Возникновение и становление футурологии

Футурология (от лат. futurum - будущее) - в широком значении совокупность представлений о будущем человечества, в узком – область научных знаний, охватывающая перспективы социальных процессов (часто употребляется как синоним прогнозирования и прогностики.)

Термин “футурология” был предложен в 1943 г. немецким социологом О. Флехтхеймом в качестве названия некоей “философии будущего”, которую он противопоставлял идеологии и утопии. Оставаясь одним из главных теоретиков в современной футурологии, западноберлинский профессор уже в предисловии к своей работе “История и футурология” подверг критике “устаревшее понятие прогресса” и провозгласил что футурология положила конец “традиционным линейным теориям истории”, а также что отныне символом века станет “не стрела, а сеть”. Разъясняя смысл этого символа, в своей книге он подчеркивает, что вместо безжалостного линейного движения вперед, футурология будет изучать “горизонтальные явления” в обществе наподобие тех явлений, которые исследуются в физической теории поля или в гештальт-психологии. Своим идейным предшественникам (в плане выработки методологических принципов) Флехтхайм объявляет немецкого философа и культуролога О.Шпенглера.

В западной футурологии выделилось несколько течений, в том числе апологетическое, реформистское, леворадикальное и др..

В 60-х гг. преобладало апологетическое направление, которое опиралось на разного рода технологические теории, сводившие социальный прогресс общества только к росту уровня технико-экономического развития (З.Бжезинский, Г.Кан, Р.Арон, Б. де Жувенель, Ж.Фурастье). Представители реформистского течения доказывали необходимость “конвергенции” капитализма и социализма (Д.Белл, О.Тоффлер, Ф.Бааде, Р.Юнг). Сторонники леворадикального крыла - доказывали неизбежность катастрофы “западной цивилизации” перед лицом НТР (А.Ускоу и др.).

В начале 70-х гг. на передний план выдвинулось течение, которое выступило с концепцией неизбежности “ глобальной катастрофы ” при существующих тенденциях развития общества. Ведущее влияние в этом течении приобрел Римский клуб, по инициативе которого развернулось глобальное моделирование перспектив развития человечества на основе использования вычислительной техники. Участники этих исследований и другие футурологи разделились на два основных направления: одни из них стали развивать неомальтузианские идеи социального пессимизма (Дж.Форрестер, Д.Медоуз, Р.Хейлбронер), а другие пытались доказать возможность избежания катастрофы с помощью “оптимизации” (О.Тоффлер, М.Месарович, Э.Ласло, Э.Пестель).

Возникновение и развитие футурологии во второй половине ХХ столетия сопровождалось далеко идущими претензиями западных теоретиков на создание особой “науки о будущем”, “истории будущего”, основной функцией которой, по их мнению, должно являться предвидение и предсказание перспектив развития процессов в природе и обществе.

Сегодня, наверное, уже излишне, подробно останавливаться на том, что предсказание (прогноз) является неотъемлемой функцией любой научной дисциплины. По этой причине, существует точка зрения, что футурология как особая “наука о будущем” оказывается лишенной предмета своего исследования. Между исследованиями прошлого и будущего, существует теснейшая связь, поскольку восприятие, как первого, так и второго прямо или косвенно преломляется сквозь призму систем ценностей и предпочтений настоящего. Это хорошо понимали еще в древности. В частности, еще ранний христианский философ Августин Блаженный писал, что “неточно выражаются о трех временах, когда говорят: прошедшее, настоящее и будущее; а было бы точнее, кажется, выражаться так: настоящее прошедшего, настоящее будущего”, а президент Всемирной федерации изучения будущего Э.Мазини, подчеркивает, что “образы будущего насыщены ценностными установками, и сознательно или бессознательно конструируются исходя из ценностных оценок и ценностных приоритетов их создателей” /5. С. 15/.

В настоящее время при конгрессе США существует четыре структурных подразделения, непосредственно ведущих футурологические исследования и долгосрочные прогнозные разработки. Перечислим их:

• Бюро анализа проблем будущего;
• футурологическая группа Исследований службы Конгресса США;
• Управление суммарных оценок;
• Управление оценки технологии.

Основным функциональным назначением большинства построений футурологии является прагматическое желание повлиять своими прогнозами на настоящее, искусственно создав в массовом сознании соответствующих слоев социально-психологический климат и обеспечив т.о. бесконфликтное принятие населением уготованного для него будущего.

Во многом, становлению футурологии способствовал и марксизм, и в частности известный тезис Маркса о том, что “история - ни что иное, как деятельность преследующего свои цели человека”. Однако против такого понимания исторического процесса выступили А. Тойнби и К. Поппер. Так, Тойнби обвинил К. Маркса в “обожествлении исторической необходимости” и в “мессианском” характере марксизма, якобы имеющего, как и христианство, “иудейские корни”. “Маркс поставил богиню “исторической необходимости” на место Иеговы с его всемогущей божественной силой, - утверждает Тойнби, - а пролетариат современного западного мира - на место еврейства; его мессианское царство представляется ему в виде диктатуры пролетариата” /5. С.24/.

Другой ярый противник марксизма, сторонник позитивистской и неопозитивистской социологии, родоначальник философии критического рационализма К. Поппер в книгах “Логика исследования”, “Открытое общество и его враги”, “Нищета историзма” и др., отрицая возможность объективного предвидения будущего, утверждал, что единственным конструктивным средством преобразования действительности может быть только постепенная “социальная инженерия”. Попутно можно отметить основной тезис русских религиозных философов “коммунизм - есть искажение русской мессианской идеи” /5. С.25/.

Волюнтаристские по своей сути концепции “будущетворного планирования”, “футурологического регулирования”, “социальной инженерии”, “индустрии сознания”, “социального дизайна” и др., основанные на широким использованием методов социальной психологии по обработке сознания масс, создают основу для тотальной манипуляции сознанием на индивидуальном и социальном уровнях.

Вероятностный характер будущего, множественность его альтернативных вариантов (футуриблей, по терминологии известного французского ученого, члена Римского клуба Бертрана де Жувенеля) также способствовали пониманию возможности влияния на будущее путем целенаправленных воздействий на тенденции настоящего. “Будущее нельзя предвидеть, но его можно изобрести”, - утверждает английский физик и футуролог лауреат Нобелевской премии Деннис Габор. Согласно современной футурологии, любое волюнтаристски представленное видение (изобретение) будущего может стать реальностью с помощью методов “социальной инженерии” и “будущетворного планирования”.

И поэтому не случайно, уже сегодня разрабатываются методы целенаправленного воздействия на наиболее интимные и сокровенные сферы человеческого сознания, на системы мотиваций, предпочтений и ценностей, на представления о счастье и социальном будущем человечества. В связи с этим многие исследователи высказывают опасность перерождения футурологии в “ футурократию ”, т.е. возможность, используя изощренную технику формирования “футурологического сознания”, навязывать широким массам идеи заранее запланированного будущего.

Такое применение разработанным социальным доктринам было заложено самим основателем современной футурологии О.Флехтхеймом, который писал: “За всю историю еще не было столь необходимо предвидеть, что произойдет, и планировать будущее... Если противоречие внутри нашего общества и нашей культуры не может быть полностью разрешено, то оно может быть по некоторой степени ослаблено за счет использования качественного прогнозирования и планирования”.

Прагматический, инструменталистский подход к формированию будущего, присущий футурологии, особенно ярко проявляется в трактовке одного из наиболее специфических свойств социальных прогнозов - эффекте информационной обратной связи (ЭОС) между объектом и субъектом прогнозирования. Информационная обратная связь в социальном прогнозировании, обусловливающая положительную или отрицательную реакцию социальных сил и групп на прогноз, а, следовательно, заметный эффект “самоосуществления” (“саморазрушения”) прогнозов, была впервые исследована в трудах американского социолога-неопозитивиста Р. Мертона. Уже в ранних работах Мертон определил “самоосуществляющийся” (“саморазрушающийся”) прогноз как “первоначально ложное определение ситуации, которое становится истинным в результате действий, выполняемых вследствие общественного принятия предвидения”. Так Мертон пишет, что авторитетный прогноз по поводу банкротства банка может заставить массы вкладчиков потребовать свои деньги обратно, что неизбежно приведет к действительному банкротству банка. В дальнейших своих работах, в частности в “Социальной теории и социальной структуре”, Мертон приходит к выводу, получившему в западной социологии название “ теоремы Томаса ”, о том, что “если человек определяет обстоятельства как действительные, они становятся действительными в своих последствиях”. Т.о., согласно Мертону, “первоначально ложное определение ситуации вызывает новое поведение, которое делает первоначально ложную концепцию истинной” /5. С.19,20/. Этим можно объяснить и победное шествие марксизма в мире. Широкая пропаганда тезиса Маркса об исторической неизбежности победы коммунизма сделала это предсказание Маркса самоосуществляющимся.

Однако, многочисленные провалы волюнтаристских концепций будущего и попыток претворения в жизнь теории “будущетворного планирования”, осознание сложной природы информационной обратной связи между объектом и субъектом в социальном прогнозировании стимулировали интерес теоретиков к социально-философскому осмыслению информационных процессов, и прежде всего к анализу реакции массовой аудитории на футурологические прогнозы и предсказания. Первые шаги в этом направлении были сделаны в теории “массовых коммуникаций”, которую многие современные западные идеологи рассматривают как основу для осуществления контролируемых социальных преобразований в индустриальном обществе, вступившем в “информационную эру”.

Теория массовых коммуникаций сформировалась в начале 70-х годов в значительной степени под влиянием работ проф. Йельского ун-та Гарольда Лассуэла, поставившего впервые в социологии задачу проследить механизм взаимодействия между идеологическими построениями и социальной структурой общества. Первоначально она складывалась лишь как теория, рассматривающая создание и продвижение массово-информационных потоков в обществе, представляющем собой пассивный объект тотальной манипуляции со стороны правящих классов. Обратная связь между объектом и субъектом манипулирования если рассматривались, то лишь частично, в виде непосредственного отклика массовой аудитории на информационные потоки. Этот подход получил развитие, в частности, в одном из новейших направлении современной футурологии - теории “информационного общества”.

Исходя из известного “ принципа Родена ” (“отсекание лишнего”), исследователи пытаются выявить ситуации, когда те или иные футурологические построения и прогнозы “не работают”, с целью дальнейшего исключения этих ситуаций и упрощения задачи.

Типичным примером такого подхода могут служить исследования канадского проф. Р.Гепшеля, в которых последний стремится проследить границы распространения “самоосуществляющихся прогнозов” в рамках позитивистской концепции “будущетворного планирования”.

Рассматривая эффект обратной связи как основной фактор отличия социальных прогнозов от прогнозов научно-технических и подчеркивая политическую направленность социального прогнозирования, Гепшель выделяет следующие основные ситуации, в которых социальный прогноз оказывается независимым от действия эффекта обратной связи:

- когда самоосуществление прогноза требует изменения массового сознания, целостных установок или уровня образования больших социальных групп;
- когда самоосуществление прогноза требует согласованного действия конфликтных сторон (любое сотрудничество между сторонами, находящимися в состоянии конфликта, является маловероятным);
- когда прогноз касается социально-изолированных групп или групп, состоящих на низких ступенях социального развития (напр., аборигенов Австралии);
- когда социальный прогноз воспринимается людьми как “несущественный”, “невероятный” или “не поддающийся изменению”. В этом случае пассивность объекта прогнозирования также делает прогноз устойчивым по отношению к действию эффекта обратной связи /5. С.29/.

В особую группу Гепшель выделяет случай, когда прогноз противоречит интересам групп, контролирующих средства массовой информации, что особенно существенно для индустриально развитых стран. Отсутствие должной информации также делает прогноз устойчивым по отношению к ЭОС. Напомним т.з. известного английского ученого Дж.Томпсона, который в свое время предупреждал, что развитие техники социального прогнозирования неизбежно приведет к тому, что элиты будут скрывать прогнозы от широких масс. Эти прогнозы “будут представлять собой государственную тайну, а производство их (подобно производству атомных бомб), - монополию государства” /там же/.

Основные трудности с реализацией футурологических проектов вызваны ограничениями, связанными с временным горизонтом прогноза, т.е. с необходимостью достаточного временного интервала для претворения в жизнь желаемого варианта будущего. Но, как полагают некоторые видные теоретики, при соответствующем выборе временного горизонта, существующие методы социальной инженерии, могут обеспечить воссоздание любого искусственно спроектированного общества. Таким образом, можно смело утверждать (по признанию же ее апологетов), что основная цель “официальной” футурологии, заключается в том, чтобы заставить пассивное население выбрать из нескольких альтернативных, но, умело спроектированных для него моделей будущего и не допустить того, чтобы оно само стихийно создавало свое будущее.

Это подтверждает широко распространившуюся точку зрения, о том, что в ХХI веке человечество будет существовать как бы разделенным на две части: одна пятая человечества, будет занята творческим трудом, а остальная (четыре пятых человечества), будет просто работать, зарабатывая на хлеб насущный и развлекаясь в оставшееся свободное время.

§ 42. Современные истоки идеи “мирового государства”

Корни идеи мирового государства уходят в глубокую древность.Так, по словам Эпиктета, уже Сократ употреблял термин космополит (гражданин мира): “на вопрос о родине человек должен отвечать словами Сократа: я не афинянин или коринфянин, а я космополит …”. Однако в современном мире идея создания мирового государства обрела свою популярность лишь после Второй мировой войны и в первую очередь в США, когда эта страна стала мировым лидером. Первыми ее сторонниками стали так называемые “ гуманистические пацифисты ” (пацифизм – лат. умиротворяющий), часть западной интеллигенции, искренне желающей мира и считающей необходимым принятие срочных и радикальных мер для устранения угрозы новой мировой войны. Поэтому идею мирового государства или мировой федерации (как ее еще иногда называют) исходя из ее современных истоков, можно раскрыть следующим образом. Национальные государства должны отказаться от части своего суверенитета (в первую очередь той его части, которая связана с обеспечением национальной безопасности), и передавать ее некому единому всемирному органу или так называемому “мировому правительству”, которое с помощью сил международного сообщества будет поддерживать порядок во всем мире. Иными словами основная задача и изначальная идея мирового правительства, это поддержание мира и безопасности на планете. Однако при этом сразу же было оговорено, что впоследствии, функции этого правительства могли бы распространиться и на другие сферы, тем самым привести к подлинному образованию всемирного содружества наций. Но состоятельна ли эта идея? Можно ли помимо политического лозунга (пацифистов) найти и теоретические аргументы, которые легли бы в основу идеи мирового государства? В качестве таких аргументов были предложены следующие тезисы:

• политического характера - суверенитет наций является причиной гонки вооружений и международных конфликтов (Г.Кларк и Л.Сон, Н.Казинс и др.);
• социально-психологического характера - приверженность людей к своим нациям, обусловливает враждебное отношение к другим народам (Ч.Осгуд, Р.Уайт и др.);
• социологического характера - концепция “единого индустриального общества” ведет к нивелированию различий в устремлениях государств (Р.Энджелл, А.Этциони и др.) /3. С. 206/. Помимо научной аргументации, существует и два философских подхода, также обосновывающих идею мирового государства. По своей сути эти подходы противоположены друг другу. В первом варианте, человек рассматривается как сугубо рациональное существо, т.е. руководящееся в своем поведении наличными знаниями и рассудком. Различного рода конфликты, это следствия пробелов в знаниях, непонимания сути происходящего в различных ситуациях и т.д. Во втором варианте, получившем большее распространение в мире, человек рассматривается как существо несущее в себе иррациональное начало и, следовательно, агрессивность присуща ему по своей природе. Согласно этому подходу, различного рода социальные доктрины служат, согласно этой концепции, всего лишь рациональными оправданиями, “рационализациями” глубоко лежащих иррациональных стремлений и наклонностей человека. Поэтому конфликты в человечском обществе естественны и неизбежны, и единственное что можно сделать, так это поставить их под контроль. “Мировое правительство было бы таким контролирующим органом, который усмирял бы межнациональные конфликты, не позволяя им, разрастись до опасных масштабов” /3. С. 207/.

Однако, в последнее время, в качестве доводов необходимости создания мирового государства, сторонники этой идеи ссылаются не только на опасность новой мировой войны или угрозу термоядерной войны, способной уничтожить все живое на планете, но все чаще на рост культурных и экономических связей, мировую торговлю, истощение природных ресурсов, возникновение глобальных информационных каналов связи.

К их числу может быть отнесена концепция “мировых систем” (“мир-системный анализ), являющаяся одной из наиболее значительных попыток переосмысления мира в глобальном масштабе предпринятая Иммануилом Валлерстайном (директором Центра Фернанда Броделя). Он продолжает дискуссию о месте культуры в теории мир-системного анализа и исходит из того, что “отдельные культуры, которые начиная с 1955 г. группировались как первый, второй и третий миры, определялись как части единой системы (т.е. как части, которые реально были созданы этой системой)” /4. С. 41/. Первый, второй и третий миры определяются им как ядро, полупериферия и периферия. Но миры Валлерстайна это не автономные единицы, а элементы единой всеохватывающей системы. Более того, с позиции экономики он “разрушает распространенное представление о существовании независимых отдельных культур” (там же). Эту концепцию, рассматривающую культуру как нечто производное, подвергли критике американские социологии Бойн и Уорслей. Так Бойн называет Валлерстайна “типичным выразителем структуралистской и односторонней точки зрения на культуру” /там же, с. 42/. С точки зрения Уорслей, модель Валлерстайна есть иной вариант политэкономии, которая не учитывает всерьез культуру. Он подчеркивает, что “без культурного измерения невозможно понять современный мир, в котором национализм, религиозная и межэтническая вражда гораздо важнее, чем интернационализм и секуляризация” /там же, с. 45-46/.

Поэтому анализ проблемы перспектив глобального развития, т.е. процесса обозначаемого термином “глобализация”, неразрывно связан с понятием “глобальной культуры”. И нужно согласится с мнением Рональда Робертсона (профессора социологи Питтсбурского университета, США), что “экономика и культура “глобальной сцены” должны быть аналитически связаны с общими структурными характеристиками глобальной системы” /там же, с. 40/.