Под влиянием глобализации фундаментальные процессы дифференциации сегодня уже затрагивают не только индивидов, корпорации, классы, но и целые государства и регионы.
В свою очередь процесс становления национального государства и легитимирующей его идеологии — национализма — неравномерен. Это обстоятельство отражено в концепции четырех «часовых поясов Европы» Э. Геллнера. И если страны Запада, по Гел-лнеру, относятся к первому «часовому поясу», то Россия — к четвертому, и проблема построения национального государства здесь не снята с повестки дня, причем это только один из возможных вариантов ее дальнейшего развития. Большинство же стран «третьего мира» и сегодня не созрели для реализации данного политического проекта, чисто внешне восприняв в эпоху деколонизации политические институты стран-метрополий, ставших национальными государствами еще на рубеже XIX—XX вв.
Нынешний этап глобализации, начавшийся с окончанием «холодной войны», характеризуется большой степенью неопределенности векторов дальнейшего движения человечества. С одной стороны, под напором процессов экономической, финансовой и информационной глобализации усиливается взаимосвязь и взаимозависимость мира, одновременно под воздействием глобальных проблем растет озабоченность проблемой выживания человечества. С другой стороны, становится все более ясным, что старые национальные формы существования социальных общностей в странах первого и второго «часовых поясов» переживают кризис, о чем свидетельствуют и процессы наднациональной экономической и политической интеграции, особенно в Европе, и одновременное обострение здесь проблем мультиэтничности и мультикультурности, появление сепаратистских и региональных движений, локального национализма и массовый протест против глобализации.
|
|
В свою очередь в странах третьего и четвертого «часовых поясов» (Центральная и Восточная Европа, Россия и большая часть государств СНГ) процессы глобализации, накладываясь на процессы нациестроительства, попадают «в резонанс», что приводит к взаимоусилению противоречий и кризисов, неизбежно их сопровожда- ющих. Об этом свидетельствуют многочисленные и острые этнопо-литические конфликты, одновременная актуализация проблемы национального самоопределения и сохранения государственной целостности, болезненное внимание к проблемам национальной идентичности и государственного суверенитета и др. Наконец, многие страны «третьего мира» отвергают проект национального государства, здесь растет политическая роль фундаменталистских движений, особенно в исламских странах.
|
|
«Парадокс современной глобализации заключается в том, что, отнюдь не размывая идентичности... она их заново проявляет и ужесточает до такой степени, что они принимают форму этнического национального и религиозного фундаментализма», — пишет французский политолог Ж.-Л. Амселль.
Современная глобальная мир-система, согласно И. Валлерстай-ну, включает три типа государств:
• ядерные высокоразвитые государства, обладающие эффектив
ной политической организацией, занимающие господствующие по
зиции в мир-экономике и извлекающие максимальную выгоду из
созданной их усилиями международной системы разделения труда;
• периферийные государства, служащие преимущественно сырь
евой базой и «помойкой» мир-экономики, управляемые слабыми не
стабильными правительствами и экономически зависимые от «ядра»
(большая часть Африки, Латинской Америки, некоторые страны Азии);
• полупериферийные государства, занимающие промежуточное
положение по степени политической автономии внутри мир-систе
мы, производящие менее технологичную и наукоемкую продукцию,
не способные конкурировать со странами «ядра» и потому зависи
мые от них экономически (государства Центральной и Восточной
Европы, в том числе Россия, быстро развивающиеся страны Юго-
Восточной Азии и др.).
Важно отметить, что в отличие от государств «ядра» полупериферийные и периферийные государства являются объектами, а не субъектами глобализации.
По мнению американского ученого Н. Хомского, Россия, как и все постсоветское пространство, сегодня «в значительной степени возвращается к традиционной обслуживающей роли, в значительной степени — под руководством бывших коммунистических бюрократов и других местных компаньонов зарубежных предприятии наряду с криминальными синдикатами. Эта модель знакома "третьему миру", да и результаты тоже». В данной исторической ситуации российская политическая элита вынуждена решать чрезвычай-
но сложные и во многом противоположные задачи. Как отмечает российский политолог Г.С. Батыгин: «Постсоветская трансформация замыкает Россию в мир собственных проблем в том отношении, что приходится думать о собственных проблемах, а не, скажем, мировом революционном процессе. Но эти собственные проблемы могут решаться только на мировых рынках». Кроме внутренних институционально-структурных преобразований, связанных с изменением базовых институтов в экономике, политике, социальной сфере и культуре, политическая элита должна искать адекватные ответы на вызовы, связанные с включением России в глобальные процессы. Наряду с большей открытостью страны и вхождением ее в различные международные политические и экономические организации разного уровня, причем зачастую на правах младшего партнера, происходит также втягивание многих сфер жизни в малоконтролируемые, а по некоторым параметрам и совсем не контролируемые российскими правительственными и неправительственными агентами процессы.
Роль элиты как институализирующего, стабилизирующего и интегрирующего фактора в этой ситуации чрезвычайно противоречива. С одной стороны, перед ней по-прежнему стоит задача построения российского национального государства — сильного и независимого, с другой — включение в процессы глобализации, вступление в наднациональные международные организации, действие которых неизбежно распространяется и на территорию России, ограничивая ее национальный суверенитет. С одной стороны, она должна создать эффективную национальную рыночную экономику, с другой — включить ее в глобальный рынок, в рамках которого доминируют другие экономические акторы. С одной стороны, задача сохранения территориальной целостности страны, с другой — фрагментация российского пространства, дробление его на совокупность «островов модернизации» и деградирующую периферию, происходящие, в том числе, и под воздействием процесса глобализации. С одной стороны, ориентация на создание институтов современной западной либеральной демократии, с другой — «сопротивление материала», бюрократическое выхолащивание демократических процедур при молчаливом согласии общества. С одной стороны, декларации о необходимости вхождения России в новое «информационное общество», с другой — неспособность государственного руководства и политической и экономической элиты страны дать адекватные ответы на вызовы постиндустриального глобализирующегося мира Россия воспроизводит сегодня все основные признаки зависимого экономического развития: преобладание в экспорте сырья, внешний государственный долг, иностранное владение промышленностью и застой в сельском хозяйстве. По мнению ученых, причины усиливающейся интеллектуальной маргинализации России в ситуации динамичного повышения спроса на знания и научно-творческие кадры связаны не с научно-промышленной отсталостью страны, а как раз с неготовностью политических элит, крупных компаний и органов государственного управления к рациональному взаимодействию с субъектами интеллектуальной экономики и эффективному применению импортируемых информационных технологий, с непониманием сущности новой информационной экономики и ее производительных сил, запаздыванием в осуществлении «революции управления» на всех уровнях.
|
|
В этой «патовой» ситуации почти неизбежно возникает искушение самоизоляции, «опоры на собственные силы» и возвращения к традиционным и испытанным имперским структурам и методам властвования. Пока это происходит преимущественно на символическом уровне. Новая власть монополизировала право на публичную интерпретацию государственной символики, акцентируя внимание не на историческом значении используемых ею символов, а на необходимости этих символов для работы по консолидации общества, объединению граждан, принадлежащих к разным поколениям и потому являющихся носителями разного исторического опыта, вокруг сильного имперского государства.
|
|
20.5. «Третий мир» в условиях глобализации
Взаимообусловленные процессы глобализации и регионализации влекут за собой дальнейшее обострение противоречий по оси «Север — Юг». Складывающаяся система мировой экономики приводит к одностороннему обогащению государств, транснациональных корпораций и других игроков, представляющих благополучные регионы Европы и Северной Америки, в то время как «южная периферия» — страны и народы бывшего «третьего мира» — все более отстают от их уровня развития, превращаясь в заложников системы. И, разумеется, не везде это вызывает лишь молчаливый протест. Собственно, в этом и заключается одна из основных причин многих социально-экономических и политических потрясений, в том числе и современного международного терроризма. Большинство террористических движений имеют либо антиглобалистскую на-
правленность, либо в целом антизападную, тем самым четко позиционируя себя в мировом политико-идеологическом пространстве.
В эпоху глобализации цели терроризма также глобальны: противостояние западной цивилизации или ее сегменту (например, федерализации Европейского союза) опирается на антизападные идеологические штампы, которые используются для более эффективного привлечения сторонников. Пропаганда радикальных взглядов и терроризма как метода политической борьбы широко использует возможности глобального охвата и «эффекта присутствия», предоставляемые современными СМИ.
Ярко выражен транснациональный характер современного терроризма. Эта его черта является прямой производной глобализации как таковой. Не только терроризм, но и социальные конфликты, финансовые и торговые отношения, культурные и образовательные контакты все чаще пересекают государственные границы без контроля, а порой и без ведома правительств этих государств. Данный процесс не во всех регионах протекает одинаково стихийно, но все же примеры таких «черных дыр» на политической карте мира, как Чечня 1991 —1999 гг. и Афганистан до 2002 г., свидетельствуют о том, что концентрация и активность террористических организаций сильнее там, где отсутствует эффективная государственность.
С точки зрения И. Валлерстайна, преодоление указанных противоречий в рамках капиталистической мир-экономики невозможно без ее разрушения. Преобладание свободного рынка квалифицированного труда в центре и несвободного рынка менее квалифицированного труда на периферии — это фундаментальная характеристика капиталистической мир-экономики, поскольку неравенство и неравномерность развития входящих в нее элементов становятся важнейшим условием ее функционирования и основой для системной интеграции.
Наложение и взаимоусиление проблем и противоречий, порожденных «эффектом одновременности» процессов модернизации, на-циестроительства и глобализации, превращают большинство стран «периферии» и «полупериферии» мира, живущих в иных «часовых поясах», чем «ядерные» страны промышленно развитого Запада, в экономических и политических аутсайдеров. Растущая неэффективность государства под прессингом глобальной экономической рационализации, всеобщей финансовой зависимости, резкого сокращения ресурсов для осуществления государственной социальной и экономической политики и воздействием навязываемых СМИ западных потребительских стандартов, недостижимых для населения большинства стран, но вызывающих «революцию растущих ожида-ний» и др., не только делают проблематичным осуществление цели «догоняющей» модернизации — «догнать и перегнать Запад», но и порождают массовую фрустрацию, преодолеть которую проще всего с помощью формирования «образа врага» в национальной, циви-лизационной и (или) конфессиональной «упаковке», поскольку социальные общности «держатся вместе» при наличии внешних угроз и (или) консолидирующей идеологии. При этом линии этнических и религиозных разломов в отличие от экономических до поры бывают незаметны. «Кровь и происхождение — в душе, а не в теле. Вопрос не в том, "кто принадлежит к нам", а в том, что само понятие "мы" часто означает нечто существенное, но невидимое другим».
Причем осознание реальности этих разломов может быть использовано для обоснования интересов безопасности государств Запада и призыва к единению перед лицом новой угрозы. Как, в частности, пишет Я.Н. Питерсе: «Концепция С. Хантингтона («раскола цивилизаций» — Прим. авт.) — это политическое восприятие культуры, изложенное стандартным языком национальной безопасности. Культура политизирована, разложена в цивилизацион-ные пакеты, совпадающие с геополитическими единицами... Очевидно, в основу положен образ "нового врага". На деле Хантингтон соединяет два нынешних дискурса о врагах — "угрозу фундаментализма" ислама и "желтую опасность", и вся новизна заключается в этой комбинации». Существует устойчивая корреляция между подъемом национализма и религиозного фундаментализма и переходным состоянием общества. Американский политолог Д. Снайдер обращает внимание еще на одну зависимость: практически всегда рост массового национализма бывает обусловлен ростом демократии и расширением свободы слова и прессы. Незрелость и неэффективность институтов демократии, неизбежные на начальном этапе транзита, создают благоприятные предпосылки для подъема национализма.
Периоды радикальных перемен — это периоды всеобщей неуверенности, и потому люди, проигрывающие от перемен, испытывающие страх перед новым незнакомым и глобализирующимся миром, обращаются к «заветным» фундаментальным ценностям — этническим и религиозным. «Люди спасаются от экономической неуверенности своего реального мира, — пишет Л. Туроу, — отступая в уверенность какого-нибудь религиозного мира, где им говорят, что если они будут повиноваться предписанным правилам, то будут спасены».
Свой способ спасения предлагает и национализм, поскольку берется компенсировать издержки «процесса освобождения», порожденного модернизацией и глобализацией. При этом ни один из порожденных национализмом конфликтов не был, по мнению Снайде-ра, логическим следствием длительной культурной вражды или военной необходимости. Они возникали в результате использования политическими элитами националистических лозунгов для обретения массовой поддержки на «начальном этапе демократизации, когда институты, регулирующие политическое участие, находились еще в зачаточном состоянии».
По сведениям Д. Снайдера, вероятность вспышки националистических конфликтов в результате демократизации особенно велика в тех случаях, когда элиты воспринимают быстрые политические перемены как угрозу собственному положению, когда расширение политического участия масс предшествует созданию институциональных структур гражданского общества и когда массовая политическая мобилизация осуществляется на основе дискриминации по этническому признаку. В свою очередь к факторам, которые препятствуют возникновению этнических конфликтов, он относит политику элит, направленную на создание и укрепление либеральных институтов, а также формирование «гражданского национализма». Причем второй фактор способствует успеху демократических трансформаций даже при слабых либеральных институтах.
Символичен практический вывод Снайдера: вместо того чтобы неосмотрительно подталкивать «сомнительные страны» к скорейшему внедрению атрибутов «электоральной демократии» и «свободы прессы», международному сообществу следует проводить более осторожную и опосредованную политику, преследуя прежде всего долгосрочные цели создания социально-экономических условий либерализации и институциональных предпосылок гражданской демократии, что отодвигает мечту о глобальной демократизации и «конце истории» в неопределенно далекое завтра.
Антизападный мятеж в «третьем мире» все чаще направляется также против секулярного национального государства, оставшегося чуждым институтом для большинства незападных культур.
В Азии и Африке за фасадом заимствованных и слабых политических институтов и национальных символов скрывается традиционный мир племен и народностей, который не смогло трансформировать квазинациональное государство. «Рост популизма, манипуляции неотрадиционалистскими символами, развитие авторитаризма — все это отличительные особенности не столько развития политического процесса, сколько состояния напряженности между импортированным продуктом и общественными структурами ми — носителями иной политической лексики», — отмечают американские политологи П. Бади и П. Бирнбаум.
Ведя освободительную борьбу, страны «третьего мира» ставили своей целью получение статуса национальных государств и принятия их в международное сообщество в качестве суверенных и полноправных членов. В начале третьего тысячелетия высказываются сомнения относительно того, сохранится ли и в наступившем столетии международный порядок, созданный по западным стандартам.
Современные исламские авторы — приверженцы идеологии панарабизма также не принимают нынешний миропорядок, сложившийся, по их мнению, в результате западной колонизации. Они отрицают секулярное национальное государство и требуют вернуться к идее халифата— «исламского идеального государства». Отсюда рост политического влияния исламского фундаментализма, который тотально отвергает западную модель политического развития. Государства Азии и Африки, и прежде всего мусульманские, переживают сегодня процесс этнизации.
«На Западе, — писал английский исследователь Э. Геллнер, — национализм возникает в результате того, что высокая культура — культура грамотного меньшинства — распространяется до границ всего общества и становится отличительным признаком принадлежности к нему каждого члена. То же самое происходит и в исламе, только здесь это находит выражение скорее в фундаментализме, чем в национализме, хотя порой эти два течения объединяют свои усилия. Для масс высокая форма ислама служила сертификатом, подтверждающим их новый статус, пропуском в число горожан».
Именно этническая и конфессиональная солидарность приходит в мире ислама на смену национально-государственной идентичности, заимствованной у бывших стран-метрополий. Глобализация в формах, навязываемых Западом, воспринимается в этих регионах мира как угроза дальнейшему существованию, которая преодолевается посредством призыва возвратиться к традиционным формам общности — религиозной и этнической. Тем самым, с одной стороны, обостряются этнические различия между локальными культурами, а с другой — углубляется цивилизационный конфликт между исламскими странами и Западом. Пример Сомали, Ирака, Ирана, Судана и Афганистана наглядно доказывает правоту данного утверждения.
При этом агрессивная энергия этнополитической и фундаменталистской мобилизации может быть канализирована в следующих основных направлениях:
^ против поддающихся идентификации меньшинств, проживающих среди большинства;
^ против соседних экстерриториальных образований с целью пересмотра границ;
•^ против имперского центра или главенствующей национальной группы;
•^ против соседнего народа (страны), принадлежащего к другой цивилизации (конфессии);
•/ против персонификации «зла глобализации» — Соединенных Штатов Америки и Запада в целом.
Сегодня, однако, капиталистическая мир-экономика достигла в своем развитии той точки, которая делает, по мнению И. Валлер-стайна, неизбежной скорую гибель капитализма. Большая часть причин связана с издержками последней стадии эволюции этой мир-системы, т.е. с глобализацией как процессом всепланетного торжества капитализма. Среди этих причин, ограничивающих дальнейшие возможности ускоренного накопления капитала, такие как: необратимое исчерпание ресурсов дешевой рабочей силы (сельского населения); долгосрочная тенденция к росту доли оплаты труда в стоимости продукции, ставшая результатом постепенной демократизации политических режимов и, соответственно, увеличение политического влияния представителей наемного труда — тенденция, ведущая к предельному уменьшению нормы прибыли, что усугубляется обострением экологических проблем и издержек, поскольку в глобальном мире все меньше мест, где можно было бы «бесплатно» сбрасывать токсические отходы капиталистического затратного производства, и др. И если даже не соглашаться со взглядом Вал-лерстайна на современный этап глобализации как последнюю «летальную» стадию капиталистической мир-системы, то нельзя тем не менее отрицать неизбежность радикальных перемен мирового масштаба в не столь отдаленном будущем. «И это будет не просто перестройка, — на что, в частности, не раз указывал Н.Н. Моисеев, — а реконструкция общего планетарного порядка». Только вот нет согласия о плане этой глобальной реконструкции.
(?) Контрольные вопросы
1. Как можно охарактеризовать политическую глобалистику в каче
стве нового направления современной политической науки?
2. Как можно описать структуру и отметить специфику политической
глобалистики?
3. Как раскрыть сущность глобальных проблем современности?
4. Какова классификация глобальных проблем современности?
5. Какова роль политического фактора в возникновении и обострении
глобальных проблем различных типов?
6. Как объясняется процесс глобализации современного мира в поли
тической глобалистике?
7. Как можно проанализировать политические взгляды глобалистов и
антиглобалистов?
8. В чем специфика процессов глобализации в промышленно развитых
странах?
9. Каково воздействие глобализации на современную Россию?
10. Почему глобализация в целом оказывает негативное воздействие
на страны «третьего мира»?
Ш Литература
Основная
1. Бек У. Что такое глобализация? М., 2001.
2. Василенко И.А. Политическая глобалистика. М., 2000.
3. Глобализация: человеческое измерение / Отв. ред. А.В. Торкунов.
М., 2002.
4. Римский клуб / Сост. Д.М. Гвишиани и др. М., 1997
5. Туроу Л. Будущее капитализма. Как сегодняшние экономические
силы формируют завтрашний мир. Новосибирск, 1999.
Дополнительная
1. Дилеммы глобализации, социумы и цивилизации: иллюзии и риски /
Редколл.: Т.Т. Тимофеев, К. Делчев, Ю.С. Оганисьян, М. Эмар. М., 2002.
2. Косое Ю.В. В поисках стратегии выживания: Анализ концепций
глобального развития. СПб., 1991.
3. Косое Ю.В. Генезис концепции «устойчивого развития» // Эколо
гия и образование. 2002. № 1—2.
4. Наше глобальное соседство: Доклад комиссии по глобальному уп
равлению и сотрудничеству. М., 1996.
5. Уткин А.И. Глобализация: процесс и осмысление. М., 2001.
6. Федотов А.П. Глобалистика: Начала науки о современном мире. М.,
2002.
7. Четкое М.А. Глобальный контекст постсоветской России. М., 1999.
8. Яновский Р.Г. Глобальные измерения и социальная безопасность.
М., 1999.