Трубадуры, дамы и их мужья

Ситуация, при которой трубадур «влюбляется» в замужнюю даму, пишет ей стихи, а потом просит услады по «любовному праву» часта, более того, вполне обыкновенна, поэтому стоит сначала выяснить, бывает ли свободна «любовь» менестреля от брачных уз вообще и, если свободна, то что именно толкало трубадуров на подобное. Обратимся для этого вновь к списку из Приложения №1, убрав оттуда два упомянутых в первой части главы случая, когда возлюбленная не была знатных кровей (Юк Брюненк, Дофин Овернский), и рассмотрим вариант с одной гипотетически свободной и три варианта с фактически свободной дамой.

– Джауфре Рюдель и графиня Триполитанская

Перед нами особо популярная история о любви «...по одним лишь добрым слухам»[26], судя по всему, щедро усыпанная разного рода преувеличениями и сознательной постановкой персонажей в необходимые «участки» повествования (речь идет, в частности, о первой и последней встрече трубадура и графини). Имени автор не указывает, но, скорее всего, он имел в виду Годиерну Триполитанскую, которая была женщиной скорее всего замужней, поскольку в 1140 году родила сына, Раймонда III[27]. Джауфре Рюдель приплыл к ней умирающий на корабле в 1147 году (вероятно, именно тогда он и поехал в крестовый поход), что значит, что подобие «переписки» – а песни, скорее всего, трубадур посылал – велось и ранее.

– Элиас де Барджольс и мадонна Гарсенда де Сабран де Форкалькьер

В тексте «Жизнеописаний» написано следующее: «...и полюбил эн Элиас графиню, вдову его [графа Альфонса Прованского – прим. А.М.], по имени мадонна Гарсенда, и пока была она жива, слагал в её честь добрые и прекрасные кансоны»[28]. Итак, допустим, что графиня на тот момент была свободна, а Элиас никогда раньше не писал ей кансон. Что же могло послужить причиной такой внезапной влюбленности? К сожалению, подробности дальнейшего развития событий автор не счел нужным нам сообщать, но первая часть жизнеописания говорит сама за себя: граф Альфонс Прованский подарил Элиасу владения, равно как и некоему певцу по имени Оливьер[29]. Из этого следует, что трубадур, скорее всего, хотел сохранить или даже приумножить свои владения с помощью лестных песен. Авторы книги «Повседневная жизнь во времена трубадуров» несколько подтверждают данную гипотезу, относя графиню Гарсенду к ряду «дам-меценаток»[30] и, судя по всему, не без причины. Кроме того, в книге «The Fourth Estate» мы видим следующие строки: «In the Central Middle Ages women could inherit fiefs in northern and southern France...»[31], то есть в северной и южной частях Франции женщина могла наследовать феодальные владения своего мужа. Возвращаясь к истории вдовы, мы можем видеть применение этого правила в действии, при условии, что она не является лишь регентом при своих детях. Если же она действительно полноправная владелица всего или части имущества, то внимание, оказанное ей Элиасом, снова приобретает некоторую «корыстную основу».

– Гаусберт де Пойсибот и неизвестная знатная дама

Здесь перед нами случай достаточно ясный, который одновременно можно отнести и к данной главе, и к следующей, поскольку Гаусберт сделал из дамы свою жену[32]. С одной стороны, кажется, будто трубадуром, в отличие от Элиаса де Барджольса, руководила не жажда получить больше имущества, но настоящая любовь, таковая, ради которой Гаусберт готов пройти испытание (стать рыцарем). С другой стороны, именно благодаря женитьбе трубадур получил титул, деньги и земли и, может быть, приличное приданное от жены. Если принять во внимание последующее завершение их любовной истории – появление другого мужчины и распад отношений – то, кажется, что второй вариант причины подобного развития событий наиболее верен.

– Раймон де Мираваль и Эрменгарда де Кастрас

Этот трубадур в целом примечателен тем, что ухаживал он за многими дамами сразу («И не было во всех пределах дамы, сколько-нибудь знатной или благородной, какая добиться бы не старалась внимания его и к себе привлечь не стремилась»[33]), а потом якобы влюбился в одну-единственную девушку, да так, что развелся с женой, чтобы жениться на ней, а она его обманула. Здесь подобная ситуация скорее является если не выдуманной, то преувеличенной, и может рассматриваться как поучительная история о том, что «обманешь – обманут будешь», поскольку Раймон так был «наказан» за то, что обманом развелся с женой. Также это может быть история о «злом роке», потому что, по словам автора части с жизнеописанием: «...однако никто не думал, что он хоть от одной дамы вкусил услады по любовному праву, ибо все они обманывали его»[34].

Итак, за исключением лишь неупомянутой с Раймбаутом Оранским и Марией д’Юржель[35] (которая, скорее всего, является вымышленной, что тоже послужило одной из причин не попадания их в список), а также первой пары, поскольку было выяснено, что графиня всё же состояла тогда в отношениях, фактически лишь три дамыиз всей выборки, в которых речь идет о дамах, не связанны узами брака. В целом, такая же ситуация наблюдается и по всему памятнику «Жизнеописаний». Это и тот факт, что, скорее всего, любовь к вдове и незамужней могла быть определена желанием трубадура обрести и приумножить богатство и славу говорит нам не только о возможном нарушении трубадурами одного из законов любви («Всегда любовь далека обителей корысти»[36]), но и о положении знатной женщины в обществе, в том числе о юридических аспектах.

Обратимся же теперь к трубадурам с такими доннами, у которых мужья были в наличии. Каково было отношение мужей (а также из заступников, например, братьев) к тому, что за их женой (или сестрой) ухаживает трубадур? Это достаточно животрепещущий вопрос на фоне гипотез о заинтересованности сеньоров в том, чтобы их жене слагали и пели песни. Попробуем же найти ответ.

Активное взаимодействие между трубадуром, его дамой и её мужем встречается в жизнеописаниях следующих поэтов (из выборки – А. М.): Бернарт Вентадорнский, Пейроль, Аймерик де Пегильян, Раймбаут де Вакейлас, Гильем де Кабестань, причем в двух ситуациях (Пейроль и Вакейлас) мужа «заменял» брат, что, впрочем, особой разницы сюжетам не делает.

Четыре из пяти ситуаций в целом можно оценить как обладающих отрицательным эффектом, где трубадур так или иначе отстранен от своей донны. Пятая ситуация, конечно, похожа на остальные (Раймбаут де Вакейлас и маркиз), но качественно от них отличается наличием определенной положительной стороны, что, впрочем, может также относиться и к ситуации Аймерика де Пегильяна. Но обо всём по порядку.

Начнем, пожалуй, с последней и самой фантастичной истории о Гильеме де Кабестане, Раймоне де Кастель Руссильоне и жене его Маргарите[37]. Следует отметить, что это жизнеописание более других наполнено сказочными элементами. Фактически, мы и ранее с ними встречались: очень типично выглядело содержание многих любовных историй, построенных по форме завязка (например, знакомство с дамой или приятное времяпровождение с ней) – конфликт (появление слухов, завистников, разлучников, возможно, какое-то действие самого трубадура, неверно понятое/не оцененное дамой) – кульминация (дама бросает трубадура или его принуждают уехать) – развязка (благополучное решение конфликта, страдания трубадура с последующим уходом его в монастырь в ряде случаев, окончательное расставание с дамой). Всё это очень сильно напоминает сказку и её морфологию, о которой в своё время написал замечательную работу Владимир Яковлевич Пропп[38]. Происходящее в жизнеописании Гильема де Кабестаня наполнено элементами языческого характера (вырезание сердца с последующим скармливанием изменщице), но при этом есть также отзвуки католицизма (жестокое наказание за измену), что наталкивает на мысль о сознательном изменении жизнеописания. Если говорить о женщине, то здесь она представляет собой также смешанный образ: грешница, нарушившая одну из заповедей, и одновременно искупляющая грех собственной мучительной смертью. Посмотрим, встречается ли такое в иных ситуациях.

Если определить Раймона де Кастель Руссильона, самолично отрубившего голову несчастному трубадуру, как сказочного отрицательного персонажа (иными словами – как антагониста), то ему найдется достойный соперник, виконт Вентадорнский из жизнеописания Бернарта Вентадорнского[39], который, узнав о том, что Бернарт большую часть своих песен посвящал виконтессе, сослал трубадура, а жену жену свою запер. Где конкретно, к сожалению, не указывается. Это вполне могла быть башенка, если бы, конечно, замки существовали тогда в том виде, в каком мы привыкли видеть их сейчас[40]. Здесь тоже, если задуматься, прослеживается линия «Ева – женщина – Мария», потому что за преступлением следует расплата, делающая преступницу жертвой.

Вообще это довольно любопытный вопрос о том, какое именно наказание делает грешницу мученицей, который можно добавить к вопросу о том, имеется ли для трубадура какая-то «компенсация» за случившееся (мне кажется, что, если женщина – Ева, то это на неё одну почти всегда падает тяжесть греха).

Говоря о равном греху наказании, то здесь, вероятно, всё зависит от тяжести собвственно греха и количества нарушенных законов Божьих. То есть за «комплект» прелюбодеяния и лжи, именно лжи, а не сокрытия правды, для женщины следует смерть, как видим мы из жизнеописания Гильема де Кабестаня и судьбы его любимой дамы. За сокрытие и прелюбодеяния «в мыслях» – расставание на веки вечные или, по крайней мере, с одной-единственной встречей, как это случилось с некоей замужней горожакнкой и Аймериком де Пегильяном[41]. Для трубадура это, на мой взгляд, как раз компенсация за страдания, а для дамы в соответствии с гипотезой – наоборот, ухудшение положения. Также стоит отметить, что в качестве компенсации для трубадура может быть и поистине щедрый подарок, например, земли близ земли Святой. Такой подарок был дан Раймбауту де Вакейласу, правда, если подумать, то, скорее всего, дар этот не был именно даром, но заслуженным подношением, поскольку сомнительно, что рыцарь, сын рыцаря, был послан на Восточные земли во времена крестовых походов исключительно с целью продолжать слагать кансоны[42]. К сожалению, наименее полезна в этой ситуации история Пейроля[43]

Все эти разнящиеся данные говорят нам в первую очередь о противоречивом облике женщины Средневековья. В ней есть Ева – грешащая, но есть и Мария – искупляющая. Подобные идеи мы видим у Ле Гоффа[44], в «Повседневной жизни во времена трубадуров»[45] и даже в работе Елены Черышевой о Прекрасной Даме[46], где она пишет, правда не напрямую о Еве и Марии, но о восприятии женщин. Этот «стереотип», к сожалению, видимо не избежал и знающих «законы вежества» куртуазных дам южной Франции.