Основания метафизики 14 страница

Хотя как идеальные, так и квази-идеальные предметы даны в апперцепции, действительной или возможной в принципе, однако в отношении их свойств и связей имеется существенное различие. Если свойства и связи идеальных предметов усматриваются в интуиции (действительной или возможной в принципе), то свойства и связи квази-идеальных предметов могут быть усмотрены лишь эмпирически. Здесь нет необходимых a priori свойств и связей - разве что в случае аналитических суждений, когда свойства входят в само определение предмета. Следовательно, изучение квази-идеальных предметов (в отличие от идеальных) подвержено всем превратностям эмпирического знания. Более того, сама апперцепция может бьть ошибочной - особенно в случае плохого зрения, плохого освещения, расстояния и т.п. (или, соответственно, слуха или пониженной осязательной способности). Ведь

апперцепция сопутствует перцепции, то есть чувственному восприятию. Я могу принять мужчину с длинными волосами за женщину, а женщину в брюках за мужчичину, но это не меняет "мужскости" первого и "женскости" второй, ибо, как уже указывалось, эйдос квази-идеального зависит от объекта, а не от субъекта. К тому же ошибка уже предполагает предшествующую правильную апперцепцию. Уже ребенок знает, кто "дядя" и кто "тетя" (этот шуточный пример я слышал от Шпета). Апперцепция - это, вообще говоря и пользуясь терминологией Гуссерля, скорее "инцепция значения", чем "заполнение значения".

Из сказанного следует, что истинные суждения об идеальных предметах это verites de raison,, в то время как истинные суждения о квази-идеальных предметах остаются verites de fait. (Эту лейбницевскую дихотомию я считаю непреложной и фунда- ментальной.)

Этим, однако, не исключается, что произвольные, неинтуитивные и неинтуибельные допущения могут оказаться пригодными орудиями познания действительности. Не относятся ли сюда, например, мнимые числа?Хотя Лобачевский (как утверждал Стеклов в докладе, на котором мне довелось присутствовать в 1924 г.) исходил из материалистических (может быть, правильнее было бы сказать, из эмпирических) представлений о сущности геометрии, однако, как известно, более близкой к физическому пространству оказалась геометрия Римана, на это, кажется, не претендовавшая. Однако тот факт, что реальное физическое пространство испытывает воздействие масс той или иной плотности, гравитации и т.п., так же как концепция Минковского, не может поколебать значения идеального пространства эвклидовой геометрии, единственной,опирающейся на данные в интуиции положения (включая и постулат о параллельных) в качестве регулятивной важной системы, степень и мера отклонения от которой фиксируется явно или implicite. Искривление светового луча изш пространства согласно общей теории относительности так же не нарушает идеального эвклидова пространства (и даже предполагает его), как дефект массы не нарушает законов сложения, или статистические закономерности в макромире не нарушают, а предполагают общематематические закономерности. (В микромире, возможно, имеются нарушения, обусловленные, быть может, неполной применимостью логического закона тождества.)

* * *

Законы тождества и различия, строго выполняемые идеальными предметами, в сфере реального космо-хаоса имеют относительный характер, характер регулятивных идей. До некоторой степени это справедливо и в отношении тех разделов математики и логики, в которых последние пытаются уловить и рационализировать случайность, движение и т.п. (например, теория вероятности, диференциальное исчисление, многозначная логика); однако тут интуитивно данные законы числа и логики остаются не только регулятивными, но и конститутивными идеями. Во всех этих случаях интуитивно данные лейбницевские "истины разума" остаются явными или подразумеваемыми основаниями возможности кого знания - априорного или эмпирического.

* * *

Пивчевич в послесловии к редактируемому им сборнику "Phenomenology and Philosophical Understanding" (1975 г.) пишет, что "понятия внедрены в объективной структуре мира". Это очень близко к моему взгляду на эйдосы (идеальные и квази-идеальные предметы или интенсионалы классов) как на объективные принципы упорядочения сущего. И напрасно Пивчевича тревожит "крылатый конь" Ведь крайности Мейнонга (а именно он приходит тут на ум), признающего объективное существование подобного понятийного образования, ни для кого не обязательны. Тут на помощь приходит гуссерлевское различение (в "Идеях") между актом мысли - ноэзисом - и содержанием мысли - ноэмой. "Крылатый конь" существует как "ноэма" (а соответствующим объективным обстоянием будет его отсутствие), то есть как чисто интенциальный предмет мысли, сознания, и притом тут придется покинуть гуссерлевскую почву - как реального индивидуального, а не "трансцендентального" сознания, или, возможно, в мыслях многих индивидуальных сознаний - так же как кентавр, сфинкс, мифологические герои, - причем сами эти мысли многих сознаний объединены тождеством содержания, образуя класс мыслей о кентавре и т.п., образующий квази-идеальный предмет. Думаю, что таков и онтологический статус теорий и проблем науки, литературных произведений: не нужен ни объективный дух Николая Гартмана (по Гегелю), ни Третий мир Поппера.

Восприятие реального предмета (и сопутствующая ему апперцепция соответствующего квази-идеального предмета, то есть восприятие его не только как индивидуального предмета, но и как элемента класса) коренится - обычно неосознанно - в переживании реальности; это значит, что реальный предмет воспринимается в контексте той всеобъемлющей живой реальности, в которую погружены и объект и субъект восприятия. И это и есть критерий реальности. Тут могут сослаться на принимаемые нами за реальность сновидения, галлюцинации, миражи, бредовые представления и т.п. Но это исключения, подтверждающие -путем пробуждения в одних случаях, лечения в других, и интерсубъективного cosensus'a в третьих - правило. Вспоминается словечко Шпета, что когда мы спим, нам - в случае сновидения - иногда кажется, что мы бодрствуем, но когда мы бодрствуем - нам никогда не кажется, что мы спим.

Однако в воспринимаемом надо различать между "что-бытием" (Dass-sein) и "так-бытием" (Sosein). Я воспринимаю звезду как светящуюся точку, но астрофизик или геохимик "воспринимает" ее совсем по-другому. Но для каждого восприятия имеется его реальный коррелят и сопутствующий ему "эйдос" (точнее, квази-эйдос). Дело не меняется от того, что этот реальный коррелят включает также сетчатку ощущение зрения или барабанную перепонку и ощущение звука и т.п. Таким образом одному "что-бытию" могут соответствовать несколько "так-бытий".

Если критерий реальности реальных и бытия квази-идеальных предметов (квази-эйдосов) эмпирический, то критерием бытия идеальных предметов (эйдосов в собственном смысле слова) является усматриваемая интуитивно необходимость связанных с ними положений. Так, в геометрических фигурах и телах выражаются необходимые пространственные закономерности (поскольку речь идет об идеальном пространстве).

Теорема Ферма или предложение Гольбаха (всякое четное число, большее 2, есть сумма двух простых чисел) всегда подтверждаются, но не доказаны. Они не даны в интуиции и не выводимы из положений, данных в интуиции - это полная аналогия в математике эмпирическим физическим и химическим законам, с той лишь разницей, что в данном случае не исключается, что они когда-нибудь будут доказаны (а доказательство теоремы Ферма даже как будто существует).

"Забвение необходимости", слепота в отношении ее - это основной порок конвенционализма, логического позитивизма и - с частичной оговоркой в отношении Третьего мира - попперизма. Последние два направления замаскировали необходимость под аналитические суждения или тавтологии. Такое утверждение аналитичности логических и математических суждений было уместно у классических рационалистов, как Спиноза или, особенно, Лейбниц, для которых идея или понятие предмета включали все, что может быть высказано об этом предмете - все свойства и акциденции. Но это было составной частью метафизики (в частности, монадологии Лейбница). И хотя учение Канта о синтетических суждениях a priori и связано с его учением о трансцендентальных формах созерцания и категориях, оно сохраняет силу и в случае признания объективного характера пространственно-временных категориальных закономерностей, данных в самоочевидном, интуитивном усмотрении как всеобщие и необходимые. И действительно, как можно считать тавтологическим утверждение, например, что "23 это простое число" или (а + в) = а^{2 +}2ав + в²? Верно, что в подавляющем большинстве случаев можно заменить 86 - 74 числом 12. Но не всегда: "12 есть 12" это не то же, что "12 есть 86 -74".

Возможно, впрочем, что это спор о словах, о терминологии, которая всегда условна. Можно назвать порося карасем, а необходимую истину вроде "23 есть простое число" - тавтологией, как, например "23 есть 23". (Хотя, если вдуматься, то посследнее суждение по существу означает: "23 тождественно себе" - что уже не звучит как простая тавтология.) К тому же сама тавтология предполагает закон тождества.

* * *

Размышления на основании науки, ее данных, ее открытий - могут составить часть содержания метафизики. Рассуждения об основах науки - это и метафизика, и гносеология, и теория науки, которую правильно было бы рассматривать как "метатеорию", ибо она не соответствует тому, что, например, Поппер понимает под научной теорией, и поэтому она не должна бояться обвинения в "нефальсифицируемости" (а от этой боязни, кажется, несвободен и сам Поппер).

* * *

|Я минималист, хочу обойтись наименьшим количеством предпосылок и наиеншим количеством претензий. Метафизика претендует лишь на статус символического знания (это нечто вроде docta ignorantia); этика основывается на элементарном требовании жалости к ближнему; гносеология содержит самый

необходимый минимум платонизма и рационализма, без которого нельзя обойтись который надо спасти от опасности, угрожающей ему как со стороны тех, кто желает полного их уничтожения, так и со стороны неумных их поклонников. Минимализм -

это цена, которую приходится платить за меньший риск ошибиться.

* * *

Еще одно замечание к теории идеальных предметов (эйдосов). Я сознаю всю уязвимость своей позиции в отношении эвклидова пространства в свете теории относительности. Но даже если пожертвовать Эвклидом, концепция в целом сохранит свою силу и без него; но я не убежден в абсолютной необходимости такой жертвы.

* * *

В "Метафизике" я отметил различие в ходе мыслей Платона и рационалистов XVII века. Они шли от наличия очевидного знания к рациональности объектов знания, в то время как Платон шел от наличия идеи к рациональному знанию. Подтверждение этого взгляда я нашел, перечитывая "Тимея" (29в). Здесь Платон, исходя из общего положения, что мысль (λογος) сродни (συγγενείς) ее объектам, утверждает, что подобно тому, как эти объекты, то есть идеи, являются непреложными, устойчивыми и ясными для ума, так и мысли о них являются непреложными и непоколебимым

насколько это возможно, неопровержимыми и неоспоримыми.

* * *

Астрофизика если и не переходит в метафизику, то вплотную к ней подводит. Ведь за пределами сингулярности и big bang никакая экстраполяция логико-математических законов и физико-химических категорий и закономерностей недопустима и невозможна. Что это, если не хаос?А сверхплотная и сверхгорячая плазма, то есть наименее вероятное состояние, полагается как исходная точка мирового процесса - начало упорядочения и формирования сущего; с одной стороны и возрастания энтропии, с другой: так начало жизни есть в то же время и начло умирания.

Лето 1983 г., Удельная

Ноуменология - то есть метафизика - неизменно пользуется одними лишь символическими понятиями.

Единство во множестве и есть идеальное в реальном.

* * *

Человек - творящая тварь, то есть тварь, причастная к делу творения.

* * *

Парадокс философии: "наука", положения которой уже "по определению" являются

шорными.

* * *

NN слишком много знает, чтобы быть философом. Ибо еще Гераклит сказал: πλυμαθιη νοον ου διδάσκει (многознание уму не научает). А Николай Кузанский прославлял docta ignorantia.

* * *

Синергетика (самоорганизация) вполне "вписывается" в мою метафизику (и даже предполагается ею) как elan cosmique, направляющий беспорядок (хаос) к порядку и поддерживающий и укрепляющий структуру последнего; и вместе с тем, в отличие от elan vital, здесь отсутствуют основные принципы жизни - целесообразность, функциональность.

С точки зрения метафизики состояние Вселенной к моменту big bang как сверхконцентрированной, сверхплотной, сверхгорячей плазмы, то есть материи в максимально маловероятном состоянии, может быть истолковано как первое и самое мощное проявление порядка, возникшего из хаоса. После big bang вместе с вселенной расширяется в пространственном отношении порядок, и вместе с тем начинается и рассеяние, то есть процесс возрастания вероятности состояния материи, возрастания энтропии, обратное движение к хаосу. Метафизика и астрофизика не отделены непроходимой пропастью. Сами космологи (напр., акад. Зельдович) ставят вопрос о допустимости и осмысленности применения понятия "до" ко времени, предшествовавшему big bang, а это уже упирается в метафизику времени и перехода от хаоса к космосу.

* * *

Я называю интуицией самоочевидное познание. Таковое возможно лишь в логике и метафизике. Это "точечное" познание, так как рефлексия о самоочевидности - уже не самоочевидна. Рефлексия может помочь, подвести к самоочевидности, но сама по себе не дает самоочевидности познания. То, что именуется интеллектуальной, науч- ной, мистической, чувственной, художественной интуицией - хотя и сопровождается субъективной уверенностью или убежденностью - не дает сама по себе объективной самоочевидности.

* * *

Существование философии является наглядным доказательством того, что по основным вопросам невозможна даже та степень достоверности, которая присуща научному знанию. Это сфера мнений, рассуждений, размышлений. Так было, есть и будет.

Гуссерль, а за ним и многие другие считают, что надо начинать с чистого дотеоретического феноменологического описания; другие - что надо начинать с чувственного опыта, обрабатываемого с помощью математики; третьи говорят как о начале начал - о медитации, психологических и физических упражнениях, прибегают к LSD, чтобы достичь "просветления". Все они не замечают или просто игнорируют как иррелевантный тот факт, что для обоснования своих "первичных" методов они пользуются рассуждением, размышлением, то есть цепью или переплетением мыслей, догадок, условными допущениями, бесспорными аксиомами, эмоционально окрашен- ными установками и т.д. и т.п. 2x2 = 4- очевидно и дано нам в интуиции, но, как уже отмечено, "узнаем" мы об этом уже в рефлексии, то есть в размышлении. Размышление само рефлексивно в том смысле, что его обосновать можно опять-такн с помощью размышления, и его научное изучение невозможно без него же. Оно является "сквозным", ибо оно не только вводит ученого в область его исследования, но и сопровождает его на всем пути и во всех его злоключениях и удачах, потеря и находках. Не знаю, существует ли психология размышления (а это не то, что психология мышления, которая имеется в любом учебнике психологии), но таковая была бы очень нужна.

* * *

То, что я называю квази-идеальными предметами, то есть общие понятия конкретных вещей - это частные случаи подлинного идеального принципа упорядоченности, а именно, тождества в многообразии, возникающего вместе с самими этими конкретными предметами и даже с первым и единственным их

экземпляром (класс может быть и лишь при одном реальном представителе).

* * *

Основные психоаналитические понятия могут быть изложены в терминах метафизики эманаций, постулирующей наличие влечений к предшествующи состояниям, вплоть до хаоса. "Либидо" - влечение к биологическому состоянию; тяга к смерти - влечение к добиологическому, физико-математическому порядку; деструктивность и агрессия - влечение к хаосу. Но влечению противостоит стрем- ление к сохранению и развитию собственной эманации - духовной, самые элементарные проявления которой присущи каждому нормальному человеку - любознательность (познавательная деятельность) и сочувствие слабому, то есть действия, не имеющие прямого биологического смысла (самосохранения живого организма). Это может быть истолковано в плане фрейдистского "сверх-Я", если его рассматривать не только (и не столько) как влияние или продукт влияния внешней социальной среды и ее культурных ценностей, но и как духовное начало, заложенное в самом человеке как реализация высшей эманации.

Обобщая, можно сказать, что роль влечения в космосе и био-космосе выполняет возрастание энтропии, а аналогом стремления является: в космосе - синэргетика (самоорганизация) и различного рода взаимодействия частиц, а в биокосмосе- инстинкт самосохранения и другие регулирующие поведение животного инстинкты. Только в пневмо-био-космосе, точнее, именно в пневмосфере, подсознательные

влечения и стремления озаряются светом сознания, определяя сознательную деятельность человека, выбор им своего пути.

Лето 1984 г., Удельная

Платон - современник Пелопонесской войны, Аристотель - войн Александра Македонского, Декарт - Тридцатилетней войны, Кант - Семилетней войны, Гегель-

революционных и наполеоновских войн. Что это - случайное совпадение?

* * *

То, что я писал о методе и о примате "нестрогого" мышления в 1964 г., близко к тому "методологическому анархизму", который теперь развивает Фейерабенд. Проблемы метода и методологии, которые многим кажутся основополагающими, исходными и т.д. - на самом деле вторичны, производны, не намечают предстоящий путь, а разъясняют уже пройденный. Иначе либо порочный круг, либо бесконечный

регресс - метод предполагает метаметод, далее метаметаметод и т.д.

* * *

Неправильно думать (как это делает Коллингвуд), что "в начале был вопрос". Ибо Всякий вопрос предполагает нечто данное, исходя из которого он задается; но и это

данное можно в свою очередь рассматривать как ответ на предшествующий вопрос.

* * *

Гуссерль начинает с cogito, Хайдеггер - с sum.

* * *

Прогресс имеет свое метафизическое основание. Он означает, что каждый

■ последующий модус бытия включает в себя все предыдущие, но ими не исчерпывается, выходит за их пределы, не может быть сведен к ним и ими объяснен. Тем самым дан и объективный критерий прогресса: то, что подготовляет условия для нового модуса бытия, новой эманации - есть прогресс. Эмпирически это может быть констатировано для биологического модуса (подготовка появления homo sapiens).

■ Для остальных приходится прибегать к аналогии и экстраполяции, если не хочешь ограничиваться лишь "верой в прогресс" (в которой, впрочем, я не вижу ничего зазорного).

Критерий идеального - необходимость, критерий квази-идеального

■ повторяемость (актуальная или потенциальная). Критерий интуиции - очевидность необходимости, опять-таки актуальная или потенциальная (в последнем случае я предпочитаю говорить об интуибельности).

* * *

Единичность, неповторимость, индивидуальность человека имеет два источника: с одной стороны - случайность, реликт хаоса, непреодоленного до конца порядком и жизнью, то есть математической, физико-химической и биологической законо- мерностями; с другой стороны - это проявление высшего модуса бытия (эманации) - духовной, творческой личности.

* * *

Архимед открыл свой закон, садясь в ванну; Ньютон - закон тяготения, увидя

падающие яблоки. Ни с каким искусственным интеллектом это не получилось бы.

* * *

Ход мыслей в конце "Кратила" близок к подходу Декарта и Спинозы - от наличия истинного знания к объективному его предмету (у Платона это эйдос, идея). Однако у Платона все же не подчеркнуты и не выявлены внутренние, имманентные свойства истинного знания, что как раз характерно и существенно для рационалистов XVII века.

* * *

Как догматик, так и скептик обеспечили себе спокойную жизнь: один вполне убежден, другой обходится без убеждений. Трудно живется тому, кого не удовлетворяет ни то, ни другое.

* * *

То, что обычно именуется интуицией - это догадка, и никто еще не установил, какой процент догадок оказался правильным. Интуиция как знание имеет смысл лишь в сфере логики и математики.

* * *

Как это явствует из "Менона", анамнезис - это мифологичесикй образ логической (и математической) интуиции.

* * *

Случайность (в микро- и макромире) и свобода (в пневмо-мире) отличаются ода от другой своими метафизическими истоками: первая - от первозданного хаоса, вторая - от высшей эманации.

* * *

Коперниканский переворот Канта состоял в том, что принципы упорядочения сущего (время, пространство, категории) были объявлены субъективными. Но так как реальный субъект - живой человек - сам живет во времени, пространстве, причинности и т.п., то этим субъектом стало трансцендентальное или чистое Я, или "сознание вообще", т.е. по сути дела была создана новая метафизика (или, может

быть, метапсихология), которую далее развивал Фихте, а ближе к нам неокантицианцы и поздний Гуссерль. Верным у Канта представляется мне различение между онтологическим статусом принципов упорядочения, с одной стороны, и упорядоченным сущим, то есть миром "вещей в себе", с другой. Это был шаг вперед по сравнению с рационализмом, особенно Спинозы и отчасти Лапласа, для которых сущее было рационализованным и детерминированным до конца и без остатка, а все случайное и иррациональное лишь казалось нам таким из-за незнания причин. С моей точки зрения случайность и необходимость в равной мере объективны, и различие в их онтологическом статусе заключается в том, что одно есть реликт первозданного хаоса, а второе - эманированный порядок, то есть более

полный (хотя и не самый полный) модус бытия.

* * *

Гегель, пожалуй, самая роковая фигура в истории философии.

Учение Поппера о третьем мире, или поп-платонизм (на Платона ссылается и сам Поппер) - это платонизм, разводненный путем присоединения к идеям также науч­ных теорий и проблем, которые, будучи созданы людьми, развиваются уже по собственным законам; при этом утверждение о людском происхождении теорий и проблем (само по себе правильное) распространяется и на идеи, то есть идеальные предметы в собственном смысле слова, причем в качестве примера приводятся нату­ральные числа. Научные теории и проблемы действительно созданы людьми, и их дальнейшее развитие независимо от воли людей лишь в том смысле, что оно обусловлено логикой, математикой и эмпирическими фактами, независимыми от воли людей, не создаваемыми, а лишь открываемыми ими. Если теория Галилея продолжает существовать и после отречения Галилея, то это потому, что земля "все-таки вертится"; и если теория Птолемея все же в каком-то смысле реабилитирована теорией относительности, то это потому, что движение оказалось более сложным явлением, чем оно представлялось Копернику, Галилею и Ньютону. Теории отражают реальный путь человечества, всегда ограниченного, с его смесью элементов объективных и субъективных, истинных постижений и заблуждений. То, что число 7 есть простое число, а число 15 делится не только на себя, но и на 3 и 5 - не может быть опровергнуто или поколеблено никакими фактами, в то время как любая теория может быть исправлена, поколеблена или опровергнута новыми фактами. Этого кардинальнейшего различия Поппер, кажется, не замечает. Это может быть объяснено утратой понимания им сознания того, что значит синтетическое суждение a priori, утратой, свойственной не только ему, понимания необходимости, несводимой к тавтологии. Ибо необходимость того, что 7 или 23 - это простые числа, не сводится к чисто логической необходимости: это специфи­ческая необходимость числовых отношений, свидетельствующая об их объективности как идеальных предметов (чего нельзя сказать о "необходимости" той или иной ситуации, возникающей из правил какой-либо игры, например, шахматной). И это особенно подтверждается на примере натуральных чисел. Никто никогда не сможет

разделить 7 неразрезанных яблок поровну иначе как между между семью едоками, как никто никогда не сможет разделить 15 яблок поровну, кроме как между тремя или пятью или пятнадцатью едоками. И это относится и к грушам, и к ружьям, и к планетам. И эта объективная необходимость и показывает, что числа не создана

людьми, а открыты ими как принцип упорядоченности сущего.

* * *

Потенциальная повторяемость, то есть принадлежность к виду или роду (классу), так же свойственна любой реальной вещи, даже нашему "я", - как и ее неповторимость. Однако по мере перехода к более высокому модусу бытия элемент неповторимости возрастает за счет элемента повторяемости (действительной или потенциальной).

* * *

Заколдованный круг характерен для любого знания в любой области. Историк находится в определенной исторической ситуации, определяющей многое в его исследованиях; языковед пользуется языком же; психологические исследования являются сами психологическим процессом, а физиологические - физиологическим; логик в своих исследованиях пользуется логикой же; discours de la methode предпо- лагает methode des discours; методы критики сами подлежат критике; физик, изу­чающий пространство и время, сам находится в пространстве и времени. Принципы неопределенности и дополнительности современной физики выражают, пожалуй, с наибольшей наглядностью и отчетливостью этот круг в области физики. Но этот круг не только неизбежное ограничение, но и необходимое условие знания Глухонемой не мог бы быть языковедом; чтобы познать историческое прошлое, надо самому переживать историю своего времени; чтобы познать дом, надо жить в нем. Но живя в доме безвыходно, вы не можете знать о доме все, что нужно даже для того, чтобы жить в нем. Всякое знание предполагает одновременно и имманентность и ее трансцендирование - без того и другого оно невозможно. Парадоксальность удела человека как познающего мир животного: круг, ситуация Мюнхаузена. Чтобы познать мир, надо и жить в нем, и подняться над ним. Человек - и червь, ползающий по земле, и Бог, парящий над ней, богочервь, соединяющий в себе два естества, Познание мстит за себя, делая человека чужим в собственном мире, брошенным в него; познание добра и зла - изгнание из рая и утрата доступа к древу жизни Мстительность познания распространяется и на самопознание. "Познай самого себя": но это не так просто. Дзгя того, чтобы познать самого себя, надо быть самим собой, но превратить себя самого в объект самопознания значит в каком-то смысле "выйти из себя". Самопознание есть и само отчуждение, а это разделение неизбежно приводит и к заблуждению в отношении самого себя. То, что мысль изреченная есть ложь - это вторично по отношению ко "лжи", каковой является уже мысль о себе, Не только другому не дано "понять тебя", но это не дано и тебе самому. Еврейский поэт Бялик пишет: "Воистину это кара Господня, и многое зло - то, что вы изолгались перед собственным сердцем". Кажется, сюда относится и сартровская mauvaise foi.

Познающий человек имманентен миру и трансцендентен ему - миру в целом как философ, или какой-либо части его как физик, историк, психолог, биолог и т.д. И - повторяю - без этой имманентности и трансцендентности знание невозможно. Онто­логической основой возможности трансцендентности является то, что человек не сводим полностью к условиям его существования (так же как ни один момент настоящего не сводим ко всей бесконечной веренице прошлого - в чем заключается и верное ядро учения о "непрерывных актах творения"), что за вычетом всех этих условий и их следствий остается не поддающаяся редукции "самость". Но имманент­ность его есть данное, а трансценденции - заданное, замысел, стремление, вызов, регулятивная идея, попытка, а в своем абсолюте - недосягаемый идеал. Может быть, математик и мистик составляют исключение, олицетворением которого может служит Пифагор. В других науках нет аксиом и теорем, а лишь гипотезы и теории. И в философии нет действительных или мнимых постулатов - в метафизике особенно - а лишь догадки, символы, намеки.

* * *

Предлагаемую апофатически-символическую метафизику можно резюмировать в двух фразах:

1. Мы считаем само собой разумеющимся и даже само собой ощущаемым, что мир случайностей не может быть causa sui, что он производен (символ - творение).