, что Шон с готов­ностью согласится с его требованием, и это, без сомнений, выве­дет его из равновесия. На первый взгляд может показаться, что Уиллис выиграл битву, но в действительности Шон начинает выслеживать и себя и брата в совершенно неприметной битве, которая только начинается. В свою очередь, братья меняются местами, а Шон превращается из объекта охоты в самого охот­ника. В этом смысле ни один из братьев еще не знает, какую цену предстоит заплатить Уиллису за поверхностное отношение к этой битве как к «выигранной». Следует, впрочем, понимать, что стратегия Шона принесет пользу не только ему самому, но и Уил­лису. Таким образом, Шон не эгоцентричен, хотя и действует в своих интересах.

Необходимо подчеркнуть и еще один важный момент: хотя воин может казаться очень обычным и безобидным, он всегда остается смертельно опасным противником. Пример Шона и Уиллиса явно показывает, что воин может выглядеть отступаю­щим и потерпевшим поражение, — и все же кто знает, что кро­ется за его стратегией? Какие незримые удары он замышляет, куда они будут направлены? В данный момент этого не знает даже сам Шон, однако он без сомнений знает одно: своими дейс­твиями Уиллис распахнул перед Шоном проход к свободе и Шон не допустит, чтобы этот мимолетный миг шанса ускользнул от него. Увидев, что шанс достичь полной свободы возникает перед ним силами его собственного брата, Шон решительно настроен на то, чтобы воспользоваться этим шансом и извлечь из него максимальные преимущества. Он уже заявил права на огромный объем силы, так как понял, что совсем не обязан исполнять роль «доброго пастыря» по отношению к Уиллису, чтобы повысить свою самооценку, и не нуждается в помощи брата для достиже­ния успеха в делах. В этом смысле Шон по-настоящему сместил фокус с ощущения жертвы к позиции победителя; при этом он не только воспользовался той интенсивностью, которая была порождена заниженными мнениями о себе обоих братьев, но и научился манипулировать ею.